Запиханка из всего

Глава 10

“Не снято и не получится снять фильма, достоверно передающего необозримость космоса. Нету в мире существа, способного вытерпеть бесконечную черную пустоту и немигающие строгие звезды. Со дна воздушного моря мы видим звезды сквозь колыхание атмосферных течений, в космосе же воздуха, как ни странно, нет.”

Утвердив распознанную машиной строчку, Винни глотнул воды из верного дистиллятора. Перечитал абзац. Подумал, что шлифовать каждую фразу никакого космоса не хватит. Впрочем – лететь им еще и лететь!

Поэтому Винни привычно поднял глаза к потолку… К незнакомому потолку, в точном соответствии с классикой. Продиктовал следующее:

“Зато, помимо самого Пространства, в космосе имеется много вкусного. И самое заманчивое, как ни странно, даже не астероидный пояс. Разумеется, между Марсом и Юпитером летает прорва камней с металлами, с водяным льдом, с редкоземельными элементами – но там почти нет гравитации. То есть, почти нет крупных тел, обладающих собственным притяжением хотя бы в треть от земного. А если человек находится в невесомости достаточно долго, то хитрый организм его – разумеется, ради экономии – скоренько вымывает кальций из костей и атрофирует излишние мышцы.

Разумеется, можно запустить в Пояс такие вот астероиды-баллоны, как наша “четверка”, за имя для которой мы все еще голосуем.

Выбор имени движется туго: мы все одинаковые, мы синхронно мыслим и говорим в единый голос. Мы булькающий интернет, разлитый в формочки личных модулей, три на шесть, и застывший в них леденцами на палочке: очертания вычурные, но размеры не превышают рот потребителя целевой группы. Все наше различие в цвете подкрашивающего сиропа.

Здесь и сейчас внешнее давление на психику каждого из нас упало почти до нуля: работы чертова прорва, свободного времени на беседы нет совсем. Хотя, казалось бы: там необъятная Аризона, тут всего лишь цистерна. Но личного пространства здесь больше, а общественного мнения и вовсе нет. Задачи слишком уж конкретные, слишком важные, слишком вещественные, чтобы имело смысл о них трепаться. Треплешься – теряешь. Время, возможность, мелькнувший в конусе доступных траекторий богатый астероид – ведь наша колония уже несется на двадцати километрах в секунду, а надо бы на тридцати тысячах, в одну десятую световой.

И вот, в отсутствие внешнего давления, из личностей полезло все, что натолкала Земля-матушка. Каждый из нас теперь подобен вздувшейся консерве: ходит с отчетливым бульканьем и постоянно принюхивается.

А потому, сдается мне, имя “четверки” устаканится разве что на подлете к целевой системе. Именно же, через триста шестьдесят лет, которые нам суждено провести в цистерне О’Нейла; правда, уютной и огромной.

Конечно, вечно жить на внутренней поверхности даже и не шара, как у Стругацких, а вовсе уж цилиндра – занятие, как метко замечал Сэнмурв, для очень, очень мотивированного любителя. Тем не менее, места нам здесь пока что хватает. Атмосфера свежа. Вирус насморка – как и миллионы других – мы оставили за дверью, пускай скулит на морозе. Звуки в вакууме не передаются, так что нам плевать…”

Винни посмотрел на завершение фразы. Пожалуй, многоточие тут лишнее. Так лучше:

“Вакуум не передает звуки, так что нам плевать.

Об устройстве колонии я при случае расскажу подробней. Сейчас же ограничусь упоминанием, что снарядить каждый такой баллон Земле обошлось в сумму, сравнимую с госдолгом Соединенных Штатов.

Вернемся к освоению Солнечной системы и вообще Пространства. Если создавать плавучий дом невыгодно, приходится искать остров, скалу или хотя бы отмель под опоры нефтяной платформы. Сами планеты-гиганты, увы, в этом качестве не годятся. Если придерживаться морских образов, то Юпитер и Сатурн – громадные магнитные скалы, оторваться от которых не под силу даже кораблям с фотонной тягой; впрочем, ведь у нас и нет пока что подобных кораблей – ни антиматерии в достаточном количестве, ни идеального материала под зеркало.”

Полюбовавшись на абзац, Винни поставил после слов “с фотонной тягой” точку, а слово “Впрочем” уже программа переписала с большой буквы. Винни продолжил:

“Но у планет-гигантов имеются спутники. Например, у Юпитера их четыре настолько крупных, что еще Галилей заметил.

Однако наиболее заманчивы именно спутники Сатурна. Титан, к примеру, обладает собственной атмосферой, пусть и азотно-метановой, зато превосходит величиной Меркурий. Прочие спутники Сатурна поменьше. Среди них достаточно и камней размером с нашу “четверку”. Все они ценны не только минеральным составом, а именно небольшой величиной – уже достаточной, чтобы хитрый организм ощущал гравитацию и не пытался незаметно превратить человека в мармелад – но еще недостаточной, чтобы обесценить перелеты вокруг старика Сатурна.

Всем известно, что для выхода на орбиту Земли необходимо набрать скорость почти восемь километров за секунду. Для совершения любых иных маневров потребуется, опять же, изменить скорость. Неважно, тормозишь или разгоняешься – запас топлива и рабочего тела на борту должен обеспечить это самое изменение скорости. Нечем разогнаться – сидишь на Земле. Нечем тормозить – улетаешь мимо цели в Туманность Андромеды, и через два миллиарда лет про твой подержанный спиралодиск пишет восьмиглазый шестирукий Ефремов.”

Винни потер ладони: пожалуй, про Ефремова удачно завернул. Однако, надо бы вернуться к теме:

“Запас характеристической скорости, называемый “дельта-ви”, “dV” – важнейший параметр абсолютно любого маневра или перелета. Всякий космический аппарат имеет средства для изменения “dV”. Либо запасы топлива и рабочего тела – либо парус и энергию для управления им.

Но я не стану приводить здесь формулы. От рождения и до смерти землянина пугают, попрекают и подгоняют именно числом. Высоким весом. Низким доходом. Окружностью талии. Длиной члена. Возрастом – старым или детским, но всегда почему-то неподходящим. Группой крови. Котировками акций. Стоимостью дома. Ставкой рефинансирования. Превышением скорости.

Так что любая цифра для современного землянина – красная тряпка, повестка и некролог в одном флаконе. Космос же – цивилизация цифры, философия формулы, республика расчета.”

Винни прошелся по комнате. Чуть подумал. “Республика ракет”? А парусники, солнечные или магнитные? Нет, пусть остается “республика расчета”, тоже звучит.

Глотнул еще воды. Верный дистиллятор перенес путешествие из Аризонского лагеря под круглое небо “четверки” без потерь – в отличие от большинства контингента. На Орбиту поднялись лишь те из уголовников, кто, подобно самому Винни, вел себя не “по понятиям”, а еще по цивильным законам. Похоже, Проект все же не столько деньги отмывал, сколько работал…

Винни задумался.

Родители говорили: в первой четверти века большим проектам уже никто не верил. Провалился “Mars One” – собрал деньги, обанкротился. Накрылись биржей проекты добычи дейтерия и трития из лунного грунта. Всякая государственная инициатива понималась исключительно как повод распилить еще часть собранных налогов.

Как же в такой обстановке возник Проект? Кто переломил общественное мнение? Не то мнение, что формируют журнашлюхи-пресститутки – а то подспудное злое недоверие к любому официальному, общему, неочевидно-выгодному?

И кто напугал власти настолько, что те всерьез построили громадный флот колонизации: пятьдесят баллонов? Набрать полмиллиона желающих невелика задача: “Чего ее беречь, жизнь такую?” А вот причина, побудившая бульдогов бизнеса разжать челюсти, выпустить из мертвой хватки… Не миллиарды даже – Винни таким суммам названия не знал!

Неужели все-таки прочитали в Свитках Мертвого Моря про Второй Удар?

Или астероид Оумуамуа из межзвездного пространства оказался не мертвой болванкой, а таки разведзондом Туманного Флота?

Или блуждающие огни очередных чудаков-уфологов оказались вовсе не такими безобидными?

Или Большой Адронный Коллайдер все же отловил бозон Хиггса, “частицу Бога” – а Хиггс возьми да и приди за своим любимым бозоном?

Или расшифровали, наконец-то, полярные сияния – а это оказались платежки за съем жилплощади в размере Солнечной Системы?

Винни поежился. Без причины неимоверные деньжищи на колонизацию никто не выложит. Если скрывают, значит, в основе ужасающая причина, способная вызвать не обычную панику, а войну. И не договорную войну, где одна сторона постоянно грозит ядерной бомбой, но так и не применяет ее – а войну настоящую, где бомбами никто не грозит, но применяют их все.

Винни замер посреди комнаты. Странно: Колумб, Ермак, Магеллан, Кортес и Писарро шли за пряностями, ясаком, новыми землями. Вычесывали вшей, голодали, мерзли, давили кости собственных упавших товарищей – но шли к цели.

А он, колонист четвертой волны, вооруженный всей мощью земной науки, снабженный наилучшим инструментом, проживущий дольше всех перечисленных, даже вместе взятых – не видит, не может себе представить позитивного мотива.

Нет, в самом-то деле. Здравый смысл? Новые горизонты? Интерес?

Наконец, прибыль, знаменитые “триста процентов” Даунинга-младшего?

О чем вы! Только прямая угроза смерти, больше ничего не заставит элиту почесаться!

