Знакомьтесь — Юджин Уэллс, капитан

Глава 47 Цена жизни

Грузовик, переделанный из старого посыльного судна, зовется «Триестом». Обычная посудина, каких много. Разномастный экипаж, как везде. Никаких пьяных рож с повязками на глазу. Всей разницы — судно стартует без досмотра. И челнок, что доставил нас на борт в окружении затянутых полиэтиленом огромных тюков, взлетел не из космопорта, а прямо от берега рядом с горной грядой, поросшей джунглями. Я догадываюсь, что в этих горах растят не только первосортный чай, которым так славится планета Кришнагири.

Самого старта я толком не помню. Короткий темный коридор, по которому нас проводили в каюту, да неработающий климатизатор — вот и все, что отложилось в памяти перед тем, как я упал без сил рядом с Мишель и отключился на долгих двенадцать часов. А когда проснулся, первое, что бросилось в глаза — чудовищно распухшее и покрасневшее лицо моей спутницы. Дыхание вырывалось из нее со свистом. Попытки разбудить ее или привести в чувство ни к чему ни привели.

«Ее диагност не смог противодействовать болезни», — сообщает Триста двадцатый.

«Значит, это что-то серьезное?»

«Способы борьбы с большинством болезней ее диагносту известны. Следовательно, это инфекция, характерная для данного региона».

Я выбегаю в коридор как был — в заскорузлой от соли одежде, с всколоченными волосами, босой, небритый. Первый же матрос, которого я встречаю, испуганно шарахается от меня, как только я начинаю кричать:

— Эй, парень! Нужен врач! Слышишь меня? Где у вас врач?

История повторяется несколько раз, пока я не натыкаюсь на невысокого человечка в кожаной тужурке.

— Если вы не прекратите паниковать, мистер, я прикажу выкинуть вас за борт. И продуть вашу каюту вакуумом, — неожиданно густым басом говорит он.

Я ухватываю его за затрещавший рукав. В ярости шиплю:

— Мне плевать, кто ты. Если моя женщина умрет — я вас всех перебью.

— Ну-ну, дружок, — отмахивается капитан. И я чувствую, как в коротком коридоре за мной появляется пара человек. Ко всему привычных и умеющих пользоваться парализаторами, что у них в руках.

— Стрелять на борту — дурная примета, — словно извиняясь, говорит коротышка.

— Вы капитан? — догадываюсь я.

— Вы необычайно проницательны, — едко улыбается он, высвобождая руку.

— У вас есть врач? Моей женщине плохо.

— Насколько плохо? — спокойно осведомляется человечек.

— Твою мать! — только и могу я ответить. — Я что, похож на доктора? Откуда мне знать? Я не могу ее разбудить!

— У нас все есть. И доктор тоже. Правда, он все больше коров лечил, да таблетки от похмелья раздавал.

— Пришлите его.

— Если вы занесли на борт заразу, мистер — я выкину и вас и вашу женщину.

— Посмотрим, — угрожающе говорю я.

В следующий момент парализатор упирается мне в спину. И Триста двадцатый переводит меня в боевой режим. И через несколько секунд возвращает меня назад, красного и потного от усилий. Двое мычащих от боли людей валяются на палубе. Пистолет в руках у капитана направлен мне в грудь.

— Я не хочу вас убивать, капитан, — устало говорю я. — Просто пришлите врача. За ущерб я заплачу дополнительно. И за услуги доктора — тоже.

Долгие пару секунд коротышка передо мной раздумывает, что выгодней — получить с нас плату за проезд по прибытию на место, или просто спустить курок.

— Ладно, мистер Эббот, будет вам врач, — наконец, говорит он. — Только не убейте его.

— Обещаю, капитан.

Неожиданно коротышка широко улыбается.

— Вам работа не нужна, мистер Эббот?

— Спасибо, буду иметь в виду.

Доктор появляется не слишком скоро. К его приходу я уже весь извелся от ожидания.

— И из-за этого вы меня разбудили? — недовольно щурится пожилой неопрятный тип. Высокий лоб его изборожден морщинами.

— Вы знаете, что с ней? — удивленно спрашиваю я.

— Тоже мне, великий секрет! — хмыкает он. — Серповидная лихорадка.

— Опасно?

— Для вас и остальных — нет, — зевает доктор. — Передается с кровью. Инкубационный период — чуть больше пары недель. Комары или другие насекомые не кусали?

