Заворг. Назад в СССР

Глава 3

— Вам хорошо, у вас жёны морячки. А мне с кем свою делить прикажешь? У меня тётка родная пример. Дядя Саша в море деньгу зашибает, а дома Дядя Вася его детей воспитывает.

— Это так, да, — покивал головой Панин. — Да моя Верка какая мне жена? Никакая и не жена. Нет у меня жены настоящей. И дома на берегу нет. И у Верки нет.

— И сколько ты уже морячишь?

— Двадцать второй год пошёл. Десятый в очереди на квартиру стою, а они просто не строят дома и всё тут.

— В восемьдесят восьмом построят первый дом на Надибаидзе, а потом следом ещё три, — сказал не удержавшись я. — Длиннючих. В каждом по пять подъездов и девять этажей.

УПанина отпала челюсть.

— Почём знаешь?

— Когда в управлении был, подслушал разговор, — уверенно соврал я.

— Пять на четыре и на девять, — стал считать Виктор. — Это сто восемьдесят квартир, что ли?

— Ещё на четыре умножь.

— Бля! Дохрена. Не врёшь, Василич?

— Наш начальник никогда не врёт, — вставил Мостовой.

Я показал ему кулак. Был у нас как-то с ним спор на счёт приписок в вахтенном журнале. Драли нас за единственную фразу: «Обслуживание работающих механизмов», вот он и предложил дописывать работы.

— Будем цех модернизировать, — сказал я.

Мостовой приподнял левую бровь. Это у него ловко получалось. Панин приоткрыл рот.

— Какие у вас идеи, Михал Васильевич? — усмехнувшись, спросил Мостовой.

— Надо вытяжку присоединить к оттайке, чтобы высасывало прямо оттуда.

Мостовой скривился.

— Думали же уже. Аж главмех приходил. Харьковский… Крышка поднимается у оттайки, а мягкой трубы нет.

— Сделаем. Я придумал.

— Хм! — Мостовой скептически улыбнулся. — Рацуха? А! Ну-ну! В чём суть?

— Суть простая. Мотаем из сталистой проволоки пружину нужного диаметра и обматываем её полиэтиленом, соединяем воздуховод с оттайкой. Можно съёмно.

— Хм! — лицо Мостового посветлело.

— Голова, Василич, — высказался Панин. — только, как такую длинную пружину навить. Станок-то двухметровый.

— Можно срастить, — отмахнулся я. — Можно, еще ожарный шланг использовать, но он грубый и засовывать пружину внутрь замучаемся. А так — обернул плёнкой и всё. Причём пружину не на сжатие, а на растяжение. Растянул, намотал. Она сжалась, получилась гофра.

— Голова, Василич, — повторил Панин, уважительно многократно кивая, как китайский божок.

Он и сидел, как обычно, оперев локти в колени, сильно ссутулившись. И ходил ссутулившись. Вечно в телогрейке, шапке ушанке и сапогах. Даже не китайский, а наш… Леший, какой-то. И вечная в углу рта папироса. Черты лица у него были мелкие и какие-то размазанные. Глаза слезящиеся, то ли от дыма, то ли так… Волосы редкие…

— Да-а-а, и вот с этими людьми мне нужно ежедневно, без выходных, общаться, — подумал я.

Правда, были и другие. Говорю же. Этот я был сильно общительным. Он легко знакомился и быстро сближался. Наверное, за эти его качества и пригласил его, то есть меня работать на разведку. Парторг — первый помощник капитана, наверное пишет сейчас променя объективку куда следует. Он мне рекомендовал вступить в партию. Мне рекомендовал и меня рекомендовал. Уже год, как я здесь секретарь комсомольской организации. А это, между прочим, — более ста человек. И молодёжи до двадцати восьми лет ещё человек сто пятьдесят. Тоже мой контингент.

Вечера отдыха организовывал. Дискотеки, то бишь… Фотогазету «Трудовые будни РМБ '50-лет СССР» сам вёл. Для этого взял в подотчёт фотоаппарат «Зенит» и ходил везде по судну «щёлкал». Нормальная получалась стенная газета. Странно, что «мне здешнему», почему-то, самому хотелось этим заниматься. Наверное, от скуки.

Работа двенадцать часов через двенадцать без выходных выматывала не столько физически, сколько морально. Но и физически тоже, да… Ну и, фактически, замкнутое пространство, ограниченное бортами судна, плавающего в безбрежном океане. Мы ведь к берегу не подходили. Серая бесконечная даль угнетала.

