Здесь могут водиться люди

Дряква

Цикламен оказался дряквой. Приятель Аристарх так прямо и сказал:

— Обыкновенная дряква.

Он сидел, развалясь на диване, и оскорбительно тыкал сигаретой в сторону подоконника. Остроухов страшно обиделся за свой единственный цветок.

— Между прочим, — ядовито сказал он, — этот редкий вид цикламена мне от прежних жильцов достался. Вдова члена-корреспондента, если на то пошло. И дочь. Шесть языков знали, если в сумме посчитать. Не из каких-нибудь… И вовсе он не дряква!

— Дряква, дряква, — лениво покивал всезнающий Аристарх. — В энциклопедическом словаре ясно сказано. Проверь. Если есть, конечно…

Стряхнул пепел в цветочный горшок и удалился. Остроухов, естественно, кинулся к соседям за энциклопедическим словарем.

— Цапля… цапфа… — бормотал он, лихорадочно листая страницы. — Дрякву выдумал, ж-жулик… Целиноград, ци… ци… Вот! Цикламен. Дряква, альпийская фиалка, род многолетних, семейство первоцветных, ядовит… Господи, еще и ядовит!

Досадно и горько стало Остроухову. И цветок-то, главное, как цветок. Листья, цветочки красноватые — все, как положено. Не пахнет, правда, ничем, так что с того? Стоял себе на окошке, никого не трогал, И вот на тебе — дряква. Было что-то в этом слове сомнительное, нехорошее. Крякающее такое. И еще смахивает па брюкву. Не то утка, не то корнеплод. Противно…

«У меня, значит, дряква… — постепенно накаляясь, думал Остроухое. — Ну, а у них, конечное дело, исключительно цикламены? Нет, так не пойдет!»

Утром, не побрившись даже, Остроухов пошел к «ним» раскрывать глаза. Первыми оказались супруги Игнатьевы, люди газетные и потому рассматривающие решительно все с точки зрения неожиданной и для нормального человека диковатой.

…После чая Остроухое улучил момент, подошел к подоконнику и, небрежно позевывая, сказал:

— А, то-то я гляжу: знакомое растение у вас тут. Это дряква, кажется? Ну да, она самая. Нежный цветок, дряква-то. Прихотливый.

Татьяна Игнатьева сделала большие глаза и с восхищением обратилась к мужу:

— Сергей. Да Сергей же! Полюбуйся скорее. Первый раз в жизни встречаю натуральный, рафинированный тип обаятельного циника. Чувствуешь, как он все ведет на снижение? Четко, тонко и органично. Надо обязательно записать…

Остроухов опешил.

— Мгу, — отозвался муж, ковыряясь в пишущей машинке. — Аналогичный случай… ты слушаешь меня, Танюш? Случаи, говорю, похожий был у меня в Скачковском районе. С механиком одним познакомился… Говорун такой! Критиковал все, помню, что ни увидит. Мотоцикл потом угнал. Судили, конечно… Тут, понимаешь, глубже копать надо. Я о нем чуть-чуть зарисовку не сделал. Вот был бы номер!

— Полить не мешало бы, — заметила Татьяна. — Как бы не завял цикламенчик..

Остроухову не понравилось словечко «говорун». Сухо откланявшись, он направился к другому товарищу, хохмачу Андросову-младшему.

— Врешь, — напряженно сказал Андросов-младший, узнав истинное название своего цветка. — Признайся, что врешь! Вот признайся!

— Зачем это мне врать, — отстранился Остроухов. — В словаре так написано. Энциклопедическом. Ты бы его читал иногда. Помогает…

— Кряква, говоришь? — задумался Андросов-младший. — Интересненько… Послушай, маэстро, ну-ка встань еще разок в профиль.

— Куда стать?

— Ты не придуривайся давай. Сказано тебе боком стать, вот и стань!

— Ну, стал…

— Сделай еще раз так.

— Как?

— Вот ты головой этак дернул, а потом губу выдвинул и подвигал.

Остроухов старательно дернул головой, выдвинул губу и подвигал ею.

— М-мэ, не то, — сказал Андросов-младший. — Ты зря нервничаешь. Сделай теперь десять шагов назад. Да не поворачивайся спиной, так иди! Смотри мне в глаза…

Остроухов сделал несколько осторожных шагов назад и уперся спиной в дверь. Андросов-младший ловко распахнул ее и выставил приятеля на лестничную площадку.

— Ты чего? Погоди! — забарабанил в дверь Остроухов.

— А ты чего? — отозвался изнутри Андросов-младший. — Головы людям морочишь? Уйди, надоел. Крякву изобрел… Да я эту хохму сто лет знаю! Надоело, Остроухов, уйди, будь человеком. Если заболел, так и лежи себе дома. Нет, он к людям пристает… Топай!

«Не понимаю, не по-ни-ма-ю! — думал Остроухов, возвращаясь домой. Какие-то психи, а не друзья. „Кряква“, тьфу! И ведь останется у них на подоконниках. Поливать будут, холить. Мерзкое растение…»

Задела Остроухова эта «дряква». Неприятно стало, нехорошо. Домой он пришел совершенно расстроенный и выкинул цветок в мусоропровод. А приятель Аристарх за свои слова тоже поплатился. В тот же вечер вконец осерчавший Остроухов ему газету в почтовом ящике поджег. Дыму напустил!.. Так вообще-то Аристарху и надо. Зачем приходил, для чего говорил? Сам и виноват.