Запиханка из всего

Глава 7

– Завтра как раз и пришли эти самые “керосинщики”, - Змей почесал затылок. – Сегодня ровно две недели, как. Я сначала боялся, что драться будем каждый день.

– И что?

Змей пожал плечами:

– Они взрослые уже. Они могут на Новый Год надеть рога и запрячься в санки Деда-Мороза, типа – “Ночные Олени”. Чисто ради смеха. Они не думают, что это западло или там зашквар, они уже переросли эту писькометрию. Поэтому само понятие ролевой игры у них отвращения не вызывает. А мы для них по умолчанию, хоть и младшие, но свои. А своих положено защищать. Особенно – младших.

– Сергей возился с “Черной чашей” больше двух лет. Они сначала ничем не выделялись. Моторизованная гопота, хуже вермахта… – Петр Васильевич благослонно покивал, жмурясь на знамя “Факела”:

– Вермахт хотя бы разрешали стрелять… Свои вы для них не по умолчанию, а исключительно потому, что Снежанка нашла при встрече правильную фразу.

Змей вздохнул:

– Я помню, сколько Снежана сделала для клуба. Не надо…

Петр Васильевич поднял руки:

– Виноват. Лучше объясню, для чего мне Лантон.

– Честно?

Безопасник огляделся:

– Позови актив свой. Ну, лейтенантов, или как там они у тебя называются. Чтобы три раза не повторять.

Змей вышел во дворик, свистнул. Подбежали Шарк и Сэнмурв – Марк поехал к родне в село, его ждали только на завтрашний праздник. Хорн с Инь-Янь к тому же празднику закупались в городе, Сумрак снова дежурил, а Снежана просто еще не пришла. Змей про себя вздохнул: сорок пять имен выдал “Факел”, а вот сейчас людей можно пересчитать по пальцам одной ладони. Но ведь игра-то уже заявлена… Это столичные мажоры могут заявленную игру отменить, им простится. Маленький клуб один раз облажается – второй раз к нему просто никто не поедет. Подумают: а, опять людей не нашли, денег не собрали – чего и ожидать от занюханной провинции!

А тут еще и куратор какие-то странные намеки лепит.

– Никаких намеков, – Петр Васильевич лично прикрыл дверь и не постеснялся проверить, не подслушивает ли кто в складе, ангаре, даже в пустой туалет заглянул.

– Сейчас все скажу четко, с кристальной ясностью. Парни, все понимают, в какой стране живем? Так. А все понимают, в какое время живем?

Подростки переглянулись, и безопасник объяснил:

– Мы живем в то самое “время перемен”, которое у китайцев попало в пословицу. В проклятие. “Чтоб ты жил в эпоху перемен!” Как нас учит Маркс-Энгельс, общество выстраивается над производством. Над экономикой.

– Деньги, – кивнул Сэнмурв. – Наш клуб жрет кое-какие миллионы, так?

– Жрет, – согласился безопасник. – Но я сейчас о стране вообще. Полезных ископаемых у нас, как говорят соседи с юга, “тильки для сэбэ”. Один Солигорск всех не прокормит, а нефть под Речицей вязкая, сернистая, перерабатывается плохо, разве что на мазут. Машиностроение… – безнадежный взмах руки выразил общее мнение.

– Уж если новые машины в салоне с точками ржавчины стоят, что говорить. А хай-тек…

Петр Васильевич еще раз огляделся:

– Вот об этом, ребята, я бы вас попросил не трепать по углам. И вообще. Помните, две недели назад?

Подростки опять слитно кивнули. Петр Васильевич сказал:

– Главные аутсорсеры закрывают офисы. Больше никакой ай-ти страны, все. Уезжают все. Умники боятся повторения. Кто много зарабатывает – уезжают из страха же. Людей успокаивают, в Парке Высоких Технологий сам премьер выступал. Его послушали, покивали – на следующий же день триста увольнений, и двенадцать юридических лиц подали на ликвидацию. Звонишь такому директору – а он уже в Литве или в России. У нас же безвиз, погранконтроль чисто условный. Бегут просто богатые люди. Бегут, у кого волосы черные, кто чуть смуглее Снегурочки. Бегут, кого продавщица обхамила. Бегут начальники – кто строгий и кто не строгий, просто – начальник, значит, работяги бить будут. Позавчера закрыли мы дело – не знаю, плакать или смеяться…