Винни потряс головой. С упавшим настроением текст продолжать не стоило. Взял шест, вышел под округлое небо баллона и проделал восемь полных упражнений. Отметил ногтем: возможно, шест надо укоротить на половину ладони. Если опять зарубится в землю, придется его подрезать.

Вернулся в дом. Продышался. Взвесился. Хоть какие-то положительные эмоции. Умылся.

Ладно, хватит уже хныкать!

Винни перечитал последний абзац и продолжил:

“Кому интересны формулы – интернет к его услугам. Я скажу просто: запаса “dV” в целых восемь километров за секунду хватит, чтобы взлететь с любого из спутников Сатурна, через день-два догнать на орбите Сатурна любой нужный спутник и плавно приземлиться на него. Случись подобный расклад с земной орбитой, ближнего небесного тела мог бы достичь уже Леонов – если не сразу Гагарин.

Именно низкая стоимость перелетов позволит относительно быстро заселить систему Сатурна. Что же до материальных ресурсов любого вида, так их немало уже в нерегулярных спутниках Сатурна – сегодня таковых известно полсотни, и постоянно замечаются новые. Кроме того, под рукой знаменитые кольца. Ну и до Облака Оорта с его неисчерпаемыми запасами водяного льда от Сатурна самую малость поближе, нежели от Земли.

Пока что люди твердо стоят на Марсе. Сторонники куполов победили там сторонников астероидного удара, и потому красная планета осваивается традиционными способами. В системе Марс-Фобос-Деймос передовая база горняков: поиск, отлов и направление к Земле подходящих астероидов Пояса. Орбита Марса и комплекс тамошних станций, зеркал, ферм – по традиции называется Берег. За Берегом летали считанные корабли, а уж попыток освоения систем Юпитера и Сатурна вовсе пока не предпринималось.

Единственный объект за Берегом – комплекс разгонных лазеров, тот самый, что усеял перед нами всю трассу микрозондами разведки, а теперь продолжает бросать вдогонку зонды связи. Проектировали и строили его индусы; несложно догадаться, что прозвали его по-своему Брамакиакгх – то бишь, “Глаз Брамы”. Питается сие чудо целыми небольшими астероидами, размерами чуть-чуть не превосходит Цереру; а оперирует настолько громадными энергиями, что его, от греха, вытолкали настолько далеко, насколько хватило “dV” у буксиров-факельщиков.

Наибольшее количество искусственных объектов, как несложно догадаться, вращается в системе Земля-Луна. Все потому, что изомерное топливо с огромных фотоэлектрических полей Луны – самый выгодный источник. Уран и торий выгорают бесповоротно, а изомерное топливо после использования можно вернуть на повторное заряжание. Плюс, как написал великий Хайнлайн еще при живом Сталине – у Луны выгодная позиция на краю гравитационного колодца богатейшей планеты.”

Парень глянул на часы: скоро пора ложиться. Солнце вот-вот упрется в хвостовой торец и ловушка поглотит шар низкопотенциальной плазмы, перекачает энергию по сверхпроводникам толщиной с электричку, проложенным за километровой скорлупой баллона, в дармовом холоде вакуума. Наутро, по расчету времени, большая часть энергии выстрелит огромной шаровой молнией из головного разрядника, по продольной оси цилиндра. И рукотворное светило поплывет над изогнутым зелено-голубым Земноморьем, чтобы ровно через двенадцать часов упереться в хвостовую ловушку и все повторить сначала… Расскажи кто пару лет назад, что работа Винни окажется именно такой – парень бы, не тратя слов, двинул Нострадамуса по голове алебардой. А теперь вот, на вахту завтра в полдень: Солнце загружать, в катапульту заряжать. Правда, загружать не чурочками, а катапульта не механическая. Но Евгений Лукин все же великий автор. Когда еще написал: “Катали мы ваше Солнце!” – и вышло с точностью до способа.

Винни продиктовал последнюю за сегодня фразу:

“Так что все пути к заманчивым сокровищам астероидного Пояса, к удобным в навигационном плане спутникам Сатурна, к жарким пескам Венеры, к изомерным фабрикам Луны, к орбитальным фермам с помидорами в человеческую голову; наконец, к нашим баллонам, которые назначены в дело вовсе уж небывалое – все дороги начинаются именно с подъема из колодца притяжения.

С Аризонского Орбитального Лифта.

“С Аризонского Орбитального Лифта обзор великолепный. Розово-золотистые пески, морщины каньонов – рубленые черты, резкий профиль индейской земли. Дальше к югу облака побережья. Капсула уже на сорока тысячах метров, небо уже черное, лишь у дуги горизонта синяя полоса, и поперек той полосы уже видны резкие белые штрихи: ежечасно стартуют ракеты. Легендарный мыс Канаверал, динозавр эпохи астронавтики – той, старой, когда в жестяных бочонках летели к Луне стальные люди.

– Прямо так и в жестяных, – слова экскурсовода Лежер комментирует ворчанием под нос. Но девушка не смущается:

– Именно. Лунный модуль серии “Апполон” для облегчения конструкции подвергался химической обработке. Толщина его стенок в некоторых местах уменьшена до считанных миллиметров. Аппарат слетал на Луну, выдержал все расчетные нагрузки, благополучно вернулся на Землю и сейчас находится в музее. Хотя вывести его из строя мог удар ногой…

Лежер смотрит на китаянку. Форма НАСА: голубой костюм и белая футболка с зелено-голубым рисунком земного шара. Гладко зачесаные смоляные волосы. Возраст не определишь, азиатки все такие: девочка-девочка-девочка… Хлоп! И сразу прабабушка.

– Если ногой ударить меня, – Лежер продолжает ворчать, но поворачивается так, чтобы его слышал один лишь начальник, – то из меня тугой струей брызнет стресс!

Де Бриак молча перелистывает информацию в планшете, так что штурмовик снова переносит внимание на китаянку, вопрошающую в пространство:

– … Что же такое “Орбитальный лифт”?

– Шприц, воткнутый людишками в тело вечности, – ворчит штурмовик. – Член, которым Земля кончает в пространство.

Китаянка не смущается – если даже и слышала – зато комиссар, наконец-то, убирает планшет:

– Альберт, да что с вами? Ссора с девчонкой?

– Нет женщины – нет проблемы, – Лежер меланхолично перекидывает начальнику свой планшет с очередным докладом об еще одной молодежной субкультуре. Де Бриак скользит глазами по строчкам, не усматривая отличий. Такое же общество собиралось лет семь назад, в архивах есть. По мере взросления активных участников рассыпалось. И теперь повторно найденные идеи со всем пылом юности провозглашают… Как их там… “Слуги дракона пустоты”. Может, подкинуть им архив той, старшей организации? Чтобы не изобретали велосипед в который уже раз.

– Комиссар, вы можете попросту объяснить, что такое орбитальный лифт? – Лежер кивает на экскурсовода:

– Девчонка симпатичная, но уж больно в дебри залезла. Я понимаю ее через два-три слова.

Комиссар поднимает взгляд к потолку капсулы: перфорированный титан, сине-зеленый рисунок иридием и бериллиевой бронзой. Орбитальный стиль: все из астероидного металла. Ни крошки пластика, ни грамма с поверхности. Впрочем, с поверхности сам рисунок: голубые океаны, знакомые очертания континентов.

– Ну, Лежер, я вам не фон Браун.

– Так и я не Гагарин. Мне сойдет.

– Что ж, представим себе Гагарина. Вот он летит над планетой на высоте четыреста километров. Сбрасывает веревочную лестницу и говорит… Кто там полетел следующим?

– Герман Титов, – подсказывает экскурсовод.

Комиссар хмыкает:

– Неважно, в общем. Вот, Гагарин и говорит: залезай, tovaristсh, и не забудь ushanka, здесь холодно. Эта вот лестница и есть, в самом грубом приближении, орбитальный лифт… Что случится с лестницей, Альберт?

– Первое, сгорит об атмосферу. Второе, перепилится микроастероидами и вообще мусором. Третье, порвется от собственного веса. Четвертое, по длинной лестнице вручную за приемлемый срок не влезешь. Нужен какой-то механизм, а это снова и энергия, и вес.

Де Бриак хмыкает:

– Вы забыли самое очевидное. Нижний конец лестницы зацепится за Le Kremlin, и Гагарин либо втащит к себе все les politbureaux, либо навернется к ним сам. Чтобы нижний конец лестницы не перепахал всю la tсzelina, что нужно сделать?

– Нужно, чтобы Гагарин всегда летел над одной и той же точкой планеты. Шеф, но это сегодня дети знают. Верхний конец лифта должен лететь по геостационарной орбите.

– Лежер, я начал объяснение с того, что Гагарин летит на высоте четыреста километров. А высота геостационара?

– Тридцать шесть тысяч… В девяносто раз больше! Почти в сто!

– И это лишь до терминала, но ведь еще и противовес необходим. Вот из-за чего нужен очень длинный трос огромной массы. Соответственно, в длинном тросе громадное растягивающее усилие. Лучшие сегодняшние материалы выдерживают шестьдесят гигапаскалей, а необходимо сто двадцать. Плюс все озвученные вами проблемы: микрометеориты и вообще орбитальный мусор; огромная длина пути. Если поставить на попа “шинкансен” или подземное вакуумное метро, которое “тысяча-в-час” – даже тогда путь займет более двух суток… Прибавьте к этому резонанс.

