Светлейший-8. Зимние интриги

Глава 2

Высокие потолки кабинета майора Заболоцкого нависли над нами, а в воздухе резко усилилось напряжение.

Шереметева откашлялась.

— Лионелла Андреевна, это серьезное заявление. Вы уверены, что не ошиблись?

Княгиня Юсупова покачала головой.

— Ваше превосходительство, след от подобного воздействия… весьма характерный. Хотя, разумеется, работа проделана очень искусно и тонко. Я готова поклясться, что мне не показалось.

Мы с Шереметевой переглянулись. Выходит, она была права в своих подозрениях.

— Что именно вы увидели, когда осматривали Боде? — спросила она. — Это важно для понимания всей картины. Я должна иметь веские основания, чтобы запрашивать более детальное расследование.

Юсупова, едва заметно нахмурив идеальные брови, перевела взгляд с Шереметевой на меня. Её голос, как всегда, спокойный и приветливый, прозвучал отчётливо:

— Это было прямое ментальное вмешательство. Я заметила следы манипуляции сознанием — кто-то изменил или попытался изменить память и мысли вашего адъютанта. Точнее сказать сложно. Увы, в этом беда психоэфирных воздействий — мы не можем прочесть сознание другого человека. Всё, что остаётся — это тонкий налёт чужого воздействия, как затёртый почерк на листе бумаги…

Я нахмурился. Это были одновременно и хорошие, и плохие новости. Хорошие — потому что Михаил Боде, скорее всего, действительно не виноват. Плохие — потому что отследить источник подобного вмешательства будет чрезвычайно сложно. Я вздохнул, чтобы собрать мысли, прежде чем спросить:

— Благодарю, ваше сиятельство. Как долго будет держаться след от ментального воздействия?

Княгиня неуверенно пожала плечами.

— Работа ювелирная… Полагаю, еще неделю, не больше. После этого останутся лишь микрошрамы на сознании, если так позволено выразиться. А вскоре психоэфирный фон выровняется, и определить следы воздействия будет практически невозможно…

— Значит, у нас мало времени, — отозвался я и покосился на Шереметеву. — Нужно действовать быстро.

— Боюсь, что так, Алексей Иоаннович, — кивнула Юсупова.

— Насколько мне известно, подобные вмешательства нельзя осуществить с расстояния. Только непосредственный контакт. Так, Лионелла Андреевна?

— Именно так, ваше превосходительство. Нужно пробить природную и поставленную ментальные защиты, а это нельзя сделать дистанционно. Кроме того, воздействие на сознание строго регламентируется законом. Его запрещено применять вне боя и условий, когда магу угрожает опасность.

Шереметева мрачно усмехнулась.

— Только проверить это, в отличие от боевых заклинаний, чаще всего невозможно.

— Уважающий себя маг не станет рисковать своей репутацией! — почти оскорбилась матушка Иды. — Психоэфирное воздействие — самая опасная и жёстко регулируемая область магии. Вмешательство в сознание человека и подавление его воли недопустимо! За такое полагается суровое наказание.

Я опустил глаза на свои перчатки, обдумывая услышанное. Искусство психоэфира требовало огромной концентрации, значительного резерва эфира и выдающихся навыков.

Только маги с потенциалом выше Рубинового могли освоить эту область. Она была настолько сложной и опасной, что проще было перечислить, какие её заклинания хоть как-то разрешены, чем те, что строго запрещены. Да и сами таланты к психоэфирной магии встречались крайне редко.

И даже если встречались, мало кто решался их афишировать, чтобы не привлекать к себе внимание «Четверки». В этом плане Лионелла Юсупова была скорее исключением.

— С одной стороны, — медленно произнёс я, — это сужает круг подозреваемых. Магов такого уровня в Спецкорпусе немного, особенно среди тех, с кем Боде пересекался в тот день. С другой стороны, мало кто афиширует свои способности в этой области. Маг, который воздействовал на Михаила, мог держать свои навыки в тайне. Но он точно был высокого ранга.

Княгиня Юсупова кивнула, задумчиво теребя в руках сумочку.

— Так или иначе, я сделала всё, что могла, господа. Боюсь, сейчас мне нужно вас покинуть. Сегодня Рождественский сочельник, и у меня дома полным ходом идут приготовления. Я должна проконтролировать процесс.

— Конечно, ваше сиятельство, — рассеянно кивнула Шереметева.

— Благодарю за помощь, — я поцеловал руку княгини, и та одарила меня лучезарной улыбкой.

— Надеюсь, вы найдете время посетить нас в Рождественские каникулы, Алексей Иоаннович.

— Непременно.

Её прощальная улыбка была чуть усталой, но всё же искренней. Юсупова направилась к выходу. После того как княгиня исчезла из виду, Шереметева повернулась ко мне:

— Что скажете, Алексей Иоаннович?

