Знакомьтесь — Юджин Уэллс, капитан

Глава 9 Верно расставленные акценты

К тому времени, когда меня отпустили на волю, я готов был бросаться на стены, так мне тут надоело. В этом их госпитале Святой Агнессы. Люди в нем, словно манекены. Все белые, неторопливо передвигающиеся, с одинаковыми улыбками. И еще мне до смерти надоели посетители. Нормальных среди них почему-то тоже не оказалось. Сплошь разные репортеры и корреспонденты. Все они разными словами спрашивали об одном и том же. Как я тут оказался и как мне повезло стать любовником госпожи баронессы. Что бы я ни говорил, отрицая эту чушь, они только улыбались и заверяли меня, что, конечно, все-все понимают. Их до чертиков интересовало, при каких обстоятельствах я с ней познакомился и насколько напряжены мои отношения с ее мужем. Даже ради вежливости никто из них не спросил, сколько людей погибло. И выжили ли телохранители Мишель — Мариус и Жан, раненные тем взрывом. И мне было очень досадно, когда взрослые люди в хорошей одежде с серьезным видом выспрашивали у меня всю эту чушь. Так досадно, что я одного из этих попросту выкинул за дверь. К радости следующего, который первым делом спросил, правда ли, что я вступился за честь своей любовницы — баронессы Радецки и нанес оскорбление имперскому гражданину? В общем, сутки мне показались чуть ли не месяцем.

Хорошо хоть, Мишель смекнула, что к чему и поставила у дверей охранников.

Улыбка сама собой растягивает мои губы, когда я вижу Мишель.

— Рад видеть тебя живой, госпожа баронесса!

— И я тебя, господин капитан! — улыбается она в ответ. Легонько прикасается губами к моей щеке. От этого прикосновения я едва сдерживаюсь, чтобы не заграбастать ее в грубые объятия.

— Фиксирую выработку веществ из группы амфетаминов, — докладывает Триста двадцатый. На его языке это означает, что я испытываю сильное влечение, грозящее перейти в стойкую зависимость. Он уверяет меня, что это она и есть — любовь. Мои железы, ориентируясь по запаху и виду самки, вырабатывают вещество наслаждения. Вот вам и разгадка. Тоже мне, тайна. Нет-нет, наверное, любовь, это что-то другое. И прекрати, наконец, препарировать меня, глупая жестянка!

— Что ты наболтал этой акуле, наивный спаситель человечества?

Мои затуманенные мозги, наконец, включаются.

— Что? Кому наболтал? Кого ты имеешь ввиду, Мишель?

— Я имею в виду местную гиену новостей — мадам Бройде.

— Ничего особенного. Она задавала вопросы, я отвечал. Что-то не так?

Мишель улыбается в ответ и просит, чтобы я поменьше болтал. Потому что нас с ней теперь поливают помоями по всем каналам. Так и сказала, честное слово. Мне было очень неловко перед ней. Я поклялся, что сказал только, что она мой друг. И больше ничего. А все остальное эти писаки выдумали.

— Я знаю, Юджин, — говорит она. И добавляет, что так уж этот их мир устроен. Один писака, желая сорвать гонорар, намекает на то, что ты никогда не упоминал о своей причастности к смерти своей бабушки. Второй сразу же выясняет, что бабушка жива и здорова. Третий делает вывод, что она живет подальше от тебя, опасаясь за свою жизнь. Четвертый узнает, что в далеком детстве ты жутко обиделась, когда бабушка не разрешила тебе съесть лишнюю конфету. И через пару месяцев все вокруг абсолютно уверены, что у тебя руки по локоть в крови.

— Это называется — правильно расставить акценты?

— Ты прав. В самую точку, — смеется она.

— Это они так вранье называют?

— Опять попадание. Во всей этой истории только один плюс.

— Какой?

— Мои акции взлетели в цене.

— От этих сплетен?

— Ну да.

— А как же всякие финансовые климаты и режимы содействия инвестициям?

— Это для газет. Для плебса, — отмахивается она. — Погоди, вот скоро еще раздуют историю о гибели Карла. И снова акции подскочат. Сегодня я выгодно сбросила пакет убыточных астероидных шахт близ Силезии. Не поверишь, сколько я заработала на этой шумихе.

Так вот чем эта их популярность оказалась! Хотя мне такое развитие событий кажется несколько странным. Получается, что все, что нас окружает, работа тысяч людей, судьба целых предприятий и шахт зависят от настроения какого-то тупого борзописца? От сплетен?

Я отбрасываю ненужные вопросы и мы долго болтаем о пустяках. Мишель рассказывает мне о новом историческом голофильме. Я слушаю ее, не запомнив названия. Улыбаясь, вспоминает, как каталась на горных лыжах в Новых Альпах. По настоящему, не искусственному снегу. Я даже не обращаю внимания на то, что именно она говорит, завороженный ее мимикой. Мишель кладет на мой столик настоящую бумажную книгу. «Чтобы не скучно было», — говорит она.