Хм! А закат был хорош! Я, пройдясь по периметру судна и забравшись на самый верх рубки, даже приглядел неплохой ракурс для рисования. Мои художественные навыки ведь никто у меня не забирал. Тут я тоже рисовал, но больше карандашом, так что руки осталось немного укрепить и можно приступать к рисованию. Встретил, кстати, возле столовой команды где ужинал Наталью Басову и спросил у неё про краски. Она, удивлённо вкинув тонкие брови, сказала, что художественный набор есть вместе с этюдником. Да и «в разброс» баночек с красками было огромное количество. Несколько коробок. Оформляли праздники чем?

— А тебе зачем? Ты же красками не можешь. Сам говорил.

— Пришло время раскрыть тайну, — улыбнулся я.

Мне уже удалось в задумчивости почиркать по листику пастовым карандашом, изображая хаотические линии и в этих линиях вдруг, неожиданно для меня, проявился кораблик, увиденный мной ещё в обед за иллюминатором и шедший параллельным курсом.

— Какой-то СРТМ[1], — подумал я, глядя на рисунок. Обычный для меня того рисунок, но не обычный в этом мире.

— Кстати про рисунок, — подумал я и развернул «общую» тетрадь.

— Как нарисовано? — спросил я, показывая кораблик Мостовому.

— Хм! Хороший кораблик, — сказал тот, не трогая тетрадь. — Сам нарисовал?

— А ну, ка, — Панин тоже потянулся взглядом к тетради.

Яразвернул.

— Очень хорошо нарисовано, — кивнул он головой. — Я в молодости тоже рисовал. Картины даже в клубе заводском висели. Сейчас вот…

Панин вытянул правую, и показал свой «тремол».

— Пить надо умеючи. — буркнул Мостовой. — Ты бы, Михаил Васильевич, на нормальном листе нарисовал. Зачем в тетради?

— Да это я так, попробовал. У Натальи про краски спросил.

Мостовой вскинул брови и дёрнул головой.

— Вы, какой-то излишне одарённый, Михал Васильевич. Даже жаба иногда душит. И на гитаре и самбист-каратист. Теперь вот и художник. Портреты пробовали рисовать?

Я вздохнул.

— Попробую. Ещё не знаю.

Но я уже знал, что смогу. Снова начинать жизнь художника? Так тут много таких… Художниками-оформителями работают. Выпускают у нас художников пачками. Брат у меня двоюродный закончил художественную школу и институт народного творчества. И что. В каком-то ЖЭКе столяром-плотником. Попутно шкатулки и мебельнеплохую режет. В этом мире. В том я их увлёк фермерским трудом. Они большой «Приморский гектар» подпасеку и охот угодья в своей Чалданке взяли. Совсем умирала деревенька, теперь там много чего понаставлено. Там… Да-а-а… Где оно это «там»?

Я вздохнул.

— Ты чего такой смурной, Василич? — спросил Панин.

— Он всегда такой перед днём рождения своим, — усмехнулся Мостовой.

— Так, ладно! — сказал я, хлопнув страницами и ладонями, закрыв тетрадь. Пойду с бугром[2] побеседую пока они не устроили нам. Заодно к Лёхе фаршевику зайду. Посмотрю, как там он месит… А вы тут не разлёживайтесь. Кто зайдёт из начальства, вони потом не оберёмся. Или закрывайтесь.

— Привет, Алесей, как оно? Крутится?

— Привет, Василич. Да, вот, пищит! — озабоченно нахмурился Лёха, мужичок лет тридцати пяти, кругленький, улыбчивый, чем-то похожий лицом на артиста Евгения Леонова.

— Что пищит? — озаботился я.

— Да вот, пресс пищит.

— Кхм! Так он и должен пищать! — сказал я. — Он же массу выдавливает.

Лёха озадаченно посмотрел на меня, потом улыбнулся.

— Молодец, Василич, не повёлся на шутку.

— Эх, Лёха-Лёха, знал бы, ты сколько раз я этот прикол слышал от тебя, — хотел сказать я, но не сказал.

— А сколько, кстати? — подумал я и, прикинув, резюмировал — девятнадцать раз я работал на этой плавбазе.

Девятнадцать раз «предок» не заморачивался решением задачи по спасению СССР и пускал судьбу на самотёк, пытаясь уйти в нирвану.

— Ты вариатор отпусти немного. Фарш плотный идёт. Гореть на шкуросборнике будет.