— Скажу, что теперь у нас больше вопросов, чем ответов, — ответил я, глядя вслед удаляющейся княгине. — Но заключение ее сиятельства ценнее, чем мы могли рассчитывать.

— Да, — кивнула Шереметева, пристально глядя в окно, за которым мягко кружились снежинки. — Но круг подозреваемых слишком широк. Нужно его сузить. А времени мало.

Шереметева обернулась ко мне. В её глазах читалась усталость, смешанная с тревогой. Я видел эту женщину в самых разных ситуациях, но такой — напряжённой и настороженной — она была редко.

— Подбросить вас до дома, Николаев? — спросила она, отрывисто кивнув в сторону лестницы.

— Был бы признателен, — ответил я. — Но домой мне не нужно. Если вас не затруднит, мне нужно попасть на Большую Морскую. Там есть одно неотложное дело.

— Забыли купить подарок? — криво улыбнулась начальница.

— Так и не смог выбрать подходящий в каталоге. Решил заехать и оценить все лично.

Мы вышли на улицу, где зима царила во всей своей красе. Воздух был свежим, мороз слегка пощипывал кожу, а улицы Петербурга украшали сверкающие гирлянды и праздничные декорации. Повсюду мерцали огоньки, придавая городу почти сказочный вид.

На обочине стоял внушительный армейский внедорожник, чёрный и массивный, как боевой медведь. Собственно, медведем он и был. Эту модель прозвали «шатуном».

— Казенный или ваш личный? — спросил я, заметив, когда Шереметева села за руль этого монстра.

— Личный, — коротко ответила она, заводя двигатель, который с рыком пробудился от зимней спячки. — Привыкла ездить на таких еще с Персидского конфликта. Тогда такие машины были незаменимы.

Вопреки грозному и брутальному виду, внутри внедорожник оказался вполне комфортным. Я устроился на переднем пассажирском сидении, а Шереметева завела мотор и включила печку на полную. Через полминуты нас уже обволакивало уютное тепло. На панели поблёскивали современные приборы, а на полу лежали прорезиненные коврики, покрытые остатками снега.

— Полагаю, спецзаказ? — улыбнулся я, глядя на современную «начинку».

— Да, немного доработали. Мне нравится старая модель кузова, но отказываться от последних достижений техники я тоже не готова.

Забавно, но Шереметева охотно говорила о своем железном звере. Кажется, это был первый раз, когда начальница позволила себе нормальную беседу, не касаясь тем службы и Боде.

— Мягко идет, — заметил я, оценив плавный ход машины, когда мы тронулись с места. — Только бензина, наверное, жрёт немерено.

Шереметева хмыкнула:

— Ещё как. Но не слишком разборчив в качестве топлива. Это единственное утешение. Слышала, вам подарили «Ирбиса», Николаев? Как ощущения?

Я мечтательно улыбнулся. Сам бы на нем приехал, но Шереметева утром забрала меня из дома. Да и светить эксклюзивным автомобилем на парковке Военмеда тоже было ни к чему.

— Если честно, погонять от души еще не довелось. Но эта машина — произведение искусства.

— Охотно верю, — улыбнулась Шереметева. — Но для меня немного пафосно. Предпочитаю более грубые формы.

Ну да, ее «Шатун», казалось, был полностью сделан из прямых углов. Вполне в характере Шереметевой.

Мы катились по улицам Петербурга, любуясь утренней суетой. На тротуарах мелькали торопливые прохожие, укутанные в шарфы и шубы, а витрины магазинов манили разноцветными огоньками. Люди докупали последние товары к предстоящему празднику. Улицы сверкали огнями гирлянд, на каждой площади стояли украшенные елки, а медленно падавший снег делал все это волшебным, словно на открытке.

— Вы правы, Николаев — сказала Шереметева, нарушая молчание. — Я постараюсь добиться скорейшей проверки сознания Михаила сотрудниками «Четверки». Нам же нужно помочь им и поминутно восстановить день, когда произошел инцидент. С кем встречался Боде, какие задания выполнял, куда заходил.

Я кивнул:

— Согласен. При свидетелях провести такую манипуляцию непросто. Значит, Боде должен был хотя бы несколько минут остаться наедине с психомагом. Проверим список — и это даст нам хотя бы ниточку.

— Только не стоит забывать, что все эти люди носят высокий ранг, и у них есть покровители, — отозвалась начальница.

— Тогда начните с тех, кому выгодно подставить вас. Кто в Спецкорпусе может быть заинтересован или связан с тем, кто заинтересован в этом? — спросил я напрямую, глядя на её профиль.

Она усмехнулась:

— Боюсь, их немало, Николаев.

Интересно, почему? Но ехидничать я не стал. Женщине и так было нелегко, а я все же вызвался ей помочь. Не время для злорадства.

