Запиханка из всего

Глава 9

Винни вошел в домик, закрыл за собой дверь, прокрутил кремальеру на положенные четыре оборота. Сунул носки ботинок в чист-машинку и терпеливо дождался зеленого сигнала. Поднял руки, чтобы кольцо излучателя прошло вокруг тела сверху донизу, стерилизуя верхний слой одежды. Желтый сигнал. Теперь кольцо с пылесосом: убрать отходы стерилизации. Наконец, зеленый.

Винни опустил руки, облегченно выдохнул. Сошел с разметки. Проверил скафандр – инструктор объяснил, что время нынче не гагаринское, скафандров нужны миллионы. А кто у нас дает лучшую цену на массовых заказах? Правильно, господа освоители – Китай. Привыкайте проверять швы-стыки-замки постоянно. Если эта привычка хотя бы единожды спасет вашу жизнь, она уже окупилась.

Правда, за дверкой простирался вовсе не безжалостный Марс и даже не болезенно-сухая антарктическая долина Райта – всего лишь тренировочный лагерь Проекта у подножия Аризонского Лифта.

В лагере каждому полагался собственный домик: личное пространство шесть на три метра. И все одному! Любой вахтовик, хоть строитель, хоть буровик, от подобной роскоши захлебнется слюной!

Но вахта заканчивается. Выплатят в конце нее деньги, либо снова попытаются кинуть; удастся добраться до поезда не обобранным полицией или придется заплатить еще и этим – так или иначе, вахта заканчивается. Много ли, мало ли привезешь денег, но вернешься домой.

Винни не вернется домой никогда.

Вернее, теперь его дом здесь. Где бы и как бы ни высадили его партию, эти восемнадцать квадратов – он весь. Его вторая кожа, его мега-пальто. Что снаружи модуля – льды Цереры, скалы Плутона, пески Марса, метановые снега Титана – нет разницы. Три на шесть метров, приятный свет настольной лампы… Когда и если появится женщина – ее модуль встанет рядом, и вот эта синяя панель сдвинется, открывая проем, и доступное пространство у каждого вырастет вдвое!

Из трех тысяч освоителей последнего набора уже человек двадцать на этой почве двинулись крышей. Кто-то закрывался в модуле и не появлялся на приемы пищи. Кто-то бросался бежать просто в пустыню, пока не срабатывал вживленный чип, вырубая человека расслабляющим импульсом. Во всех случаях с потерянными возились исключительно сами освоители, разве что по видео спрашивая доктора о совсем уж сложных вещах… Винни как-то, шутки ради, назвал всех “каналоармейцами”, но психологи шутку поняли и вежливо попросили не усугублять. Во избежание.

Винни с удовольствием разделся, вывесил скафандр в шкафу. Вымылся: пока курс на Земле, вода не лимитирована. Ужинать не хотелось. Точнее, не хотелось напяливать скафандр и топать в столовую. Позавчера Винни предложил перейти уже на кольцевую структуру поселка – модули по периметру, а над центром купол – и хотя бы между блоками ходить, не одеваясь-раздеваясь по полчаса. Но в группе все никак не складывалось обещанное психологами “рабочее товарищество”. Двигать модули, выравнивать, подсыпать зловредный мелкий песок, париться в скафандрах – а потом еще и возиться с герметизацией – просто ради лишних очков на отборе? Сперва пускай нас довезут, выгрузят… А там посмотрим, стоило ли вообще шевелиться!

Психологи потому и окрысились на “каналоармейцев”, что большая часть переселенцев считала себя именно вот каторжниками – а не “рукой Земли, протянутой к Вечности”.

С другой стороны, чего и ждать от набора, в котором Винни уважали за хорошую, годную, мужскую статью: убийство с особой жестокостью. Добровольцы Проекта учатся в других местах, и психология там совсем иная, и подход, наверняка, иной тоже…

Винни вдоволь напился воды из полулегального дистиллятора – когда чистили модуль после очередного самоубийцы, разыграли вещи. Покойный владелец аппарата гнал самогонку. Винни гнал питьевую воду, и теперь подписался бы под каждым словом “Особого старательского” двумя руками… Соль для придания воде вкуса Винни бесплатно и без ограничений набирал в столовой: на снабжение Проекта пока еще никто не жаловался.

Напившись воды и размявшись, Винни взялся просматривать почту. В отличие от фильмов с играми, переписку руководство Проекта одобряло всемерно: во-первых, это заменяло психотерапевта, во-вторых, создавало позитивный образ Проекта. В-третьих, как всем по секрету намекнули психологи, выкладка мыслей на бумагу развивает мозг, улучшая способности к точным формулировкам. А в космосе надо сперва десять раз подумать – и потом, вполне может статься, вовсе отказаться от неверного действия.

Через пять минут Винни строчил вот какой ответ:

“Предложение терраформировать Антарктиду или там Сахару, хоть и не лишено логики – вполне исполнимые проекты озеленения Сахары выдвигались еще до первой мировой войны – но все же отдает несколько детской наивностью. Да, еще Советский Союз проводил успешные работы по закреплению песков на Украине, рассматривались проекты и озеленения пустынь. Если бы в эту область вложили необходимые средства и поставили бы задачу коллективам уровня НАСА либо академикам уровня Келдыша – нет сомнения, что решение бы нашлось. Но, как не нашлось тогда политической воли шагнуть в космос, так не нашлось бы и политической воли воевать за нетронутые полезные ископаемые той же Антарктиды, окажись она освоена и удобна для жизни.

Создание значительного жизненного пространства чрезвычайно усилит финансово-промышленную группу либо государство-создатель, чем перекосит всю земную политику; в теперешних несколько истерических реалиях это, почти наверняка, приведет к войне. А война современная – без разницы, ведется ли она ядерным или термоядерным оружием, либо же искусно вброшенная информация провоцирует уличные беспорядки в городах противника, вынуждая его уничтожать собственных наиболее активных граждан своими же наиболее верными гражданами – в обоих случаях несет последствия разрушительные. Качественно запуганные пропагандой люди готовы отказаться от сколь угодно заманчивой авантюры, если только в ней содержится хотя бы малейшая возможность потерь или ущерба собственно Земле.

Освоение же Цереры или там спутников Сатурна создаст новую нацию, но не усилит существующие и не уничтожит баланс земной политики. Уж больно далеко лететь к Сатурну, чтобы держать колонии в ежовой рукавице, либо для завоевания их. Сегодня мы по уровню космоплавания сравнимы с греками ахейской культуры: доплыть и основать колонию можем, а вот завоевать ее – на удалении в шесть месяцев любым транспортом! – исключительно милостию Посейдона…

“Тут Винни чуть-чуть подумал, и решил, что звучание фразы очень уж старомодное. Переписал: “милостью Посейдона… “, закрыл письмо и отправил.

Закончив с почтой, Винни некоторое время рассеяно блуждал взглядом по модулю. Потолок из огнестойкого пластика. Кремовые стены из него же. Черный пол из рифленой стали, теплый лишь во время работы отопителя. Слева встроенная подвесная койка, откидной стол, справа шкафчики. В шкафчиках инструменты – уход за скафандрами, мелкий ремонт… Честно говоря, дома с таким набором инструмента Винни мог бы открыть мебельную мастерскую. Ладно там гайковерты всякие, но трехкоординатный станок под управлением компьютера модуля! Но хороший, действительно хороший трехмерный принтер! И к нему же муфельная печь с контролем температуры – тут не то, что самогонный аппарат, ракету втихаря построить можно!

Только улететь на ней куда? На Земле и даже частично на Орбите беглеца вырубит вживленый чип каторжника. Далеко за Орбитой просто лететь некуда: пустой космос…

От входа налево – типовой санитарный блок. Хорошо хотя бы, что душ отдельно от унитаза. Винни встречал и совмещенные: на толчке сидишь, из душа обливаешься. Вроде как экономия места.

Хотя модуль и без того немаленький: когда вся мебель сложена, в середине появляется чистая площадка три на три метра. Вальс не вальс, а набор упражнений вытанцовывается.

За потолком водный накопитель, под полом топливные элементы. Над входом управляющий всем этим компьютер, с отдельным блоком питания.

В дальнем от входа торце модуля – окно на всю стену. То есть, громадный экран. Можно вывести какой угодно пейзаж или даже ленту запустить, словно в поезде едешь.

Сейчас пейзаж на экране соответствовал реальности. Желтый песок. Красно-коричневые слоеные плоские горы. Далеко у горизонта застывшее торнадо Аризонского Лифта. Триста шесть модулей соседей: переселенцы-освоители.

От соседей Винни добра не ждал. Пока что реально тюремные порядки вводить никто не пытался. Но это – пока все на Земле, и в случае действительно серьезных проблем кураторы безусловно вмешаются. Оставаться же в консервной банке с настоящими уголовниками, не на срок, на остаток жизни?

Неужели руководство Проекта – и не понимает?

Скорее всего, понимает отлично. Просто деньги пилит. Спишут сколько-то бандитов, спишут один или даже два “проклятых корабля”. А если те, судьбине вопреки, долетят и выживут… Что ж, ура и слава новой Австралии!

Не выживут – хотя бы с Земли долой.

Создавать из говна команду? Его никто не послушает. Мало ли, кого там Винни зарезал: управлять людьми не бритвой махать, опыт нужен, возраст, авторитет.

Податься в советники крупной мафии? Так паханы вменямые только в книгах и фильмах, в натуре там все на таком дерьме стоит…

И ведь, как ни поверни – он, Винни, тоже убийца. Никакому европейцу или там американцу из добровольческих наборов не объяснишь, что наркоторговца почти никогда не получается осудить законно. Улики куда-то деваются. Свидетели резко меняют показания. Потерпевшие забирают заявления. Люди просто исчезают – и хорошо, если уезжают в другой город, а то ведь и в другой мир переселяются почем зря…

Нет же, чистая публика добровольческих экипажей полагается исключительно на суд и право. Чистая публика не примет убийцу, даже если случится чудо, и Винни отсюда переведут.

Чтобы развеяться, Винни еще раз проделал упражнения. С удовольствием взвесился: четкий режим питания превратил его из неуклюжего толстяка в относительно нормального парня. Ну, самую капельку толстоватого. Что главная заслуга тут в распорядке, Винни не сомневался. Физическими нагрузками он и в клубе занимался до седьмого пота, но вес не падал. А тут ушло полпуда за месяц, да потом за полгода еще столько же. Может, и правда, не строить купол? Лениво скафандр надевать, чтобы на ужин ходить – поневоле похудеешь.

Сегодня Винни записал:

“Как и любой на Земле, я хочу славы или хотя бы признания, почему и пишу даже обычный дневник, елико возможно, гладким слогом с завитушками – надеюсь, что когда-то и кто-то прочтет его, как “Робинзона”. Во времена былые книг и вообще событий в культуре…”

Почесал нос и переписал последнюю фразу так:

“Во времена былые культура не баловала человечество изобилием событий. Одна-две громкие книги в год. Одна-две громкие премьеры. Один фильм. Зато громадным тиражом: начиная от сотни тысяч и поднимаясь до миллиардов. Чтобы заинтересовать аудиторию столь громадную, требовалось отыскать общий для нее знаменатель. Неудивительно, что наиболее известными стали произведения, понятные буквально каждому – но, ради всеобщего понимания, упрощенные до наивозможного предела.”

