Золото. Назад в СССР 2

Глава 25

— Макаров, ну ты даешь, на тебя медведь выскочил ты не испугался, а тут волки. К тому же ты сам говорил, что нельзя тебе убивать животных. Не переродишься или как там у вас, йогов?

— Реинкарнируешься.

— Во-во.

— А кто сказал, что я убивать собрался? Я только пугать.

В этот за пределами палатки момент прозвучал громкий выстрел.

Я выглянул из палатки и увидел, как один из братьев Мухутаровых опустил свою винтовку.

— Отгонять волка нужно. Чтобы они к духу медведя не пришли. Плохо будет, если дух медведя с волками договориться.

— На кого охотятся?

Это был Василий, он посмотрел на меня и не спешил с ответом. По вою я определил, что стая охотится.

— На зайца?

В прошлую зиму Гибарян рассказывал, как они ловили зайцев на проволочную петлю и замерзшее тесто.

Как-то они гостили в палатке геодезистов, которые '«фотографировали» — вели свои топосъемочные работы в лесотундре. Точнее в тундре, где есть совсем немного леса.

В честь гостей хозяйка, а геодезисты были супружеской парой, решила испечь свежий хлеб.

Она отработала своеобразную, но эффективную методику приготовления хлеба — дрожжевая закваска в тепле доводилась до уровня теста, а потом тесто выносилось из палатки.

Этот способ, я собирался использовать и у нас в лагере, когда наступят настоящие морозы.

Поскольку за полами палатке снаружи на грунте температура не бывает выше плюс пяти, брожение приостанавливалось из-за пониженной температуры — известно, что при низкой температуре, при менее чем плюс пятнадцать, брожение замирает, дрожжи в таких условиях не погибают, но работать перестают.

Поэтому почти на всю экспедицию хватало одной закваски. В нужный момент отрубался кусок замерзшего теста и вносился в палатку.

Возле печки он оттаивал за десять пятнадцать минут, и тесто начинало подниматься. Приготовленный из этого теста хлеб оставлял ощущение свежести, теплоты и был очень вкусным.

После еды хозяева предложили отдохнуть, разложили две запасные раскладушки, и сами тоже решили вздремнуть. Разбудил всех какой-то жестяной стук. Хозяин палатки, набросив пуховку, первым выскочил на улицу, а за ним и остальные.

До кастрюль, в которых лежало тесто, добрались зайцы. Людям не по зубам мерзлое тесто, а как оказалось, зайцам по зубам.

Перед приходом зимы зайцы активно накапливают жир. А потом едят разную скудную растительность, которую удастся найти мох, траву, лишайники, корешки, ягоды.

В самый мороз они питаются корой и самим кедровым стлаником. Именно поэтому тесто для них оказалось настоящим пиром.

Хозяева впервые столкнулись с таким наглым поведением арктических беляков. Пошумели, постучали крышками и кастрюлями. Перевязали ручки кастрюль и крышки бечевой ушли спать, решив, что отогнали это ворье.

Но через полчаса ситуация повторилась. Бечеву перегрызли в момент. Хозяин выскочил с ружьем, но вокруг никого. Зайцы осторожные. Что делать? Нести все тесто в палатку?

Пропадет же закваска. Что теперь по милости ушастых не печь больше хлеб? Не будешь же сидеть на морозе и караулить их всю ночь. Хотя геодезист попробовал и насчитал следы аж целых десяти «ворюг».

Но зайцы при нем попрятались и не появились.

Тогда кто-то из геологов научил ловить зайца на петлю, поставив проволочную ловушку на тропе у палатки.

В итоге у геодезистов сохранилось не только тесто и возможность выпекать вкусный и ароматный хлеб, но появился приличный запас зайчатины.

В тундре сложно выживать, но если у тебя есть укрытие от ветра, тепло, а также какое-никакое ружьишко с патронами, то можно всегда обеспечить себе пропитание.

При этом незаменимой вещью является проволока и пассатижи. Из нее можно делать силки, при помощи не очень длинного куска проволоки можно поправить прорех на ткани палатки, починить расколовшееся топорище, сделать крючок для удочки, примотать что-нибудь к древку или рукояти.

— Нет, на оленя или сохатого, — ответил наконец Василий.

— Как понял?

