Золото. Назад в СССР 2

Глава 1

В 2011 году из-за опасений инвесторами дефолта США цена золота установила новый мировой рекорд — 1600 долларов за тройскую унцию.

В июле 2020 года в связи с пандемией коронавируса цена на золото обновила рекордные показатели с 2011 года: стоимость августовского фьючерса поднялась до $1807,35 за тройскую унцию.

27 июля 2020 года стоимость золота поставила новый рекорд — $1943,9275 за тройскую унцию, побив предыдущий рекорд $1921,18 в сентябре 2011 года.

Пока в 2024 году цена на золото достигла нового рекордного уровня.

За последние шесть месяцев стоимость драгоценного металла выросла более чем на 2О %, а к концу июня стоимость котировок на мировом рынке превысила 2394 $ за тройскую унцию.

Спрос на золото продолжает расти и по прогнозам аналитиков может превысить стоимость 2500 $ за тройскую унцию к концу 2024 года.

Молодая обнажённая женщина легко соскользнула с постели, метнулась к окну с задернутой занавеской, чуть отодвинула плотную ткань, раскрыв себе небольшую щель, заглянула в нее и замерла от восторга.

— Ах, как же тут красиво! Как здорово, что я смогла вырваться к тебе сюда, на Край Света.

Она смотрела одним глазом, на особую синеву неба, последние сочные цвета уходящего лета.

И если достаточно близко приблизиться к ней снаружи с улицы, то в ее зрачке можно было увидеть мир, оказавшийся в потоке лучей ослепительного утреннего солнца.

В комнате было тихо. Царил полумрак. По её стройным бедрам запрыгали легкомысленные зайчики.

Девушка как бы пританцовывала в такт музыке, которую она очень тихо напевала себе под нос.

Тяжелая копна тёмно-русых волос, колыхающаяся от движений тела, полыхнула живым пламенем, когда по ним скользнуло солнце.

Неожиданно женщина обернулась и, поймав восхищенный взгляд мужчины, лежащего на кровати с хромированными металлическими спинками, одарила его в ответ нежной улыбкой.

— Погода сегодня — просто шик. Когда собиралась сюда. Я не думала, что здесь будет так красиво. Думала, будет серо и очень скучно. А нет, очень даже нормально для этого места живут люди.

Она подошла на цыпочках и присела на краешек постели. Ее ноги, особенно голень и иркы, завораживали, околдовывали. Мужчина достал из пачки сигарету, чиркнул спичкой и закурил, выпустив облако сизого дыма.

— Ты, конечно, бог в постели. Аполлон. Ничего не скажешь. Но как быть с моим вопросом? Я сегодня улетаю, а ты так мне ничего и ничего и не сказал.

Мужчина молчал и разглядывал ее фигуру.

— Ну что мне еще для тебя сделать? — она спросила с надрывом, просящей интонацией, — я всё-всё делала, как ты мне велел. Ты просил найти того, у которого память отшибло — я тебе нашла. Ты просил хлопотать, чтобы этого Ямазова включили в группу. Я этого добилась. Ты не представляешь, чего мне это стоило.

Она продолжила.

— И узнавала, и бегала, и с этим твоим Сержем встречалась. Боже, какой он страшный человек. Мамочки, кто бы знал, как я его боюсь…

Мужчина взял пепельницу, стряхнул в него пепел и прервал свое молчание.

— Пока ты со мной, тебя пальцем никто не тронет.

— Тебе меня не понять. Ты даже близко не представляешь, что значит быть девушкой, здесь среди этих… — она подбирала слово, — мужланов.

Она закрыла лицо руками.

— Я тебе сказал — не тронут тебя. Успокойся.

— А как, как мне быть спокойной? Когда он там. А я здесь. Он пишет мне письма, в них есть слова зачеркнутые цензурой, но прочитать возможно. Как там у вас это называется? Он пишет, что его постоянно прессуют. Он там не выдержит долго. Я знаю. Ну что мне еще для тебя сделать?

