Золото. Назад в СССР 2

Глава 19

Второй брат, нахмурив брови направился к палатке. Он подошел с той стороны, где я спал, наклонился и пошарил рукой под палаткой и с удивленным выражением лица извлек из-под палатки пистолет.

— Ну-ка дай сюда, — Семягин протянул руку

— Я слышал, как Петрович жаловался, что у него украли ствол, уж не он ли это? — не громко, но достаточно внятно произнес Козак, гляда на меня прищуренным взором.

Семягин нахмурился. И посмотрел на меня.

Всё понятно. Козак, подслушав наш разговор настучал Семягину. Просто прекрасно. Если Петровича нет в живых — это выглядит как попытка перевести на меня стрелки.

Что-то не нравится мне это положение. Кому доверять? Точнее надо понять кому мог помешать Петрович.

­­­­­­— Где и от кого ты слышал про пистолет, Роман?

— Вчера, когда дрова таскали я невольно подслушал разговор Илюхи и Петровича. Петрович пожаловался.

Семягин повернулся ко мне.

— Это правда? Вы говорили про то, о чем рассказывает Роман.

Я молча кивнул.

— Почему мне не сказали?

— Александр Иванович, это не моя тайна была. Петрович не хотел вам об этом рассказывать, потому что у него кроме пистолета пропал еще и талисман — небольшой самородок. Он боялся, что его выгонят из Геологического Управления за такие дела.

— Самородок?

— Да. Он говорил, что размером с воронье яйцо. Он его в другой экспедиции несколько лет назад нашел.

— Когда?

— Я точно не знаю, возможно даже в те времена, когда он в старательской Артели работал.

— Кто-нибудь про это что-нибудь слышал? Семягин обвел приустающих взглядом.

Но все промолчали. Козак тоже, хотя, если он вчера слышал про ствол, то должен был слышать и про самородок.

— Это я пока заберу себе, — Семягин задумчиво похлопал по рукояти пистолета. Он еще раз осмотрел оружие, проверил, что в ствол не загнал патрон, извлек обойму.

Насколько я мог предположить в ней не хватало одного или двух патронов. Но точнее разглядеть было сложно.

Я не знал, как давно пользовались пистолетом. Возможно, у Петровича с самого начала не хватало патронов в потертом ТТ.

Мне хотелось понюхать и осмотреть ствол. Ведь, если из него стреляли, то запах пороха еще можно учуять. Или наоборот можно увидеть, что ствол в масле и им не пользовались. Ладно попробую провернуть это попозже.

А сейчас нужно понять, у кого был мотив избавиться от Петровича. Пока нельзя исключать никого. То, что с Петровичем, что-то произошло и он не мог уйти сам мне было понятно с самого начала.

Странно, что я ничего не услышал ночью. Я сплю достаточно чутко.

— Так друзья мои, минуточку внимания. Нам надо понять, кто видел Петровича последним, — сказал Козак, дожевывая блин и запивая его чаем.

— Александр Иванович, а вот вы когда видели Петровича в последний раз, можете назвать время?

Козак вытер руки о свою куртку, доев последний блин.

— Я? — немного растерялся Семягин.

— Да, вы.

— Вчера вечером перед. сном в девять вечера примерно, а при чем тут время, когда я его видел?

Козак достал из нагрудного кармана блокнот и карандаш и что-то в него записал.

— Ну типа того, что кто видел последним тот и убийца, — прокомментировал Бондаренко

— А кто, сказал, что его убили, его же мертвым не нашли? — возмутился Алеев, — знаешь, как у прокурора: нету тела — нету дела? И вообще, Козак, ты что тут из себя сыщика Жеглова строишь?

— Так, отставить разговоры. Кто-нибудь из вас в милиции работал? — он оглядел всех — Нет? А я, как известно бывший мент, вот и помалкивайте.

На самом деле он не был никаким милиционером, все знали, что его с треском выгнали из школы милиции за раздолбайство, дебоши, драки и пьянство.

Он пошел туда после армии, но так не смог закончить. Он рассказывал, что в школе учились еще «те» чуваки, по сравнению с которыми его проступки были цветочками.

Козак пошел в школу милиции по совету парня, который в то время ухаживал за его родной сестрой.

Дело в том, что вернувшись из армии он устроился на завод на работу в городе в литейный цех, формовщиком машинной формовки. Работа была очень тяжелая, грязная, пыльная. Зарплата совсем маленькая: восемьдесят рублей.

Летом было страшно жарко, так как в цеху отливали тормозные колодки для поездов.

Огромный производственный конвейер, с тоннами расплавленного метала обслуживали четыре рабочих. Горячий металл раскалял и без того горячий воздух до невозможности.

Работа шла непрерывным циклом. За конвейером надо было постоянно следить, и рабочим даже некогда было покурить. Да что там покурить, толком и обеда-то не было.

Издавна обедали по очереди, на бегу. Один из рабочих уходил пообедать на пятнадцать минут, а трое должны были в это время работать за четверых.