Лёха выпучил на меня глаза.

— Сам хотел это сделать. Как ты узнал? Ты же даже не трогал фарш.

— По звуку. Забыл, что у меня слух музыкальный.

— И не знал даже.

— Приходи ко мне двенадцатого, узнаешь.

— Так, ты приглашал уже.

— Так, я и говорю: «Приходи узнаешь, какой у меня музыкальный слух».

В токарке, в которую я попал, пройдя через неработающую часть рыбного цеха, поздоровавшись кивком головы с технологами и завпроизводством, проводившими в диспетчерской планёрку.

— Привет, Фёдор Тимофеевич, — поздоровался я с токарем.

— Здорово, Михал Васильевич.

Этот «я» во время работы ко всем обращался по имени отчеству. Особенно к старшим по возрасту.

— Что привело? Давненько не захаживал. С неделю, наверное. Как с тормозами вашими закончили, так и всё. Забыл сюда дорогу.

— Хех! Забудешь тут. Как без твоих золотых рук обойтись?

— Да ладно-ладно, не прибедняйся. Твои пружины с подкруткой проволоки вокруг оси, это о-го-го… Та ещё голова нужна, чтобы придумать такое.

— Ну… У меня только голова, может быть, а у тебя к голове ещё и руки золотые.

Фёдор Тимофеевич, мужик под метр девяносто и пошире меня раза в полтора, с ручищами, как у биндюжника, в смысле, — портового грузчика. Коренного киевлянина, ранее работавшего токарем на заводе «Маяк», производившем магнитофоны известной модели. Любил все поверхности валов точить с нулевым классом чистоты обработки. Ну, или очень близкому к нему. Привык он так работать. Мы на него бурчали поначалу, но потом и сами привыкли. Особенно я, потому что оборудование в фаршевом цехе было с такими валами. Потому и работало с семьдесят первого года практически без поломок.

— Что хочешь?

— Пружину нужно навить диаметром во, — я показал окружность, полученную путём смыкания указательных и больших пальцев обеих рук.

— Михал Василич…

Токарь укоризненно покачал головой. Я рассмеялся и протянул ему раскрытую тетрадь, где был нарисован «эскиз» будущей трубы для вытяжки.

— О, как! Солидный эскиз! — уважительно нахмурился токарь. — Аккуратно и понятно. И для чего тебе такая труба?

— Вытяжки будем ставить на оттайки. Задолбал этот пар!

— Нормальная идея. Хреновый у вас там климат… Какие сроки. Не прямо же сейчас?

— Не-не… Хотя… Когда сможешь, так и приступай. Я тебе заявку оставлю. Дальше сам решай. Но чтобы к утру было готово!

Закончил я фразу строгим голосом, так, что токарь вздрогнул.

— Ха-ха-ха! — засмеялся он. — Ну, рассмешил! Хорошая шутка!

Посмеялись, вышли на шкафут, закурили. Я здешний курил. Спортсмен, хе-хе…

— Тут вот ещё что, Тимофеич. Помнишь игрушку, что ты Генке в том году делал?

Токарь бросил на меня взгляд и снова уставился в бескрайнее море.

— Ну…

— Сделаешь мне такую же?

— Тебе-то зачем? — буркнул точила. — Тот конкретный был человек, хоть и молодой. А тебя куда несёт? Правильный вроде парень. Комсорг, молодой коммунист… Зачем тебе, э-э-э, такая игрушка.

Я помолчал.

— Ты в чертовщину веришь? — спросил я.

— Кхм! — кашлянул токарь. — Вообще-то я, хоть и коммунист, но в бога верую.

— Ну, значит и в чёрта тоже веришь. Так вот не знаю, кто ко мне приходил, но сказал, что скоро в стране будет полный пи*дец. И начнётся всё после девяностого года. Страны не станет. На улицах будут бандиты хозяйничать. И без, хе-хе, оружия лучше и не ходить. Очень чётко было мне показано, что случится. Вот я и решил…

Фёдор посмотрел на меня с озабоченностью.

— Ты не переутомился, как наш профорг, случаем?

Я вздохнул.

— Вроде, нет. Да и списываюсь я в мае. Замену потребовал. Что тут осталось-то? И не ловлю я чертей. Просто сны снятся. Это я так назвал сие, чертовщиной. А то, может быть и наоборот, предупреждение свыше идет.

— Хм! Не святой старец ты, чтобы тебе видения приходили. Или я чего-то не знаю?