– То есть?

– По гитарной струне длиной тридцать шесть тысяч ка-эм на скорости около тысячи этих самых ка-эм бегут пятитонные слоники мелкими группами по сто-полтораста хоботов. Что происходит со струной?

– Блюз.

– Почему не джаз?

– Блюз – когда хорошему человеку плохо. А вы же не считаете нас, пассажиров лифта, – Лежер обводит соседей широким жестом, – плохими людьми?

Делая жест, Лежер оглядывается. Кабина – скорее, вагон сверхскоростного поезда, этого самого шинкансена – не выглядит миражом. Все такое стильное, внушительное, ковано-шлифованное, четкое, выверенное.

– Черт возьми, Холмс, но как?

Комиссар ухмыляется:

– Вы мне льстите, но мне это нравится. Итак, первое. Верхний конец лифта делаем управляемым. Не геостационарным, а геосинхронным. Он все так же летит над одной точкой планеты, только уже за деньги, а не бесплатно, как по геостационару.

– Нет, подождите! – седой мужчина в полосатом костюме откладывает большие очки виртуальной реальности:

– Вот у нас вращается Земля. Над какой-то точкой вращается спутник. Его линейная скорость обязана совпадать со скоростью нужной точки на поверхности, так?

– Разумеется.

– Чем ближе спутник к Земле, тем он медленнее должен лететь, чтобы не обогнать указанную точку, согласны?

– Согласен.

– Если спутник удалить от Земли, его скорость нужно увеличить, чтобы он от указанной точки не отставал. Возражаете?

– Никоим образом.

– Но если спутник превысит орбитальную скорость, он улетит в пространство, а если спутник потеряет орбитальную скорость, он упадет. Верно?

– Безусловно, – де Бриак улыбается.

– Отсюда вывод: есть лишь одна равновесная высота, на которой орбитальная скорость спутника совпадает со скоростью точки на поверхности Земли. Именно эта высота орбиты и есть геостационар, тридцать шесть тысяч километров. Так?

– Разумеется.

– Но тогда каким же образом обеспечить положение спутника над указанной точкой на любой иной высоте, неважно, выше или ниже геостационара?

Комиссар улыбается опять:

– Месье, допустим, что наш спутник находится ниже геостационара. Чтобы не обогнать нужную точку, он должен снизить скорость.

– Я же именно это и говорю. Он затормозится и упадет.

– Упадет из-за чего? Что его притянет?

Седой возмущенно вскидывает руки:

– Ну земное притяжение, разве вы не знаете? Это же азбука! Полет по орбите – это как бы непрерывное падение на Землю. Просто из-за большой скорости аппарата Земля постоянно убегает из-под него. Уменьшим скорость – Земля из-под ног убежать не успеет.

– А если мы компенсируем воздействие земного притяжения такой же по величине постоянной силой?

– Но это же сколько нужно топлива и рабочего тела, чтобы держать постоянную тягу! Для терминала, для троса…

Седой лезет чесать затылок и вдруг понимает:

– Солнечный парус! На околоземной орбите света еще хватает, и он бесплатный. Но площадь паруса нужна огромная – где же он? Почему мы его не видим?

Де Бриак разводит руки:

– Потому что парус не физический. Магнитное поле.

– Но это фантастически сложно в управлении!

– Для чего-то же нужны суперкомпьютеры, не все же на них алгоритмы биржевой игры проверять.

Седой возвращается в кресло:

– Рассказали бы мне – нипочем бы не поверил. Но факт!

Вздыхает и снова ныряет в свои виртуальные очки.

Француз некоторое время молчит, потом уступает вопросительному взгляду напарника и продолжает:

– А если не упираться в геостационарную орбиту, то достаточно вынести терминал на “орбиту вечности”, где атмосфера уже никак не влияет на спутники. Это полторы-две тысячи километров, для большинства задач достаточно. До геостационара, если уж необходимо, добираться орбитальными буксирами.

Лежер кивает:

– Понятно. И лифт не торчит поперек всех орбитальных трасс, можно над верхним терминалом летать без опасений. И сам шнурок раз в двадцать короче, и весит меньше в пропорции. Конечно, если так, то…

– То что?

– То лифт уже не фантастика, реальная машина. Хоть и зверски дорогая, но хотя бы в теории возможная.

Де Бриак хмыкает и продолжает:

– Второе. Атмосфера. Нижний конец лестницы. Ветра, струйные течения со скоростью до трехсот ка-эм-час. Молнии. Самолеты шахидов, наконец. Чрезвычайно трудно найти конструкцию, материал или решение, способное не только противостоять всем перечисленным угрозам, но и приносить сколько-нибудь заметную прибыль. Особенно на фоне развития многоразовых ракет, или челноков, стартующих с мега-самолетов. Или все тех же вылизанных и неубиваемых русских “Союзов” и “Протонов”, которые даже при аварии все-таки спасают полезную нагрузку.

Де Бриак подмигивает сразу всем:

– Значит, надо вовсе отказаться от жесткой конструкции. Как в парусе-невидимке, заменить вещество полем. Электрическим или магнитным. И пусть груз лифта взлетает, как пылинка между обкладками конденсатора. Нижний конец лестницы получается раструбом пылесоса. Воздушный поток невозможно ни случайно разрушить мусором, ни намеренно протаранить самолетом.

Китаянка-экскурсовод несколько раз хлопает в ладоши:

– Браво, сэр. Отлично! Горловину этого, как вы определили, пылесоса, мы пройдем на высоте сто километров. Я записала ваш рассказ. Мы могли бы обсудить условия его трансляции.

Де Бриак приподнимает клапан серо-синего форменного комбинезона; под клапаном значок орбитальной безопасности:

– Своим бесплатно.

Китаянка закрывается улыбкой – точно шпажист клинком. Лежер снова пытается угадать возраст женщины. Пожалуй, теперь придется искать подружек на орбите. Земные, как выясняется, длительного расставания не терпят…

– Сэр, прошу вас, объясните, – круглый дяденька тянет планшет:

– Если мы взлетаем в электрическом поле, то мы – заряженная пылинка, верно?

– Да.

– Но как же вся наша электроника? Планшеты, браслеты, ноутбуки?

– Мы внутри клетки Фарадея, – отвечает Лежер. – Это даже я сообразил.

– Нет, – внушительная пожилая дама откладывает стопку бумаг, нервно теребит лацканы отлично сидящего делового костюма. – Я никак не могу представить, что такое возможно. Как вообще подобное может происходить.

Дяденька хмыкает:

– Мэм, легко. Помнится, в годы молодые я с друзьями заночевал на заброшенном производстве. Мы нашли кирпичную трубу – нам она показалась громадной, целых пятьдесят метров, только подумайте!

На табло как раз отметка “шестьдесят четыре километра”. Все смеются, и дяденька, с отчетливой ностальгией в голосе, продолжает:

– Я уже и не вспомню, чего ради мы развели костер именно в трубе. Скорее всего, потому что труба – значит, хорошая тяга. Что ж, тяга оказалась выше любых ожиданий. – Драматическая пауза и нарочито спокойный, абсолютно без надрыва, голос:

– Как только наш костер достаточно разгорелся, чертовы дрова улетели вверх по трубе. А потом осыпались дождем березовых поленьев. Я пару месяцев ходил с весьма мужественным шрамом на брови, точно спартанский царь в старом кино.

Несколько мгновений на осознание шутки. Общий смех.

– Так просто? – женщина все же сомневается. – Наверняка имеется секрет!

Китаянка снова улыбается все той же защитной улыбкой:

– Конечно, имеется. Воздух лифта насыщен смесью нанороботов. Практически, вокруг нас не атмосфера из привычной кислородно-азотной смеси. А взвесь микрочастиц, этакий коллоид, как магнитно-масляный уплотнитель на гребном валу корабля. Что и позволяет управлять нашим стационарным торнадо. Уж позвольте мне в подробности не вдаваться.

– Подробности здесь потянули на три Нобеля, – хмыкает комиссар. Экскурсовод соглашается:

– А уж “ноу-хау” и вовсе никто считать не пробовал. Так что дальше я скажу просто. Ровно через десять минут мы пройдем горловину терминала. Наша капсула попадет в разгонную шахту, наберет скорость около тысячи километров-час, и через шесть минут мы уже на низкой опорной орбите, LBO, а еще через двенадцать на высоте полета Гагарина.

Дяденька помогает импозантной соседке уложить бумаги. Закончив, устраивается в кресле и произносит вполголоса, слышит его только Лежер:

– В детстве я мультфильм смотрел: “Ночь на галактической железной дороге.” И никогда даже и помыслить не мог, что настанет обычный день, когда я поеду в обычную командировку с ревизией бухгалтерии филиала. Поездом, как всегда. Только на орбиту…

На орбите просторно, гулко и пусто. Если бы еще звуки передавались, какое бы гуляло эхо!

Но нет газовой среды. От молекулы до молекулы дальше, чем от аванса до зарплаты. А потому вся связь только направленными пучками, радиолазерами. Широковещательный луч не долетит, рассеется, утеряет мощность и канет в вечность незаметно, как нищий художник. Это по меркам Земли луч широковещательный, а ведь между земной поверхностью и первым же геостационарным спутником, одаривающим землян котиками через интернет, земной шар вмещается ровно три раза. Попробуй докричись!