Петр Васильевич налил воды, глотнул. Показал рукой куда-то на северо-восток:

– У вас тут рядом участок, закупленные блоки, лес, кирпич – все так и лежит. Владелец бросил и в одну ночь уехал. А ведь не хрен собачий, финансовый директор “Стройдеталей”. Без него завод встал, ни одна платежка не проходит. Решили, что с деньгами сбежал, “в особо крупных размерах”, и дело передали нам. Вскрыли мы сейфы, в банке проверили счета: все на местах, ни копейки ни взято. Получается, должность ни при чем. Ладно, подняли билеты, вокзалы, аэропорты. Нашли его в России. На цыпочках, упаси бог, чтобы не спугнуть, спросили: что? Говорит, на дочку его в летнем лагере плохо посмотрели, жаловалась девочка. Взяли тот лагерь, всех сотрудников, под запись опрашивали девять часов. Скажу честно, такой опрос от настоящего допроса уже ничем не отличается, но мы тогда и сами осатанели. Министр каждый час лично звонил, причину спрашивал. Видеозаписи трое суток перематывали с лупой. Оказалось, верно. Ходил вокруг девочки один пацан, засматривался. Взяли того пацана, тоже допрос-протокол. С какой целью выслеживал? А он, оказывается, познакомиться хотел, только подойти боялся!

Безопасник замолчал, вытер лоб аккуратным платочком.

– Вот кто нас так подставил? Четыре соседа – никому не надо, чтобы у нас экономика работала нормально. Литва Островецкую АЭС простить не может. Украина – Минские соглашения. Россия – санкционные креветки. Полякам бы и насрать, но за ними Евросоюз. А так посмотришь – ничего личного, чистый бизнес. Конкуренция, невидимая рука, то-се…

– А мы тут с какой стороны? – Сэнмурв оборвал попытку давить на жалость. – Мы, клуб “Факел”? Мы креветками не торгуем, Минские соглашения не подписывали, АЭС не строим.

Петр Васильевич улыбнулся – ласково, располагающе:

– Если нельзя продать минералы, и нельзя продать изделия промышленности, а сельского хозяйства нам самим едва хватает – на чем нам зарабатывать? На чем строить новую экономику двадцать первого века? На туристах? После того, что две недели назад по всем каналам показали?

– Петр Васильевич, а нельзя поближе к делу? – Шарк поморщился, – я читал, что разведчик при вербовке должен внимательно слушать, а не кукушкой трещать.

– Это ты у Суворова-Резуна читал, в “Аквариуме”. А настоящий Суворов, который “шестьдесят сражений без поражений”, говорил: “каждый солдат обязан знать свой маневр!” Настоящий Суворов Измаил взял. А Резун и его хваленый “Аквариум”… Ладно там, Союз прощелкали – одного Скрипаля отравить не смогли.

Безопасник выпрямился:

– Значит, к делу. Как там Цири Геральту писала: “А сплю я теперь в спальне. Спальня тут ужасненько Большая”, с большой буквы… Так вот вам ужасненько циничная, ужасненько взрослая правда. Я собираюсь на базе вашего “Факела” сделать социологическую лабораторию. Заказчик нам дает задание и аванс. Мы проводим пять-шесть ролевых игр на реальных добровольцах…

– Как пожарные на полигоне жгут реальные конструкции! – понял Змей. – Потому что математическая модель все же абстракция.

– Математика учит говорить красиво, физика – фильтровать базар.

– Именно… Шарк, да?

Змей выдернул из-под стойки дежурного упаковку двухлитровок с минералкой:

– Сергей мне точно сказал, там, на трассе… Не Легат, наш Сергей, – уточнил Змей на удивленный взгляд Петра Васильевича. – Раз мы не сбежали, так на нас и грузить будут.

Распоров пластик, Змей вытащил очередную бутылку, разлил воду по клубным чашкам. Все с очевидным удовольствием выпили.