Глотнув еще воды из дистиллятора, Винни добавил:

“Сегодня же на любой вкус можно найти неплохую книгу. Рисовка мультфильма превратилась из многолетней рутины в чисто сценарную работу по расстановке ключевых точек – и мультфильмов тоже выплеснулось море. Объять инфосферу более недоступно никакому сколько угодно умному человеку. Миры расщепляются, ветвятся, сплетаются в невообразимых комбинациях.

Книга из отлитого в бронзе монолога превращается в процесс: автор пишет поглавно, выкладывает на форумах. Читатель не ждет со своими вопросами до конца текста, и не рыдает от бессилия что-либо поменять – но активно создает книгу наравне с номинальным ее автором и толпой советчиков. Книга жива до тех пор, пока не завершен диалог. Законченный же текст проваливается в никуда уже через пару часов, и может быть найден разве что поиском. Итого, современные книги написаны не авторами, но сообществами. В древних культурах так создавались мифы: путем тысячекратного пересказывания и обсуждения на площадях, ярмарках и в тавернах.

“Посмотрел на потолок и вычитал там следующее добавление к дневнику:

“Любители, знатоки, почитатели и соавторы некоего набора книг, жанра или направления, об иных направлениях ничего не знают и не слышали. Великий шахматист или пловец безразличен стритрейсерам – а мир этих последних изумляет абсолютной чуждостью докторов или пилотов. Большинство репутаций ограничены рамками профессионального сообщества, как прежде ограничивались рамками поселения и его небольшой округи.

Нынешняя слава мозаична, как шизофрения.”

Винни закрыл дневник. Написал коротенькое сообщение родителям: у меня все хорошо, не переживайте. “Растекаться мысию по древу” не стал, чтобы не расстраиваться. Не стоило и вовсе тянуть с этим до конца вечера, надо как-то приучить себя писать матери сразу по приходу с занятий. Потом уже вечер, переписка, дневник – тоску худо-бедно заслонит…

Контрастный душ. Несколько упражнений на растяжку. Стакан воды, чтобы с гарантией проснуться через шесть часов, без будильника.

Винни откинул койку, раскатил постель. Двинул регулятор отопителя до щелчка вниз: под одеялом не холодно, а беречь энергию еще одна полезная привычка, наравне с проверками скафандра.

Вытянулся, заложив руки под голову, зевнул и задумался. Руководство Проекта понимало проблему взаимозадалбывания коллектива в замкнутом объеме, и какие-то меры все же принимало. Например, дней пятнадцать назад инструкторы поведали об анабиозе. Классика: часть экипажа спит, часть – ведет звездолет. Вахты посменно. Сперва Винни недоумевал: как ни старались медики, все же человек существо довольно сложное. Выход из гликотермической комы удается через раз, и для каждого такого случая все еще требуется бригада опытных медиков с настоящим академиком во главе.

Но инструкторы объяснили: разработана и успешно испытана технология помещения сознания на цифровой носитель. По методу доктора Царенко. Так что на время перелета сотни тысяч разумов можно просто запихать в хороший банк памяти, откуда по прибытию в целевую звездную систему извлечь. Вот процесс извлечения сейчас и отрабатывается. Все-таки, человек не только в фантастике сложная штука. Синтез нового тела задача та еще.

Винни опять зевнул. Наверное, отработка потому и затянулась, что подопытные не хотят вылезать из теплого виртуала в жестокий реальный мир. Клиффорд Саймак, царство ему небесное, когда еще написал “Город”: там люди для изучения Юпитера превращались в местных кузнечиков и радостно скакали по металлическому водороду, чувствуя себя как дома даже под неимоверным юпитерианским тяготением. А потом наступало время возвращаться – но никто не хотел обратно к земным ученым:

“- Они же меня обратно в пса превратят!

– А меня – в человека…”

С другой стороны, одна только запись разума на диск, флешку или там квантовый блок – даже и без возвращения в реальный мир! – все равно неописуемый прорыв. Круто!

Интересно, что бы сказал о таком Лис?

Нет, Лис же мертв.

Винни вздохнул.

Тогда Шарк?

– Шарк, что это ты делаешь?

– Движок для форума.

– Их же до жопы!

– Такого как мне надо, нет.

Артем почесал тоненький затылок:

– А какой тебе надо?

Шарк тоже поскреб щетину:

– На первый взгляд, несложный. А стал искать готовый – все чуть-чуть не так, или не то. Я хочу обычный движок, где каждому сообщению можно поставить не только плюс или минус, но, скажем, плюс десять или минус десять. Ведь не секрет, что иногда плюсик означает просто: “Видел, согласен” – а иногда и есть за что поблагодарить автора от всей души. Но поставить можно все тот же плюсик, дохлую единичку.

– Я бы добавил окошко для обоснования, – сказал Артем. – Чтобы плюс десять – а особенно минус десять! – не лепили от плохого настроения.

Шарк хмыкнул:

– Мы тут на одном форуме настроили картинку. Когда ставишь минус, открывается окошко, там Герасим бросает Муму в речку. А собачка ему и говорит, – Шарк скроил зверскую рожу:

- “На клятiй москальскiй мовi: “Герасiм! За что-о?”

– И как, помогло?

– На следующий день прибежало стадо ватников, а к ним стадо бандеровцев. Так что мы сайт просто вырубили.

Артем посмотрел на беленый потолок главного клубного зала. Помолчал. Шарк, продолжая щелкать клавишами, сказал:

– Раз в год можно поставить кому-либо сотню. Плюс или минус. Это без объяснений, потому что экстремальные чувства редко поддаются объяснению. Но вот это право дается только по средневзвешенной цене сообщения.

– А накрутки?

– Таких событий немного. Думаю, модератор справится.

– Ну ладно, – Артем вылез из-за стола, прошел и открыл дверь:

– Заходите!

Шарк включил нагреватели на максимум: за дверью все-таки январь. Хоть и не слишком холодный.

Программистов собралось почти столько же, сколько и летом: пока что никому из них не надоело. Расселись, поставили ноутбуки на столы. Ждали, пока компьютеры нагреются, чтобы осевшая на холодных платах влага испарилась, не закоротила дорожки. Разговаривали. Шарк с удовлетворением насчитал три группки по нескольку человек и две пары – еще летом толпа сутулых одиночек, а сейчас уже какие-то связи.

– … Стартап учит ворон обменивать окурки на еду.

– Надо тогда мусорки придумать. Особые, чтобы вороны из них окурки не воровали. А то будет, как у Стругацких в “Стране багровых туч”.

– В смысле?

– Там роботы-геологи разнесли склад урана. Нашли по излучению, решили, что месторождение и распотрошили на образцы.

– Может, проще людей научить обменивать окурки на ту же, например, жвачку?

– Ты новости смотрел? Купола на Марсе когда еще построили, а заселить все никак не соберутся, высадили одну десятую от запланированного. То финансовый кризис, то НАСА не платят, государственный шотдаун, или как там оно называется.

– Да… Пожалуй, ворон обучить проще…

Шарк ступал между столов, осторожно пожимая тонкие программисткие лапки. Кивал. Улыбался. Думал.

Вот есть клуб “Факел”. На его содержание отпускаются некие суммы. В нем работают волонтеры. А что выпускает клуб “Факел”? Хорошее настроение? Дружбу? И в чем ее измерять? В Д’Артаньянах?

– … То есть: роботакси на воле?

– Ну вот оно ездит, принимает заказы, получает деньги, заряжается, чинится, а бенефициара и владельца у него нет. Никто не получает доход с этой машины. Такси само катается, копит монеты, а когда накопило, покупает еще одно такси и выпускает его дальше кататься… Ух!

– Не “ух”, - Шарк хихикнул, – а “Ведьмак из Большого Киева”. Васильев написал.

– Так это что же: все давно придумано?

– Все не все, но матчасть знать надо.

– Можно уже включать?

– Лучше пять минут потерять, чем новый ноут покупать!

Шарк вытащил проектор – как некогда Винни, одной рукой:

– Посмотрите пока фильм учебный, нам тут инструкторы Змея подогнали. Оптимизация навигационных расчетов. Как раз нам по теме на сегодня.

Программисты развернулись к полотняному экрану без особой радости, но фильм делали настоящие профессионалы: ярко, живо, понятно. Все скоро увлеклись проблемой.

Шарк вышел на заснеженный двор, закрыл за собой дверь. У ангара курили Лось и Пеньтавр, байкеры из “Черной чаши”. Пеньтавр спросил с очевидным ехидством:

– Привет, умник! Как там наука, уже определила, что такое х*й?

Шарк оскалился:

– Это объективная реальность, даваемая женщинам в ощущениях. Если по ощущениям: "вау!" – никто не будет требовать справку о размерах. Женщине плевать, сколько у тебя там сантиметров. Во время секса она стонет из – за того, что наконец – то сняла лифчик и каблуки.

– Ну, блин, профессор! Вывернулся. Уважаю. Слушай, Шарк. А чем вы тут вообще занимаетесь?

Шарк пожевал ответ и передумал озвучивать. В самом деле, сколько Д’Артаньянов дружбы выходит на вложенный рубль?

– Мы программистов учим. По крайней мере, официально.

Мотоводы переглянулись:

– Шарк, мы серьезно, без подвоха. Объясни нормально. У вас идет сквозная тема всю осень. Мы что-то понимаем, а что-то темный лес. Интересно же. Все говорят: ай-ти, программисты. Нам бы хоть какое представление.

– Вот смотри, – Лось притопнул по снегу рубчатой подошвой. Полюбовался на четкий рисунок. – Если мы тебе расскажем, на чем ездим, ты механиком не станешь. Но хотя бы поймешь разницу между инжекторным, карбюраторным и дизельным движками. Вот нам бы на таком уровне. Долго?

Шарк приоткрыл дверь, заглянул в клуб. Мелкие увлеченно смотрели на схему движения тел при грави-маневре с обгоном центрального светила – то самое, что проделал некогда загадочный метеорит Оумуамуа, прилетевший на громадной скорости из межзвездного пространства. Очень уж такой маневр подходил разведочному зонду. И совсем не подходил мертвому куску железа. Человечество несколько забеспокоилось и на весы освоения космоса упала еще песчинка. Например, программа “Домен” по заселению Марса стартовала именно в том году, как рассказывал Змей… Так, пример с Оумуамуа в середине фильма, еще добрых десять минут можно разговаривать.

Кивнув Артему: все, мол, нормально – Шарк закрыл дверь и вернулся к байкерам:

– Значит, я совсем по-простому. Реально там куча нюансов, но полностью их рассказывать скучно и долго.

Дождавшись кивков, Шарк продолжил:

– Обычная память компьютера – длинная цепочка ячеек. Просто лента. И машинный адрес – номер ячейки. Что бы ты в ту память ни засунул, без компьютера не разберешься, где лежит. Первая же ошибка – вся лента в кашу. Типа, как почтальон ошибся номером дома, и дальше вся почта уже идет со сбивкой. Понятно?

– Пока да.

– Мы хотим компьютер, где ячейка памяти хранит не одно число, а сразу блок. Типа нейрона. Какие-то числа, описывающие сам нейрон – и ссылки на другие такие же узлы. Но адрес не цифровой, потому что каждый нейрон с именем. И, если что-то грохнется, человек может всю цепочку размотать. Потому, что все нейроны еще при рождении втыкаются строго по алфавиту в свое место. Тогда память уже не лента, а дерево. Ветвистая структура. Одна цепочка оборвется – зайдем по боковым веткам. Понятно?