Так зачем же лететь на световые года? Прямо рядом вполне поместятся десятки, сотни орбитальных поселений – цилиндры О’Нейла, тороидальные станции фон Брауна, лунные города по проекту Владимира Бармина – и между ними еще останутся десятки тысяч километров чистейшего самородного вакуума.

На орбите просторно, гулко и пусто. Только солнечный ветер беззвучно танцует в парусах, да порой нейтрино-другое прошмыгнет по своим нейтринным (не путать с нейтронными!) делам.

Человек любую среду очеловечивает. Лес населяет лешими, воду, соответственно, водяными. Даже в океанских глубинах Ктулху завел. Не природа – человек не терпит пустоты. В космосе человек совсем недавно, и очеловечить здешних пока еще не сумел. Пока что самая загадочная и мистическая тварь на орбите – хомо сапиенс сапиенс и есть. Два раза “сапиенс” не ошибка, потому как жил некогда хомо сапиенс неандерталис, от него в наследство и осталось.

Остальное съели.

Штатная связь прослушивается в обязательном порядке; жители Орбиты, в целом, такой подход одобряли. Надо же разматывать каждую аварию до самого источника. По-другому тут не выжить, не Земля.

И потому для переговоров Змей настроил тщательно запрятанный контрабандный планшет. Распознание голоса, кодировка, озвучка принятого сигнала – настройка самопального комплекса связи отработана тренировками. На выход планшета Змей подключил аварийный лазер общего назначения, повернул в указанную точку. И теперь его передачу мог видеть исключительно адресат. Змей не собирался никому давать ниточек-подсказок: он говорил с тем самым Сергеем, что так недолго погостил на клубе “Факел” в жаркое лето… Кстати, а когда точно?

“Мы словно корабли у Ефремова, после ста лет полета. Встретились у Ока Змеи”.

“Точно. Сперва надо синхронизировать часы, от общего к частному. Который у нас год?”

“С момента встречи?”

“Да.”

“На клуб я три года назад вышел. В том же году меня и вернули в Палицыно.”

“Вот же. Три года прошло. Три курса я в Стокгольмском отучился. Не то, что я прямо так ничего не вспоминаю. Столько всего. Сам в шоке. Но, чтобы вспомнить, надо напрячься.”

“Чисто космос: полет и долгий, и приключения в нем, но все же запоминается не путь к звезде, а точка старта – и финиш.”

“К звезде сейчас Винни летит. Помнишь его?”

“Пухлого? Помню.”

“Он буквально в тот понедельник, что тебя забирали, Лиса убил”.

“Кто кого убил?”

“Еще раз. Винни Лиса зарезал. Лис предложил какой-то наркотой вмазаться, а Винни доносить не пошел, сам приговор вынес и сам же выполнил”.

“А я еще считал, что ролевики мягче реконструкторов.”

“Ярлычки, абстракция. Смотри на людей. Короче, забрали его в Проект и отправили Глизе осваивать. Четвертая волна, четвертый баллон.”

“Мы им лед возили на летной практике. Они все название выбрать не могли, так и стартовали безымянными.”

“А я мимо пролетал с контрольным грузом. Помню, двое суток выруливал, чтобы встать на безопасную дистанцию. Год назад.”

“Именно. А клуб что?”

“Клуб разбежался, осталось пятеро. В городе из-за эпидемии погром случился, цыганскую слободу пожгли. Эмигрантский лагерь вовсе снесли под основание. Сказали, типа, чурки заразу принесли – но били равномерно всех. Потом суды. А я как раз пытался к вступительным готовиться. Осень закрутилась – ни в сказке сказать, ни в рапорте описать! Второй раз мне такого не повторить, сдохну.”

“Так что, клуб совсем исчез?”

“Нет, новых людей набралось много. Только позже. И все совсем другие, чем раньше.”

“А потом?”

“На следующее лето я поступил в Стокгольм.”

“Лапки?”

“От гардемарина слышу!”

“Муа-ха-ха! Змей, приделай смайлики в код. Подожди! Это что же, тебе сейчас почти двадцать?”

“И что?”

“Мы ровесники, получается”.

“Офигеть! Я думал, ты младше года на два. Ты и задохликом смотрелся, и по поведению дитенком, уж не обижайся.”

“Чисто интернатовское задротство, умом Эйнштейны, психикой детишки.”

“Ты, кстати, как вернулся, не били?”

“Да нет, я теперь легенда. Просто я понял, что терять уже нечего, один хрен карцер за побег, ну и написал в объяснительной вот что:

Я, курсант Николаев, находясь на спортплощадке, занимался самоподготовкой. Но принял недостаточные меры страховки при выполнении "больших оборотов" на перекладине. По этой причине я перелетел забор училища, упал и потерял сознание. Очнулся оттого, что неизвестные лица пытались привести меня в чувство при помощи вливания коньяка в рот. Вот почему гарнизонный патруль обнаружил меня за территорией училища с синяками на лице, запахом алкоголя и без документов. Мне никто не поверил, что я курсант. Меня направили в детский приемник погранслужбы (не любят их наши, так мы все, что можно и что нельзя, на пограничников грузим) южной границы. Сбежав из детприемника, я возвращался в училище на попутных машинах, где меня и обнаружила поисковая группа училища. Змей, эту объяснительную я столько раз пересказывал, что наизусть выучил. Скажи лучше, что у тебя потом?”

“Как я поступил, осенью вернулся зонд. И с большим-большим пафосом зарядили первый эшелон, пять баллонов. Тоже Глизе, но не к той, что Винни.”

“Кстати, Валькирию помнишь?”

“Помню.”

“Как ее звали? Аннушкой или все-таки Валентиной?”

“По паспорту Анна. Валентиной – это я неудачно пошутил. Назвал Валенком, сократили до Вальки. Кто не слышал предысторию, так и думал, что полное имя Валентина. Сергей, а с какой целью интересуешься? Девушку завел?”

“Ты смайлики-то приделай уже. Неудобно без привычных кнопок.”

“Вот. Секретное дедовское кун-фу. Смайлики прямо в тексте. Улыбка:-)”

“Не понял?”

“Голову наклони влево.”

“А! Двоеточие – глаза, скобка – рот, прочерк – нос. Понятно! На тебе грустный:-(“

“Так-то. Великие древние. А высадку на Марс не вы обеспечивали? Нам циркуляр проходил, что гардемарины там отметились.”

“Дембеля на пилотировании, мы на механизмах. Я там на ядерщика сдавал.”

“А я на изомерщика тогда спецкурс проходил, фотоэлектрические поля на Луне, высокотехнологическая метла для ухода за панелями.”

“Прибор очистки ручной ненастраиваемый однооператорный?”

“У нас говорили: недоделанный однодебильный.”

“Лапки:-)”

“От недоспейсмарина слышу:-)”

“Ну хорошо, высадка на Марс уже два… Считай, полтора года назад.”

“И тогда же начались теракты по всей Земле.”

“Последний, кстати, весной. У самого подножия Лифта.”

“Пидоры.”

“В сети пишут, что негры.”

“У нас равноправие и толерантность. Негру не запрещено быть пидором.”

“Кстати про толерантность. У вас там, в Стокгольме, действительно секс только с письменным разрешением?”

“Ты не поверишь.”

“Что, правда?”

“Слушай, рассказываю с начала и подробно. На первом курсе меня дрессировал немец. Я только сейчас понял, какой он умный дядька. На всех занятиях грузил беспощадно, у меня в памяти дыры величиной с неделю: тесты, практика, теория, ночная тренировка, пустотный выход, аварийная тренировка, практика, тесты, пожарная тренировка… Опа, уже суббота! Сергей, а я понял, почему три года из памяти выпало.”

“Ну, не тяни кота за яйца.”

“Смотри. Мы с тобой встретились в то последнее лето, что я провел на Земле. Потом в июне на Орбиту, и вот уже скоро три года, как я здесь почти безвылазно. А тут раз! Тебя встретил. Ассоциация на последнюю встречу, а три года после нее, как бы, неважны.”

“Так ты вообще, что ли, на Землю не спускался? А как же тогда…”

“Ты слушай, я же рассказываю. Как раз увольнительные инструктор подписывал безотказно. У него правило: матрос должен пить, ругаться, драться и е*аться, иначе это не матрос, а так, персонал. Типа официанта. Я сказал, что пить меня учили настоящие русские в настоящем лагере, в настоящей Сибири – инструктор поворчал и отстал. Перематерить его я и не пытался, только записывал. Это же немецкая идиома: “ругается, как матрос”. На занятиях по самообороне кое-как справлялся, фехтовальный опыт все же. На фоне остальных еще и неплохо сдавал контрольные. А вот с последним тезисом…”

“Эй, чего там, обрыв связи?”

“Новости проверяю. Отвлекся. Короче, с последним тезисом все сложно. И вот инструктор говорит: сходи на Землю, выпусти пар, а то лопнешь нахрен. Только смотри, там орднунг, не абы что. И объясняет это вот самое: когда снял девушку, и она уже все, согласная – заявление в браслет с обязательным видео. Я, натурально, офигел. Спрашиваю: что же так-то? Немец говорит: у меня тут в полиции друг, он может рассказать. Рассказывать?”

“Издеваешься? Конечно!”