– Но я согласен платить за работу, – безопасник выпрямился. – Змей в курсе, что свое слово я держу. И в деле вашего… Винни-Пуха. И раньше.

Змей вспомнил, что Хорн рассказывал о сестре – там, перед огненной чертой – и угрюмо кивнул:

– Подтверждаю.

– И, конечно, я прослежу, чтобы со стороны контролирующих и проверяющих органов открыли вам зеленую улицу.

Шарк побарабанил пальцами по начатой бутылке.

– Мы это вообще потянем? Жопка не треснет?

Сэнмурв поглядел на потолок, потом на собственные босые ноги.

– А что тут сложного? Делает же Коровка в Москве ролевые игры под ключ. Безо всякого госзаказа, на одних игровых взносах. А поднимает неплохие деньги.

– Мы, вообще-то, не за деньгами сюда шли, – буркнул Змей.

– Значит, вас из дележки вычеркиваем, – Петр Васильевич улыбнулся:

– Мне только экономия.

Все надолго замолчали.

– Как-то все это… Стремно. – Шарк вздохнул.

– А мне нравится! – Сэнмурв неожиданно рубанул воздух ладонью. – Забыли, как Винни рассказывал про вахты свои? Как здорово жрать собачатину, фаршированную свежайшими глистами. Как спится-отдыхается на четырехярусных нарах, в облаках дивного аромата сохнущих носков? А как он жаловался, что их с последнего заказа выперли, потому что поставили на главные работы объемные принтеры, а на подсобные таджиков – те вообще за копейки соглашаются – вспомнили? Так что нам на экспорт гнать? Сразу кровепровод через Атлантику?

– Так ты и Войновича читал?

– А че, раз у меня папа бизнесмен, то мне и читать нельзя?

Петр Васильевич допил минералку из горлышка, зевнул. Прошел вдоль стены, пощелкал ногтями по древкам копий: дочка предупреждала, что хвататься за оружие невежливо. Сказал:

– Вы так хотели во взрослую жизнь, что построили ее имитатор тут, в клубе. Я говорю: давайте уже включим его в розетку, и пусть производит реальность. Отличия небольшие. Писька подлиннее – так вам расти еще до двадцати пяти. Автомат настоящий? Выдадим, кому очень захочется.

– И пули тоже настоящие. Будут. Если накосячим, – Сэнмурв прекрасно понял намек.

– Ваш уважаемый батюшка вполне четко разъяснил вам суть отношений бизнеса и власти, – Петр Васильевич вернулся к столику дежурного. – Не говорите потом, что я вас втемную заиграл.

– Правда, Змей, – Шарк поежился. – С Украины вывозят баб… Понятно, зачем. Из России вывозят малолеток – вообще на органы. Ленка статистику показывала, я три дня не верил, а как поверил, то месяц забыть пытался. А литовцы, видя такое, решили не дожидаться, сами поуезжали. Каждый третий уехал: гипсокартон в Евросоюзе вешать, настраивать расслабляющую музыку на унитазах. Вот нас трое: ты, я, Сэнмурв. Представь: кто-то уедет… Ах да, чего это я! Ты же сам и уедешь! Уже через две недели, в Стокгольмское Летно-Орбитальное!

– Сейчас ничего решать не буду, не надейся. Завтра соберем всех именованых… – Змей поглядел на безопасника прямо:

– Кстати, Снежану тоже жду. Программистов она привела, керосинщиков, получается, она же привела. Дадим ей имя, и пускай у нее теперь наравне с нами голова болит на советах. Вы же сами сказали: хочет во взрослую жизнь – вперед, в розетку!

Петр Васильевич чуть заметно вздрогнул – но собеседники, кроме прочего, еще и фехтованию учились, так что непроизвольное движение пальцев заметили. Шарк извинительно улыбнулся, смягчая “эффект Змея”:

– По-любому, праздник. Последний день лета.

Последний день лета может выпасть жаркий или холодный, ясный или дождливый – не важно. А важно, что последний. Завтра всем на учебу: кому в школу, кому в училище, кому в институт, кому вообще в Стокгольм… Пускай даже не прямо завтра: тому же Змею, например, на медкомиссию третьего.