Байкеры переглянулись. Пеньтавр намотал бороду на пальцы:

– Пока что да. Но зачем?

Шарк повел руками горизонтально:

– Значит, как сегодня работает любой компьютер. Есть входной поток символов. Там компьютер узнает какой-то кодовый символ.

– А что значит “кодовый”? Зашифрованный, что ли?

– Значит, что такой символ есть у компьютера в таблице. И этому символу соответствует адрес какой-то программы. Как в телефонной книге. Узнал символ – вызвал программу. А уже та программа выполняет непосредственно работу. Или считает, или кино показывает, или игру какую на экран выводит. И что получается?

– Что?

– Что самая частая операция – листание телефонной книги, поиск символа в таблице и вызов программы по указанному адресу. Сейчас этим занимаются операционные системы. Они написаны разными людьми с разным качеством. Отсюда тормоза и косяки. А мы хотим сделать операцию автоматической, в одно действие. Но для этого память не должна быть сырой лентой, а должна быть заранее отсортированным деревом.

Байкеры переглянулись:

– Но это ваше дерево надо сортировать при каждом изменении, нет?

Шарк улыбнулся еще шире:

– Новые узлы мы сразу создаем с правильными ссылками, я же говорил. Это и для линейного списка несложно. А для того дерева, что мы придумали, по-другому просто никак. Только в эти детали я уже не полезу.

Пеньтавр поскреб затылок. Лось почесал уши. Оба мотовода погасили сигареты о рифленую стенку ангара и аккуратно положили их в мусорку. Заговорил Пеньтавр:

– Ну хорошо, вот получился у вас этот компьютер. Но к нему же все программы заново писать, если мы правильно понимаем. Линейная архитектура памяти живет от ламповых шкафов до наших браслетов, нет? А у вас архитектура ветвистая, значит, все операции делаются иначе. Вообще все, от банального сложения до перехода к следующей позиции в списке. Одно дело – “три километра прямо”, и совсем другое – “на втором перекрестке направо, а на третьем после второго налево”. Почтальон твой не замается?

Шарк прикрыл глаза, зевнул:

– Основная масса людей использует не так уж много программ. Сводится к трем категориям: сеть, видео, игры. Ну, еще служебное что-то. Перезаписывание файлов, архивация. Если пока что исключить игры, то функций, соответственно, надо не так уж много. За обозримое время для хорошей команды реально все переписать налысо.

– Так, подожди, а все, что на обменниках лежит? Плееры там, архиваторы всякие? Их же миллиарды!

– А это оболочки. Под капотом у всех один и тот же мотор, если вы понимаете, о чем я. Нас интересует именно мотор, чтобы жрал и солярку, и девяносто пятый, и активное топливо. Не супер-тяга, а супер-надежность, супер-простота, супер-понятность. Вот есть всякие там офигенные снайперки, есть маленькие красивенькие пистолетики. Но что на гербе Мозамбика?

– Калаш! Это даже мы знаем! – заржал Пеньтавр. – Простой, как жопа!

Лось взял бороду в горсть:

– Нет, погоди, Шарк. А игры как же?

– А нас не парят игры. Мы же гики-фрики, типа, двинутые на всю башню отморозки. Мы напишем себе маленькую быструю операционную систему, с набором необходимых программ. Обозримую, понятную для человека, потому что машинный язык мы сделаем контекстно-свободным, по Хомскому – третья категория. Причем, это не так и сложно. Существовали же “микроши”, “агаты” со вшитым Бейсиком. Напишем такие же маленькие программы… Вот скажите, парни, у вас есть в телефоне список номеров?

– У каждого есть. И что?

– Два килобайта. Две тысячи знаков, понятно?

– Ни хрена не понятно.

– Программу для записи, сортировки и редактирования такой телефонной книги можно втиснуть в две тысячи байт. Не килобайт, не мегабайт. Байт! Остальную память можно забить самой информацией. Не знаю, как вас, а меня реально тошнит, когда приходится ждать загрузки на восьмиядернике с четырьмя миллиардами ячеек памяти.

Шарк еще раз метнулся поглядеть на программистов – мелкие увлеченно внимали уже Артему, который что-то живо показывал прямо по фильму, на экране. Закрыл дверь, вернулся.

– Мы хотим такой клон… – Шарк показал руками нечто круглое, – ветку вычислительной культуры… Которую можно запустить на старых машинах. Помните, я “немецкую слойку” показывал? Там, где ферритовые капельки на плате?

– Но ты же говорил, это железо еще Сталина помнит.

– Ваши “Харлеи” тоже придуманы задолго до Ельцина. И чего?

Мотоводы переглянулись. Общее мнение выразил Пеньтавр:

– Работает – и не трогай?

– Именно! Стекляшки, конечно, рухлядь. По теперешнему, они медленные и тупые. Но все относительно. В абсолютном исчислении ту же навигационную задачу, вот про которую там кино сейчас идет, стекляшки разберут секунд за пять. А руками ее год мусолить. Особенно, если надо конус траекторий, там пределы дифуравнений, а это не всегда математически решается, иногда только тупым перебором…

Шарк перевел дух:

– При том стекляшки еще имеют структуру, доступную для выполнения человеком вручную. Да, там компьютер – шкаф…

– С трехстворчатыми антресолями, не меньше!

– …Зато все наглядно.

– Но зачем, зачем это все? Ну вот мы, когда новый кастом-байк собираем… Или чисто для кайфа, или чтобы понять – поедет ли такое вообще? А вы для чего?

– Правда, Шарк. Если, ты сам сказал, игры побоку… Кстати, почему?

– Тут опять час объяснений. Просто: игры пока что не трогаем.

– Но без игр эта ваша платформа не станет массовой.

– Лосяра, но ведь она и так не станет. Чисто по весу, объему. Опять же, конкуренты. Супертехнологии, оптические компьютеры, квантовые там… Лось, какие мы еще слышали?

– Нейросети.

– Ага. Нейросети, вот. Огромная скорость!

Шарк развел руками:

– Прикинь, космос. Там радиация, метеориты всякие, космические излучения, зведный ветер. Все эти супер – они на тонком-тонком основании. Микронный процесс, нейтронная печать, сверхчистые комнаты. Дотащи до Юпитера сверхчистую комнату, а? И что в итоге: за счет одной электронной диффузии уже через десять-пятнадцать лет процессор превращается в тыкву. А представь, авария. Нашу-то антресолину можно восстановить одним паяльником, даже без микроскопа!

Шарк обвел взглядом дворик. Подумал, что пруд уже хорошо замерз, и каток можно открывать. Еще подумал, что сам кататься не полезет. Хватит с него шишек. Закончил:

– Это как выбросило человека на необитаемый остров. И надо сделать нож. Обычный нож.

– А ножом сделать все остальное?

– Точно. Только нож у нас межзвездный. Хотя, – Шарк зевнул уже по-настоящему, и оба мотовода повторили зевок, – нож все-таки из трех кусков сделан. А одним куском – только лом.

Лом раскачивался, как мачта миноносца, героически выходящего в безнадежную атаку. Великий Шварцнегер – ну, то есть, конечно, Терминатор, – с оторванной ногой, выпученным глазом и ломом в… Скажем так, в спине – упорно полз по грязому асфальту к не показанной на экране цели.

– Хм, – поморщился гость, – девочка не испугается? Она же маленькая еще.

Девочка прищурила на экран зеленые глазки:

– Вот прямо как дядя Саша. Ползет из бани, пьяный, к домику на даче.

Гость икнул и быстро поставил бокал – чтобы не расплескать. Родственники запереглядывались в очевидном шоке.

Снежана вспомнила высотку и вздрогнула.

Вообще-то, дома она вела себя именно как маленькая девочка. Дома же мама! И папа. Можно не прикидываться уверенной, как при школьных подружках. И можно не тянуться вверх, изображая взрослую и серьезную, как при Змее.

Правда, дома набрасывались черные мысли, что Змей ее всего лишь терпит. Что с Ингой тягаться сложно. И что тут вообще все как-то неправильно… Умом-то Снежана все понимала – но при виде Змея ум выключался напрочь.

Хотя бы дома не забивать голову – так нет же: семейный ужин.

Родственники. Важные гости. Общий киносеанс. Мелодраму не пропустили мужчины, а драму не захотели смотреть женщины. Огорчений, сказали, в жизни достаточно. Давайте что-нибудь легкое, только, ради всего святого, не сортирную комедию, мы же за столом… Так на громадном плазменном экране оказался боевик; ну и зачем спорили взрослые, если все равно на экран почти никто не смотрит?

И ладно бы еще, французский фильм – но любое голливудское поделие легко пересказать, никогда не видев. О чем бы ни шла речь, когда бы ни происходило действие фильма, хоть за тысячу лет перед Христом, хоть спустя сорок тысяч лет после – все равно покажут мужчин: бегущих и стреляющих, превозмогающих сквозь крепко стиснутые зубы. В фильмах, снятых позже фем-бунта, бегают и стреляют, крепко стиснув зубы, уже женщины. Только, ради политкорректности, выглядят они по-мужски, без акцента на сиськах. Так что даже непонятно, зачем их вставили в кино.

То ли дело Миядзаки! Каждая сказка о своем и все непохожи друг на друга. Пять, семь, девять сторон, и каждая хочет чего-то своего – прямо как в клубе! И уж конечно, Снежана нисколько не возмущалась тем, что героиня у Миядзаки почти всегда смелая девушка.

Но мультфильмы не захотели смотреть все те же взрослые. Как же, детские мультики! Лучше плоская стрелялка, чем хоть на пару минут задуматься или хоть на пол-сердца посочувствовать герою…

Снежана поняла, что кино тут всего лишь повод. Вон, дядя Витя, отец той самой глупой Светочки-брюнеточки. А вон и сама Светочка. Что в ней нашел брат Стас, чтобы так выделываться?

– … В соревнованиях по робототехнике. В команде с девочкой. Второе место!

– А что ваш робот сделал?

Стас помялся:

– Ничего, в общем.

– Так за что место дали?

– За уверенность! – и Стас подмигнул тут же расцветшей брюнетке. Вот что в ней такого? Решив спросить Ингу… Хотя, можно и Шарка. Не Змея же, еще в самом деле выяснять примется… Девочка плотнее прижала к себе розового плюшевого мишку. Эх, как жаль, что “Голубую сталь” дальше не снимают!

А взрослые действительно видят в ней ребенка. Важный дядя, и не нашел ничего лучше, чем спросить:

– Отгадай загадку. Сидит дед, во сто шуб одет. Кто его раздевает, слезы проливает.

Снежана хмыкнула. Мама Тереза поморщилась: хмыкание напомнило клубного доктора, как там его? Симпак? Стимпак? А, Сумрак! Вздохнула тихонько: сколько на ее памяти приходило молодых, горячих – столько и перегорело. Выпихнуть его на стажировку, пока не поздно?

Дочка же ответила:

– Бомж, тут и думать нечего.

– А-а… Почему бомж?

– Наверчено тряпок. И воняет!

– А раздевают-то его зачем?

Снежана кивнула на маму:

– Попал в больницу.

Кивнула на папу:

– Или его обыскивают.