— По вою понял. Они гонят его на каменистый берег. Там ему от них не уйти.

— Почему?

— Волку все равно, где бежать, а олень или лось, на камнях не может бежать быстро, поэтому падет и очень часто ломает ноги.

— Ты это по вою определил? — я с интересом посмотрел на его ружье.

Он заметил мой взгляд, убрал ружье на плечо и кивнул.

— Так воет молодой волк, пугает оленя, чтобы перекрыть путь и задать ему нужное направление. Вожак с остальной стаей ждет на берегу под ветром, чтобы не спугнуть добычу своим запахом.

Мы мало общались с неразговорчивыми братьями, и это было первое длинное предложение, которое я услышал от одного из них, за все время в партии, проведенное в одной команде с ними.

Василий не был похож на человека, который убил Петровича и теперь тщательно это скрывал.

Скорее его лицо выражало безразличие и спокойствие. Но это не значило ровным счетом ничего.

Я помню рассказ одного ветерана про то, что солдаты — выходцы из деревни не испытывали особых эмоций, если им приходилось лишать жизни противника. В отличии от городских.

Дело не в жестокости деревенских. Суть в другом, в отношении к смерти. Любой селянин и охотник умел забивать домашний скот без лишних размышлений.

Так устроена жизнь. Вот и браться представляли ту часть советских граждан, которые могут без особого волнения резать скотину.

Я не проводил параллелей между скотиной и людьми, но боюсь со смертью человека у братьев та же история.

— Спать пойду. Ты не ложишься? — спросил я эвенка

— Я еще постою, послушаю ушли ли волки, — ответил Василий

На утро выпало много снега. На этот раз береговая линия и само озеро были словно укрыты одним белым ковром. Высунув утром голову из палатки, я увидел только следы дежурного Бондаренко, готовящего завтрак.

То что Семягин переселил его к себе, не снимало с него обязанностей в лагере, поэтому он дежурил так же, как и все остальные.

Бело повсюду. Значит снег шел всю ночь. Он и сейчас продолжал идти, но уже не такими плотными хлопьями. Я посмотрел на сани, стоявшие тут же, которые смастерил Петрович.

Они находились под снегом у высоких куч кедрового стланика и другого собранного топлива. Очертания саней напоминали пышную снежную скамью.

— Ах, черт побери, да. Я тоже все время думаю о старике, — поймав мой взгляд на сани, сообщил мне дежурный, который, судя по запаху, готовил гречневую кашу с рыбой.

— Доброго утра, поделись, что ты о нем думаешь. — Я не ожидал, что Бондаренко захочет говорить об этом. Он к моему изумлению продолжил беседу.

— Пойдем, помоги мне прорубить лед и набрать воду для чая.

Он снял кашу с огня, взял топор и ведро и направился к озеру. Прорубь покрылась довольно толстой коркой льда.

— Думаю, что кое-кого была причина расправиться со стариком.

— Что ты имеешь ввиду?

Мне подумалось, что он сейчас расскажет про Козака и карточный долг, но ошибся.

— Да, вот мне кажется, что я знаю, кто украл у старика золотой самородок. Видимо, Петрович вычислил вора и тот его кокнул.

— Зачем же убивать старика?

— Чтобы не раскрылось воровство. Это же крысятничество — воровать у своих. Волчий билет навсегда. Такого потом никто и никогда не захочет брать с собой. Да и мало ли как Семягин отреагировал бы, если бы узнал о воровстве. Вон видишь, что он убийце предложил — убираться одному восвояси. А кто пойдет? Никто не пойдет. Это верная смерть одному в зиму в тундру уходить. Хоть бы и с ружьем.

— Ты о ком говоришь, не пойму?

— О ком-то, — Бондаренко не торопился делиться своими подозрениями, — время придет, тогда скажу.

— Тогда зачем мне об этом говоришь?

— Чтобы ты знал. Если меня вдруг здесь тоже порешат, то будешь знать, что угрохали меня не без причины.

— Тебе кто-то угрожал?

— Нет, нет. Что ты… Мне думается, что убийца догадывается, что я знаю больше, чем надо ему.

— Почему ты об этом рассказываешь мне?

