Здесь могут водиться люди

Личный пример

Промокашка — вещь невкусная. Я и раньше об этом догадывался, но теперь знаю совершенно точно. Теперь мне промокашку хоть в варенье обмокни — есть ни за что не стану. Сыт я ими по горло. На всю жизнь. А вышло это так.

На природоведении к нам в класс пришел новенький. Звали его Гена. Обычный мальчишка, каких много. Гена сел за последнюю парту, как раз позади меня, и стал слушать рассказ Анны Ивановны о полезных ископаемых. Анна Ивановна заговорила о том, как из деревьев получается каменный уголь, и тут сзади меня что-то тихонько зашуршало. Потом опять. Я обернулся и увидел, что новенький откусил кусок розовой промокашки и задумчиво пожевывает. При этом Гена, не отрываясь, смотрел на учительницу и что-то записывал. Запишет-запишет, пожует. Пожует-пожует, запишет. Такой вот странный человек.

Вы когда-нибудь пробовали сидеть на уроке, когда сзади беспрерывно жуют промокашку? Это невозможное дело. Этого нельзя вынести больше пяти минут!

Я несколько раз оборачивался и укоризненно смотрел на новенького. Не помогало. Он продолжал есть розовую промокашку, зато Анна Ивановна строго сделала мне замечание, чтобы я не вертелся, как на сковородке. Я потерпел еще минут пять, но потом не выдержал. Обернулся к новенькому и прошептал:

— Новенький, кончай промокашки кушать! Тебе что тут, столовая?

Анна Ивановна тут же сделала мне замечание, чтобы я не разговаривал. А новенький продолжал жевать и уже отъел у промокашки все четыре угла. Тут я вспомнил, как однажды мама сказала папе: «Воспитывать надо личным примером! Нужно показать ребенку наглядно, как некрасиво его поведение!» (Это когда я не хотел есть за обедом суп с луком. Папа стал наглядно показывать, как некрасиво мое поведение, — раскачивался на стуле, стучал ложкой, тоскливо озирался по сторонам… Мама строго следила, чтобы папа показывал как можно нагляднее. Мне стало жаль папу, ведь он мог так и остаться без супа, и я быстренько доел тарелку.)

Теперь я решил действовать тем же методом. Пусть новенький убедится на личном примере, как некрасиво и некультурно жевать промокашки. Я вынул из тетради чистую промокашку, повернулся к новенькому и с шумом откусил большой кусок. Я старательно жевал, всем видом показывая, как это невкусно и некультурно. Я наглядно ел свою промокашку, но Гена и ухом не повел — смотрел на учительницу, записывал и пожевывал. Тут моя промокашка кончилась. Я перерыл все тетради, других не нашел и шепотом попросил у Громобоевой, сидевшей через проход. Анна Ивановна сделала мне замечание, но я выждал пока она отвернется, и продолжил наглядное обучение новенького. Вторая промокашка далась куда трудней. Во рту пересохло, а запить было нечем. Я горько пожалел, что не догадался взять с собой в школу бутылочку «Буратино» или, на худой конец, молока. Но не отступать же назад! Тем более, что новенький покосился на меня и удивленно поднял брови. «Ага! — обрадовался я. — Подействовало!»

Но тут Анна Ивановна перешла к рассказу о природном газе. Новенький встрепенулся и снова откусил от своей промокашки.

«Вот ты как! — подумал я. Ничего, посмотрим кто кого пережует!»

Я выпросил у Громобоевой еще одну промокашку и сжевал ее, сурово глядя новенькому в глаза. Он не поддавался. Во рту у меня пересохло так, будто я месяц прожил в самом центре Сахары. Казалось, в меня больше не войдет ни одной промокашки. Как назло, утром я позавтракал двумя полными тарелками гречневой каши с маслом. Но я твердо решил довести воспитание до конца, выпросил у Громобоевой третью промокашку и со страшными мучениями съел её до кусочка. Новенький не реагировал! Громобоева отказалась дать четвертую промокашку, сообщив, что они у нее кончились. Пришлось попросить у Юрки-отличника. Юркина промокашка была сплошь изрисована шахматными конями, слонами и пешками. Но я мужественно откусил от нее угол и начал с трудом жевать, не отводя грозного взгляда от новенького. Еще одно усилие, и Гена будет побежден…

И тут я почувствовал, как у меня из рук осторожно берут остатки промокашки, поднял глаза и обомлел. Рядом, строго нахмурившись, стояла Анна Ивановна.

— Ты чем это занимаешься на уроке, Алеша? — спросила она. — Что ты жуешь?

Есть вопросы, на которые невозможно ответить, чтобы все не засмеялись.

— Я спрашиваю, что ты жуешь?

— Промокашку… — ответил я, и все засмеялись так радостно, словно я облился с головы до ног чернилами или в одну минуту стал совершенно лысым. В этот момент прозвенел звонок. Анна Ивановна схватила меня за руку и потащила в учительскую.

— Весь урок он вертелся, разговаривал, а потом вон что удумал — промокашки начал поедать!

Завуч Елена Адамовна всплеснула руками:

— Почему же он их ест?

— Не знаю, — пожала плечами Анна Ивановна. — Наверное, проголодался.

— Ну конечно! — закричала Елена Адамовна. — Ребенок ничего не ел! Его плохо кормят дома, вот он и питается промокашками! Срочно вызвать родителей!

Первое, что произнесла мама, когда пришла:

— Да быть того не может! Как это ничего не ел? Да он умял на завтрак две полных тарелки каши!

— Значит, ребенку не хватает!

— Ладно, — согласилась мама, — будем давать ему по три тарелки. Или по четыре. И пусть попробует не съесть! — добавила она грозно.

Тут уж я не на шутку испугался.

— Не надо по четыре тарелки! Мне и двух-то много!

— Но ты же ешь промокашки, — недоумевающе сказала Елена Адамовна.

— Это я воспитывал новенького… Наглядно, на личном примере…

Анна Ивановна ядовито сказала:

— Хорошенький примерчик ты ему показал. У тебя вон язык весь синий!

— Это ничего, — ответил я, — это не страшно. Это я Юркиного коня съел…

Что тут началось, рассказывать не хочется. Конечно, меня сразу потащили к врачу… Все ужасно боялись, что от юркиных нарисованных слонов, коней и пешек со мной что-нибудь случится.

Вернуться в класс удалось только на следующей перемене. Первым делом я бросился к новенькому.

— Зачем я жевал промокашку? — удивился Гена. — Да у Меня просто привычка такая: чуть задумаюсь, сразу хочется что-нибудь пожевать. Да я только чуть-чуть от промокашки откусил!

В разговор вмешалась Громобоева.

— Он-то ладно, — пробасила она. — А ты лучше скажи, зачем все промокашки у меня съел?

— И у меня последнюю забрал, — пожаловался Юрка-отличник.

— Просто невозможно! — гневно закончила Громобоева. — Сидит рядом и жует, жует… Смотри у меня, голодающий! Чтоб это было в последний раз! А то…

И она продемонстрировала мне такой кулак, что даже Юрка-отличник пискнул от страха.

С того дня я твердо решил: больше никого личным примером воспитывать не собираюсь. А если понадобится показать кому-нибудь, как некрасиво его поведение, я лучше принесу зеркало и молча поставлю перед ним. Пусть любуется на себя, пока не поумнеет. А наглядно показывать… Нет уж.

Промокашка — вещь невкусная!