Важный дядя заметно стушевался и вернулся к застольной беседе с такими же пингвинами: черный пиджак, белая грудка-рубашка из воротника.

Слева наклонился дядя Витя:

– Снежана, а как ты так быстро выучила английский?

Змей говорил: дядя Витя программист. Настоящий, из какой-то там крупной конторы. Программировал что-то серьезное. Черт знает что, но жутко серьезное. Так что ему Снежана ответила:

– Чего там учить? Они почти все слова из С++ взяли!

Дядя Витя, разумеется, слышал о программистах “Факела”: он с дочкой гостил у Змеева папы, друга еще по студенческой молодости. Но дядя Витя полагал кружок собранием обычных детишек, слабо понимающих разницу между кодом символа и скан-кодом клавиши. Не то, чтобы выпендреж девочки его сильно удивил – но глубоко внутри дяди Вити шевельнулось нечто… Нечто, позабытое давно и прочно. То ли радость, когда адреса банков sVGA, наконец, перестали наползать друг на дружку и спрайты на экране перестали разъезжаться пельменеподобно. То ли злость на идиотскую архитектуру 8080, то ли горечь сообщения, что Макинтоши отказались-таки от Alpha-процессоров… То ли шок от скорости рабочей станции Silicon Grafics под Iris – совершенно инопланетное изделие, особенно рядом со страшной в те годы девяносто пятой виндой…

– Так вы там изучаете С++?

Снежана помотала головой:

– Всего по чуть-чуть.

– Что-то конкретное делаете? Или так, учебные примеры?

Снежана вздохнула. Не получилась из нее маленькая девочка! Эх, говорил же Змей на балу: “Фарш невозможно провернуть назад”. Вспомнив свой ответ Змею, Снежана внезапно развеселилась. Программист, говорите? Сейчас изобразим:

– Лично я пишу компилятор.

Дядя Витя вздрогнул и сел прямо, но не сказал ни слова. Карие глаза у дяди Вити. И довольно широкие. Снежана улыбнулась:

– Компиляция понимается, как перевод входного потока символов в выходной поток – команды процессора. То есть, в машинный код. Более широкое определение компиляции – замена символов входного языка символами выходного языка, на основании набора правил такой замены. Но там сложно!

Дядя Витя глянул на дочь – та только что не обвивалась вокруг Стасика. Предложил:

– Отойдем?

Снежана подмигнула папе, мило улыбнулась маме. Выскользнула из-за стола. Дядя Витя смотрел на девочку с непонятным выражением лица. То ли удивлялся – то ли сожалел.

Отошли к дверям гостиной, где братья разметили место под елку, но саму елку пока что не поставили.

– И какие же… Сложности?

Девочка театрально вздохнула:

– Как найти нужный элемент в памяти? То есть, какова должна быть форма адресации, чтобы поиск заканчивался в разумный срок? И какой срок считать разумным? Структура хранения для быстрого поиска? Особенно, если средняя задача сто мегабайт чистых, не считая разметочной информации?

Папа, слушающий краем уха, вздрогнул и мало не уронил с вилки рыбку. Мама безнадежно развела руки: такая вот выросла. Не запихивать же обратно!

Снежана улыбнулась родителям еще милее, повернулась к собеседнику:

– Что делать, если команда или данные не найдены? Вы же знаете, основная ошибка виндовс – вылет за пределы отведенного сегмента. Кроме того, необходимо дать пользователю языка возможность включить и выключить кусок структуры данных на горячую. Иначе никакой сети, никакого распараллеливания.

Дядя Витя икнул. Дядя Витя мигнул. Дядя Витя поднял обе руки к галстуку и зачем-то подергал его вниз:

– И как… Вы решаете?

– Для начала, Шарк предложил переформулировать задачу. Чтобы проблемная область не сплошая масса данных, а некоторая упорядоченная иерархия объектов, типа BSP/PVS-структур в 3D-шутерах. Такие иерархии понятий символьные языки обрабатывают лучше. Ошибиться в связном дереве труднее, чем в сырой массе цифр.

– А что за символьные языки?

– Делим все данные на две группы. Символьные и числовые. Символом назовем последовательность знаков, представляющую что-то из моделируемого мира. Тогда число – символ, представляющий самого себя. Новые процессоры все числовые. Символьных сейчас нет. Шарк рассказывал, последние попытки делали финны, лисп-машины, еще при живом СССР. Соответственно, и языки сейчас ориентированы на числодробилку. Однако, поскольку множество символов включает в себя числа, как подмножество, то символьные процессоры, в теории, могут лучше работать с числами, чем числовые процессоры с символами. Соответственно, символьный язык – ассемблер для символьного процессора. Или эмулятора, это понятно.

– Хм… Некая логика есть. А что дальше?

– А дальше в машинной памяти создается одинаково древовидная структура объектов, ссылающихся друг на друга. Сегодня вовсе неважно, на каком исходном языке писали программу. На момент исполнения процессор видит в памяти одну и ту же древовидную структуру: поля данных, переплетенные взаимными ссылками. Так вот, – Снежана опять улыбнулась, – “class” в том вашем С++, с его свойствами, и будет примерным описанием символа, как некоего понятия предметной области. Следовательно, любая программа – компилятор. В смысле, переводчик с языка предметной области на язык процессора.

Судя по лицу дяди Вити, он понял.

Судя по лицам всех остальных, понял только дядя Витя.

– Э-э… – дядя Витя вежливо и коротко наклонил голову. – Благодарю. Мне… Нужно подумать.

Снова поправил галстук и отошел.

Подошел заметно встревоженный папа:

– Снежана, ты что творишь? Ты себя со стороны видела?

Девочка бросила взгляд на ноги, руки, живот: с одеждой все в порядке. Покрутилась, заглядывая за спину: ничем не измазано, нигде не расстегнуто.

– А что?

– У тебя голос изменился, – генерал-майор госбезопасности поежился. – Металлический голос. Взрослый. Ты же это все вещала с чужих слов, так?

Снежана независимо вскинула голову:

– А что такого-то? Ты же сам говорил, что научиться можно только на реальных примерах.

– Но зачем же вам такие сложности?

– А что мне, дурой оставаться? Сам же говоришь, будущее за программистами. Если роботы везде, кто-то же их должен программировать, нет?

Папа оглянулся на вернувшихся к столу гостей, успокоительно махнул рукой жене. Покосился на дочку:

– Но тебе же только тринадцать лет.

– Папа, а что ты знаешь про тринадцатилетних? Вот из нашего класса? Ты в курсе, что Ирка и Светка литрами жрут пиво в туалете – типа, уже взрослые? Что Танька и Ленка на полном серьезе обсуждают, кто из парней лучше трахается? А как Юлька говорила про своего будущего мужа: “Найду такого, чтобы зарплата четыреста, это средняя по стране. Матиз маленький стоит сорок тысяч, как раз по четыреста в месяц на десять примерно лет. Жить будем у меня, на обеды я ему буду что-нибудь отдавать. А потом и развестись недолго.” И ей вообще по… Пофиг, что это будет за мужик, чего сам он будет хотеть или не хотеть. Папа, даже я понимаю, что мужик такого не потерпит!

Папа вздохнул. Хорошо, что дочка ему доверяет. Но что в обычной школе так вот запросто…

– Юльку я видел. Она же себя умной считает. Неужели она не понимает?

– Она уверена, что управлять можно любым. Если правильно точки найти.

Снежана требовательно посмотрела в лицо родителю:

– А это правда? Ты же служишь в той самой конторе?

Петр Васильевич поморщился:

– Правда-то правда. Только с кучей оговорок. Дьявол, знаешь ли, в деталях.

– … Поэтому детали не прописывать и даже не упоминать. Мы всегда должны сохранять возможность вывернуть нашу позицию в соответствии с новыми обстоятельствами.

– Хорошо, детали в самом деле нет смысла разжевывать. Всем будет не до мелочей. Но прошу вас озвучить цель. Во избежание разночтений. Хватит с нас языкового барьера. Смысловые неточности недопустимы.

– Согласен. Итак, мы основываемся на том, что вариант светлого будущего существует. И он представляет собой линейно продолженное настоящее. Все живут плюс-минус как сейчас, но побогаче, подольше, поздоровее, побезопаснее. И, на первый взгляд, посвободнее. Бунтари же, неуживчивые люди, акцентированные истероидные и шизоидные типы – словом, все недовольные – вытесняются во внешний круг. На фронтир. Благо, теперь у нас имеется фронтир необозримый. Богатый, прекрасный и опасный. То, что надо любому искателю подвигов и славы.

– Орбита.

– И даже шире: Внеземелье в целом. Пусть все, желающие странного, стартуют к своим любимым подвигам.

– А они не вернутся к нам потом, отрастив зубы? Как там у Азимова, в “Обнаженном солнце”? Земля перестала разиваться, а улетевшие в космос подняли технологии, вернулись и завоевали землян.

– Азимов писатель, а не только фантаст.

– Не понял.

– Поэтому я диктую вам, а не вы мне. Азимов – писатель. Для сюжета ему нужна драма, напряжение чувств, распря. Но откуда все это возьмется в реальности? Допустим, улетевшие люди… Назовем их “спейсеры”, как у Азимова – действительно достигли вершин в науке, технологии. И зачем, в таком случае, им вообще старушка Земля? С выработанными рудниками, с тесными клетушками территорий, безразлично, государственных или корпоративных?

– Нельзя ли пример из реальности?

– Возьмем любого из моих референтов. Просторная квартира или коттедж. Дорогая машина. Лучшие доктора. Лучшие учителя для детей. Ежедневная причастность к управлению страной. Зачем такому возвращаться в свой райцентр, тем более – завоевывать его? Что ему там делать? Еще понимаю: “с золотым поясом и форсом проехаться мимо кое-каких домишек”. Но потом-то что? Орлы не ловят мух, а львы не питаются падалью!

– Вы полагаете…

– Стругацкие понимали вопрос намного лучше. Их “людены” на Земле ничего не забыли. Если не хотите Стругацких, вот вам “Схизматрица” Брюса Стерлинга. На Землю вообще наложен интердикт, она закрыта для посещений. В небесах своя жизнь – внизу своя. Нам нужна только небольшая поправка: лифт, отсасывающий смутьянов наверх. Как дренаж отсасывает гной. И образуется логичная устойчивая система, понятная всякому.

– Церковь?…

– Да. Церковь желает законсервироваться и вечно длить Золотой Век. Но без предохранительного клапана рано или поздно придется сжигать избыток населения в крестовых походах. А сегодняшние крестоносцы вооружены уже мегатоннами. Разнесут планету. Может статься, это безразлично церкви – но я-то не монах, на рай не надеюсь. Думаю, и вы тоже предпочтете прижизненное благополучие сказкам о посмертном блаженстве. Поэтому союз с Ватиканом лишь до известного предела.

– Нам придется?…

– Да. Придется.

– А почему вы полагаете, что мы победим?

– Вы просто не заметили, что мы уже победили. Весь двадцатый век прошел в судоргах социальных экспериментов. Наибольший – Советский Союз.

– И?

– Союз не просто провалился. Он полностью опозорил, дискредитировал, запарафинил… Саму идею революции. Он показал наглядно: все революции в историческом смысле бесполезны. Силовым путем нельзя исправить ничего. Россия сделала зигзаг – последний всплеск на кардиограмме! – залила кровью полмира, сожгла в топке мировой революции сотни миллионов и лишилась нерожденных миллиардов. А каков итог? Рухнула в привычное “пьют и воруют”, о чем писал еще Кропоткин, лет за двадцать прежде рождения Ленина.