Работа в цеху была грязной, могла вызывать вибрационную болезнь. У старшего рабочего, который работал уже лет десять был тремор — у него тряслись руки.

Козак боялся, что и у него также будут трястись руки.

Однажды они взбунтовались, потребовали от начальника цеха, чтобы им выделили дополнительных людей и законный час на обед.

Их требование проигнорировали. Тогда они бросили работу в двенадцать часов дня, как это положено по трудовому распорядку и свалили на обед. Конвейер остановился.

Им всем сделали выговор на общем заводском собрании и пригрозили уволить за халатность. Их объявили бракоделами и нарушителями трудовой дисциплины.

Тогда Козак с приятелями обозлились и написали письмо в горком партии. Они расписали проблемы, сообщили, что условия, такие как, душ спецпитание за вредность которые должны быть соблюдены на вредном производстве отсутствуют.

Но это не помогло, решение о выговоре не отменили. Рому Козака тяготила тяжелая, грязная работа.

Поступить куда-нибудь учиться куда-нибудь в ВУЗ он не надеялся. В то время в учебные заведения были огромные конкурсы, в армии все что через пень колоду учил в школе позабылось.

Так вот по совету сестры и ее приятеля, молодого младшего лейтенанта, он поступил на учебу в школу милиции.

Начитавшись детективов, воображал себя будущим сыщиком.

Но в школе милиции все было не так как в фильмах и книгах. Ребята учились разные, в основном те, кто не смог или не захотел поступать в ВУЗы и техникумы.

Это накладывало на их образ жизни и мировоззрение определенный отпечаток.

Некоторые сокурсники ходили на танцы, но не чтобы танцевать или познакомиться с девушкой, а выбрать жертву среди местных парней, зацепиться и навалять им.

Другие считали молодецкой удалью и полезным навыком стащить что-нибудь, например, чужой почти приготовленный обед с общей кухни в общежитии.

Третьи играли в карты на деньги и без зазрения совести забирали у сокурсников выигранную стипендия в размере сорока рублей.

Курсанты кучковались вокруг самых наглых и самых сильных физически крепких парней, которые для виду во время занятий соблюдали дисциплину, но за спиной могли поливать преподавателей и особо не учились.

По началу Роман удивлялся всему этому и ужасался от мысли, что эти ребята завтра пойдут в советскую милицию и будут представителями закона.

Но потом привык и сам потихоньку влился, плюнув на свои моральные принципы.

Как-то на танцах с девушкой, его задели местные ребята. Они знали, что он из школы милиции, и испытывали к нему лютую неприязнь.

Девчонка Романа, пытавшаяся безуспешно погасить конфликт и разнять, побежала к телефону вызывать милицию.

Козака окружили человек семь и жесткого махача было не избежать, он вряд ли справился бы с таким количеством противника, хотя был не робкого десятка.

Тут сила не важна, никто не может противостоять толпе, бьющей одновременно со всех сторон.

Как вдруг, неизвестно откуда, словно архангелы с неба налетели однокурсники.

Те самые наглые и физически крепкие парни, которые прослыли «грозой» танцплощадки.

Местных раскидали и избили чуть ли не за минуту. А главное не собирались расходиться или сбегать.

К тому моменту подъехали менты на УАЗике, но курсанты представились, сообщили, что урезонивали сбежавших хулиганов и вышли абсолютными «королями» из этой ситуации.

Рома стал «фестивалить» то есть встречаться, гудеть, отжигать вместе с сокурсниками.

Иногда они совершали какие-то дикие по своей дерзкой бессмысленности выходки.

Так, в один из дней рождения одного из лидеров группы, он с друзьями полез воровать гусей в частный сектор в соседний район. «Охота» оказалась успешной.

Найдя запертую на прутик калитку частного дома, они залезли в сарай к какой-то бабке и украли два гуся и одного петуха. Еще и подивились с какой легкостью им это удалось сделать.

Козак мало того, что был одним из инициаторов, так еще и на свою большую беду взялся потрошить и чистить ворованную и уже забитую птицу, махнув перед этим пару стаканов красного вина для храбрости.

На свою большую беду, потому что их, с гусями под мышкой, видел сторож, моментально донесший руководству про «подвиги» курсантов.

К несчастью воришек, старуха, у которой украли гусей оказалась матерью начальника школы. Курсанты совершенно не догадывались в чей двор залезли.

Рома Козак, поздно сориентировался в ситуации, когда увидел разъяренное начальство на кухне.

Все улики в виде свежезабитых, но еще неочищенных тушек, лежали тут же на столе. Товарищи мгновенно испарились

Козака исключили одного. На следующий день старуха опознала только его. У Ромы требовали сдать подельников, но он молчал. Его «крутые» дружки позасовывали языки и «залегли на дно».

Они даже не вышли провожать Козака, когда того выставили с порога общежития.

На этом в принципе и закончилась «милицейская» карьера Козака.

