Заворг. Назад в СССР

Глава 20

Зажигательные речи не особо повлияли на производство железобетонных изделий, а вот оргнабор, тот дал необходимый результат. И привлекли мы молодёжь не обещанием светлого будущего, а зарплатой. Участок-то был наш, хоть и в аренде, а поэтому мы и зарплату установили немного большую, чем на госпредприятии. Рублей на пятьдесят, однако, к нам поехали и бетонщики и строители даже из других регионов.

Кроме Донцова (КПД-300), я переговорил с главным инженером Завода ЖБИ Женей Мартыновым, тоже бывшим одногруппником, который, согласовав с директором, передал один участок нам в аренду. А мы обещали им пару квартир и высокую производительность труда.

Кроме железобетонных конструкций требовалось ещё много чего, вплоть до розеток и электроплит, не говоря уж о деревянных конструкциях: дверей, окон, просто деревянных реек разных толщин. И это всё надо было именно доставать, «выцарапывать» на стороне. Спасало то, что во-первых, нам всего этого нужно было много, а поэтому мы заказывали целыми контейнерами, а во-вторых, у ВБТРФ имелся свой деревообрабатывающий цех, который с удовольствием «бил шару», распиливая рейку и клея разноформатные двери и собирая окна.

Естественно в наш Диамидовский порт подходила железнодорожная ветка, что способствовало ускорению поставок стройматериалов. Короче, строительство двигалось чётко по графику, но это отнимало не только у Игоря Петровича, но и у меня кучу времени, моральных и физических сил. Чтобы нашими людьми руководить, нужно уже с утра принять, говорил наш классик сатиры и юмора Жванецкий Михал Михалыч. Так оно по сути и было, но мы с Игорем Петровичем держались, а то, было дело, поначалу… Хе-хе… А моей Ларисе это не нравилось. Пришлось «бросить». В смысле, бросить пить, ха-ха, а не жену. Хотя иногда мысли о несовместимости характеров возникали. По причине жёниных периодических недовольств. Однако я их оценивал, как женский «ежемесячный кризис» и тупо пережидал «волну». Зато большую часть времени у нас с женой была абсолютная идиллия.

Кстати в ожидании жилья мы «спланировали» девочку и уже её ожидали. Как только фундамент положили так и спланировали девочку, кхе-кхе… А что, по плану первая секция должна быть готова именно через девять месяцев.

А врачи сказали, что у нас будет ещё один мальчик. Да-а-а… И что делать? Вот я и стал «колдовать» над Ларисиным животом, убеждая и её и себя, что там растёт девочка. Мы и имя мальчишечье не подбирали. Я сказал: «Девочка!», значит будет девочка. Каково было наше, и моё, между прочим тоже, удивление, когда у нас родилась дочь.

— Вот ведь врачи у нас! — возмущалась жена.

— Да-да, — поддакивал я. — Врачи, они такие… И техника дрянь!

Мы семьёй въехали в трёхкомнатную квартиру на пятом этаже в августе восемьдесят восьмого года. На год раньше, если бы я не вмешался в этот процесс. И что, нужно было из-за какого-то года копья ломать? Ха-ха… Не скажите-не скажите… Вид с этой сопки на Амурский залив был куда, как приятнее, чем с Сабанеевской на «Долину смерти» с ее цементным, асфальтным, щебёночным заводами, карьером, где дробили щебень и заводом «Дальхимпром». Так то вид и оттуда был симпатичным, особенно ночью, но из окон этой квартиры мы могли наблюдать наши волшебные летние закаты. Чем мы с женой и занимались августовскими вечерами.

Ну и до развала СССР оставалось ещё какое-то время, и мы старались успеть построить, как можно больше жилья, для молодых «строителей», мать его, коммунизма. Сразу было заложено три многосекционных дома. Сразу три длинных десятиэтажных дома! Собрались и решили, что хрен с ним с лифтом на десятый этаж. Не было лифтов, рассчитанных на десять и больше этажей. Мало. В чём прикол? Вроде бы, какая разница, девять или десять, а вот была, однако… Короче решили коллективом, что поставим десятиэтажные дома и поставили. И согласовали. И сдали.