“Подожди, опять новости… Но время есть еще. Рассказываю. Зашли мы к тому полицейскому. Нормальный викинг, морда красная, точно как наш Степаныч. Но культурный. И он показывает сводку по преступлениям на районе. А там имена: Юсуф, Ахмад, Салих, Магомет, Юсуф, Закир, Ахмад, Ахмад, Ахмад… Опа, Карлос! Что сделал Карлос? Это местный бомж, украл сырок с прилавка, чисто пожрать. Пятнадцать суток на мусоропереработке. Остальные – либо вооруженный грабеж, либо покушение на, либо просто изнасилование. Вот, Рагнар-полицай и говорит человеческим голосом: начинаешь такого Ахмада привлекать за изнасилование, а у него стотыщпиццот свидетелей, что девушка сама хотела, просто вдруг чего-то психанула и самоубилась в процессе. Вай, моральная травма! Поскольку девушка на тот момент либо в коме, либо уже в крематории, формально против толпы свидетелей предъявить что-то сложно. Тем более, когда присяжные наполовину из них же, район-то мигрантский. И тогда ландстаг – ну, парламент ихний – принял закон. Любой секс без видеосогласия или без подписанной бумаги считается изнасилованием. Все, свидетели побоку, приводи хоть весь город. И Ахмад едет на пятнадцать лет в благоустроенную скандинавскую тюрьму.”

“А девушка все равно или в коме, или в крематории?”

“Точно.”

“Вот бл*.”

“В жопу сволочей. И вообще, мы отвлеклись. Давай все-таки сверку часов докончим.”

“Итак, три года назад – я на клубе. Два года – ты на орбите, стартовала первая волна. Полтора года – высадка на Марсе, отлет второй волны. Год назад стартовали третья и четвертая волны, тогда же теракт под Лифтом. Пятая волна пока в системе, вокруг Солнца крутится, ждет. Змей, с этой планетой точно какое-то говно. Если раньше я думал: во дебилы, забурились в консервные банки, согласны лететь стопиццот лет хрен знает куда – то сегодня мне уже думается, что я их где-то понимаю. И даже сегодняшний ультиматум не кажется мне шуткой. Змей, ты вообще ультиматум слышал? На всех каналах сто четыре минуты назад прошел.”

“Слышал – не то слово. Я его сейчас выполняю.”

“Это как?”

“Там сказано: не выполните требования, нанесем удар с орбиты. Вот, у меня на подвеске железно-никелевый камень. Сними габариты своим дальномером, плотность в справочнике возьми, посчитаешь в уме, ты же киборг. Убедишься, что лазеры “Невода” его расплавить не успеют.”

“Змей, а ты не брешешь?”

“А что я этим обманом выиграю в твоих глазах? Репутацию мудака?”

“Я недолго с тобой знакомился, но мудаком ты не кажешься.”

“За три года я мог и поменяться.”

“Мог. Но я детдомовский, ты забыл? Если бы я не умел понимать людей, меня бы там опустили давно.”

“В Палицыно, в гардемаринской школе?”

“Змей, меня в ту школу не с неба десантировали. А из вполне обычного детдома. Я результат генного моделирования, отказник, высер науки, ГМО ходячее. Это еще ласковые названия. Так что поневоле научился зэковским прихваткам.”

“И ты мне веришь? У вас же там это: не верь, не бойся, не проси. Нет?”

“А ты мне специально байку про нотариально заверенный секс втер, чтобы настроение создать?”

“Вот не поверишь, просто к слову пришлось.”

“Вот не поверишь, просто верю. Значит, и все остальное не шутка.”

– Совсем не шутка, месье шеф-комиссар, – папаша Франсуа нервно дергал знаменитые пышные усы. – На сегодня уже четыре буксира выявлено, и есть подозрения на такое же число дополнительных.

– Требования?

– Запрет ислама как религии. Либо хрислам под эгидой Рима, либо что угодно иное. Но на Каабу нацелены из четырех буксиров два.

– Третий и четвертый, я так понимаю, на Йеллоустоун?

– Вы удивитесь, но конус вероятных траекторий четвертого накрывает Италию, а Рим на главной оси.

– Трогательная дружба между организаторами и исполнителями. Не новость.

– Но и это еще не все. Возврат к золотому стандарту. Общая валюта.

– Де-факто это доллар.

– Они требуют обеспечения валюты не госдолгом США и не авианосцами, а материальными активами.

– Не фунтом алюминия, случаем?

– Нет. Золото их устроит.

– Какое великодушие! Но кто это? Как они называются? Ссылаются на Ленина, Мао, Маркса или Гитлера?

– Комитет спасения цивилизации. А еще они затребовали головы людей по списку.

– Кого?

– Все – финансисты. Вкупе с запретом на нетоварные сделки.

– Луддиты. Шаг в прошлое…

Лежер вполголоса заметил:

– Шеф, мы с вами об этом же говорили. Помните, с год назад, в нашем дата-центре, на обзорной галерее? И меры вы предлагали такие же: откатить ситуацию к худо-бедно понятному всей планете капитализму. А под запретом ислама сегодня подпишется ровно половина Земли. Потому что второй половине мулла не разрешит. Но почему они не попытались это провернуть сначала в какой-то стране где-нибудь на задворках планеты?

– Да потому, что соседи бы их раздавили, – комиссар лихорадочно перелистывал данные в планшете. – Товарное обеспечение сделок, ишь чего захотели! Этак и фьючерсами не поторгуешь. Биржа мигом бы их прихлопнула. Нет, в этом отношении они все делают правильно. Настолько крупные изменения либо удаются в планетарном объеме – либо не удаются вовсе. Но благими намерениями вымощена дорога в ад…

– Соглашусь, месье шеф-комиссар.

– Господин аббат… – комиссар помедлил, но все же решился:

– Звоните родственникам на Земле. Предупредите их.

– Но паника!

– Уже. Вот сводки. Так что голову в песок засовывать поздно. Немедленно выпустить пресс-релиз, обозначить безопасные зоны. Военное положение наверняка уже введено даже в джунглях Амазонки, но если где-то еще нет…

– Ясно.

– Марианну красиво полураздеть и пусть читает сообщение на камеру с наилучшим качеством, какое доступно на Орбите.

– Но феминистки нам за сексуальную объективацию…

– Любую сволочь, кто помешает спецоперации, толерантно и равноправно, не делая различий по возрасту и полу, паковать за пособничество и ставить на форсированный допрос. Зачем-то же у нас есть полномочия класса “ноль”. А если попадется настоящая рыба, выгоним идиотов, освободим камеры и специалистов.

– Рассвятое имя, везде ультиматум! – Штурмовик покривил губы, щелкая пультом. – Еще и эти пидоры лезут в боги! Для того ли у человечества выход на Орбиту? И вот этот самый лифт, на верхушке которого мы сидим?

– Ядерная энергия тоже не для бомб изначально предполагалась.

– Предполагалось, что наши действия приведут к определенному результату. Результат не достигнут. Смысл менять коней на переправе?

– Не беспокойтесь, – узколицый брюнет поднял руки успокаивающим жестом:

– Ваша работа выше любых похвал. Вы получите все обещанное, и непременно премию. Начальник весьма доволен. Теперь на Орбите наш человек, и с указанием ему целей мы справимся.

Петр Васильевич посмотрел на брюнета снизу вверх. Разглядел в полумраке резкие крылья носа, жесткие губы. Молча, неохотно стащил гарнитуру. Выбрался из кресла, отошел к длинному столику вдоль дальней стены. У столика в полумраке аппаратной стоял напарник брюнета. По контрасту, круглолицый, обветренные красные щеки, правый висок подстрижен самую чуточку выше левого – только профессионал обратит внимание на подобную мелочь; но Петр Васильевич являлся именно что профессионалом, ситуацию понял. И все же попытался возразить:

– Коллеги, это вам не стройка, где сделавшая работу бригада выкидывается на мороз перед самой сдачей объекта, чтобы все почести, награды и красивая строчка в послужном списке достались нужным людям. Исполнитель заточен под единственную цель, и эмоциональное напряжение определенного рода. Мы вели его пять лет. Он как выпущенный снаряд: не ракета, подруливать не сможет.

В красноватый сумрак аппаратной пролился голубой свет коридора. Мощный поток воздуха – по контрасту, показавшийся всем ледяным – вытеснил запах горячих обмоток, пыли, нагретой пластмассы. На фоне потной атмосферы радиорубки Петру Васильевичу несколько мгновений казалось: очищенный воздух имеет собственный отдельный запах.

Запах ничего.

Вошедший оправил на себе тот самый голубой костюм с искрой – по сути, легкий бронежилет из мета-ткани – поздоровался кивком. Закрыл восьмиугольный люк и затянул кремальеру. Яркий офисно-белый свет остался снаружи, там же остались прохлада и запах пустоты.

– В отличие от горе-подрядчиков, мы с вами честно рассчитываемся, – мягко попенял вошедший. – Как в части наград-почестей, так и в части строчки послужного списка. Кстати, – вошедший облокотился на узкий длинный столик вдоль стены, – как вам удалось настолько мощное и долгоживущее внушение? Никакой шантаж не позволяет контролировать настолько свободно действующего исполнителя.

Петр Васильевич вздохнул:

– Шантаж, гипноз, медикаментоз… Колхоз! Не нужно ему ничего внушать. Совсем! Достаточно любое событие подавать с желаемой стороны. Например, что Высоцкий не только поэт века, но и запутавшийся в трех бабах наркоман – а ведь правда же, разве нет? Или что тимуровцы у Гайдара всего лишь бесплатная прислуга для семей красных командиров…

– Нет, подожди, – хмыкнул и громко поскреб лицо круглоголовый. – Этак ты любую помощь, любое товарищество сведешь к торгашеству. Любовь к похоти, дружбу к попыткам втереться и выслужиться, гордость к понтам, честь к глупости, верность к идиотизму, вежливость к лоховатости…

Петр Васильевич неприятно улыбнулся:

– Мы что, готовим Деда Мороза на утренник?