— Не-не! Точно не святой! Однако вот… Отягощён откровениями…

— Хм! Заговорил-то как витиевато. Как наш батюшка в Ильинской церкви.

— Ходил туда? — удивился я.

— Ходил, — со вздохом ответил Фёдор.

Я подумал-подумал и решился.

— Я больше скажу, Фёдор Тимофеевич… В этом апреле в Припяти атомная станция загорится и реактор взорвётся. На Киев радиация ляжет, но не много, не очень смертельно.

— Что значит, «не очень смертельно»? — удивился токарь.

— Ну… До шестисот микрорентген.

— Сколько? Да ты понимаешь, сколько это⁈

— Понимаю. Мы проходили по военке. Пятьдесят — это край, за которым последствия.

— Именно! А ты — шестьсот. Гонишь ты, Михал Василич!

— Посмотрим. В апреле бахнет. Двадцать шестого. Но объявят об аварии только двадцать седьмого апреля. Тогда же начнётся эвакуация населения Припяти. Двадцать восьмого об аварии сообщит ТАСС.

Я закрыл глаза и 'замогильным голосом произнёс:

— «На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Повреждён один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия»

— Знаешь что, Василич. Я думал, что ты нормальный парень, а ты…

Он сплюнул в море и выбросил окурок сигареты.

— Таким не шутят, — процедил он. — У меня семья в Киеве и сестра в Припяти.

— Так я и не шучу. Я помню, ты говорил про жену и детей. Про сестру не помню. Телеграфируй, чтобы срочно уезжала.

— Да, ну тебя, Василич! — он махнул рукой. — Скажешь тоже. Как я телеграфирую? Ты херню несёшь, и думаешь, что я поведусь на твой прикол⁈

— Ты охренел, Тимофеич⁈ Какой прикол? Я что е*анутый⁈ Посмотри на меня, я похож на человека, готового получить от тебя железякой по башке, и оказаться за бортом. За такие приколы убивают. И не мне тебе об этом говорить. Ты сам с понятиями.

Токарь бросил на меня косой взгляд.

— Ты представляешь, как я буду радировать? Что я ей напишу? Срочно уезжай, будет взрыв на ЧАЭС? Меня тут же гэбэшники примут.

— Письмо напиши. Ещё месяц целый. Дойдёт. Как раз перегрузчик ждём. Трюмы полные.

— Письмо? Хм! Вариант! Только не поверят ведь! Подумают с ума сошёл вдали от дома.

— А ты напиши, что у нас тут ясновидящий работает. Что не первый раз сходились его предсказания. И напиши, что не молодой парень, а солидный дед. Всем известный целитель.

— А ты целитель? А, ну да. Ты же мне спину правил!

— Правил спину? — чуть не спросил я, но вспомнил, что здесь я пытаюсь лечить методом японской рефлексотерапии. На переборке висят плакаты силуэта человека с точками и линиями меридианов.

— Только она как и болит. Прошла ненадолго и снова.

— Так ты постоянно курить на шкафут выходишь. Там у тебя грелки, как в бане, а тут дубак.

— Ну, да…

Токарь снова закурил.

— Вот ведь озадачил ты меня, — покачал он головой.

— Всё тайное станет явным, — сказал я пожимая плечами и размышляя, сработает ли здесь моя способность настройки чужих нейронов. Если бы так, то здесь этим точно можно было бы неплохо зарабатывать. Скоро Чумак с Кашпировским по телевизору станут народ разводить. И многим, кстати, крышу от этих телевизионных экстрасэнсов посносит. Править можно будет за деньги, да… Сумасшедшие — это наш профиль, хе-хе… Убил одни нейроны, возродил новые, и ву а ля!

Почитал я про клетки головного мозга и что с ними случается при различных заболеваниях. Очень интересные выводы делают учёные. Но, в конце концов, если мозг поражён сильно, можно ведь переключить управление телом на энергетическую матрицу. Как мне «предок» сделал после поражения моего мозга. Его нет, но ведь есть я. Знаю я как это сделать. Только смогу ли наладить связь с чужими нейронами Попробовать надо.

— Правильно! Напишу письма обеим! Ты говоришь до Киева не скоро радиация дойдёт? Значит успеют мои уехать. Главное, чтобы письмо дошло. Не поверят сразу, зато потом, когда объявят, сразу поймут, что надо уезжать. А сестра? Поверит — хорошо, не поверит, её дело! Главное — предупредить!

[1] СРТМ — средний траулер морозильный.

[2] Бугор — бригадир.