Особняк, в котором располагался ресторан, горел праздничным освещением, а механическое чучело медведя приглашающе размахивало лапой. Я прибыл первым, и распорядитель проводил меня к забронированному столику — иначе сюда попасть было трудно.
— Прошу, ваша светлость, — мне показали мой столик на две персоны. На нем красовалась золотая табличка резерва. — Нравится ли вам вид?
— Да, все прекрасно. Благодарю. Пока я дожидаюсь своего гостя, принесите мне бутылку минеральной воды.
На этот раз я расположился в другом зале — этот был поменьше и куда уютнее. Выдержанный в приглушенных тонах — массивные деревянные панели, мерцающие бронзой светильники и нарядно накрытые столы с хрустальными бокалами. В воздухе витал легкий аромат яств, свежего хлеба, авторских настоек по старинным рецептам — «Медведь» славился своей картой традиционных напитков. Ко всему этому примешивался аромат дорогой парфюмерии и табака.
За столиками сидели представители старой аристократии, зажиточные купцы, известные актеры и музыканты — публика, привыкшая к роскоши и размеренному ритму жизни. В дальнем углу зала негромко играла живая музыка: скрипка и виолончель переплетались в неторопливой, чуть меланхоличной мелодии.
Не успели мне принести воду, как в дверях появился Толстой-Стагнис. Поправив очки на носу, он огляделся и быстро нашел взглядом мой столик. Распорядитель проводил его, и я поднялся навстречу старому товарищу.
— Ты пунктуален до зубного скрежета, — улыбнулся я и взглянул на часы. — Семь ровно.
Мы пожали друг другу руки, и Толстой расположился напротив меня.
— Не мог же я заставить тебя ждать, — отозвался Толстой.
— Выглядишь устало, — я жестом попросил официанта разлить воду по бокалам. — Все еще аврал в лаборатории?
Толстой-Стагнис покачал головой.
— Иногда мне кажется, что он никогда не закончится. Пора открывать филиалы лабораторий. По-хорошему в каждой губернской столице, где замечены аномалии. Но куда там… Даже с открытием такой в Москве они уже тянут три месяца.
Я удивленно приподнял брови.
— И кто тормозит процесс?
Толстой пожал плечами.
— Точно не знаю. Застряло на уровне второго чтения в Сенате. Для этого ведь нужно внести поправки в закон, а их нужно согласовать, затем оно должно пройти голосование… И только после этого отправится на подпись в Совет регентов. Короче, если что и погубит этот мир прежде Искажений, так это бюрократия…
Я мрачно усмехнулся. Действительно, эта волокита могла кого угодно вывести из себя. Даже уравновешенного Стагниса.
Вскоре подошел официант — молодой человек в идеально выглаженном черно-белом фраке.
— Добрый вечер, господа. Готовы ли вы сделать заказ?
Толстой вопросительно взглянул на меня, и я кивнул, позволяя другу выбирать.
— Полагаюсь на твой вкус.
— Тогда начнем с закусок, — сказал профессор. — Пожалуйста, разносолы, сельдь с лучком и картошечкой, бутерброды с килькой. И к этому, пожалуй, графинчик ржаного полугара. Горячее выберем чуть позже.
— Как пожелаете, господин!
Официант чуть склонил голову и удалился. Я, удобно откинувшись на спинку кресла, наблюдал за залом, отмечая знакомые лица. Толстой же, сцепив пальцы в замок, с легкой улыбкой смотрел на меня.
— Ты как раз вовремя мне позвонил, — заметил он. — Завтра уезжаю из Петербурга на пару дней.
— Что же смогло вытащить тебя из лаборатории?
— Нужно проверить одну новую разработку, — кивнул профессор. — Протестируем прибор для обнаружения энергии Искажений. Пока это лишь прототип, разработка, можно сказать, кустарная. Но если она покажет себя хорошо в полевых условиях, магам Спецкорпуса будет проще.
— Интересно, — я подался вперед. — То есть неодаренные смогут засекать Искажения без нашей помощи?
Толстой усмехнулся.
— Пока рано говорить. Но если все сработает, будет легче. В конце концов, мы не можем быть везде одновременно. Для магов Корпуса все равно найдется работа — та же нейтрализация и закрытие активных аномалий. Но вот процесс обнаружения хорошо бы поставить на поток.
— Согласен, — кивнул я. — Одного курса Спецкопуса на всю страну не хватит. Но мне интересно, как вы смогли сконструировать такой детектор?
— Не мы. Парочка энтузиастов с магофизической кафедры. Студенты…
Вернулся официант, ловко расставляя закуски. На столе появилась деревянная доска с солеными огурчиками, маринованными чесноком, помидорами, черемшой. Рядом стояла тарелка с аппетитно нарезанной селедочкой в масле и с лучком. Тут же расположилась и картошечка с укропом.