– Не Кропоткин. Вяземский записал за Карамзиным. “Если бы отвечать одним словом на вопрос: что делается в России, то пришлось бы сказать: крадут”.

– Возможно. Я этих бумагомарак не различаю; все они для меня на одну профсоюзную морду. Так вот, ни одна революция на планете Земля не достигла своей цели. После Великой Французской пришел Наполеон и залил кровью Европу. После Великой Октябрьской – Хрущев и Горбачев, что как бы не хуже. Такой несгибаемый Красный Китай уже при Дэн Сяо Пине взял под козырек, отстроил необходимую металлургию и любезно избавил западный мир от вредных производств, за совсем небольшие деньги… Украинцы добились только рекордной инфляции; сепаратисты их не добились даже и этого.

– А это кто и где?

– Между Европой и Россией. Лимитрофы. Это их “придумал Черчилль в восемнадцатом году”… Горько: ведь я там вырос. Детские впечатления: война, мужчины с оружием, запах пороха. Интересно. Я тогда не обращал внимания на слезы взрослых. Потом я стал старше, добился некоторой известности в политике – на местом уровне, вам об этом вряд ли докладывали.

– Вы не поверите, докладывали. Тогда-то мы и обратили на вас внимание.

– А теперь я выдаю вам задание, как старший партнер. Или…?

– Нет, к сожалению все именно так. Мы бессильны без вас. Но вы – без нас.

– Взаимозависимость – залог успешной работы, о да! Но слушайте дальше. Итак, я уже пользовался известностью. И некий шоумен пригласил меня в свою программу. Конечно же, я не упустил случая помелькать на экранах. Шоумен – автор нескольких книг о той войне. Доброволец, командир подразделения. То есть, видел и понял побольше обычного пехотинца. После шоу мы разговорились. Оказалось, он воевал именно в годы моего детства…

– И?

– И потом в какой-то момент перестал ездить на войну. Сказал: “Не поеду воевать за дележку активов олигархами”.

– Долго же он понимал!

– Да. Но понял и он. Любая революция просто меняет выгодополучателей. Для девяноста пяти процентов населения все остается прежним. Или даже ухудшается. Сегодня это уже бесспорно: документы рассекречены, ореолы потухли. Святые герои оказались обычными рвачами, шкурниками, гребцами под себя. Телевизор впечатал эту мысль в головы основой массы населения – а интернет в головы якобы самостоятельно мыслящих нонконформистов, не верящих телевизору. Я не беспокоюсь. Не беспокойтесь и вы. Массы не обратят внимания на шум в небесах и не помешают нам.

– А оставшиеся пять процентов?

– Один процент мы уже контролируем. Этот процент справится с четырьмя. История учит, что небольшая активная группа побеждает неактивную массу. Пример – та же Россия. Вспышка революции удалась. Не удалось остальное.

– Что же?

– Попытка обмануть природу человека, выскочить из-под кнута и оттащить голодные пасти от пряника… Кончилось падением и возвратом на круги своя. В духе времени, очень быстро, за срок жизни одного человека. Зигзаг на кардиограмме, да!

– Но зигзаг, согласитесь, внушает. Гагарин, космос – мы до сих пор выводим небольшие спутники на придуманных тогда ракетах.

– Внушает не слишком. Настоящее освоение космоса выполняется сейчас, на наших глазах, и занимается им Проект. Осознанное, методичное продвижение в Пространство, с опорой на промежуточные базы и понятной выгодой каждого шага. С правильным усвоением и мыслеварением, позволяющим не терять колоссальные объемы новой информации. К сожалению, не все на Земле понимают, что вечно существовать в колыбели нельзя. И вот эти-то пауки, затаившиеся во мгле устаревших законов, эти-то нехорошие люди…

– Редиски. Волки позорные. Заполненные памперсы, если уж говорить о колыбели.

– Вам виднее, каким глаголом жечь сердца. Нам, знаете ли, важен результат. Шпалы поперек автострады прогресса, ловчие ямы на пути мамонта процветания… Придумайте! Поймите, исполнители ни в чем ни на миг не должны усомниться. Распишите все, как вы умеете. Соберите лауреатов, режиссеров, блоггеров. Осыпьте розами или приставьте им стволы к затылкам – на ваше усмотрение. Но донесите до планеты простую мысль: кто не с нами – тот мудак. И даже распоследний опущенный пидор с ним на одном континенте срать не сядет. У исполнителей на последнем участке траектории должны вздыбиться волосы и вспотеть лбы от осознания святости и общеполезности нашего великого дела.

– А затем?

– А затем наши партнеры внизу договорятся с нами во имя общечеловеческих ценностей. Исполнителей остановят… Скажем так, другие исполнители. Те и другие играются втемную, так что к ненатуральности никто не придерется. Начнется вечный танец добра и зла: суровые, но справедливые мы – и милосердная мать-церковь… Скажем так, здоровые силы церкви, понимающие, что почем.

– Люди, которых я представляю, поддержат вас при одном условии. Понятно, что в ходе… Хм… Возможны определенные… Зигзаги на кардиограмме. Так вот, я тоже говорю ясно, чтобы не осталось недопонимания. Пускай на планете выживут полтора китайца – но править ими должны мы.

– Мы двигались в прекрасное далеко, но попали в хреновое поближе.

– Прямо так и хреновое?

– Судите сами. – Змей закрыл рабочую тетрадь. Сегодня кабинет Легата освещало яркое июньское солнце, и тень оконного переплета делила стол черным, почти физически ощутимым, крестом. Тетрадь лежала в правой верхней клетке; Змей помнил все цифры из нее наизусть:

– Заехало пятьсот четыре человека, тридцать семь команд. Мы их разместили кого на острове, кого вокруг. Антураж взяли все тот же, под Лукина, “Разбойничья злая Луна”, колесные парусники. Остальное по задумке Хорна, подогнали под Меганезию, просто имена и колорит переписали. Примерно половина заехавших догадалась.

– Всего половина? – Легат побарабанил пальцами по столу.

– Ну что вы, коллега, – довольно хмыкнул Петр Васильевич, – каждый второй! Нам бы на учениях такую сообразительность. И как все прошло?

– Технически… Приемлемо. Мы испытали автономные энергомодули от Проекта. Тридцать семь штук, по всем лагерям. Собрали статистику за неделю. Причем, что ценно, у нас тут освещенность не очень и ветра не морские, такие условия особенно интересны… – Змей перелистал тетрадь:

– Вот цифры по электрике. Вот по воде, вот по биомассе. Научно-техническая часть выполнена полностью.

– А травмы?

– Ну, несколько промахов из воздушки, рассечения щек, ссадины. Обострение язвы, пять сердечников. Подпаленная по пьянке жопа, да об Марка мачту “Змеедава” сломали. Шлем выдержал, а Марку тем более пофиг.

Змей легонько улыбнулся, и сразу поскучнел:

– Четыре драки, два перелома. Неприятно, но без последствий. В смысле, мы их всех потом в пиве утопили. Так что уехали не то, чтобы лучшими друзьями – но по-любому не врагами, я видел.

– Вообще-то это для мальчиков и собак обычно: после драки подружиться.

– Что-то я про девочек и кошек даже спрашивать не хочу.

– Короче: игра удалась.

– Так чего ты убитый ходишь?

Змей поджал губы:

– Да устал я просто. Неделю на ногах. И через три дня очередная проверка из училища, последняя перед поступлением. Еще экономику качнуть не удалось, как мы поспорили с Сэнмурвом. Планировали вброс алюминия на шестом цикле, но там как раз миграция китайцев началась, мастера затупили, и все пошло лесом. А уже под самый конец не стали делать, смысла не усмотрели. Решили, что пусть хотя бы научная часть получится нормально, чем все останется по чуть-чуть недоделаным.

– Змей. Все отлично. Ты понимаешь? Отлично! Первая игра доказала сам факт успешного моделирования. Деталировку и практический смысл уже потом накручивать можно.

– Или ты расстраиваешься потому, что уже улетишь?

– И это в том числе.

– Ну ничего. Твоя доля в предприятии никуда не денется, прослежу. Иди выспись. Да, кстати… – Легат усмехнулся:

– Если хочешь и дальше со мной не поссориться, полетишь на автопилоте. Управления не касайся, ты же спишь на ходу. Помнишь? Скоро год с того разговора.

– Ну, – Змей поскреб затылок с отчетливым треском и подумал: пора уже бриться. – Да… Успех…

Попрощался и вышел.

Мужчины посмотрели вслед. Легат закрыл дверь кабинета. Петр Васильевич тихонько сказал:

– Сейчас позвоню дочке, чтобы завтра взяла его в оборот. Живо забудет про усталость.

– А сейчас?

– Посижу тут, у тебя. Почитаю бумаги на очередного кандидата. Подготовлюсь.

– Знаете, как вас называют?

Куратор вопросительно поднял брови. Легат растянул улыбку на пол-кабинета:

– Апостол. В смысле, Петр Апостол. Улавливающий сетью души.

Петр Васильевич нарочито простецки двинул плечами:

– Самые эффективные приемы лежат на поверхности и работают одинаково, что во дворцах, что в хижинах.

Легат повозился с кофеваркой, добыл из ее парящий стаканчик кипятка, куда вытряхнул пакетик “Петровской слободы”. Вдохнул пар.

– Так почему этими приемами не пользуются?

– Одни не верят, что простое сработает. Секретных тайн взыскуют, – куратор учуял запах якобы кофе и внезапно попросил:

– Мне тоже сделай, пожалуйста.

– Вот. А вторые?

– А вторые… Ох, крепка несоветская власть! Как ты это пьешь? Тут же чистая химия! Ладно, не отвечай. Вторые, коллега Легат, попросту брезгуют.

– … Брезгуют они, шеф. А вы, как я погляжу, не из тонких натур, – сказал Альберт, когда штурмовик и комиссар затянули за собой кремальеру холодильника морга.

Де Бриак подумал: хорошо, что в юности поддался моде на здоровый образ жизни, не закурил. Тут, на Орбите, воздух какой-то не такой. То ли сухой, то ли мокрый, то ли у него молекулы кубические, дерут носоглотку острыми уголками – но курящий Лежер мучается наглядно и жутко, отчего берется за портсигар все реже.

– Я начинал по программе обмена в седьмом году. Германия, Хайльбронн, – де Бриак окончательно снял дыхательный прибор, обтер спиртовой салфеткой. – Там убили полицейскую прицельным выстрелом в голову. На месте преступления нашли ДНК неизвестной женщины, которую стали считать главной подозреваемой.

Шеф-комиссар Отдела Орбитальной Безопасности повертел головой, вытер шею и лоб свежей салфеткой. Аккуратно вложил использованные лоскутки в приемник уничтожителя мусора, маску же и перчатки вернул на полочку.

– Голову несчастной фрау разнесло на этакие неопрятные куски… Даже сейчас как вспомню, так вздрогну. Вот в том деле я блевал образцово, как подобает офицеру. Коллеги рассказывали. Сам-то я опомнился дней через пять, проснувшись голым на какой-то неодетой мадемуазели, в черт знает чьей квартире. С тех пор случаи наподобие сегодняшнего меня не смущают. Кусочек орбитального мусора навылет – и со святыми упокой. Судя по выражению на лице, бедняга не успел ничего почувствовать.