— Не знаю. Кажется, кусали, — я вспоминаю подвал дома и облепивших нас мошек. И клопов в притоне.

— Ну, вот вам и источник, — удовлетворенно говорит врач, словно этим его обязанности и ограничиваются.

— Вы не ответили — это опасно для нее?

— Ну, как вам сказать. Обычно, смерть наступает в течение двух-трех суток.

— Вы можете ее вылечить?

— Молодой человек, я не волшебник. Для лечения нужны лекарства. У меня их нет. Могу дать немного наркотика — обезболите ее, она умрет, не мучаясь.

В следующий момент я пинком захлопываю дверь за его спиной, едва не прищемив нос сопровождающему доктора матросу. Лезвие ножа касается шеи неопрятного типчика. Он приподнимается на цыпочках, словно это может ослабить давление острия на кожу. Жизнь человека больше не значит для меня ничего. Я понимаю, что перережу глотку этой ошибке природы без всякого боевого режима. Мне действительно все равно, будет он жив, или нет. И все равно, выживу ли я сам. Но я помню, что должен вытащить Мишель. Должен, во что бы то ни стало. Я не понимаю, что со мной происходит. Наверное, я просто отдаю ей давний должок: когда-то она вытащила меня с Земли. А может, она осталась последним человеком в мире, кто мне дорог, несмотря ни на что. Или я просто ищу повод вырезать экипаж этой грязной лоханки. Все это мелькнуло в голове и исчезло в доли секунды.

— Сейчас я тебя порежу. Несильно. Потом вскрою тебе брюхо. Вывалю наружу твои кишки, вспорю желудок. Надеюсь, у тебя хватит дури, чтобы обезболить себя, — говорю я спокойно. Сердце мое бьется ровно, как во сне.

— У меня нет лекарств, — помертвев, шепчет человек.

Капля крови показывается из-под ножа. В дверь начинают стучать.

— У капитана есть аптечка, не у меня! — истерично взвизгивает человек, извиваясь на стене огромным червяком.

— Так принеси ее, — прошу я. — Если она умрет — ты тоже умрешь. Очень медленно. Если вылечишь ее — получишь вот это. Это — твоя новая жизнь, плесень.

Я подношу к расширенному от ужаса глазу горошину «черной слезы».

— Ты меня понимаешь? — тихо спрашиваю я. Дверь уже сотрясается от ударов.

— Да, — шепчет доктор. Он часто моргает: смертный пот заливает ему глаза.

— И никому ни слова. Иначе ваша братия перебьет друг друга.

— Да, — доктор боится кивнуть. Струйка крови стекает ему за воротник.

Я убираю нож, открываю дверь и выталкиваю мужчину в руки хмурых людей.

— Все нормально, док? — спрашивает один из них.

Тот молча кивает. Оглядывается, встречает мой взгляд.

— Ничего опасного. Заразы нет, — громко говорит он.

— Мое слово верное, — шепчу ему одними губами.

Постепенно все расходятся, бросая на меня косые взгляды.

Неделю после этого я толком не спал. Выходил изредка только затем, чтобы взять на камбузе пищевой брикет да налить кружку кипяченой воды, спиной чувствуя неприязненные взгляды команды. Остальное время сидел возле Мишель, разговаривающей в бреду. Обтирал ее мокрым полотенцем, как посоветовал врач. Неумело вводил глюкозу. И каждые три часа, секунда в секунду, прикладывал к ее руке пневмопистолет для инъекций и нажимал на кнопку. Иногда дремал, сидя на полу спиной к переборке, то и дело поднимая голову и глядя на часы над столиком. Раз в день менял насквозь мокрое белье. Свежие простыни я брал у боцмана. Просто приходил к нему на склад и молча рылся на полках.

— Классный нож у тебя, парень, — говорил он мне.

— Прилетим — будет твой.

— Откуда он?

— Издалека. С Земли.

И недоверчивая щербатая улыбка в ответ.

Через неделю, когда я в очередной раз задремав, клевал носом, Мишель открыла глаза и слабым голосом сказала:

— Господи, ну и воняет же здесь!

А потом, почти без паузы:

— Есть хочу!

И еще:

— Отвернись. Я жутко хочу в туалет.

И тут я не выдержал. Я так смеялся, что Мишель скривила губы и расплакалась от обиды.

Еще через неделю ничего не напоминало о том, что она была больна. Разве что ела за двоих, восстанавливая силы. И коновал с морщинистым лбом получил свою жемчужину.