В центре оказался графин с полугаром, знаменитым «хлебным вином», как его еще называли в старые времена. Прозрачная жидкость в свете свечей казалась алхимическим зельем. Официант разлил напиток по высоким граненым лафитникам.
— Ну, за встречу, — произнес я, поднимая рюмку.
— И за дружбу, — с улыбкой добавил Толстой. — Надеюсь, ты не за рулем.
— Такси возьму. Я же не дурак отказываться от такого напитка!
Мы чокнулись и сделали первые небольшие глотки. Я довольно кивнул.
— Хороший выбор. Сразу чувствуется — царский напиток.
— Само собой. Полугар — штука серьезная, вон, как греет, — Толстой поставил рюмку и принялся за сельдь. — И что важно — голова утром свежая. Ну, рассказывай, как закончилось то дело, в которое ты меня втянул.
Я усмехнулся.
— Именно так, как и запланировали. Правда, моему товарищу влетело от отца за пьянку, но это уже мелочи. Главное, что все отделались легким испугом.
Толстой удовлетворенно кивнул и отправил в рот кусочек бородинского хлеба с килькой. Он выглядел довольным, но его взгляд оставался серьезным.
— А ты никому больше не рассказывал о моем участии?
Я отрицательно покачал головой.
— Конечно, нет. Я же не идиот, чтобы подставлять тебя. С тебя же потом «Четверка» не слезет.
Толстой испытующе посмотрел на меня и произнес:
— А ведь у тебя была возможность меня сдать… Я ведь знаю, что они за мной следят. И что ты водишь дружбу кое с кем из Четвертого отделения. И ты, выходит, им не доложил?
Я поставил полупустой лафитник на стол и уставился Стагнису прямо в глаза:
— Я не сдаю друзей. Или, по-твоему, должен был?
— Да черт тебя знает, Алексиус. В этом мире у тебя репутация законопослушного правдоруба.
Я подался вперед и почти навис над столом.
— Вспомни, Стагнис, — я понизил голос так, что меня мог слышать лишь мой собеседник. — Там, в прошлом, я хоть раз тебя подводил? Кроме того момента, когда не успел тебя спасти…
Мой старый боевой товарищ покачал головой, не отводя взгляда.
— Ни разу.
— Так с чего ты взял, что сейчас что-то изменилось?
Стагнис сидел напротив меня, задумчиво постукивая пальцами по ножке лафитника. За окном ресторана лениво текла вечерняя жизнь Петербурга: дорогие автомобили проезжали по брусчатке, спешащие прохожие, кутаясь в пальто, пересекали улицы, а в воздухе висел сырой запах приближающейся оттепели.
В мягком свете свечей лицо Толстого-Стагниса выглядело непривычно серьезным. Он чуть наклонился ко мне и негромко, почти шепотом, сказал:
— Этот мир… он другой, Алексиус. Более испорченный. Сложный. Местами даже больной.
Я прищурился, наблюдая за ним. В глазах Толстого-Стагниса отражался свет люстры, но в его взгляде было что-то еще — тень тревоги, сомнение или, быть может, даже страх.
— Люди здесь разобщены, — продолжил он. — Ценности искажены. Я боялся, что ты поддашься неписаным законам этого мира, станешь частью его, растворишься в нем. Но теперь я вижу: ты все еще тот Алексиус, каким я тебя знал. И это меня радует.
Я медленно поднял лафитник и сделал глоток. В зале было людно, за соседними столиками негромко переговаривались офицеры и чиновники, где-то позади раздавался смех светских дам. Здесь, в этом уютном ресторане, казалось, ничего не угрожало привычному порядку вещей. Но я чувствовал, что наш разговор касается чего-то большего, чем просто нравы и ценности.
— Значит, все же веришь, что я не поддался? — я слегка усмехнулся, ставя бокал на стол.
— Вижу, что не поддался, — уверенно ответил Стагнис. — И это важно. Это значит, что я могу тебе доверять.
Мы снова обменялись тостами и сделали заказ. Я выбрал бефстроганов, а Толстой — пожарскую котлету с гарниром. Официант молча кивнул и удалился. Некоторое время мы просто молчали, каждый обдумывая сказанное. Наконец, я заговорил:
— Мне нужно будет выяснить через брата, почему застряли поправки к закону, который тебя интересует.
Стагнис взглянул на меня внимательно, будто пытаясь прочитать по моему лицу больше, чем я сказал. Потом кивнул:
— Благодарю. Это не моя личная прихоть. Это вопрос безопасности для всей империи.
Я склонил голову:
— Прекрасно это понимаю.