— Потому что я тебе доверяю. Ты не мог отправить старика на тот свет. Ты с ним дружил. И кроме того, здесь все знают, что именно ты нашел месторождение в конце весны. Если бы тебе нужно было золотишко, ты бы себе уже килограммы спрятал, — он хитро улыбнулся, — ну, или нет. Да шучу я, шучу. Тебе этот мелкий самородок ни к чему.

— А когда ты узнал, что у старика украли самородок?

— Тогда же когда и все, когда Семягин разбор устроил.

— Я так понимаю, уже после его смерти?

— Верно. В тот день, когда ты блины готовил.

— Ты видел у кого-то самородок после того, как Петрович исчез?

Он задумчиво посмотрел на меня. Захотел, но не решился ответить. Будто что-то его остановило. Скорее всего он не думал о важности этого вопроса раньше.

Если он видел у кого-то самородок после смерти старика, то это значит, что того убили, а потом вложили золото в руки уже трупу. Значит возвращали из страха, что самородок будет обнаружено, тогда вору обвинений в убийстве не избежать.

Надо помнить, что при досмотре вещей мы с Семягиным ничего не нашли.

В ином случае самородок вернули Петровичу при жизни, а потом расправились с ним.

Пока это не вносило ясности в то, кто это сделал. Но если я буду знать у кого Бондаренко видел, если видел, самородок, то дело пойдет намного легче.

— Раз уж если ты мне доверяешь, если захочешь, то можешь в любое время поговорить со мной. Только имей ввиду, я буду вынужден рассказать об этом Семягину. И если мы найдем убийцу раньше, чем ты расскажешь у кого видел самородок, то получается, что ты, вроде как, покрываешь его.

— Это почему?

— Самородок — улика. Ты знаешь, кто мог украсть. Желание скрыть преступление тоже мотив.

— Но я-то, тут при чем? Скажи еще, что я чуть ли не подельник. Ты что не понимаешь, меня самого могут того… — он показал жест означающий веревку на шее, присвистнул и продолжил — фьють, и на тот свет отправить?

— Давай, так я тебе назову несколько имен, если среди них есть тот, у кого ты видел самородок, просто кивни. Если нет, значит нет.

Я перечислил всех кроме нас двоих. Но Бондаренко так и не кивнул

— А что, ты считаешь, что Семягин тоже мог?

— Ты, дружище не обессудь, но каждый из нас мог. Каждый под подозрением. И я, и ты тоже. Понимаешь?

— Я-я-я? — он вытаращил на меня глаза, — мне-то это зачем? Я же тебе говорю, что видел самородок, который принадлежал Петровичу.

— Чтобы не обвинять тебя голословно, я тебе так скажу, Бондаренко, любой из нас под подозрением, и любой может оговорить другого, чтобы отвести от себя подозрение.

— Это как?

— Ну вот я, к примеру, украл золото, а скажу что видел у тебя. Ты же сразу под удар попадаешь?

Бондаренко кивнул.

— Кстати, тут еще такое дело, тот, кто украл золото, не обязательно убийцей является. Вором — да.

Эта простая мысль также не приходило моему собеседнику в голову. Он стоял и смотрел на меня.

— Ну, да. Об этом я не подумал.

— Так кто это был. У кого ты видел золото.

Он потоптался, а потом решил греха подальше скинуть камень с души. Было видно, что мысли об убийце его тревожили.

— У Алеева я видел, — наконец признался он.

— Когда?

— Да вот, когда лагерь здесь разбивали.

Значит в то время Петрович еще был жив.

— А ты точно помнишь?

— Как не помню? Конечно, помню! Он за своим ножом в рюкзак полез не мог найти и он у него вывалился.

— А как ты тогда понял, что это самородок принадлежит именно старику?

— Так вчера же показали самородок, я и узнал его сразу. Я-то что нервничал, когда нас обыскивали, боялся, что найдут мой самородок и подумают на меня.

— А Алеев знает, что ты видел украденное золото у его рюкзака?

— Скорее всего знает, надеется, что я не заметил. Или промолчу.

— А какой смысл ему воровать самородок?

— Так он жениться собрался, девушка его из экспедиции ждет. Он хотел деньжат заработать, подкопить. А мы пустые идем обратно Вот он от отчаяния и пошел на кражу, чтобы хоть что-то девушке привезти.

— С чего ты это взял?