Она соскочила с кровати на пол, встала на колени и стала гладить его свободную от сигареты руку, которую взяла себе в обе ладони. На груди у него красовалась татуировка в виде серпа и молота с крыльями.

— Помоги ему, пожалуйста, я тебя прошу.

Он сделал последнюю глубокую затяжку и загасил окурок.

— Ладно. Есть у меня один, человечек. Поможет он твоему непутевому братцу.

— Ты поможешь? — ее глаза расширились и вспыхнули надеждой, она вскочила и приложила руки к груди, — Ты переведешь его в другую колонию?

— Ты что? Совсем тютю? Я тебе, что министр МВД или генеральный секретарь Брежнев? Как я тебе его переведу в другую колонию? Ты ему еще персональную амнистию запроси.

— Опять будешь держать меня на коротком поводке, опять я буду ждать твоих обещаний. Мы с ним все детство вместе росли, ни папки, ни мамки,ты же знаешь!

Из ее глаз полились крупные слезы.

— Успокойся ты, дура. Сказал помогу — значит, помогу. Мое слово — кремень. Если обещаю, то делаю. Не могу сделать, тогда не обещаю.

— Но как ты ему поможешь? — женщина быстро стирала ладонями слезы с лица. Она теперь смотрела недоверчиво, ожидая подвоха.

— В той зоне, где твой брательник чалиться, — он встал с кровати, — в общем там поезд ходит. Дважды в неделю, мимо зоны. Если он хлебалом щелкать не будет, передадут ему маляву.

Мужчина начал одеваться.

— Я поняла, малява — это в переводе на человеческий язык — записка. Что потом? — нетерпеливо спросила женщина.

Он остановил на ней тяжелый взгляд, помолчал пару секунд, потом раздраженно сделал ей замечание:

— Да не тарахти ты, как тарахтелка. Помолчи и слушай. Вечно вы бабы — наперед батьки в пекло лезете, со своими разговорами.

— Всё-всё, я молчу.

— Передадут ему маляву, там лаз есть, раньше там военная часть стояла. По лазу кабель связи шел. Если не будет дураком, полезет в лаз, вылезет за колючкой. Там мой человечек его встретит. Поможет до поезда добраться. Дальше сам. А будет дураком, сам спалиться и другим малину обгадит.

Он уже оделся.

— Спасибо, спасибо! Я знала, ты мне не откажешь и не бросишь нас.

Женщина кинулась к мужчине на шею обниматься. Но тот остановил ее жестом, посмотрел на нее искоса и отстранился. Указал рукой на кровать. Женщина тут же села.

— Он у тебя дурак или умный?

Она заговорила скороговоркой:

— Он умный, он очень умный. Вот увидишь. Он не подведет тебя, я обещаю.

— Раз, умный, то это хорошо. Я делаю это не бесплатно…

Он наблюдал, как с ее лица сходила улыбка.

— Я на все готова, только скажи! Что от меня надо? Готова.

— Кое-что надо.

Он заглянул ей в глаза, снял со спинки стула и бросил в ее сторону женскую одежду. Велел одеваться. Достал бутылку «Зубровки» и начал ее инструктировать.

Гунько расхаживал по кабинету Куницына, сложив руки за спину и, нахмурив брови, слушал мой подробный рассказ.

— Я сначала думал, что мне конец, когда увидел, что он ствол наставил. Парень стрелял в меня, но промахнулся и попал в бедро Султыгу. Тот орет, Муса испугался, мою винтовку отбросил. Сам на «раже», весь на нервах, быстро полез обратно в палатку.

Я Ямазова оттолкнул, и за ним. Смотрю,он хватает уже свою винтовку. Видать, та ему привычнее. Выдернул ее пацана. Думаю, надо все оружие от греха прямо сейчас собрать и подальше убрать.