После ее ухода в палату заявляется дежурная медсестра. И сообщает, что меня показывают в вечерних новостях, в специальном выпуске. Достает из стены визор и включает его. И я снова чувствую запах гари и крови. Вижу разбросанные на дороге куски тел. Толпу зевак. Яркие мигалки десятков разных машин, их так много, что они перегородили весь проезд. И вот он я — мое обнаженное окровавленное тело катят в реанимационном боксе. Суета вокруг. Бестолковое метание растерянных людей. Дым валит из исхлестанного осколками дома. Здоровенная воронка на тротуаре. Роботы-эвакуаторы выносят раненых, ищут живых на улице, смешно переступая длинными ногами через неподвижные тела. Вот Мишель наклоняется надо мной, вся белая, как мумия. Вот мое лицо с бессмысленными глазами. Крупный план. Глаза горят на испачканном кровью и грязью лице. Морщины вокруг моих губ четко проступают через маску грязи, когда я что-то шепчу. Вот я в госпитале. Эге, постой. А это что? Я встаю с кровати, в чем мать родила. Поворачиваюсь спиной. Влезаю в штанины комбинезона, подозрительно оглядываясь. Играют мышцы на моей спине. Виден каждый волосок. Мои поджарые ягодицы — как на ладони. Господи, неужели у меня такой смешной зад? Голос за кадром, захлебываясь, комментирует мои движения. «Вот он, капитан Юджин Уэллс. Посмотрите, как плавны движения хищника. Как грациозно он двигается. Сегодня он в очередной раз совершил подвиг. Спас от смерти баронессу Радецки фон Роденштайн и множество других людей. Ему не привыкать к опасностям. Он только что прибыл из Солнечной системы, где с риском для жизни принимал участие в восстановлении экосистемы родины человечества — Земли. Его самолет был сбит в жесточайшем бою с варварами. Но он выжил вопреки всему. Выжил, чтобы и дальше нести гордое звание Имперского офицера. Наш герой чувствует себя более комфортно в привычном ему обмундировании. Это черта настоящего имперского военного, предпочитающего униформу накрахмаленному воротничку. Черта настоящего мужчины. Ему покоряются лучшие женщины планеты. Скажите, капитан, вам нравятся наши женщины?».

К ужасу своему я вижу, как мой двойник уверенно отвечает «Да».

«Наверное, та, которую вы спасли, покорила ваше сердце?». И я снова отвечаю «да». И потом мне задают какие-то совершенно немыслимые вопросы. Про мое отношение к трудовой и иммиграционной политике. Про мое мнение о модной секте — Церкви Утреннего Бога. Про мои любимые цветы. И я на все уверенно отвечаю.

«Вы ведь любите розы, капитан? Где вы полюбили эти цветы?».

«На Джорджии» — отвечаю я.

«А как муж госпожи баронессы воспринял известие об очередном увлечении своей ветреной супруги».

«Мы друзья», — заявляю я в ответ.

«Наших зрителей интересует, как вы познакомились с такой известной личностью, как баронесса?».

И я с удовольствием объясняю: «Я просто толкнул ее на пол. И упал сверху… Вот и все».

От этого кошмара я весь покрываюсь липким потом. Да что же это за акценты такие?

«Как вам удается всегда быть в центре внимания, капитан Уэллс?»

«Убивать людей — лучший способ привлекать к себе внимание».

Медсестра восторженно хлопает в ладоши. Я же хватаюсь за голову.

«А что вы любите больше всего, капитан?».

«…кого-нибудь убивать. Мне это… очень по нраву… бомбить… заводы… и авианосцы тоже… и еще… я люблю музыку. Блюзы. Это такая музыка с Земли двадцатого века».

«Вы потрясающе интересный человек, господин капитан. Я благодарю вас за откровенные ответы. Позвольте выразить свое восхищение вашим мужеством. Империя может гордиться такими гражданами, как вы».

«На что это вы намекаете, Деми?»

«У вас прекрасное тело. Госпоже баронессе повезло» — мурлычет черноволосая стерва.

«Наш герой предпочитает скромную и практичную одежду военного образца. Одежда для экипировки предоставлена сетью магазинов специальной одежды „Запа“. Хочешь мира — будь экипирован достойно. Никаких натуральных тканей. Только качественная сверхпрочная синтетика», — завершает мое выступление бодрый голос за кадром. И я хватаю пакеты с одеждой и начинаю выкладывать ее на одеяло. Какой ужас! Зачем она это сделала, холодная рыбина с противными тонкими губами!?

— Сэр, вам так идет этот комбинезон! Я вами восхищаюсь! — щебечет стерильная медсестра. — Можно, я возьму у вас автограф?

Я ставлю подпись на подставленном ею накрахмаленном носовом платке. Восторженная девушка спешит поделиться своей радостью с подругами. Я обессилено сажусь на кровать. Хватаюсь за голову.

«Дезинформация противника всегда являлась частью любых боевых действий», — неуверенно сообщает Триста двадцатый.

«Да не веду я никаких боевых действий! — устало отвечаю я. — И ей ничего плохого не сделал! Я и видел-то ее впервые!»

«Наверное, это любимое развлечение людей — делать друг другу больно».

«Ты думаешь? Ты думаешь, и я был таким же?»

«Затрудняюсь ответить».

Тогда я ложусь и беру в руки книжку. Такие сейчас редко встретишь. Обычные буквы, никаких голограмм и движущихся иллюстраций. Никто не комментирует вслух прочитанное. Я погружаюсь в волшебный ритм четверостиший. У человека, который их написал в незапамятные времена, чудное имя. Как у обитателя морских глубин. Триста двадцатый напряженно вслушивается в мои мысли. И я уплываю из этого мерзкого бездушного мира, увлеченный плавным течением слов.

А наутро снова приходит Мишель. Я ей в глаза смотреть стесняюсь, так мне стыдно.

— Наплюй и забудь, — говорит она. И легонько обнимает меня. Прижимает к себе. Ее тепло проникает в меня через тонкую ткань. И я, наконец, выхожу на свободу.