— Он в начале экспедиции все рассказывал, про то, какая она замечательная и как они здорово заживут. Тоже татарочка. Все уши прожужжал. А в конце всю дорогу канючил, что сглазили его, не судьба быть ему со своей Галиёй. Все чертыхался и матюкался, жалел, что пошел в экспедицию с Семягиным.

— Почему?

— Ну у них у татар, до них пор пережитки прошлого — калым родителям платить за невесту нужно, вот он и приехал в Поселок калымить.

— А если нет денег на калым, то как быть?

— А если нет денег, то всё. Прошла любовь — завяли помидоры. Иначе никак, не отдают. Даже самые небогатые семьи из деревень или аулов, хрен его знает, как они у них там называются, платят за девчонку перед свадьбой.

Пожалуй, это тоже вполне себе серьезный мотив. Даже в советские времена традиция с выкупом невесты во время свадьбы, точнее во время сватовства, сохранялась и имела силу.

Мне всегда этот обычай напоминал покупку жены, но потом мне объяснили, что калым являлся компенсацией роду невесты за потерю женщины-работницы и имущества, которое она уносит в семью мужа.

Выходить замуж за жениха, который даже калым заплатить не может, стыдно. Такой не сумеет содержать жену, а тем более многодетную семью в будущем.

Еще до революции многие татары, чтобы собрать нужную сумму денег на калым, годами работали у помещиков и кулаков, выезжали на заработки.

После революции в молодом рабоче-крестьянском государстве калым и большие свадебные обряды считали пережитком прошлого, анахронизмом, отменили все старые традиции. Ввели правило, что кроме свидетелей-комсомольцев для заключения брака особо ничего и не нужно.

Многое было разрушено и забыто. Мне до сих пор где-то жаль, что богатейшие русские свадебные традиции с невестами в национальных костюмах канули в лету.

Но основой народа все равно оставался род и семья, которые не позволяли отказываться от традиций предков. Не смотря на все указы молодого советского правительства.

В конце концов, ярые партийцы и комсомольцы перестали с этим бороться и махнули рукой на эти обряды.

Мог ли я подозревать инженера картографа из Набережных Челнов в убийстве? Мог ли Алеев украсть золото у Петровича от отчаяния потому что не хотел возвращаться с пустыми руками? Мог. Несомненно я допускал это.

Но является ли он убийцей старика? Это большой вопрос.

Изначально казалось, что Петрович никому не мог перейти дорогу. Теперь же, я, честно говоря, терялся. Как минимум пять человек из восьми имели причины для конфликта с ним. Жизнь иногда бывает совершенно непредсказуемой.

Мне нужно было переговорить об этом с Семягиным.

Люди просыпались и вылезая из палаток подтягивались к завтраку. Мы с Бондаренко заболтались настолько, что не успели вовремя вскипятить чай, а гречневая каша с рыбой остыла.

Я ждал окончания завтрака, чтобы переговорить с Александром Ивановичем. Мне необходим мозговой штурм. Кроме прочего нам нужно было обсудить зимовку. С моей точки зрения нам всем стоило больше сгруппироваться.

В отсутствии связи с внешним миром, с наступлением настоящих холодов людям имело смысл всем перебраться в одну-две палатки.

Печка у нас была одна на всех, и зимовать в четырех палатках казалось мне неразумным.

Кроме прочего меня беспокоили запасы топлива. Тех, что мы набрали явно было недостаточно для того, чтобы перезимовать всю холодную зиму.

Последние два дня, в связи с известными обстоятельствами, мы совсем не занимались подготовкой нашего зимовья.

Наконец, когда все разбрелись после завтрака кто куда я смог с ним переговорить.

— Александр Иванович, мне кажется холода придут быстрее, чем мы ожидаем. Может еще дровишек соберем. Палатки то у нас не кирпичные. В минус пятьдесят ой как весело будет.

— Илья, я вот тоже много думаю об этом. Ты прав. Ни дров, ни продуктовых запасов у нас недостаточно. Но вот что я вспомнил. В конце сентября, здесь проходят оленеводы со стадами. Они идут к Сухой Балке на зимовку.

— Предлагаете дождаться их и идти с ними?

— Вообщем-то да. Думаю, что это будет самым лучшим для нас выходом. Что скажешь?

— А если в этом году они пойдут другим маршрутом?