Круглоголовый, узколицый и синий костюм переглянулись, заметно покривив губы. Петр Васильевич понимающе хмыкнул, но договорил:

– И при том постоянно упоминать, что решать ему. Что мы только советуем. А выбор за ним, и выбор это абсолютно свободный. И там уже дело времени: если человека тысячу раз назвать свиньей – захрюкает. Рано или поздно ведомый сам, лично, сформирует необходимое представление о мире. Поскольку это его родное, выстраданное, созревшее убеждение, постольку он и пойдет на любые выгодные для нас действия, в полной уверенности, что поступает исключительно по зову собственной души и совести.

– Кстати, о совести, – синий костюм в красных огоньках работающей аппаратуры отбрасывал искры тоже багровые. – Верно ли мне помнится, что исполнитель оказался… Небезразличен кое-кому из вашей семьи?

– С глаз долой – из сердца вон. Первая любовь практически всегда пристрелочная. Наигрались – разошлись.

– А честно?

– А честно, если бы он выбрал Снежану, я бы нашел, кого зарядить на замену. Но его выбор – карьера.

– Завидуете, а?

– Немного. Кто-то мечтал стать Гагариным или Королевым – а кто-то Берией или Серовым.

– Честный ответ. Я тоже не стану вилять. Вы прекрасно справились, но мой первый не поймет, если главный приказ отдаст не он. В утешение могу сказать: не беспокойтесь, ваши заслуги никоим образом не забыты. Вот платежи.

Петр Васильевич глянул в поданный роскошный планшет, кивнул. Взъерошил пальцами волосы, помассировал уши, все последние сутки обжатые тарелочками мощной гарнитуры: тут не признавали никаких вшитых- новомодных- беспроводных- миниатюрных. Экранированный кабель, заземлено все, что можно, а что нельзя – обесточено и потом все равно заземлено. Стены зудят от наведенной вибрации, прислонять к ним ухо бесполезно – даже супер-чуткое электронное. Приспичит кому подслушать, милости просим в старую недобрую классику: суйте шнурок, втыкайте жучок.

– Что ж, – насколько мужчины разобрали в свете шкал, Петр Васильевич подмигнул:

– Мавр сделал свое дело… Ave, Caesar…

Вслед за тем Сахалинцев открыл кремальеру, отодвинул восьмиугольный люк и вышел в светлый-светлый коридор обычнейшего учреждения; если бы не многочисленные служебные пиктограммы, и не скажешь, что тот самый Гагарин когда-то пролетал в три раза ниже.

Люк закрылся; в душной багровой преисподней, наполненной шмелиным гудением звукоискажающей машинки, остались трое. Узколицый, взглядом испросив разрешения, нацепил тяжелую старомодную гарнитуру. Круглоголовый, затянув кремальеру люка, подтащил начальнику раскладной стульчик. Синий костюм поблагодарил его жестом и сел, устало привалившись к рифленой стеновой панели.

Круглоголовый остался стоять:

– Это и есть старая школа, о которой так долго говорили большевики?

– Если ты про Апостола, то именно что да. Я вот не знаю, вытирает он жопу собственноручно, или у него и для этой цели кто-то завербован.

Круглоголовый с отчетливым хрустом извлек салфетку, обтер потное лицо, салфетку скомкал и втолкнул в утилизатор. Буркнул:

– Пацана готовили пять лет. И не одного, только в первой волне четыре буксира. Мне знать не положено, только нетрудно догадаться: есть резерв, и на подстраховке кто-то, и на обеспечении, на контроле, и так далее, и тому подобное.

– И что?

– И так вот просто в топку?

– Когда автопилоты выкидывают на улицы сразу десять миллионов дальнобойщиков – это лучше? Или “черная пятница”, когда из-за биржевых махинаций мутных фондов лишаются работы сразу четыре страны? Ты плакал?

Круглоголовый посмотрел на начальника с отчетливым непониманием. Синий костюм только рукой махнул:

– Ясно, короче. Ты как думал? Пальчиком в сенсор ткнуть, и тебе система ласковым девичьим голоском: “Иисус Христос изменит вашу жизнь. Сохранить? Переименовать? Выйти без сохранения?”

– Кстати, насчет выйти. Сахалинцев так и уйдет с платежкой на несколько миллионов долларов, юаней, боливаров, или чего там еще финансисты ему надиверсифицировали?

Синий костюм безразлично зевнул:

– А что такое миллионы на фоне завтрашнего?

От консоли подал голос узколицый:

– Связь установлена… Если клиент откажется принимать команды, что делать?

– То есть как: откажется? – синий костюм зевнул и потянулся, обдав комнатушку очередным фейерверком багровых искр. – Он что, настолько дурак, чтобы нанести реальный удар? Дурак бы не сдал экзамены, не продержался бы в училище три курса. Наверняка он представляет себе последствия.

“Последствия? Очень хорошо представляю, Серый. Это как разводом угрожать, в хорошей семье не делается, и к добру никогда не ведет. Либо разводись, либо не угрожай. А самое обидное, что если не выполнить угрозу, в самом деле не изменится ничего. Ну, меня грохнут, разве что. Исполнителя такого дела никто в живых не оставит. Уж если моего куратора убрали.”

“Почему ты решил, что убрали?”

“Вел меня с начала операции, а потом исчез. На связь не выходит. И буквально тут же приказ: удар отменить. Якобы, требования приняты, римская церковь гарантирует исполнение. Я спрашиваю: где Сахалинцев? Мне: теперь ваш куратор Мануэль Сунъига, его слушаться. Ладно, дисциплина так дисциплина, но где Сахалинцев? Ответ: не ваше дело. Выполняйте приказ.”

“И что ты решил?”

“Я не верю, что требования приняты. А проверить отсюда, из рубки буксира, сам понимаешь, невозможно. Думаю, там спецназ отработал, Сахалинцева зачистили, а мне врут, что типа все сработало и удар не нужен. Сдамся – и конец.”

“И что ты решил?”

“На расстрел не поеду, не хочу прерывать интересную работу.”

“А вдруг ты не прав?”

“На этот вопрос я никак ответить не могу. Исполнитель никогда не видит общую картину, Серый. Мы не в кино. Мы никогда не узнаем, в чьих интересах мы работали на самом деле, потому что цепочка действительно секретная. Мне известен один Сахалинцев, и все держится на моей вере в него.”

“И?”

“И я ему верю”.

“Но у тебя выбор только из двух вариантов. Или нанести удар, или нет.”

“Для кого апокалипсис приключения, а для кого, внезапно, единственная краска в палитре…”

– … Из розового и коричневого. Все очень романтично, но через жопу. Сеньор Мануэль, осталось две тысячи секунд. Если условия на самом деле приняты, дайте к микрофону Сахалинцева. Ему поверю.

Узколицый выключил связь, обернулся к начальнику:

– Вы слышали.

– Да он ох*ел, говно малолетнее, – тихо, без выражения, ответил синий костюм. – Главный приказ должен исходить от нас. А не от каких-то там лимитрофов, сидящих на дотациях чуть более, чем полностью.

Круглоголовый переступил с ноги на ногу:

– Может, найти Сахалинцева? Хер с ними, с понтами. Слышу по голосу, пацанчик на измене… Я хотел сказать, психоэмоциональное состояние объекта характеризуется исключительной нестабильностью и высокой амплитудой девиаций…

Синий костюм невесело посмеялся:

– Думаю, Апостол уже залег на дно. И от кого-кого, а от нас он сейчас прячется с удвоенным старанием. Подумает, что мы ищем его с понятной целью экспроприации нечестно выдуренных денег, и зароется еще глубже. Он профи с миллионами в карманах. Следовательно, уже изменил запах, походку и внешность. Найти его, чисто теоретически, можно сплошным обыском со сканированием ДНК-маркеров.

Круглолицый мрачно улыбнулся:

– Имей мы право сплошных обысков на международном терминале Орбитального Лифта, на кой черт нам возня с ультиматумом?

Узколицый перелистал досье Змея и пробормотал рассеяно:

– … Ладно бы какой Разин-Пугачев, нищий праведник, девки не давали. Так все наоборот. Мажор. Летающие игрушки. Клуб этот… Бабы штабелями…

Синий костюм поглядел в мешанину труб и кабелей, далеко за которыми тускло светлел некогда белый потолок аппаратной.

– Возраст считается не годами, а состояниями. Сначала человек бьется над местом в жизни, потом зарабатывает средства на семью. А потом он упирается в стену. Кто в стеклянный потолок на работе. Кто в общество, где все рынки заполнены и шустрые конкуренты не нужны. Кто в религиозный запрет. Кто еще во что.

– Кризис, выходит, среднего возраста? – узколицый понимающе наклонил голову.

– Скорее, кризис достижения первичной цели, выполнения программы-минимум. А потом те, кто заранее не подумал о программе-максимум, утыкаются и останавливаются… Так вот, у мажоров это все не в сорок лет, а в двадцать. За них программу-минимум выполнили родители, а программу-максимум кто потребует от мажора? Это же напрягаться!

– С жиру бесятся?

