Джек появляется на следующий вечер. Моросит противный мелкий дождик. Мокрые ограждения, мокрые провисшие сети на берегу, мокрые стены цеха — все серое, безысходное, как и океан вокруг. Морось превращает его в неопрятную лужу. Небо — мутное пятно. Глина вокруг раскисла, превратив все тропинки в грязные катки. Не люблю грязи. Мокрая глина, как живое существо, ползет по ботинкам все выше и выше, норовя добраться до теплой изнанки. Влажный песок налипает на ноги пудовыми гирями. Наверное, из-за этого настроение у меня — так себе.
— Привет, Серж! — Джек протягивает мне руку из-под непромокаемой накидки.
— Привет, — я киваю под капюшоном, не вытаскивая рук из карманов дождевика.
— Ты чего? — изумляется он. — Пьян, что ли?
— Трезв, как стеклышко, — отвечаю спокойно. Прикидываю — вот бы сейчас ударить его под подбородок. Разбить кадык. А потом добавить в основание затылка сомкнутыми в замок руками. Тело сбросить в чан с муренами, одежду сжечь. И никаких следов.
Джек ежится от моего пристального взгляда. Невольно опускает подбородок пониже.
— Я к Кати. Где она?
— Там, — я киваю на сторожку. — Пришел о делах потолковать?
— Да… в общем, — мнется он.
Э, парень… Крепко же тебя моя крошка обработала. Никак, втрескался ты в нее по самые уши. Надо же, какой талант у Мишель! Чувствуется хватка делового человека.
— Так иди, чего встал. Соскучился, поди? — тон мой почти оскорбителен. Попытка улыбнуться неудачна: губы, как тугая резина, не желают растягиваться.
— Она… рассказала тебе? — совершенно по-детски интересуется Джек.
— Смотря что ты имеешь ввиду, — усмехаюсь я. — Если ты о том, что под тобой задница горит, то да, рассказала. Иди, я скоро буду.
Он опускает голову пониже под капюшон и, оскальзываясь, спускается к сторожке.
— Эй, Джек!
— Что?
— Сделай одолжение — не превращай мой дом в бордель.
— Ладно.
Я не спеша заканчиваю обход. Проверяю замки на цехе, внимательно осматриваю сетку ограждения в поисках прорех. Осторожно семеня по скользкому причалу, проверяю швартовы баркасов. Океан тихо дышит рядом. Зачем-то ложусь на мокрый настил и протягиваю руку вниз. Прохладная вода касается пальцев. Дождь тихо шипит на воде, заглушая плеск редких пологих волн.
Когда я вхожу в сторожку, то наблюдаю чинно сидящих напротив друг друга Мишель и Джека. Их стаканы с чаем остыли. Краем глаза вижу, как Мишель высвобождает свою ладонь и прячет руки. Сбрасываю дождевик. Наливаю себе чаю. Почему-то оба они смотрят на меня вопросительно.
— Начнем? — спрашиваю я.
И они тут же отмерзают. Становятся живыми.
— Твоя сестра рассказала тебе о том, что мне нужно? — начинает Джек.
Сестра? Ай, молодец, крошка! Взгляд Мишель впивается в меня раскаленным угольком. Удерживаюсь от язвительного замечания. Сделанного не воротишь.
— Да. У тебя есть идеи? Хотя бы в общих чертах?
— Сюда часто приходят катера — контрабандисты с материка. Привозят спиртное, дурь, иногда даже девочек. Сам понимаешь — компания не приветствует их появление, но терпит. У некоторых парней связи с серьезными людьми. Не напрямую, конечно, — они слишком мелкие сошки. Мне светиться нельзя. Вы можете договориться с одним из них, и он свяжет вас с нужным человеком. Не бесплатно, разумеется. С ним и договоритесь. Сделаете документы себе и мне. Отсюда ходят грузы с дурью, так что каналы наверняка есть.
— А потом?
— Потом в условленный день подберете меня в открытом море. Батискаф я затоплю, автопилот вырублю — попросту устрою аварию. Перейду к вам на борт и уйду с вами. Хватятся меня примерно часов через десять. Если повезет и головоногов не будет — то и через сутки. Вот первая часть оплаты. Остальное по прибытии на корабль, — он осторожно кладет на неровный стол крохотную черную горошину.
— Не боишься, что мы тебя кинем?
— Боюсь. Но у меня нет выхода. К тому же — вы не производите впечатления людей, которые могут подвести.
— Ты о нас ничего не знаешь, Джек, — криво улыбаюсь я.
— Немного знаю. Достаточно для того, чтобы верить. Кати мне рассказала.
Я только головой качаю. Эх ты, горе-жулик! Развесил уши. Надо будет потрясти Мишель хорошенько, пусть и со мной поделится, чего она ему наплела. Для дела полезно.
— Ваши батискафы не отслеживают с воздуха?
— Отслеживают, но маяк можно вырубить. Иногда случаются мелкие аварии, цепи маяков не дублированы. Бывает, по нескольку суток батискафы работают без маяков. Бывает, с предельной глубины сигнал не проходит. В таких случаях периодически выходим на связь сами. В общем, из-за отсутствия маяка никто не будет снимать борт с патрулирования.
— Куда ты хочешь улететь?
— В какую-нибудь отдаленную колонию.
— А дальше?
— А дальше — как пойдет.
— Где можно найти эти катера?
— Они сами вас найдут. Обычно приходят по ночам. На ваш причал тоже. С Зурабом потолкуй, он с ними в доле. Возит спиртное в поселок. Под рыбой своей. Его знают. С ним и переговори вначале.
— Понятно. Сколько это стоит?
— Откуда мне знать? Я что, каждый день с планет сбегаю? — он начинает выкладывать из карманов пачки замусоленных бумажек. — Тут с наличными туго. Компания предпочитает электронные расчеты. Вот все, что я смог обналичить.
— Сколько здесь?
— Около пятидесяти тысяч. Мне пора.
— За тобой никто не шел?
— Нет, вроде бы. На всякий случай, дай мне рыбину побольше. Если что, скажу, свеженького захотелось. По ночам у нас лавки не работают.
— Сколько у нас времени?
— Неделя максимум. Желательно уложиться раньше. Мне вас бог послал.
— Ну-ну, не драматизируй, — успокаивающе говорю я. Знаю я, как зовут этого бога.
«Он не лжет. Он действительно напуган», — вмешивается Триста двадцатый.
Джек поднимается. Набрасывает на себя подсохшую накидку. Возится с пуговицами.
— Как будут сведения, сообщу через Зураба. Устно.
— Я еще четыре дня на берегу. Буду ждать, — он вопросительно смотрит на Мишель. Та отвечает ему виноватой улыбкой.
— Ты вот что, — говорю я веско. Подленькая мстительность внутри меня ищет выход. — Ты к Кати клинья не бей. И так засветил ее. Ни к чему сейчас внимание ваших шустриков привлекать.
— Что я тебе, мальчишка? — на мгновенье Джек снова становится уверенным сильным мужчиной. Только на мгновенье.
— Потерпи, милый, — просит его Мишель с чарующей улыбкой.
И уверенность вновь покидает его. Он уходит сгорбившись.
— Ну, ты и сучка, милая, — в сердцах говорю я.
Она спокойно выдерживает мой взгляд.
— Жизнь всему научит, дорогой.
Сейчас мне кажется, будто ей лет двести, такой у нее глубокий взгляд. И как это я мог подумать, будто веду ее за собой? Это она всякий раз умело направляла мои усилия в нужную сторону. Неожиданно понимаю, что даже примерно не знаю, сколько ей лет.