– Бог да судит его по делам его… Шеф, а дальше про Хайльбронн?

Комиссар вздохнул:

– Позже ту самую ДНК нашли на местах других преступлений. Удивительно, что никаких других значимых улик не нашли. Только ДНК. Ни возраст, ни внешний вид преступника установить не удалось. И вот, Лежер, что бы вы думали? Пару лет спустя оказалось, что ДНК принадлежала упаковщице ватных палочек, которыми брали пробы!

Переодевшись, мужчины двинулись по холодным даже на вид стальным коридорам служебной зоны, синхронно щелкая магнитными подковками. Серый металл, желтые пиктограммы: человечек в круге, треугольник, узнаваемый знак “Стоп”… Лежер учил их наизусть, как учили все обитатели Орбиты, потому что вакуум никому не делает скидок – но студенческий возраст штурмовика остался далеко позади, зубрежка продвигалась неохотно.

В отделе комиссар выдернул из шкафа бутылку тонизирующего состава – горьковатого на вкус, но чрезвычайно приятного именно с трижды очищенным воздухом Орбиты. Разлил по унылым чашкам серого пластика.

– Лежер… Пример из Хайльбронна – безукоризненная логика, построенная на изначально неверной предпосылке. Меня не покидает мысль, что мы не видим главного. Той маленькой щебенинки, на которую вот-вот с размаху опустимся голым коленом. Как там дела у Гвидо? Удалось ли ему завербовать хоть одного честного человека?

Выпили, крякнули, одинаковым жестом утерли губы. Ни капли алкоголя, но полный желудок удовольствия.

– Шеф, как вы узнаете честного человека?

Призадумавшись, де Бриак выдал определение:

– Его сложнее купить, чем продать.

Запиликал звонок; Лежер впустил гостей – трех корейцев-монтажников, собирающих новый стыковочный узел в двух секциях по вращению кольца направо.

– Хей, французы, кончайте умные беседы! Пошли играть в дартс! Победитель полмесяца пьет на халяву!

– О! – штурмовик-рукопашник метал стрелки весьма и весьма, так что мог надеяться на победу даже среди корейцев. – Несколько минут, переоденусь в гражданское. Шеф, а вы?

Де Бриак прикончил бутылку тоника длинным глотком, зевнул:

– Я сейчас практикую один вид спорта: фигурное лежание.

– … По фигурному лежанию ты у нас чемпион.

Мама Змея гладила кота, нагло свернувшегося на блюде для торта:

– Ты такой красивый. Но лапки короткие. И тупой. Да, ты удивительно тупое животное.

Любовь Петровна укоризненно покачала пальцем:

– А вот с людьми так нельзя. Нельзя просто брать и говорить им, что они тупые.

Змей согласился:

– Поэтому у нас домашние животные и мало друзей.

Вспомнил сожженный дом Семена Игоревича, живо сменил тему:

– Ох, мам, вкусный у тебя бульон получился, наваристый.

Мама ответила гордо:

– Домашний петух, а не хрен собачий!

– И ведь не поспоришь! – папа едва не подавился тем самым супом.

– Игра удалась, по телевизору показали, – мама удивленно подняла брови. – Ты бредил этой игрой весь год. А теперь даже вспоминать ее не хочешь?

– Вот пока бредил, все пережил и перечувствовал. За год подготовки я эту игру мысленно столько раз пережевал, что уже никакого вкуса не вижу. Для игроков новость, а для меня – прошло, не облажались – и все.

– Сын. Тут все свои. Правду.

Змей опустил глаза:

– Не хочу вспоминать потому, что… Не взлетит! Одна перестрелка в ратуше, на принятии Хартии. Помните видео? Каждый тянул в свою сторону.

Родители переглянулись:

– Почему ты думаешь, что в реале случилось бы именно так, и вот не иначе?

– Папа, а ты не помнишь, какое число сегодня? Три года, как я первую игру проводил, еще настольную. И вот полутысячник! Лантон однозначно лучшее, что мы делали.

Змей вытащил планшет:

– Вот у меня записи с разбора игры… Так… “в Меганезиии "все поперло" именно потому, что она полезна другим государствам как сливной бачок и пугало… Как перестанет – все сразу скатится на обычный уровень какой-нибудь Ливии.”

Папа двинул плечами:

– Про Меганезию не читал, очень уж много, лениво. Но вот пример. После развала Союза на Украине остался танковый завод ХПЗ, у нас – колесные тягачи, МЗКТ. И вот, последние санкции нам за что? За продажу “Полонезов” и “Кайманов” нашего производства кому-то там неположенному. А Харьков – родина Т-34, между прочим! – до сих пор собственную армию в зоне АТО не может вооружить нормальными танками, не то, что на экспорт. Или броня трескается, или двигатели глохнут. Получается, нам “поперло”, а им – нет?

– Я тут встречал, сейчас найду… – Змей пролистал расшифровки диктофона. – Так, ”официальная власть всегда совпадает с реальной” – это не в тот огород камень, “Монополизация руля очевидна” – тоже не по теме. “Монополизация руля у пиратов и казаков именно добровольная” – это просто совпадает с Меганезией, тут нет противоречия вообще…

Мама поднялась и потащила тарелки на кухню. Змей сдул с носа неведомо как пролезшего в дом комара.

– …Вот, нашел. “Общество тупо не способно выдерживать долговременную стабильность, я уж не говорю о развитии. Розов что-то такое понимает. Формулировка стратегии у него завязана на мутных людей с высоким авторитетом и нездорово высоким уровнем информированности.” По-простому: начальник разведки сменяется. Но вся сеть ведь не сносится каждый раз, иначе никаких денег не напасешься.

– Хочешь сказать, разведчики захватят власть?

– Хочу сказать, что у них вся информация и все методы ее добывания. Им не нужно выступать явно, не нужно подтасовывать выборы, не нужно никого шантажировать. Им достаточно подсовывать координатору правильно составленный пакет сведений – и он, полностью осознанно и честно, примет решения, нужные составителям пакета… У Розова, кажется, в последних книгах, даже именно такое и описано.

– Точно, – папа прижал обеими руками скатерть, словно бы хлопнул по столу ладонями, только медленно. – Ты же сам рассказывал, что какие-то индусы спровоцировали судебный процесс, сорвали агентурную операцию, и под это дело перехватили себе огромный заказ на новую технику. Вы еще хотели проверить на игре, получится ли. Опять же, за Меганезию не знаю, а вот на индусов не похоже. У них все покупается только через десятилетний тендер, быстрее Вишну не велит.

Змей махнул рукой:

– Да пофиг! Мысль понятна? Ведь когда Сталин снял и расстрелял Ежова? Когда тот получил пост начальника армейской разведки, дополнительно к наркомату НКВД, и вплотную подобрался к монополии на информацию. И знаешь, папа, у Розова есть еще книга: “Тень мечты”. Там героя захватывают какие-то спецслужбы, вроде как меганезийские. Ну, очень-очень похожие. И Розов отзывается о них уже совсем не так ласково, как в главном цикле романов.

– Сын, все это – мысли. Умные или не очень, один хрен, теория. Расстраиваться глупо. Если по взрослому, то сам понимаешь: выводы на материалах одной игры делать рано. Нужна серия, хотя бы штук шесть. С разными возрастами, хотя бы.

– Вот, смотри, еще комментарий: “Розовская псевдорелигия вредна тем, что направлена против хоть как-то работающего миропорядка в пользу заведомо неработающей сказки.”

Отец помахал рукой пренебрежительно:

– Про коммунизм точно так же говорили политологи в двадцатых. Дескать, нарушается священный мировой порядок. А сколько в конце девятнадцатого века печатали статей, что Америка вот-вот обрушится! Экономисты, эксперты, пикейные жилеты, иху мать! Ну и как, обрушилась Америка?

– Но коммунизм-то в тех же двадцатых виделся на вытянутую руку. Казалось: еще чуть-чуть, и вот она, Земшарная Республика Советов. А чем кончилось? Пол Потом и Меченым!

– Коммунизм у нас перестали строить на пол-пути, так что кончиться он просто не мог. Он тупо не начинался. Сын, я-то помню. Смотри, вот пропал Союз – и понемногу отменяют пенсии.

– Не отменяют. Повышают возраст, – уперся Змей из чистого противоречия; отец только рукой махнул:

– Угу. Выводят за среднюю продолжительность жизни. Неважно, как назвать, важно, что по факту твое поколение пенсий уже не увидит. И отпуск в месяц длиной ты нигде на планете больше не найдешь, две недели максимум. Университеты уже сколько лет платные. Либо бери кредит – а про проценты тебе Легат же и объяснял, вспомни. Либо живи дурнем, в самых низах. Про медицину говорил Сумрак: таблетки заряжены в сто раз от нормальной себестоимости. А про купленных докторов знаешь сам: им выгодно, чтобы ты вечно болел и вечно платил.

Змей подскочил так, что легонький стул опрокинулся:

– Ну и? От жизни такой хоть в сказку, хоть на орбиту! Ты вон всю жизнь по объектам промотался, а нажил что? Третью группу!

– Не охренел ты судить меня?

– Всю жизнь гнали – давай, взрослей уже! Дошло до денег, и я сразу ребенок. Я так понимаю, смысл всей возни в том, что работать я должен как взрослый, а платить мне можно, как дитенку. Нормальный заход, че!

Отец не ответил. Змей поднял стул, оперся на спинку. Выдохнул без прежнего запала:

– Я, вроде как, из решета выскочил. Престижная профессия, все дела. Но правильно так, чтобы не рваться и выскакивать.

Папа беззвучно поиграл пальцами на невидимых клавишах и сменил тему:

– Сын, кончай голову сушить. По тебе самому две такие девки сохнут, аж мне завидно. Вот реально же херней страдаешь!

– Это сегодня сохнут, а через десяток лет, кого бы я ни выбрал, пойдут жалобы, что меня дома нет пятилетками. Что Новый Год чаще секса. “На кого я потратила лучшие годы”, короче. Насмотрелся, хватит!

Змей тоже выложил обе ладони на стол.

– Хорну я говорил, могу и тебе повторить. У меня будет сытая семья – или не будет никакой. Дома, конечно, чистенько и красивенько – только вот нет работы.

– Вообще-то, есть, – папа тяжело-тяжело вздохнул, – но ты прав, зарплата строго на еду, ничего сверх. Ни пропить, ни накопить. Хотя! Ты же реально можешь попросить помощи у Снежаниного папы. Сам видишь, не до гордости.

– Приползти к порогу и сыграть возвращение блудного сына я всегда успею, – Змей покривился:

– Вот бы нам эту тему с играми предложили года три назад… Ну, хотя бы, два! Теперь что же, мне училище бросать, куда я с таким напрягом влез? Нафига мы тогда за флип столько денег выкинули? Квартиру купить могли!

Помолчав, Змей подтянул к себе планшет и принялся искать в нем что-то:

– Помнишь, в клуб такой пацан ходил здоровенный, Абдулла звали? Вот он письмо прислал, – Змей протянул отцу приборчик, – сам посмотри.