По традиции, которой исполнилось уже целых два года, “Факел” собрался тридцать первого августа. Собралось, в общем-то, не сильно меньше людей, чем раньше – только теперь добрая половина былинки-программисты обоих полов, а вторая половина – бородатые пивнобрюхие мотоводы с почти взрослыми женщинами под руку.

Не то, чтобы Змей считал, будто у мотоциклистов нет подружек – но как-то не задумался. А вот Инь-Янь вполне себе задумалась. Конечно, Последний День Лета не Равноденствие, когда девушкам посвящают бои на турнире, а потом еще и объявляют кого-то королевой этого самого турнира. И танцы все на Осеннем Балу медленные, можно хоть поговорить с понравившимся парнем. И платьем похвастаться, и глазами-походкой.

Но все же Последний День Лета и не Мартовское Поле, где только решается, куда в этом сезоне клуб выезжает, и какими силами, а главное – на какие деньги. В марте не до танцев; там больше клубному доктору работа, потому как решается почти всегда на клубных мечах или попросту на кулаках.

А, поскольку сестренка Хорна тоже занималась информатикой не для отвода глаз, то найти в сети девушек “Черной чаши” для нее труда не составило. Дальше Инь-Янь только кинула ссылку на клубный сайт – и все, байкеров одних не отпустили. Четырнадцатый век, пятнадцатый, вышивка, фасон – главное же что? Правильно, сиськи. По крайней мере, мужики ни на что другое смотреть не будут! Куда без меня, дорогой?

Так вот и получилось, что вместо чисто мужских посиделок со злыми подначками, руганью и с почти гарантированной дракой в конце, образовался чинный деревенский праздник. Даже с танцами.

Нет, начали-то вполне официально. Заслушали предложение Петра Васильевича в пересказе Змея, с поправками Сэнмурва – когда Змей очень уж перегибал палку ради красного словца. Но девчата понемногу расставили миски, кувшины, запах сидра уже поплыл над шлифованными досками, викинги уже подтащили цельнозажаренную свинью. Так что живо постановили обдумать предложение и дать ответ именно в Равноденствие. Благо, всего-то три недели осталось.

Прикончив под серьезный разговор мясо, разлили по чашкам легкомысленный сидр и стали выбирать Снежане имя. По возрасту ей оставалось еще добрых три года, но по делам ее не возражал решительно никто; и самое имя нашлось очень быстро. Встал рыжебородый Тарас из “Черной чаши” – Снежана с трудом узнала в нем носителя немецкого “пикельхаубе” – и сказал, как отрезал:

– Блик!

– А что, – согласилась Инь-Янь. – Годится: Быстрая, Ловкая и Красивая.

– Боевой линейный излучатель Кузнецова, – пробормотал Змей в нос. – Любого навылет забодает…

Рядом тихонько вздохнул еще один байкер, Антон:

– Стоило Крапивина пристрелить.

Змей подскочил:

– Ох*ел?

– А чтобы не видел Командор этого дерьмища.

– Так поздно, – возразил Марк. – Разве что еще до Перестройки.

– …И рисунок ей дать: молнию, – закончил мысль Тарас. – Видел я, как она бегает – на “Урале” хрен догонишь!

Все засмеялись. Хорн объяснил для новичков:

– Рисунок она сама выберет. Мы только подкладку назначим – не черную, как обычно, а зеленую. Потому, что имя проверено в деле. А по той же причине предлагаю переименовать Змея. Его мысль активное топливо разлить. Он вообще погнал нас на улицу. Не то так бы и сидели, дожидались!

Августовские вечера холоднее и темнее июльских; освещался клубный дворик парой металлических чаш на кованых стойках; в чашах горело масло, не дрова – чтобы искры не пугали соседей. Вышла на чистое место Снежана, вручил ей Змей повязку с именем и ключ от клубного помещения, и ключ от личного шкафчика – и только тут, лицом к лицу, в пляшущих отсветах, разобрал Змей, что у Снежаны теперь все бело-платиновое, не золотистое. Снежные волосы, снежные неко-наушники, белая футболка, джинсы-кроссовки, белый рюкзачок… Хотел пошутить про смену образа, да спохватился, что девочка вполне может седину закрашивать – вдруг обидится? И просто кивнул.