Денег у рыбаков было столько, что можно было построить целый город, чем мы и воспользовались, организовав крупномасштабное строительство. Строительный трест потребовал отдельного помещения под которое мы приспособили недострой в виде ресторана и кафе в гостинице «Меридиан», где мы хотели сделать видеосалон. Мне и одного видеосалона хватало в курсантской столовой, которую мы с Кимом переделали в кафе.

Суеты у меня было много, но и деньги текли ручьём. Ха-ха… Как в карман, так и из кармана. В новую квартиру столько всего надо! Так наша первая с Ларисой мечта была осуществлена.

Ещё в марте восемьдесят этого восьмого года в самой передовой на этот момент программе «Взгляд», во время телемоста «Киев — Москва», появился Кашпировский, рассказавший про психотерапию и показавший несколько трюков. Кашпировский еще в начале 60-х получил диплом Винницкого медицинского института, четверть века отработал в психиатрической больнице, в 1987-м его взяли психотерапевтом в сборную СССР по тяжелой атлетике, а сейчас он руководил Республиканским центром психотерапии в Киеве. Он пообещал вылечить всех, если ему позволят выступать по центральному телевидению.

Сразу после мартовской телепередачи, ко мне пошли люди со стороны. К этому времени кого я только не «перещупал» своими щупальцами. Сложные случаи, безусловно, встречались, но связаны они были, в основном, с постоянно открытыми внешними каналами, которые, если открыты источают жизненную силу.

Не даром все религии предостерегают от излишеств в виде страстей. Безмерные: любовь, гневливость, злость, увлечения творчеством, мыслительным процессом, половое влечение истощают организм. Да-да, «излишества всякие»[1]…

Вот и приходилось кое-кому прикручивать «клапан». Я, кстати, так сначала себе «прикрыл» сердечный центр и центр силы. Слишком они, кхм-кхм, источали. И после этого мне стало понято, почему проявляется собственная агрессия, или, наоборот, возникает успокоение, когда с кем-то поговоришь. Просто они воздействуют на твои центры. Или сексуальное влечение, возникающее мгновенно, к какой-нибудь женщине, а к другой, хоть ты тресни.

Многие возвращались, благодаря даже не за вылеченный организм, а за вылеченную, как они говорили душу. Хм! Никак не думал я, что стану, чем-то вроде «батюшки». Некоторые меня называли психотерапевт. Барабанов Валерка, наш штатный художник, парень весёлый и не верящий ни в бога, ни в чёрта, ни в экстрасенсорику, называл меня «отче».

— Ну, хорошо, хоть так, — думал я про себя.

Приглашали меня и в высокие, нашего местного уровня, кабинеты. Щупал и там. Приглашали на консультацию в больницы. Ну, это только так они называли: «консультации», а на самом деле приглашали посмотреть очень сложного но очень «важного» больного. Я не отказывался, даже если совсем не было времени. Но не обнимешь необъятное, да. Да и не штатный я лекарь, или батюшка, а всего лишь заворг, ставший на время первым секретарём. Но, как говорится, нет ничего постояннее временного… Однако посмотрим. Наступил новый одна тысяча восемьдесят девятый год.

Как секретаря комитета ВЛКСМ меня, как и парторга Салихова приглашали на селекторные и обычные совещания начальника управления базы флотом. И вот тогда я, когда зашла речь о номинально «моём» подразделении, и попросил слово, чтобы озвучить обстановку. Никитенко повёл бровями и кивнул. Я описал ситуацию со сложностью выполнением плана в случае продолжения «саботажа» смежников. Иного слова мне подобрать не удалось и не хотелось. Я показал сколько мы теряем ежедневно… И Никитенко побагровел.

— Это так? — спросил он начальника цеха орудий лова.

— Так, Николай Иванович, — сказал тот, понурив голову. — Снабжение ни к чёрту.

— Почему? — обратился Никитенко к Семашко.

— Ждём поставки, — дёрнул плечами тот.

— Разрешите добавить? — спросил я.

— Давай.

— То, чего не могут дождаться смежники, то есть — наши снабженцы, мы привезли, чуть-чуть придавив поставщиков. Привезли и план выполним. Я лично считаю такую, извиняюсь, работу — саботажем.