– Кто с жиру, кто от бедности. Безопасны только средние люди. Потому-то все развитые государства и молятся на средний класс. А кто вне основной массы, уходят в революцию, самолеты угоняют, еще какое говно творят. У них есть все – только будущего нет. И весь огромный мир не может предложить им будущего.

Круглоголовый оторвался от голограммы участка Орбиты, развернутой над его собственным планшетом:

– А что такое будущее? У него есть вкус, цвет, запах, объем, стандарт, штрих-код? Его в борщ кладут, или в дождь на плечи накидывают?

Синий костюм прикрыл глаза, выговорил сквозь богатырский зевок:

– Будущее – мечты, планы и представления. Необходимая вторая компонента, которой нет в замкнутом кольце. За эфемерную картину в уме, за тень мечты, за ниточку надежды сытый раб режет хозяина и бежит к Спартаку, в армии которого терпит голод и жажду, сбивает ноги на маршах и, в конце концов, мучительно подыхает на кресте. Поправь меня, если я ошибаюсь – но, на моей памяти, за скидочный купон в десять процентов еще никто на крест не взошел.

– Это теория.

– На этой теории построен весь наш проект. Как понятие. Как идея. Шаг во Вселенную – единственно возможная дверца в будущее, выход из банки с пауками. Не хоти этого люди, мы бы не получили десятой доли тех денег, влияния и поддержки, которые имеем сегодня.

– Сегодня мы имеем одного шибко умного мудилу, который прямо сейчас расперся поперек великолепного замысла. Что-то не вяжется, а?

– Все вяжется. Точка бифуркации, ключевой момент, роль той самой личности в истории. Просто никто не знает, что у нас таких личностей еще два стратегических эшелона заготовлено. Этот не сработает – есть кому подобрать выпавшее знамя.

Узколицый хмыкнул:

– Наша проблема в том, что этот именно сработает.

Цифры на экране вычислителя менялись ужасающе медленно, и круглоголовый не выдержал:

– А что же тогда Билл Гейтс, Илон Маск, Пол Джобс, Ричард Бренсон?

Прежде начальника успел засмеяться узколицый:

– Ну и представь, как в нашей богоспасаемой провинции появляется какой-то не такой. Что дальше?

Дождавшись, наконец, расчета предварительных траекторий удара, круглоголовый запаковал данные в архив и отослал службе орбитальной безопасности. Вытер лоб и пробормотал:

– Затравят нах. Скажут: пидор, и все. Вон, почитай, что про Маска на форумах пишут. Вот если пить-гулять, на баб деньги прожигать – это пожалуйста, это наш человек. А умное что – ну его нах, академика сраного. Пусть едет хоть в столицу, хоть в заграницу. Хоть в жопу, хоть в Европу – лишь бы от нас подальше.

Начальник молчал, и потому узколицый продолжил:

– Слушай, вот что тебе дались эти пидоры? Ты к ним неравнодушен, признайся?

– А ты чего, не знаешь?

– Чего еще я должен знать?

– Ну астероид же называется в честь кино. “Горбатая гора”. Четыре блока по числу героев.

– Ты чего, еще и кино про пидоров смотришь?

– В пробке застряли, смотрел трейлер от нечего делать. Сначала вестерн вестерном. А потом, когда все поняли, про кого фильм – ты бы слышал, как заревели! Да хрен с ним, с кино – для четырех блоков я сам только что вычислял мишени. Первый, конечно, Йеллоустоун, чтобы всех напугать. Второй – Рим, чтобы мотивировать и римского папу и римскую маму… Ну, которая святая католическая мать-церковь. Аравийский полуостров – последние два.

– Мекка и Медина?

Круглоголовый фыркнул:

– Это на публику. Реально – нефтяные поля. Арабская нефть залегает близко к поверхности. С одной стороны, у нее из-за этого рекордно низкая себестоимость. Но с другой, если долбануть по Тюмени или там по Нягани, по Дацину – до пласта не достанешь, глубина четыре километра минимум, а основные месторождения пять-шесть. Есть и глубже. А вот если по бедуинскому полуострову – там пласт наверху, заполыхает сразу. И Суэцкому каналу вилы, и китайско-европейскому контейнерному транзиту вместе с ним. Или теряй полмесяца на бесплатный круиз вокруг Африки, как сейчас ходят самые огромные контейнеровозы. Или к нам, на Северный Морской Путь, но за лоцманскую проводку деньги на стол… Ты что думаешь, наш ультиматум просто так приняли? Мекка и Кааба здесь так, приятное дополнение.

– Так, хорош тут лекции читать, политологи-самоучки. Осталось девятьсот секунд… Включите мне на связь этого хероманта.

Синий костюм резким движением нацепил протянутую гарнитуру и почти двести секунд из оставшихся девятиста говорил вполголоса, но в какой-то миг не выдержал, рявкнул:

– Да что ты там видел, пацан!

И шарахнул гарнитурой по столу. Кондовая сборка выдержала, только в гарнитуре перещелкнулась кнопка громкой связи:

– … Ровно то, что великий и могучий мир взрослых счел возможным показать. Педоистерию и шизофеминизм. Соцбаллы. Три процента жителей Земли, владеющих восемьюдесятью процентами ее ресурсов. Людей во время погрома. Сливки общества, которыми я должен стать, и само это общество. Сожженый дом соседа. Страну, из которой уже уехал каждый пятый, и каждый третий мечтает уехать. Мир, в котором уехать уже и некуда: для работы есть роботы, а для удовольствий всякие там феминиды. Осталось научить роботов деньги тратить – и все, людей можно смело заносить в список вымерших рас, планета обойдется.

Из наушников долетел хриплый выдох:

– Мне детально и подробно разъяснили, что Меганезия невозможна. Так что мне остается? Бежать в космос? Там полная зависимость от властелина консервной банки, куда меня запихает жребий. Из баллона или из-под купола вовсе не сбежишь, там даже воздух контролировать можно. А раз можно, то рано или поздно кто-то подгребет…

– … И налогом обложит. Святые девяностые в масштабе всего астероида или там колонии. Право читать, говоришь? А право дышать? Ах, не хотите? Похер, оплатите!

Лежер покосился на комиссара, сосредоточенно вслушивающегося в синхронный перевод:

– Шеф, это не отпечатки мечты. Это убийство мечты. Расчлененка в худшем варианте.

Де Бриак сумрачно кивнул:

– Нечего тянуть. Сбиваем его и ждем следующего теракта.

– А он повторится?

– Неизбежно. Ведь планета не пытается решать ни одну из озвученных мальчишкой проблем. Вместо этого выперли на орбиту нас. Очередная спецслужба. Папаша Франсуа довольно прозрачно намекнул, что мы, прежде всего, ширма для отмывки средств. И только потом действующее подразделение. Сбивайте!

– Господин комиссар позвольте мне сказать несколько слов. Я немец, и позор германского народа за две развязанные мировые войны горчит во мне с юных лет. Мог ли я не искать причины, не пытаться разобраться в истории?

– И что же вы узнали? Прошу вас, покороче, ибо сами видите, ситуация отнюдь не располагает…

– Наши предки шли не за Гитлером, а за регулярной зарплатой в сорок марок. Дал бы то же самое Гинденбург или там Йозеф Папен – за ними пошли бы, а ефрейтора-аквалериста никто бы и не вспомнил.

– Короче, во имя святого Людовика!

Немец выпрямился и подчеркнул сказанное торжественным движением правой ладони:

– Кем бы ни являлись авторы ультиматума, они предлагают общепланетное будущее. За ними пойдут, ибо в них увидели выход из розовой пены финансовых пузырей и коричневой пены анусофилов.

– Ничего себе выход: в красную пену очередной мировой войны! С орбитальными ударами, не говоря уж о привычном термоядерном ужасе.

– Чтобы завоевать персов, греки превратились из рыхлого союза городов в империю Македонского. Глупо надеяться, что при завоевании космоса, хотя бы даже и ближнего, общество и политика планеты Земля останутся прежними. Если аналогов новому обществу не найдется в прошлом, то все превратится в нечто совершенно иное, чему, может статься, до сих пор нет названия. Ведь и понятие империи, и республики, и вообще государства когда-то возникли в первый раз. Не сегодня ли мы наблюдаем аналогичный момент?

Лежер потер виски, вытащил капсулу стимулятора, покатал на языке, поморщился от горечи, проглотил. Де Бриак посмотрел на германца:

– Так это вы его инструктор?

– Да, – ответил немец едва ли не с вызовом.

Комиссар проигнорировал тон ответа, заговорил спокойно:

– Вы утверждаете, что курсант в здравом уме и твердой памяти.

– Да.

– Так чего же этому вашему отличнику не хватило до полного счастья?

Немец переступил по серому ковролину зала совещаний. Усатый старик Франсуа смотрел на боша неодобрительно.

Синеглазая брюнетка в легкомысленно-открытом платье смотрела только на голограмму Земли и алые кольца орбитальных трасс над ней. Четыре буксира с четырьмя пакетами железо-никелевых блоков. По мудрому предложению вот этого усатого Франсуа, уже больше года всякий астероид еще в полете к Земле начинают резать на относительно безопасные куски. Сегодня предосторожность сработала: даже украв камни, уничтожить цивилизацию террористы не смогут.

Жюль, начальник оперативников, сейчас вел своих мушкетеров на трех разъездных катерах, чтобы реализовать хоть призрачный шанс абордажа; место Жюля пустовало.