Я нахмурился:

— Значит, вам нужно напрячь память, ваше превосходительство. Кому вы мешаете? Кому перешли дорогу? Кто на вас зол?

— Ваш отец, например, — тут же отозвалась начальница.

— Не в его стиле.

— Разумеется. А вы, Николаев, можете с легкостью припомнить всех, кому перешли дорогу?

Я улыбнулся и покачал головой.

— Вот именно, — продолжила она. — Но я займусь этим сегодня же. И постараюсь восстановить график Боде в тот день. Как чувствовала — успела сделать копию страниц его ежедневника, прежде чем оригинал забрали.

— Сообщите мне, если что-нибудь найдете.

— Конечно, Николаев.

Мы замолчали, каждый погружённый в свои мысли. Шереметева объезжала пробки по переулкам. Наконец, машина мягко въехала на Большую Морскую улицу, где нас окружали старинные фасады зданий. Атмосфера сменялась — вместо праздничной суеты здесь царило спокойствие и аристократическая строгость.

— Почти приехали, — заметила Шереметева. — Какой дом вам нужен?

— Фаберже.

— Витиевато развлекаетесь, Николаев…

Каменные стены здания с огромными окнами возвышались над тротуаром. Когда «Шатун» плавно остановился перед этим монументальным сооружением, я заметил изящную вывеску над массивными деревянными дверями: «Магазин-салон Дома Фаберже».

Лариса Георгиевна бросила взгляд на вывеску и многозначительно улыбнулась, но комментариев не последовало.

— Счастливого Рождества, Николаев, — пожелала она, прежде чем я вышел из машины.

— И вам, Лариса Георгиевна, хорошего праздника, — ответил я, заметив в её глазах лёгкую тень грусти.

— Благодарю. На связи.

Она улыбнулась с теплотой, но я не мог не задуматься, где и с кем Шереметева проведёт этот вечер. Рождество — семейный праздник. Шереметева же — одиночка. Для большинства знатных домов это был единственный повод собраться всем составом. Но сын её далеко, а среди светской толпы празднование может стать лишь формальностью.

Я проводил взглядом удаляющийся черный автомобиль и направился к магазину.

— Добро пожаловать в фирменный магазин-салон Дома Фаберже! — швейцар мгновенно приметил во мне обеспеченного клиента и распахнул двери.

Едва я сделал шаг, как на меня буквально обрушилась атмосфера роскоши и изысканности. Пол из белоснежного мрамора отражал яркий свет множества хрустальных люстр, подвешенных под высоким потолком. Вдоль стен располагались витрины из толстого стекла, в которых переливались бесчисленные драгоценности. Камни, казалось, оживали под этим светом, играя яркими бликами и соблазняя примерить украшения.

Магазин был полон покупателей, преимущественно мужчин, одетых с иголочки. Некоторые выглядели слегка взволнованными — видимо, спохватились о подарках в последний момент. Продавцы, облачённые в строгие костюмы, сновали между ними, демонстрируя изделия с утончённой грацией.

— Добрый день, Алексей Иоаннович, — раздался учтивый голос. Я обернулся и увидел молодого мужчину, чья безупречная осанка и уверенные движения выдавали профессионала. — Семён Аркадьевич, старший консультант, к вашим услугам. Для меня честь помочь вам. Скажите, как я могу угодить вашей светлости?

А он быстро меня срисовал и опознал, моё уважение. Впрочем, сегодня я не скрывал свой ранговый перстень.

— Здравствуйте, Семён. Я ищу подарок для одной дорогой мне особы, — коротко ответил я, стараясь не раскрывать деталей.

Продавец улыбнулся и тут же понизил голос.

— Разумеется, ваша светлость. Позвольте уточнить: вы предпочитаете, чтобы это было украшение или, возможно, что-то декоративное — статуэтка или, например, шкатулка? Для яиц еще рановато, впрочем, и на них можно оформить предзаказ…

— Думаю, все же украшение, — улыбнулся я. — Однако я хотел бы приобрести нечто памятное, со смыслом. Что-то небольшое, что дама могла бы носить при себе. И что было бы уместно подарить дорогому человеку, с которым еще нет официальных договоренностей.

Продавец мгновенно ухватил суть и улыбнулся.

— Превосходно, ваша светлость. Хотите ли вы, чтобы подарок имел практическую ценность?

— Не обязательно. Главное — чтобы он был памятным и красивым.

— Понимаю. Не могли бы вы подсказать, предпочитает ли данная особа желтый или белый металл? А также, какие камни ей нравятся?

— Она часто носит наше русское золото. Ей нравятся изумруды и алмазы.

Консультант слегка поклонился.

— Благодарю за столь ценные сведения. Прошу пройти со мной, ваша светлость, — он жестом пригласил меня в отдельный зал, предназначенный для высокопоставленных клиентов.