Отец медленно и тихо забормотал в нос:

“… Посчитали за чурок и обоих забили арматурой. Что папа тут жил со времен Горбачева, а мама вообще родилась при Брежневе, никого не парило. Волосы черные – значит, чурки. Меня, как в шпионском кино, пятиюродные родичи ковром замотали и вывезли в багажнике. Очнулся в Стамбуле, вокруг меня уже родня невесты бегает, гражданство оформляет. Не могу пожелать вам зла – но и добра желать не поднимается рука, не поворачивается язык. Прощай. Даже в самом страшном сне я не мог представить, что наша дружба закончится так.”

Папа отодвинул планшет и молчал несколько минут. Потом, оглянувшись, нет ли поблизости мамы, сказал в сжатые зубы, чуть ли не выплюнул:

– Да гребись оно все Бафометом и Астаротом с ходом и переворотом! В самом деле, трахнул бы ты обеих. Никогда уже не подвернется тебе такой случай, поверь мне!

– А мораль?

– А мораль в жопу, третьей. И пускай потом ищут на орбите!

На Орбите не то, чтобы тесно – но уже и не так свободно, как при Гагарине. Низкая орбита, двести километров, утыкана ловителями атмосферных космопланов, заполнена сбрасывателями грузовых капсул. Орбитальные фермы тоже здесь, чтобы сократить плечо доставки: вырастил огурцы или там хлореллу – в бочку и на Землю, прямо пружинным пускателем отстреливать можно. А чтобы и на Земле что-нибудь росло, зеркала-осветители перемигиваются соплами рулевых движков, исполинскими солнечными зайчиками разгоняют под собой облака.

Высокие орбиты – геостационарная и дальше – размечены трассами разгона. Немногие капитаны ходили по ним к Марсу или даже к Юпитеру, но сейчас, наконец, созрели выпуски трех “молодых” орбитальных училищ, введенных пять лет назад. И потому число капитанов растет с каждой неделей.

Здесь же, на высоких орбитах, зоны приема рудных тел. Громадные астероиды, сверкающие чистым никелем, неокисленным железом, острыми звездочками водяного льда – и белые, кинжальной формы, факелы из двигателей буксиров-перехватчиков.

На высоких орбитах свои зеркала. Их колоссальные солнечные зайчики сфокусированы столь же громадными параболами-отражателями, чтобы плавить на металл притянутые астероиды целиком, или разваливать их на несколько глыб меньшей массы. Веса в космосе нет – а вот масса не девается никуда. Невозможно толкать многотонную глыбу руками: в человеческом теле просто нет столько энергии. Поэтому, чем больший астероид приволокли на разборку, тем больше топлива сожрет буксир; а сена орбитальные буксиры не едят, им все больше уран да торий подавай. Можно еще изомеры с лунных полей, но тут и двигатель нужен особенный, и ядерщик не политкорректный, а грамотный…

Профессионалы выделяют на Орбите множество различных зон – по необходимой силе тяги, по удобству старта, по защищенности от радиации, наконец. Обычные же люди давно приняли свою ограниченность в знаниях и не пытаются объять необъятное. Высокая орбита, низкая орбита, между ними пояс радиации – достаточно. В нюансах пускай разбираются космонавты, отрабатывают свои громадные деньжищи.

Поэтому немногие знают, что есть еще и средняя орбита. Начинается она за первым радиационным поясом. Выше нее, как несложно догадаться, второй пояс. Этакий карман траекторий, куда не любят соваться капитаны: вокруг планеты и без того приходится огибать чертову прорву мелочи, чтобы еще заморачиваться скоростью. Дашь выше – зацепишь верхний пояс. Перетормозишься – зачерпнешь нижний. Конечно, за то небольшое время, что корабль чиркает по слою протонов, большую дозу не наберешь. Астронавты на пути к Луне шли сквозь пояса напролом – и ничего. Ну, как ничего: у Олдрина, помнится, зрение упало, хрусталик в глазах помутнел. Но только астронавты не проводили в Пространстве двадцать лет по контракту, вот в чем все дело.

Так что средняя орбита используется для временного хранения чего-нибудь, чему не надо активно маневрировать. Вывели, отрегулировали траекторию – и лети себе, простую коррекцию автопилоты научились делать еще при том же Гагарине.

Сейчас в условной зоне средних орбит вокруг Земли беззвучно мчался грузовой состав из десяти цилиндров. Каждая мега-цистерна диаметром в четыре Джомолунгмы, а в длину как пол-Сахалина. Все они принадлежали Проекту и все предназначались для колонизации землеподобных планет… Ну, хотя бы марсоподобных – уточнить это и строить планы можно только на месте.

Так что Проект сосредотачивался лишь на том, чтобы колония долетела. Для того целых пять волн, для того в каждой волне по десяти баллонов, для того в каждом баллоне по десяти тысяч обитателей.

Первая волна вот-вот покинет Солнечную систему в направлении к Глизе 832С, где достоверно замечена минимум одна планета с температурой поверхности от +0 до +50 градусов Цельсия. Расстояние – шестнадцать световых лет, при скорости в одну десятую световой – и даже в одну двадцатую – шанс есть.

Вторая волна сейчас разгоняется курсом на Тау Кита, туда всего двенадцать светолет, но наличие подходящей землеподобной планеты не доказано, а лишь предполагается. На месте колонистам решать: оставаться жить в баллонах или высаживаться на спутники тамошнего Юпитера. Или вообще дальше лететь, если позволит матчасть и не утомит жилье в цистерне, пусть и огромной.

Третья волна – звезда Kapteyn B, тринадцать светолет. Волна уже погрузила колонистов и все запасы, но пока что в самом начале “прощального круга”. Звезда Kapteyn B мало того, что летит поперек шерсти, пересекая плоскость галактического диска – так еще и родилась в другой галактике, поглощенной Млечным Путем в незапамятные времена.

Звезде-загадке – планета-ниндзя. По всем признакам, есть, и небезнадежная в плане освоения. Только ее почему-то так никто и не увидел. Но до ближайших систем с доказанными планетами – а это Глизе 180 и Глизе 163 – уже тридцать девять и сорок восемь светолет.

Правда, обнаружен каменный шарик чуть поближе: именно Глизе 667С-с, двадцать четыре световых года. Но как раз туда нацелена следующая волна – четвертая. Если в той системе нашелся аналог Юпитера, то у него, наверняка, найдутся и спутники землеподобной величины.

Заготовки для четвертой волны несколько лет ловили между Землей и Марсом – настолько большие камни встречались нечасто. Шутка ли, у Сатурна половина спутников меньшего размера! Пойманные булыжники накапливали на орбите Марса, где им Большим Зеркалом Фобоса подплавили форму, чтобы в полетах не усложнять расчеты еще и ассиметрией. Наловив же требуемые десять болванок, построили их паровозиком, засеяли культурой нанороботов-проходчиков и запустили к Земле.

За восемнадцать месяцев полета нанороботы выгрызли внутренности заготовок начисто, часть материала пустив на собственное питание, часть – выбросив как реактивную массу, чтобы закрутить исполинские туши относительно продольной оси. Мимо орбитального контрольного поста пролетали уже десять банок правильных очертаний, с толщиной стенок до километра, с необходимыми технологическими проемами, раскрученные на вычисленное число оборотов.

На подходе к высокой орбите Земли буксиры-факельщики перехватили заготовки. Пристыковали к торцу каждой реакторный блок, а уже к нему – ледяной астероид. Мерцающие поля радиаторов раскинулись на километры; свет их сотнями оттенков желтого и багряного ломался на ледяных боках.

Каждый реактор превращал сверкающую глыбу в поток воды и тут же стерилизовал его жестким излучением – так, на всякий случай. Поток вливался в горловину плавно вращающей банки. Центробежное ускорение прижимало воду изнутри к стенам цилиндра, и потому от оси к стенам лил дождь с каплями в лошадиную голову; сила Кориолиса причудливо завивала траектории каждой супер-капли.

Через несколько месяцев каждый цилиндр превратится в летучее Земноморье – только волны и острова не снаружи, а внутри, на стенках, где центробежная сила равна величине нормальной земной силы тяжести. Когда глубина моря достигнет нескольких тысяч метров, не то, что протоны радиационных поясов – даже межзвездное излучение внутрь не пробьется.

Потом к цилиндру пристыкуют свежий реактор, затем вдоль наружных стен вытянутся три сдвоенных двигательных модуля. Цилиндр заполнят азотно-кислородной смесью, засеют культурами почвенных нанороботов, дождутся созревания ландшафта. Через торцы запустят внутрь десять тысяч колонистов. Емкость биосферы рассчитана на двести тысяч, места хватит.

Укомплектуют колонию необходимыми запасами, заполнят ячейки памяти несколькими копиями Великого Тезауруса, то бишь полного свода знаний земной цивилизации. Погрузят миллионы пробирок с культурами всевозможных наномашин и геномов. Полностью замкнутая биосфера не вечна: масштаб маловат, не Земля. Но ведь уже известно, что пространство не так пустынно, как считалось при том самом Гагарине. Далеко за орбитой Плутона есть огромный пояс ледяных астероидов и камней побольше, величиной с тот самый Плутон; пояс этот называется Облаком Оорта и протянулся на целый световой год пути в любую сторону от Солнца. А ведь и за ним, наверняка, летают нерегулярные астероиды, просто не так много. Вот попутные и пойдут на возобновление запасов.

Люди в баллоне тоже непростые. Их срок жизни увеличен генетической коррекцией, клеточной хирургией, кому насколько позволил исходный организм; самое малое – на двести лет. А дети колонистов уже проживут половину тысячелетия: хватит и на полет, и на первичное освоение системы.

Человечество решило не дожидаться постройки свертывателей пространства или там гиперскачковых двигателей, не надувать пузыри Алькубьере в опасной близости от собственного Солнца. Научный прорыв дело такое… Двусмысленное. Во-первых, можно и не дождаться никогда. Во-вторых, можно как раз-таки дождаться. Решено лететь на примитивнейшем принципе отброшенной массы. Все равно, что кругосветка весельной галеры: красиво, романтично и очень, очень близко к природе. Скучать некогда!

Чтобы иметь массу для отбрасывания, прицепят еще астероидов. Погрузят килотонны изомерного топлива: у стабильных изомеров срок хранения выше, чем даже у тория, они специально так изготовлены, чтобы хватило на века полета. Реактор нагреет астероиды: сперва в жидкость, а потом и вовсе в плазму. Плазма из магнитного сопла полетит в одну сторону, а баллон с колонистами – строго в обратную, в чем и заключается принцип реактивного движения.

Белый кинжал выхлопа на полной тяге вытягивается от Земли до Луны, и вот в этом хвосте уже не уцелеть ни одной сложной молекуле, не то, что живому существу. Так что для разгона готовый баллон переведут на околосолнечную орбиту, где выхлоп его никого не заденет. Баллон сделает необходимое число витков вокруг Солнца и сорвется, как срывается камень с раскрученной пращи, по рассчитанной трассе, вслед за облаками зондов-лоцманов.

Зонды-лоцманы уже давно выстреливаются к намеченным звездам. Каждую неделю на каждую трассу запускается очередной миллион пылинок. Разгонный лазер – Око Брамы, как назвали его индийские участники Проекта – толкает пылинки с огромным ускорением, вычисленным так, чтобы к моменту запуска волны самое первое облако зондов опережало ее на целый световой год. Цепочка следующих облаков обеспечит непрерывную и надежную связь. Если зонды встретят опасность, колония получит на выработку решения, как минимум, несколько месяцев.