Гунько все же решил перед общим собранием выслушать меня, чтобы понять что же произошло.

— Из платки вылезаю, Ямазов на животе ползет, зубами, ужасно так, скрипит: то ли воет, то ли рычит. И главное все ближе к моей винтовке. Вовремя я вылез, побежал у него прям из под носа выхватил свою. Потом еще отбежал и третью подобрал.

Ямазов страшно так глазами водит, сами знаете, они у него на выкате, думаю вот-вот глазные яблоки наружу вываляться. Кричит на меня, проклинает, обещает убить. А я ему — да успокойся ты, сейчас кровью истечешь.

Муса выскакивает из палатки, два рюкзака тащит, свой и Султыга, бежать хочет. Зовет дядьку. А тот ему приказывает бежать самому, оставить его.

Они, конечно, это всё на своем языке балакали, в котором я, понятно, ни бельмеса не смыслю. Но в таких ситуациях просто по интонации и выражению лиц всё прочесть можно.

Парень один не хочет уходить, слезы текут — видит, что дядька от его выстрела кровью истекает. Султыг как гаркнет на него, я аж подпрыгнул, тут сам черт бы от такого крика побежал. Пацан схватил один из двух рюкзаков и побежал.

Что мне прикажете делать? Думаю, что лучше всего так поступлю: Султыгу окажу первую медицинскую помощь, перетяну ногу жгутом, антисептик раскрошу, насыплю. А потом побегу Мусу догонять и возвращать.

Полез в свою аптеку, а жгута нет, только стрептоцид. Давай копаться в рюкзаке у Ямазова. У того тоже голяк, нет жгута. Спрашиваю его про аптечку, молчит.

А кровь так и хлещет. Смотрю Султыг бледный уже хрипит, концы отдать собирается, молитву приготовился читаю.

А ему говорю: ты давай молитву за здравие читай, я тебе тут не дам сдохнуть.

А он в ответ мне кричит, что все равно убьет меня, чтобы я на пощаду не рассчитывал. Хрен с тобой, думаю, валяй кричи, пока кричишь и хочешь меня убить — силы у тебя есть.

Стал я ремень свой снимать. Решил делать жгут из кожаного ремня, как в армии учили. Спрашиваю: штаны сам снять можешь или резать?

Этот чудик, как услышал, не знаю, что он там подумал, начал меня шайтаном обзывать и уже по-русски матом ругаться.

Здорово, говорю ты Султыг Ямазович, русской матерной лексикой владеешь, тебе ты бы стихи писать. Отвлекаю.

Знаю, что нужно почти под самую на паховую область жгут накладывать при ранении в ногу. А как туда доберешься?

Я к нему пытаюсь подойти, а он выхватил огромный нож, даже скорее кинжал по размеру, и машет мне перед носом, обещает зарезать, как барана.

Мне весь этот цирк с конями надоел. Пошел я, отыскал дрыну-шест, которым его в самом начале вырубил.

Принес, показываю.

Говорю, если ты сейчас не успокоишься и не дашь тебе по-человеки жгут наложить, чтобы кровотечение остановить, я тебя счас этой дубиной по голове херачить начну, пока не вырублю.

Он вроде понял, успокоился. Говорит, давай, накладывай. А сам острие в меня нацелил. Я говорю, эээ нет, хрен тебе. Выбрасывай к едрене фене свой ятаган.

Он ни в какую, отвечает мне, что джигиты оружие не бросают, бьются, пока держать могут.

В общем, он еще пять или десять минут препирался, пока я не почувствовал, что Султыг совсем слабеет и голову назад все время откидывает.

Я тогда прицелился, выбил шестом кинжал из рук. Пожалел, что давно так не сделал. Кинжал-то сразу с первого удара улетел далеко. Но кто его разберет, сколько у него еще силы осталось?

Подскочил, повернул его, как мне удобно, распорол штанину. Снимать времени не было возиться. Да и не надел бы я их потом на него.