Здесь все было еще роскошнее. Хотя, казалось, дальше уже некуда. Мягкие кресла, столы из драгоценного чёрного дерева и отдельная витрина с эксклюзивными изделиями. Мне предложили кофе — крепкий, чёрный, без сахара. Удивительно, но они успели выведать и мои предпочтения. Хотя в салон Фаберже я заходил впервые.

Хорошо работает их торговая разведка…

Семён вскоре вернулся, неся на черной бархатной подушке три украшения. С благоговением пред произведениями искусства, стараясь даже не дышать на драгоценности, он опустил их на столик передо мной.

— Позвольте представить вам наши лучшие варианты, — начал он с лёгким поклоном. — Первое изделие — перстень из красного золота с прямоугольным уральским изумрудом, обрамлённым якутскими бриллиантами. Его строгий, но изысканный дизайн подчёркивает вкус и элегантность и будет уместен при любых обстоятельствах. Он станет идеальным акцентом для изящной женской ручки…

Я внимательно осмотрел кольцо. Изумруд сверкал в свете, словно заключал в себе таинственную глубину лесного озера.

— Прекрасное творение, — кивнул я, нисколько не лукавя. — Однако для перстня еще рановато, Семён Аркадьевич. Боюсь, меня неверно поймут.

— О, прошу прощения. Этот экземпляр не входит в разряд помолвочных колец. Однако я осознал свою ошибку и приношу вас свои самые искренние извинения…

От вежливости продавца начинало сводить скулы. Она застряла в зубах, как ириска. Но такова уж была манера общения в салоне.

— Второй вариант, — продолжил консультант, открывая передо мной футляр, — тонкий золотой браслет, украшенный зелёными агатами и горным хрусталём. Он предназначен для дневного ношения, ведь, как вы, безусловно, знаете, бриллианты традиционно надевают лишь после заката. На внутренней стороне браслета можно выгравировать пожелание или инициалы. К вашим услугам талантливый гравировщик-каллиграф. Надпись можно нанести немедленно.

Браслет действительно был очаровательным. Простой, но с изюминкой. И прекрасно бы смотрелся на тонком запястье Иды. Камни, словно утренние капли росы, искрились мягким светом.

— И, наконец, — Семён открыл последний футляр, — кулон из золота модного минималистичного дизайна. Творение одного из наших молодых ювелиров. Он украшен несколькими чёрными алмазами, которые подчёркивают его утончённую простоту. Кулон открывается, и внутрь можно поместить фотографию или небольшую записку. Также возможно сделать гравировку на задней стороне изделия…

Этот медальон сразу привлёк моё внимание. Строгий, лаконичный. Ничего лишнего. Длинная золотая цепочка, классическая овальная форма. Маленькие черные алмазы не сверкали, а, наоборот, словно поглощали свет.

— Великолепно, — сказал я, указывая на кулон. — Это именно то, что я искал. Я беру его. Можно упаковать его в праздничную коробку?

— Разумеется, Алексей Иоаннович. Ваш выбор безупречен, — Семён склонил голову, принимаясь за упаковку. К нему тут же подбежали помощницы с образцами коробочек и оберточной бумаги. Консультант выбрал бумагу в тон, а одна из девушек надушила ее из флакончика с парфюмом.

— Фирменный аромат, — пояснил Семён Аркадьевич. — Создан лучшими парфюмерами из Грасса специально для нашего Дома…

Пахло и правда приятно. Я не был большим специалистом в парфюмерии, но мне подумалось, что Иде такой запах понравится.

Когда продавцы закончили колдовать над оформлением, я достал портмоне, чтобы оплатить покупку, но Семён лишь улыбнулся:

— Не беспокойтесь, ваша светлость. Чек будет отправлен вашему секретарю. Желаю вам счастливого Рождества. Уверен, особа, для которой вы выбрали этот подарок, оценит его по достоинству.

Я благодарно кивнул, забрал свёрток и покинул магазин, чувствуя, как лёгкий морозный воздух возвращает меня в реальность праздничного города. Теперь следовало поторопиться. Я взглянул на часы и уже хотел было поймать такси, но в этот момент телефон во внутреннем кармане завибрировал.

— Слушаю, — сказал я, ответив на звонок. Номер был мне не знаком.

— Это Шереметева, — донеслось сухое вместо приветствия. — Я в Корпусе, нашла график Боде. В этот день была доставка артефактов из лаборатории профессора Толстого. Боде по моему приказу занимался приемом и описью артефактов, после чего при нем я отправила их в тот сейф.

На секунду я обдумывал услышанное.

— Вряд ли бы на него воздействовали до того, как артефакты прибыли, — предположил я. — Тот, кто сделал это, должен был знать о содержимом сейфа.

— В этом и дело, Николаев. — Шереметева перешла на шёпот. — Артефакты доставлял лично профессор Толстой.