Снежана вернулась на место, сразу зашептав на ухо Инь-Янь – той пришлось пригнуться. Змея с площадки так просто не выпустили:

– Ермунгандом его назвать! Он же на орбиту скоро выходит!

– Ермунгадом!

– Главное, не садись там в корабль к незнакомым UFOшникам!

– Встретишь гуманоида – не люби его. Подожди анализа – и не одного!

Змей отшучивался недолго: Инь-Янь зачеркнула следующий пункт коварного плана, и девушки потащили парней танцевать. Сперва согнали с площадки Змея, потом сдвинули стол с лавками, вынесли динамики. Люди склубились в темное многоногое облако. Причем байкеры, явно проинструктированные подружками, активно тянули в круг Снежанину программисткую мелочь:

– Девушка, давайте потанцуем?

– Нет.

– Чего?

– А вы в спортивных штанах.

– Ну и тебе купим!

– Очки сниму – сбежите!

– Не сбегу. Вот, видите, я с подкашивающимися от страха…

– От сидра!

– От страха! Ногами! Иду навстречу этой опасности… Потому как я отважный, аж ваще!

– Типа, сверхчеловек?

– Сверхчеловек – это могущественное существо, которое решило лечь спать пораньше! И легло пораньше!

– Тогда приглашаю вас на самый медленный танец. Будем лежать, обнявшись!

Добавили два светильника, в небо над прудиком запустили пачку китайских ракет.

– Одиннадцати еще нет, шумовой режим не нарушаем. Все равно напишут, падлы… И на шум, и на оргию педофилов… – Змей обернулся: Инь-Янь стояла слева, Снежана, то есть, Блик – справа. За Инь-Янь стоял Хорн, старательно выражая всей фигурой полное абсолютное равнодушие.

– Плюнь, – сказала Инь-Янь. – Хотя бы сегодня забудь, что ты официальная морда лица.

Хорн кивнул:

– Мы медленные мелодии поставили. Павана там, полонез. Просто ходить и поворачиваться. Любой сможет. Не парься, все хорошо будет.

Змей покосился еще правее: там несколько мелких программистов окружили Марка, и возвышающийся на полметра здоровяк отвечал вполне серьезно, как равным:

– …В один заход, через тонкую соломинку, высосать банку сгущенки? Да я бы побоялся с твоей сестрой целоваться… Не говоря уже о чем-то большем!

Змей опять глянул на часы:

– Снежана, тебя кто забирает?

Снежана показала язык:

– У меня теперь есть имя! По уставу, имею право находиться на клубной базе до скольки надо!

Змей посмотрел на подобравшегося Хорна, на хмурую Инь-Янь, готовую отстаивать воспитанницу – и внезапно разозлился на себя. Сколько можно хныкать-хлюпать! Лис убит, Винни сидит, Абдулла пропал, Валькирия сбежала… От клуба осталось три человека – викинги Сэнмурва не “Факел”, реконструктор в ролевика никогда не переродится… И вот еще берсерк-малолетка.

Что по сравнению с этим очередной донос очередных пидорасов?

Нет, к лешему все! Девчонка-то в чем виновата? Месяц назад она жила в нормальной вселенной, где взрослые не убивают взрослых же арматурой и лопатами, где пожарные заняты делом, а не помогают убийцам…

Вот, опять на ум приходит сравнение: “до войны”…

И что, теперь жалеть на девчонку вечер? Вечеров еще полная жизнь!

Змей почесал подбородок.

– Тогда тебя утром сразу к школе? У вас линейка в девять?

Девочка кивнула.

– Я даже не сомневаюсь, что переодеться Инь-Янь тебе организует. Значит, что… Блик, ты какие быстрые танцы знаешь?

Снежана покраснела до ушей:

– Все знаю.

– Переобувайся. Сейчас мы им покажем, за что у тебя имя.

Девочка от счастья телепортировалась прямо в клуб. Инь-Янь величественно склонила голову: все, мол, правильно! – и отправилась помогать.

Хорн внимательно поглядел на товарища:

– Сам-то ей ноги не отдави. Танцор из тебя… Может, лучше парное упражнение? Ну, которое мы для киношников репетировали? Ей копье, тебе два коротких. Там хотя бы ошибиться негде.