— Привезли⁈ — взревел Никитенко. — Млять! Комсомольцы привезли, а ты, мать твою, сидишь сейчас по уши в дерьме! Я вот передам, наверное и тебя ему в подчинение. Он тебя на корточках бегать заставит. Подготовь приказ, Леночка. И дополнение к договору с Молодёжным центром. И поставьте ему интерком в кабинет. Будет участвовать в совещаниях официально, как руководитель всех «его» мать вашу подразделений. И отвечать он будет отныне и вовеки.

— Аминь, — сказал начальник первого отдела и все рассмеялись. Начина, естественно с Никитенко.

— Можешь ты вовремя словечко вставить. Что там у меня Михаил с сердцем? Не выскочило?

— Нормально у вас с сердцем, — сказал я, однако эмоциональный, то есть сердечный центр, ему чуть-чуть прикрутил.

— И это не шутки, — сказал начальник управления. — Семашко с завтрашнего дня в подчинении Шелеста.

— Я уволюсь, — сказал тот.

— Флаг в жо… Кхм! Извините товарищи. Продолжим.

Это случилось ещё тем летом, и с тех пор я только набирал обороты. Кроме селектора я выпросил себе и компьютер «IBM», который совместили с нашими станциями, но, главное, научили читать те таблицы, которые мне присылали наши бухгалтера. Читать и переносить в мои экселевские таблицы, умеющие считать и сводить данные, как мне нужно.

Приходя на совещание, я разворачивал «портянку» и давал информацию не только по своим береговым предприятиям, но и по добывающему и пререрабатывающему флоту. Вылов, переработка, ассортимент, сроки реализации, на морском транспорте, на железнодорожном, в холодильниках, опять же по всем перечисленным параметрам. Особенным откровением, для Никитенко оказалась информация о том, что на холодильниках лежит продукция с истекшими сроками реализации.

— Как так? — спросил он у начальника коммерческого отдела.

— У меня нет такой информации, — сказала Софья Валентиновна.

— Почему у него, — он ткнул пальцем в меня, — она есть, а у тебя её нет?

Николай Иванович позволял себе «свободное» общение с подчинёнными. И даже женщины уже давно к нему привыкли.

— У меня нет такой информации, — стальным голосом повторила женщина.

Никитенко протянул руку к моей портянке, но я покрутил головой:

— Она в ней не разберётся.

— Ничего, пусть попробует. Отчеркни там нужные цифры.

Я отчеркнул и передал сложенные гармошкой листы начальнику управления.

— Иди проверяй, — сказал он и показал пальцем на выход.

Дальше я продолжил доклад по памяти, в которой кое-что из таблицы осталось. Вернулась красная, как рак, Софья Валентиновна.

— Ну⁈ — трагичным голосом спросил начальник.

— Так и есть, — прошептала женщина. — Не знаю, как так вышло.

— Триста тонн рыбы который год прохлаждается в холодильнике и мы за них платим, млять!

— А это, между прочим, те триста тонн, деньги с которых должны были пойти на стройку ещё полгода назад. Просто я начал их искать и нашёл в холодильнике.

— Поздно начал, — буркнул Никитенко. — Деньги надо ковать не отходя от кассы.

— Так не давали информацию. Тайным образом выкрал, можно сказать, проанализировал и вот результат.

Никитенко налился краснотой. Он быстро «набирал помидорный цвет».

— Что значит не давали⁈ Почему ко мне не пришёл?

— Других дел было выше крыши.

— Ну вот. А обратился бы, и не было бы этого… Позора, мать его, Софья Валентиновна. Позора.

Он забрал у проходившей мимо него женщины портянку, посмотрел в неё и сказал

— Мудрёно, но в принципе, понятно. Мне такую, чтобы делали, — сказал начальник обращаясь к статистикам.

— Они не смогут, — покрутил я головой.

— Почему? — удивился Никитенко. — Ты смог, они не смогут?

— У меня компьютер другой.

— И им пусть поставят другие!

— Не получится. Надо и те, и эти. И программами научится пользоваться не так-то просто.

Никитенко посмотрел на меня осуждающе.

— Ты, что их защищаешь, Михал Васильевич? Надо будет научатся. Скажешь нашим какие компьютеры покупать. Да! А ты откуда всё это знаешь и умеешь?