Он больше не сопротивлялся, только ворчал и все также ругал меня на чем свет стоит. Я ему рану осмотрел, вроде кость не задета, пуля прошла на вылет. Наложил жгут, чтобы кровь остановить.

Обмыл вокруг раны влажным бинтом из аптечки, впервые пожалел, что с собой не было алкоголя. Так-то понимаю, что пуля стерильная. Из-за температуры, с которой она ствол покидает.

Но все равно засыпал в рану стрептоцида. Очень до хрена засыпал. Таблетки четыре раздавил. Кашу маслом не испортишь, думаю. Наложил повязку. Записал время и дату наложения жгута, стал собираться с мыслями.

Ямазов воды просил, помню, что вроде как нельзя. Отказал. Теперь нужно за Мусой бежать. Спрашиваю: куда парень пошел? Ямазов махнул рукой, мол в ту сторону и голову повесил. Не знаю, соображает он или нет. Ладно, думаю, сам разберусь.

Обыскал одежду и вещи, выяснилось, что Муса впопыхах не свой рюкзак схватил. Наших с Гибаряном листов нигде не оказалось.

Я с Султыгом почти час провозился. Встала дилемма. Давать ему ружье или нет.

Мало ли когда вернусь. Совсем без оружия в тайге хреново, сами понимаете. Зверь может ходить.

Решил так — положу его винтовку в голову, таким образом, чтобы ему было неудобно хватать ее. Потом затащу его в палатку, а сам деру дам.

Флягу с водой спрятал поглубже в его рюкзак. А рюкзак закинул назад, как подушку. В крайнем случае думаю, если нас с Мусой долго не будет и он не найдет, как нибудь доползет до береге попьет из озера.

За эту «подушку» подложил ружье, но так чтобы он не мог его прям моментально вытащить.

Свой же рюкзак и второе ружье припрятал среди камней метрах в пятидесяти от греха подальше.

Когда затащил его в палатку, то он успокоился и больше не ругался. По-моему, убить или напасть на меня, желания он больше не испытывал.

Я объяснил, где его винтовка. Сказал, что иду догонять и возвращать Мусу. Он покачал головой в знак того, что понял.

Я рванул за парнем на юго-восток к верхней петле «восьмерки».

За час по берегу, который представлял из себя чистую песчаную полосу, можно пройти километра три или четыре. Значит, парень сейчас уже почти на дальнем конце озера.

Вообще, непонятно, куда и зачем он идет. Может, их кто-то должен был в условленном месте встретить? Это вряд ли, думаю.

Откуда этот кто-то знает, когда они придут и главное, куда они придут. Поиски Гибаряна могли загнать нас в другую степь. Верно?

Что-то я не видел, чтобы парень карты читал. Его все время старший направлял и Муса просто шел вместе с нами. Так и заблудиться на выходе из озера недолго.

Если пойдет прямо в сторону нашего с Костей маршрута, то это еще ничего. Я его задолго до месторождения перехвачу.

Если же пойдет влево, то хреново дело. Придет прямиком к болоту, в котором я застрял. Надо ускориться, думаю. Поэтому побежал маршевой трусцой.

Следы его на песке хорошо видны. Смотрю, он тоже, как я, сначала бежал с километр. Потом на шаг перешел. Устал, винтовку по песку волочил.

Длинная кривая линия рядом с отпечатками ног тянется. Скоро должен остановиться.

Так и есть, нахожу на песке выброшенные вещи.

Одежда, одеяла, часть еды. Коробка патронов. Сразу видно — парень вообще не понимает, где находится. Тут тундра, брат.

Кроме патронов ничего не стал подбирать, думаю, догоню Мусу, на обратном пути в рюкзак на место всё вместе сложим.

Короче, бегу по следам. Добежал до выхода из озера. Дело плохо. Следы Мусы тянутся в сторону болот.