На каждом баллоне задумана еще установка магнитного паруса – если расчеты оправдаются, невидимые крылья сберегут колонистам немало рабочего тела, ведь скорость межзвездного ветра исчисляется сотнями километров за секунду. Такой энтузиазм не использовать грех. Правда, для сколько-нибудь заметной тяги магнитные поля невидимого паруса придется развернуть на те же сотни километров. Так что паруса-магнетары заявлены сугубо экспериментальными, а основная надежда на взятые в запас астероиды да на внутренние моря. Результат эксперимента узнают разве что правнуки, однако ученые все равно счастливы: наконец-то горизонт планирования землян вышел на достойные цифры.

В расчетной середине пути двигательный блок переключится на торможение. Если к тому моменту не наловится достаточно попутных астероидов, то рабочим телом пойдет вода из внутреннего моря. Запасов ее достаточно для чернового торможения и выхода на орбиту вокруг нужной звезды, а там уже дело за челноками и нанороботами.

Наконец, если даже галактическая банка сгущенки вовсе не сумеет затормозить и просквозит мимо целевой системы, как фанера над Парижем – биосфера гарантировано протянет больше тысячи лет полной изоляции; за этот срок земляне прошли путь от ржавых секир до квантовых компьютеров. Можно что-нибудь и придумать.

Пока что четвертая волна летела вокруг Земли, в зоне Medium Earth Orbit, официальная аббревиатура MEO, неофициальное прозвание, конечно же, “кошкодром”. Последние баллоны еще заполняли внутренние моря. Первые два уже проверяли на холостом ходу исполинские дудки маршевых реакторов-пробкотронов, они же и двигатели.

Баллоны с номерами “четыре-три”, “четыре-четыре”, и так до “четыре-восемь” – принимали запасы и колонистов. Очередной челнок с освоителями стыковался к осевому тамбуру, люди заполняли комнатки приемника, сбрасывали одежду в печь: выдадут стерильную. Автоматика выполняла проверки, сканировала микрофлору на предмет наиболее опасных болезней, обрабатывала тело ультрафиолетом и специальным составом – незачем заносить возбудителей в замкнутую среду.

Обработку проходили по двадцать пять человек, прочие ждали на обзорной палубе, кто апатично, кто возбужденно приникнув к панорамным окнам. В полете только черный бархат и точки звезд, но здесь-то пока еще Орбита! Багровые полотнища радиаторов, разноцветные маячки кораблей, сияющие факелы двигателей. Соседи по четвертой волне: темные массы искуственных планет, нагоняющие тревогу алыми проблесковыми огнями; громадные фосфорецирующие цифры на грубо приплавленных округлых боках: “4–6”, “4–8”, и далее.

А вот пятой – заключительной волны Проекта – отсюда без приборов не увидеть. Пятая волна готовилась в резерв, и ее цель планировали установить, как только первые волны подлетят поближе к своим звездным системам и высмотрят в них что-либо интересное. Кроме того, негласно подразумевалось, что пятая волна займет место пропавших или погибших “от неизбежных в Пространстве случайностей”. Так что с формированием пятой волны не торопились; ее рукотворные планетоиды в настоящее время только подбирались к Земле, оставляя за собой шлейф из выгрызенной нанороботами пыли.

Винни ждал очереди в санприемник на обзорной палубе четвертого баллона четвертой волны. Парень бездумно разглядывал орбитальный буксир-”кислородник”, пристыкованный к пакету огромных рудных тел, еще слабо-слабо светящихся после резки большим зеркалом. Очевидно, их тащили с верхней орбиты на переработку. Даже километровый тягач рядом с ними смотрелся бобром, разлегшимся поверх штабеля бревен. Точнее измерить Винни не мог: ни ориентиров для глаз, ни дальномера под рукой.

На орбитальном буксире дальномер, конечно, имелся. И показывал, что до баллона “4–4” – тысяча километров с мелочью. Для глаза человеческого неподъемное расстояние, так что Змей не увидел бы друга, если бы даже знал, у которого из окон тот стоит. Зато для случайности дистанция мизерная: меньше двух минут на второй космической скорости, считай, вплотную. И грузовые челноки крутятся, и доставщики колонистов суетятся под ногами… Змей принялся считать маневр, потом разгонять мега-сцепку – понятно, что не в один импульс, чтобы не закрутило – затем уравновешивать на новой траектории, чтобы не выйти за указанный диспетчером коридор…

Словом, пока буксир оттащил свой груз на сравнительно безопасные десять мегаметров, вся партия колонистов успела пройти санобработку, выспаться, получить набор карантинных уколов и новую форму с красивыми нашивками: “Glise 667 C c”. Винни как раз перебирал собственные вещи после стерилизации – и, конечно, уже не мог видеть, как аккуратно Змей сориентировал пакет исполинских заготовок.

Завершив прицеливание, Змей отбалансировал тягу, перечитал задание, пометил выполненные пункты – все, кроме последнего.

Теперь оставалось ждать.

Ждать человек не умел. Ерзал на парковой лавочке. Нервически отряхивал мятую фланелевую рубашку поверх обширного пуза. Вытирал вспотевшие ладони о затрепанные джинсы. То и дело поднимал взгляд к циферблату старинных часов. Опустив глаза в очередной раз, человек вдруг обнаружил рядом на скамейке мужчину в стильном костюме, в туфлях, надраенных до ярких зайчиков от низкого вечернего солнца. Ишь ты, Лощеный!

– Я тут по вашей жалобе, – начал гость. Человек опомнился:

– А… Вы кто?

Из внутреннего кармана пиджака появилась, блесной сверкнула в закате и опять нырнула в глубины костюма красная книжечка.

– А… – человек удивился, – так серьезно?

– Ну вы же написали жалобу не только в прокуратуру. – Лощеный состроил значительное лицо. – Так вот, мы проверили этот клуб. И знаете что?

– Что?

– Вы абсолютно правы. – Лощеный подчеркнул сказанное уверенным жестом.

– Вот! Я же говорил!

– Именно! – человек зачастил, подскакивая на лавке в такт:

– Они вообще там с ума сходят! Никаких взрослых! Постоянно девки раздетые! Все время драки! Сделал замечание – ответили матом! Никакого уважения к старшим! Не удивлюсь, если там вообще бордель! И наркотики! И вообще они марихуану курят!

– А откуда вам знаком вкус или запах той же марихуаны? – дружелюбно поинтересовался владелец книжечки. Жалобщик осекся:

– А… Не знаком. Но ведь наверняка же там есть! Скажете, нет?

– Скажу, – Лощеный благосклонно покивал, щурясь на садящееся за рекой солнце. – Кстати, вон там они находятся…

– Да-да, на окраине! Может, они еще и спиртом барыжат. Надо их обязательно проверить!

– У меня там дочь. И уже поэтому я отнесся к вашей жалобе крайне внимательно. Не хотелось, знаете ли, подыскивать врача для внезапного аборта. Или от героиновой интоксикации ребенка лечить. Мы этот клуб микрофонами оклеили, как обоями.

– И что же?

– Так вот, что меня удивило – наркотиков и беспорядочного секса там нет. Зато сразу несколько кружков довольно приличного уровня. К примеру, робототехники. А их колесные парусники за два года свели в ноль городских зацеперов.

– Это придурки, что катаются на сцепках электричек?

– Уже не катаются. Им парусники с воздушными ружьями теперь интереснее, чем обосраные шпалы. Понимаете? Вы совершенно правы, клуб необходимо закрыть.

– Не понял, извините? – жалобщик замер перед лавкой, скрестив на груди руки, точь-в-точь суслик на кургане.

– Что же вам не понятно? Дать ребенку хорошее домашнее образование лично у меня денег хватит. А плебеи обойдутся. На кой черт моим детям конкуренты? Вы очень правильно ставите вопрос, очень. Давайте-ка, пишите заявление, я в свою очередь, прослежу, чтобы его не замотали в инстанциях.

– А почему я?

– Но исходная жалоба ваша. Если я напишу, это уже использование служебного положения в личных целях, сами понимаете.

Жалобщик запыхтел, не находя слов, запрыгал, как в очереди к вокзальному туалету:

– Да вы… Да как вы смеете!

– Как вы смеете, так и я. Выдвинуты обвинения, достаточные, чтобы открыть уголовное преследование. А в таком случае неизбежно подымется вопрос о персональной ответственности. Кто именно заявляет о факте нарушения прав. Кто истец по делу. Документы при себе?

Человек заерзал так, что скрипнула скамья. Лощеный понимающе хмыкнул:

– Анонимок море, а в суд пускай сосед идет, почему я? Отлично! Лучше пусть ваши спиногрызы ширяются по школьным туалетам, чем учат программирование. Хороших мест на планете не так много, нам самим не хватает.

– А… Я пожалуюсь! Я напишу!

– В спортлото, я так полагаю? – Лощеный уже откровенно издевался. – И что вы напишете? Что мы внимательно проверили ваше обращение и решили закрыть “Факел”. Но ведь именно этого вы хотели, разве нет?

– Нет! – человечек махнул обеими руками, – я хотел…

– Вы хотели просто испортить людям жизнь, – улыбнулся Лощеный еще мерзее.

– Чтобы их потаскали в детскую комнату милиции, чтобы к ним домой вломилась ювеналка. Чтобы не посадили, так хоть говном обмазали. Пишите сразу в ООН, ваша жалоба дерьма не стоит.

Человек запыхтел, выкатил глаза, подергал собственный мятый жилет за лацканы, отряхнул колени, еще раз подивившись, насколько лучше вычищены туфли оппонента. Выпрямился, плюнул на гравийную дорожку – и молча заторопился из парка вон.

Лощеный выключил мерзкую ухмылку, погасил издевательский взгляд, зевнул и сел на соседнюю лавку, откуда часы различались получше. Когда стрелки на них почти состворились в положении “без четверти девять”, из галереи Дворца Пионеров, бывшего поместья графов Румянцевых, повалила толпа детишек. Петр Васильевич ухватил взглядом снежно-белые дочкины волосы. На всякий пожарный нашел глазами удаляющегося жалобщика – тот не проявлял желания вернуться, и скоро исчез в белой арке парадного входа.

– Девки раздетые не нравятся ему, надо же… Наверное, лет сто, как не давали… – Петр Васильевич развернулся к подбежавшей Снежане и выкинул работу из головы.

– Папа, здравствуй! Угадай, что сегодня случилось?

– И пробовать не стану.

– Приходил Мишка-второгодник. Предсказывал одноклассникам будущее.

Петр Васильевич хмыкнул:

– Сбылось?

Снежана пожала плечиками:

– Доживем до экзамена, увидим… Папа, ты же попрощаться зашел?

– Именно. Командировка на Орбиту, полгода. Завтра уеду до рассвета, ты еще спать будешь… Если Змея встречу, привет передавать или в лицо бить?

Снежана вздрогнула. Помолчала с минуту и попробовала свести к шутке:

– Бить не надо. Лучше притащи мне это чудище косматое для утех любовных.

Петр Васильевич вздрогнул. Дочка фыркнула:

– Ну, тогда сложным путем.

Огляделась и попросила заговорщицким тоном:

– А привези мне, батюшка, из-за моря цветочек аленький!

Тут уже Петр Васильевич оттаял достаточно, чтобы продолжить модную в сезоне шутку:

– У меня еще за траву-мураву взыскание не снято.