— В журналах прочитал. Английских. Вернее — в американских. В штатовских. У меня мамин брат начальником ЭВЦ в Приморском пароходстве. Он почитать давал.

Никитенко нахмурился, а потом выдохнул:

— Вот, товарищ! Они журналы американские выписывают, а мы? — он посмотрел на начальника ЭВЦ.

— Мы тоже выписываем, — спокойно сказал тот. — Будет задание всё сделаем по высшему разряду.

— Даю Это наши ребята мне компьютер наладили.

— Да? Ну, молодцы, значит! — сказал Никитенко. — Могут! А ты говоришь!

Постепенно перетягивая на себя бразды правления структурными подразделениями молодёжного центра, я стал сначала контролировать, а потом реально руководить происходящими в них процессами, сначала реально решая возникшие проблемы. Например с ремонтом садика, который снова саботировали снабженцы. Я же просто закупил необходимое, а потом выставил счёт. Никитенко так драл Семашко, что с него перья летели.

Снабжение, кстати, не передали мне, да оно мне и не нужно было. Я сам и отказался. Не хватало мне ещё судовым снабжением заниматься. Зато у нас с Игорем Петровичем постепенно сложился отличный снабженческий коллектив. Игорь Петрович переманил зама по снабжению из «Дальморепродукта», пообещав ему квартиру.

Он пришёл со своей «базой» телефонов и адресов, которую мы «срастили» с той, что украли в нашем снабжении и притянул за собой двух толковых кладовщиц, так как мы обзавелись и своим складом.

Как-то незаметно Игорь Петрович стал у меня замом не только по капстроительству, а по всем производственным направлениям молодёжного центра, а я занимался концертной деятельностью, видеосалоном и лечением страждущих.

Дело в том, что я не хотел двигаться по комсомольской и тем более по партийной линии. Тем более, что эти линии скора скажут: «Гуд бай СССР, привет Америка!», осталось то хрен да маленько. Два года и всё. Поэтому я так и активничал с лечением. Какой из меня не то что парторг, а даже секретарь комитета ВЛКСМ. Вот и не переизбрали меня секретарём ВЛКСМ и в партком не позвали. Парткомовцы мне сказали: «Ну, ты сам понимаешь…» Думали, я горевать буду, скандалить, а я мысленно сказал голосом Сухова из «Белого солнца пустыни»: «Понимаю… Хм! Павлины, говоришь? Хе!» Кивнул, и переехал в своё управление в гостинице «Меридиан».

Там и устроили мы мой «профилакторий» для моряков. А заодно и небольшой кинозал вместо ресторана. Закупили в Японии видеомагнитофоны и видеопроекторы и стали крутить морякам за деньги «кинушку про войнушку».

Нижний зал помещения, предназначенный для ресторана был огромен в высоту. Второй этаж занимал лишь часть этого объёма, являясь чем-то вроде балкона. Поэтому мы приподняли пол, сделав его наклонным, поставили кресла, обшили стены звукопоглощающими панелями, возвели сцену и получили приличный кино-концертный зал на шестьсот посадочных мест. И это ещё осталось место, где должна была располагаться кухня, для подсобных помещений. Короче, получилось лучше, чем мечтали.

Вот в этом зале я и стал проводить сеансы массовой психологической разгрузки. Как мы их официально назвали.

Произнося обычные медитативные фразы о расслаблении и тяжести в разных частях тела, о ветерке, овевающем и охлаждающем лоб, я дотягивался до каждого своими щупальцами и, включив приток в себя, «подкачивал» их опустошённые органы своей жизненной силой. Очень осторожно подкачивал, по чуть-чуть. Я экспериментировал, так как пытался понять, как всё-таки действует моя сила. Потому, что я ведь не видел вовне ту энергию, которой пополнялось биополе человека.

— Может и тогда, всё-таки, я раздаю своё, только не знаю это? — предположил я, как-то размышляя. — Что такое прана? Где эта прана? Я её не вижу. Откуда она берётся? Да и может быть через верхний центр ещё какая-нибудь, э-э-э, хрень в человека втекает? То есть, я хотел разобраться в первую очередь в себе.

[1] К/фильм «Кавказская пленница».