После ужина я предложил подвезти Толстого до дома. На улице уже ждали таксисты в автомобилях всех классов и моделей. Мы без лишних разговоров сели в первую попавшуюся «Омегу», и я назвал адрес Толстого:
— Фонтанка, пятьдесят шесть, пожалуйста. Со стороны набережной.
— Рубль, господин.
— Хорошо. Едем.
Дорога до Фонтанки заняла не больше пятнадцати минут, но разговор у нас со Стагнисом не прерывался.
— Если бы сегодня я встречался не с тобой, мне бы досталось от жены, — со смешком сказал мой друг, поправляя перчатки. — Но ты ей очень нравишься, так что я спасен.
— Рад это слышать, — усмехнулся я.
Вскоре таксист остановил машину у дома с тремя высокими арками. Толстой потянулся за кошельком, но я отодвинул его руку с купюрами и сам расплатился за поездку. Машина тут же уехала, оставив нас в ночной тишине.
— Зайдешь на чай? — спросил он.
Я покачал головой:
— Уже поздно. Полагаю, твои дети скоро лягут спать, а если я появлюсь, то нарушу положенный порядок вещей. Не хочу мешать и раздражать твою супругу.
Толстой усмехнулся и постоял несколько секунд, словно раздумывая, а затем я, собравшись с духом, сказал:
— Ты знаешь, я был с тобой честен и теперь хочу такой же честности от тебя.
Он медленно повернулся ко мне.
— О чем ты, Алексиус?
— Это ты совершил ментальное воздействие на адъютанта Шереметевой, Боде? — спросил я прямо.
Глаза Толстого на мгновение сузились. Он ничего не сказал, но я уже видел ответ в его взгляде.
— Больше некому, — продолжил я. — Я сомневался до последнего. Но после того, как ты помог мне в «Медведе», сомнений почти не осталось.
Толстой нахмурился и повернулся ко мне всем корпусом.
— Значит, ты разыграл то происшествие, чтобы проверить меня? — с раздражением спросил он. — А просто спросить было не судьба?
— Нет, совпадение получилось случайным. И я действительно благодарен тебе за помощь. Но вопрос с Боде я хочу прояснить — это важно лично для меня. Ведь теперь я оказался на его месте, а дело моего предшественника выглядит странным. Ты ведь понимаешь, что некоторые могут обвинить и меня?
Мой старый товарищ долго молчал, глядя мне в глаза. Затем тяжело вздохнул и кивнул:
— Да, это был я.
Я почувствовал, как внутри все сжалось. Я не хотел в это верить, но знал, что иначе быть не могло.
— Зачем, Стагнис? — хрипло спросил я, пристально глядя на него. — Зачем было подставлять честного человека? Боде ведь совершенно безобиден.
Толстой равнодушно пожал плечами, словно мы обсуждали какой-то сущий пустяк:
— Он мешал. Так я расчистил тебе путь. Теперь ты адъютант главы Спецкорпуса.
Я шагнул ближе:
— Ты говоришь так, будто это было необходимо.
— А разве нет? — он посмотрел прямо мне в глаза. — Ты слишком благороден, Алексиус. Но в этом мире благородство не всегда помогает. Оно мешает. Этот Боде — бездарный болван, который занимал место при Шереметевой лишь потому, что приходится ей дальней родней. Вот он, пример неправильного мира. Не будет порядка там, где родственные связи ставятся выше талантов. Ведь ты, один из сильнейших магов империи, действительно заслуживаешь столь достойной должности.
Я сжал кулаки, но ответить сразу не смог. Ветер с речки завыл мне уши. В воздухе повисло напряжение.
— И меня ты, разумеется, не спросил, — покачал головой я.
Стагнис удивленно на меня уставился.
— Разве ты не рад? Алексиус, я развязал тебе руки! Твоя сила, твои знания… В отличие от меня, ты их не скрываешь, и я вижу, что ты готов применять их во благо. Место при Шереметевой позволит тебе проявить себя во всю мощь. И когда встанет вопрос о ее преемнике…
Я не знал, плакать мне или смеяться. Впрочем, из моей глотки вырвался смешок. Нервный.
— Не стоило этого делать, Стагнис. Я бы и так поднялся по карьерной лестнице. Сам. У меня был надежный план.
— Я просто ускорил процесс, не драматизируй. Считай это моим тебе подарком, — отозвался друг и внимательно посмотрел на меня. — И теперь вот я, злодей, признавший свою вину перед тобой. Что ты будешь делать, Алексиус? Сдашь друга новым хозяевам? Или поставишь наше братство выше законов этого мира? Покажи мне, насколько ты изменился под влиянием этого мира.
Я не мог не признать правду: этот мир действительно был другим. Вопрос лишь в том, кем в нем оставался я.