Связист Гвидо мог бы светиться от гордости, если бы перехватил менее страшную передачу; лицо его сейчас менялось от удовольствия хорошей работой к ужасу понимания. Над покрасневшими залысинами Гвидо заметно дрожал горячий воздух: черепные импланты только что на форсаже не ревели.

Немец коснулся левой рукой оголовка белого пилотского кортика. В окружении простых серых комбинезонов со скупыми нашивками его сине-золотая форма – и особенно наплечник орбитального состава – придавали немцу вид космодесантника из Адептус Астартес, волею случая залетевшего во Вселенную сериала Звездный Путь. Все уже случалось, внезапно подумал немец. Все уже описано кем-то, а иным кем-то пережито… Инструктор убрал руку с кортика и ответил тихо:

– Смотря как определять счастье. Одно дело, если это чувство бесконечного довольства и покоя – и совсем противоположное, когда это чувство полной уместности, гармоничности себя в данной точке картины мира. И неважно, что картина батальная, если он в полотне незаменимая деталь. Не главная, не яркая – но именно незаменимая.

– Вот почему Red Sakura не делает акций в космосе: ей тут некого агитировать, она и так вся здесь. – Де Бриак отослал письма и теперь наблюдал на голограмме, как бледно-лиловые прицельные конусы спутников “Невода” нащупывают красные звездочки четырех орбитальных буксиров.

И внезапно красная звездочка Йеллоустоунского буксира сменила цвет на синий!

– Жюль передает: мы его взяли!

Де Бриак приложил к гладкому пустому столу подушечки пальцев: четыре, и отдельно большой, словно прокатывал по дактилоскопу. Прошептал почти неслышно:

– Еще три мы прошьем вольфрамовыми болванками со спутников “Невода”. Камням не повредим, зато управление выбьем. Спутники нацелены на перехват ракет над Землей, но развернутся они быстрее, чем террористы передвинут астероиды или хотя бы рассчитают маневр, – комиссар посмотрел на немца зеркально-прозрачным взглядом. – Таков наш план. И так оно и будет, вне зависимости от ваших действий.

Немец покачал головой:

– Пока я ничего не стану делать, – и подчеркнул коротким движением ладони:

– Пока ничего.

Помолчав, добавил задумчиво:

– Вы рассуждаете логично. Весьма. Разумеется, я не всемогущ. Но, мне кажется, вы забыли одну маленькую деталь. Какую, не скажу.

Немец развернулся и вышел. За ним, испросив разрешения, удалилась Марианна; Франсуа со старомодной галантностью придерживал ее под руку. Де Бриак сидел неподвижно и думал о словах боша-инструктора: "Вы забыли одну маленькую деталь…"

Забыли.

Значит, они ее знали!

Что же это такое? Комиссар все еще раздумывал, когда Лежер сказал:

– Глупо надеяться, что наши снаряды хоть что-то сделают.

Штурмовик оказался прав. Когда вольфрамовые иглы прошли около половины дистанции, на их пути как бы случайно возникли препятствия. Списанный корпус буксира. Рой дронов-уборщиков мусора. Старый спутник. Невесть откуда взявшийся в запретной полосе булыжник. И так далее, и тому подобное.

– Так вот о чем все мы забыли, – де Бриак отправил еще распоряжения, уже другим спутникам “Невода” – но те даже не изменили ориентацию. Комиссар хмыкнул:

– Ну да, конечно… Сюда, на Орбиту, люди рвались по конкурсу. Помните, Лежер, вы как-то упоминали про евгенику? Силиконовая долина, естественный отбор целеустремленных людей?

Лежер вздрогнул:

– Давно. Не помню. Но ваша мысль ясна. Здесь нет идиотов. Орбита оценила этого недо-Гитлера. И приняла его. А не нас. Мы можем отдавать какие угодно приказы – их никто не выполнит. Или так выполнит, что мы пожалеем.

На голограмме облако игл все же дорвалось до первого буксира, нацеленного на Аравийский полуостров. Буксир не сошел с траектории: слишком велика инерция железо-никелевого камня. Но телеметрия от связки пропала.

– Готов, паскуда! – Лежер даже плечи расслабил.

Второй аравийский буксир дал тягу и увернулся от потока болванок. Но при том он повысил скорость, и для правильного торможения нуждался теперь в дополнительном витке; целых двадцать семь тысяч секунд, бездна времени!

Гвидо хватило всего полутора минут: видимо, электронный мозг буксира переключился на расчеты маневра, и ему поневоле пришлось открыть порты для информации с радаров. Как связист ухитрился протолкнуть ключевую последовательность, как взял шлюз – переполнением буфера или пропинговал незакрытый порт – никто спросить не успел. Импланты в лысине Гвидо перегрелись, и связист потерял сознание, и зелено-голубые ангелы утащили его в стерильный рай госпиталя.

Буксир же на половине витка догнали и легко взяли мушкетеры Жюля: данные радаров Гвидо смешал в кашу, поэтому террорист просто не увидел преследователей, и двигатели не включил.

– Альберт, а ультиматум вообще приняли? – де Бриак тоже проглотил капсулу стимулятора, но прибавил к ней еще стабилизатор сердечного ритма.

Лежер пожал плечами:

– На официальных волнах передают, что да. Приняли во всем полностью. Гарантом исполнения выступает Рим.

– А наши клиенты, похоже, об этом даже не подозревают. И мы действительно присутствуем при историческом, parbleu, моменте. Орбита выходит из подчинения Земле.

Альберт поежился:

– Вернейший признак настоящего, некупленного, переворота – неразбериха. Одни утверждают, что все договорено, решено и подписано. Штыки в землю, миру мир. Другие орут, что надо ловить буксиры, не то всему конец. Вожди сменяются ежечасно, только приказано считать, что все это – один человек, Великий Непогрешимый Кто-То Там… А третьи просто режут и жгут, не подводя под это никакую идейную базу.

Четвертый буксир с тяжеловесным изяществом гиппопотама провернул связку вокруг продольной оси, спрятавшись от потока болванок за свой кусок астероида. Вольфрамовые иглы частично вплавились в камень, частично брызнули по сторонам, где на них сразу же накинулись густые тучи мусороуборочных дронов.

– Боюсь, еще дней пять на Орбите продлится чертов биллиард, – Лежер покосился на застывшего в напряжении комиссара:

– Шеф, а Риму-то, пожалуй, конец.

– Сикстинскую капеллу жаль, – комиссар отправил еще несколько распоряжений. Выделенные буксиры-перехватчики все так же равнодушно катились по своим орбитам, а спутники “Невода” на этот раз все же послушались. Еще четыре бледно-лиловых прицельных конуса на голограмме, только мишень уже одна.

– Жюль сообщает, что может взять его через триста десять секунд.

– Пусть не лезет под болванки, “Невод” уже дал залп. Кто там вместо Гвидо? Есть у нас радиоперехват?

– Вы думаете, он сейчас выходит на заказчика? И нам удалось бы это прослушать?

– Заказчика вы только что назвали: Орбита. Боюсь, мальчишке уже плевать на всех.

– …Всех в винде видал!

Змей передал вычисленную Сергеем траекторию на исполнение. Рука немного помедлила над клавишей.

Если уже Сахалинцева убрали, то про семью и друзей страшно даже подумать. Нет, хныкать поздно. Что там на наших кварцевых?

Ладно, пуск!

Буксир чуть заметно вздрогнул; скорее даже, не корабль, а Змей вздрогнул от ожидания. Ожерелье зарядов беззвучно полыхнуло белым кольцом, часть астероида отлетела вперед по курсу; по закону сохранения момента импульса, оставшаяся связка ощутимо качнулась назад – как человек в невесомости отлетает в сторону, обратную брошенному им кирпичу. И чем внушительнее кирпич, тем сильнее отскок.

Кресло заскрипело под ускорением. Двигатель вышел за безопасный режим, расплавился и вытек плазмой в сопло – но большего от него и не требовалось. Тормозного импульса хватило, чтобы пакет зацепил атмосферу; мощный толчок разорвал буксирную решетку. С ревом и грохотом куски астероида заходили на Рим; половину восточного небосвода обняли сияющие крылья.

Сияющие крылья магнитного паруса размахнулись почти как от Луны до Земли – лишь тогда четвертый баллон четвертой волны заметил прибавление тяги. Вычислители сделали новую циклограмму по скоростям полета; оказалось, что даже один ледяной астероид можно сберечь про запас.

Решение для застрявшего посередь вакуума учебного звездолета “Кентавр” осенило Винни прямо на вахте, в русле всеобщей радости от срабатывания магнетара.

Винни достоял вахту, поминутно улыбаясь; но сегодня радовались буквально все, и тут он совсем не выделялся.

А вечером, уже сменившись, Винни дописал “Скрещение”.

Попил воды из дистиллятора. Подумал, что здорово привык уже к своему неуклюжему агрегату. Открыл дневник и написал:

“Закончил “Скрещение” – с ним тогда Сергей так и не успел помочь, так что я рассказ выложил на полуслове, вроде такой авторский замысел. Ситуация подвешена, финал открытый. Пускай читатели сами додумывают. Но потом смотрю – людям только дай, они так додумают, что сам не рад будешь. Надо четко установить концовку.

“Только баллон Винни к тому дню уже вышел далеко за гелиопаузу, и рассказ на Земле так никто и не прочитал.

(с) КоТ

Гомель, 2018-2019г