Надо прибавить. По моим расчетам между нами километр или около того. Решил не кричать, вдруг дуралей услышит, испугается, решит затаиться или того хуже — рванет через болото.

Дошел до торфяника. По следам вижу, что все-таки полез в воду. Дебил малолетний. Пару минут ушло на поиск подходящей березы для шеста.

Смотрю вокруг, не вижу чтобы он где нибудь себе палку сварганил. Значит, прямо так пошел.

Далеко уйти он не мог. Кричу ему: Муса, Муса отзовись! Где ты? Отзовись, пока не провалился в топь. А сам думаю, понимает ли он, что я ему добра желаю?

Слушаю. Снова кричу: Муса, я же тебя уже вытаскивал, зачем мне тебе плохого желать? Отзовись!

И тут слышу нечто такое, что-то типа мычания. Будто Муса под воду уходит. Давай вглядываться.

Оказывается, смотрел я вдаль, а надо рядом было.

В десяти метрах от меня грязная, черная ладонь из-под торфа торчит. И глаза его вижу. Рот и нос уже под поверхностью.

Он под воду уходил, когда я подошел болоту. Не хотел, чтобы я его нашел. Вот и замолк. Самое глупое, что он молчал. Уходил под воду и молчал. Взрослый вроде. Это дети тонут молча.

Я к нему. Метров шесть прошел. Вроде нормально. Подобрался, дал шест в руки.

Уперся в склизкое дно ногами. Тяну. Вытащил. Голова теперь над поверхностью. Он барахтается. Все вокруг колышется в болоте, противно так побулькивает.

Из-под ила и жижи воздух со стоном выходит. Ухает. Муса пытается выпрыгнуть. Но какой там.

А хреново дело. Чувствую, хуже не бывает. Он-то вылез, голову вытащил. А я понимаю, что вниз ухожу, ощущая как меня прям медленно засасывает. А шест-то у него в руках. Мне опереться не на что.

Кричу: стой не двигайся! Сейчас оба в болото вниз уйдем. Мне-то не впервой, можно сказать. А его животный страх обуял.

Еле успокоил его. Как шест забрать? Уговорами человек в таком положении не отдаст. Шест — последняя надежда у него, как соломинка.

Пришлось безбожно врать. Говорю, смотри вот у тебя за спиной ангел настоящий. И сам смотрю ему за голову и пальцем тычу.

До него не сразу дошло. Повторить пришлось. Только он голову отвернул, я шест со всей силы из рук у него выдернул.

Поднял над головой, повернул и опустил вертикально. Щупаю дно. Через минуту уперся шестом во что-то твердое. Или в корягу, или корень.

Мое медленное погружение остановилось. Я к Мусе поворачиваюсь. Спрашиваю как у него дела. А он не отвечает. Молчит.

Просто смотрит с укоризной. Мне даже стыдно стало, что я вроде как верующего так подло обманул. Он хлопает глазами, думал видно, что я его бросить хочу. Зря он так.

Я парня успокаиваю. Уверенно так говорю, что мы оба вылезем, оба хотим жить, и я ему не дам утонуть. Но нельзя делать резких движений.

Он кивает, понимает, жить хочет. Вот и прекрасно. Велю медленно, очень медленно, как можно медленнее скинуть с себя рюкзак. У него получается.

Бинго. Мне сегодня везет. Это я так мысленно подбадриваю себя. Не даю тьме и тоске в душу прокрасться.

Знаю, знаю, Николай Прокофьевич. Бога нет и все такое, научный коммунизм в университете изучал. Но ангел, действительно был. Правда, потом. Когда? А вот вы слушайте. Я также медленно, как Муса рюкзак, снял ружье. Оно не забилось и не дало осечку.

Я сумел выстрелить три раза подряд с короткими промежутками, не особо надеясь, что хоть кто-то услышит выстрелы.

И-о, чудо! Через несколько секунд мы с Мусой услышали ответные свистки.