Потом он, проработав на одном из предприятий МинГео, по его словам, то поступал на заочное отделение на геологический факультет в Свердловске, то в геологический техникум в поселке Ис.

Особо уточнять никто не хотел, Козак работа в экспедиции простым рабочим четвертого разряда.

Сейчас он продолжал опрашивать всех, на предмет, того кто и когда видел в последний раз Петровича.

Интересно, с чего это он решил поиграть в Шерлока Холмса?

Я внимательно слушал ответы и старался их запоминать для себя.

— Бурцев, ну а ты что скажешь? Когда видел Петровича в последний раз.

— Перед сном, часов в десять вечера. Я уже говорил, что точно не помню.

— Понятно, что по стволу можешь пояснить?

— Ром, давай без вот этих вот штучек, я все понимаю, но ты не следователь, а я не арестант. Ты сам-то в котором часу его видел?

Он немного растерялся от моего вопроса

— Ты что, хочешь сказать, что я под подозрением? — его глаза полезли на лоб.

— Ты под подозрением не больше не меньше, чем каждый из нас. Чем ты лучше?

Я спокойно достал свой блокнот и внес всех нарисовав таблицу, в которой отметил время, когда люди видели Петровича в последний раз.

Козака покоробило, он хотел было возразить. Но Брахман встал на мою сторону.

— Рома, если все мы под подозрением, то и ты тоже.

— Хорошо, пусть я тоже. Бурцев, так что насчет ствола?

— По пистолету, я могу сказать, что ночью его там не было. Я вставал шарил под палаткой камешек, если бы там был пистолет, то я бы заметил. Есть еще вопросы, Ром?

Он покачал головой.

— Кто-нибудь знает про этот ствол?

Я внимательно наблюдал за реакцией людей. Тот, кто подбросил его под нашу палатку сейчас стоял среди нас. Вряд ли это сделал старик, хотя и такого варианта я тоже не исключал.

Кому помешал Петрович? Надо посмотреть его вещи.

— Александр Иванович, давайте посмотрим вещи Петровича, может что-нибудь сможем найти в его рюкзаке, что подскажет, куда он подевался.

— Пошли. Ты прав.

Но войдя в палатку, мы столкнулись еще с одной неожиданностью.

— Что-то я не вижу его рюкзака, это очень странно. Что думаете об этом Александр Иванович.

Я посмотрел на руководителя экспедиции.

— Не знаю, что и сказать Илья, ума не приложу. Не мог же он уйти с рюкзаком.

— Это правда, я уверен, что он не уходил. Мы в эти дни с Петровичем сблизились, если бы у него было что-то подобное на уме, то я наверняка почувствовал бы.

— Ты пока не кипятись, на Романа не обижайся, сам понимаешь, мы все охренели.

Он опустил голову, голос его стал гортанным.

— Я сразу скажу, что не думаю ничего плохого про тебя. Но видишь, выходит, что ты чуть ли не последним видел старика, вставал ночью, первым проснулся, еще и ствол обнаружился под палаткой.

В его голосе не чувствовалось этой убежденности. Он скорее пытался внушить себе и мне мою невиновность, но в этот момент я почувствовал, что он сомневается во мне.

Недаром он спрашивал меня утром про Проводника. Если, сложить вместе все детали картины, то пока она складывалась не в мою пользу.

Неясно в чем именно он меня подозревал. Надо расставить точки над «и»

— Александр Иванович, я вам должен сказать, что ничего от вас не скрываю. Я пальцем не притронулся к Петровичу и не имею никакого отношения к его исчезновению. Я понимаю, что вы находитесь в очень сложном положении, как руководитель геолого-разведывательной партии, не каждый день пропадает сотрудник.

Он внимательно слушал.

— Все, что происходит сейчас — это чей-то злой умысел. Мне пока не ясно с какими целями все это делается. Но вам нужно прямо сейчас принять решение. Или вы продолжаете подозревать меня в причастности к его исчезновению, или доверяетесь мне полностью, веря в мою невиновность.

— Да о чем ты говоришь? Черт побери! Не пойму, тебя, Бурцев!

Он явно нервничал.

— Александр Иванович, если мои слова и намерения вызывают в вас сомнения, то можете прямо сейчас забрать моё оружие и арестовать меня до возвращения на базу в Поселок. Обещаю, что не буду оказывать никакого сопротивления и по-прежнему буду во всем помогать вам. Если все же, вы мне хоть чуть-чуть доверяете, то я предлагаю вам вместе, рука об руку установить истину. Я на вашей стороне, давайте попробуем разобраться во всем. Мне очень нужно понять, что же произошло.

Мне на мгновение показалось, что я увидел, как весь спектр эмоций пробежался по его лицу. На нем отразился и гнев, и разочарование, и смятение, и благодарность за то, что я сказал ему слова поддержки.

Буквально через секунду передо мной стоял прежний Семягин. Сосредоточенный, спокойный и хладнокровный. Он посмотрел мне в глаза.

— Хорошо, что будем делать?