– Вот как раз фехтованием она занималась постольку-поскольку. Ее профиль – танцы, информатика, костюм. А за ноги не парься, если увижу, что наступаю, просто подниму ее, как вазу – она же почти ничего не весит.

– Пойду, музыку вам подберу попроще.

Хорн протолкался сквозь людей, обошел круг танцующих – тень его накрыла скачущие по пруду отражения огня из светильников – и пропал в каменном кубе. Змей стоял, бездумно глядя в звездное небо. Медведицы Большая и Малая, между ними вытянулся Дракон. Созвездие Ориона, три звездочки в пояснице – то ли меч, то ли чего побрутальнее, древние греки народ простой…

Впрочем, люди с той поры усложнились не сильно:

– Ровно в полночь платье Золушки превратилось в рваные обноски, карета – в тыкву, лошади – в мышей. А окажись она в полночь уже без платья, ей стало бы пофиг!

– …Ну да, в отношениях с мужчинами главное – самкоуверенность!

Бородачи в джинсе катают на раскинутых в стороны руках программистскую мелочь, объясняя им с деланой серьезностью:

– Нас трое братанов: Эдик, Антон и Тарас. И больше нет корешей у нас. Мы п*здим всех, кто обзывается…

И ботаники, краснея от собственной крутизны, шутят в ответ:

– Сайт настоящих мужчин, которые не боятся что-то сделать своими руками… PornHUB!

– Ну, это когда еще! Тогда за картинки в сети даже не сажали.

– Точно: давеча право крепостное, нонеча репостное.

Клубный доктор приветливо зевает – и его тут же вытаскивает потанцевать рослая блондинка в проклепанной коже:

– Ой, парень, а ты такой милый, когда я пьяная!

Глаза доктора точно напротив пышной груди, но непохоже, чтобы Сумрак смущался.

Пара со здоровенного “Харлея” тихонько перешучивается на берегу:

– … А ты бы мне дала свой эпилятор, побрить задницу? Потом бы я тебе вернул.

– Ты знаешь, как работает эпилятор? Он же не бреет, он выдергивает. Конечно, бери!

Ехидно улыбающаяся байкерша поджигает очередную упаковку китайских ракет:

– Я твой Луна Аполлон летал!!!

И все тонет в хлопках огненных цветов, и желто-рыжее пламя светильников мешается с лиловыми, зелеными, белыми, синими отблесками фейерверка. Танец рассыпается. Радостные вопли, суета вокруг остатков сидра и закуски.

– Инь-Янь, а брат же говорил, ты ешь, как птичка?

– Ну да… Я на страусиной ферме работаю. Страус же не рыбка, верно?

– Я тоже в детстве рос – птичка-жаворонок. А вырос в такую сову, что мама от меня мышеловки прячет.

– А я не сова, не жаворонок. Я кот – сплю всегда, немного пожру, и снова не прочь поспать.

– Эй, ну чего хватать мою девушку за жопу?

– На него кричать бесполезно, кинестетик.

– В смысле?

– Пока по лицу не вломишь, не поймет!

– Девушка, а у вас парень есть?

– Нет.

– Как? У такой умной, утонченной, сексуальной девушки нет парня?

– Сдох, падла, от счастья.

На последних искрах фейерверка за спиной возник Хорн:

– Готово. Через минуту начинается проигрыш, а потом уже сама мелодия.

Змей кивнул. Подтянул ремни на мягких сапогах, скинул на лавку плащ, перевязал пояс. Люди уже все расступились, окружили пятачок вперемешку: кожано-джинсовые керосинщики, посреди белой свечой Инь-Янь по норманской моде времен Жанны Д’Арк: широкие разрезные рукава, длинное платье с Y-поясом в пол. Сумрак в нарочито простом брючно-жилетном костюме под руку с той самой высоченной девахой, которая живописует свое первое падение с мотоцикла:

– … Очень больно, но я решила не плакать, потому что слезы соленые, и носу от них еще больнее. Поэтому я не плакала. Я просто орала!

– …Не, мой батя самогон варить умеет.

– А мы его всегда сырым пили.

Марк с ирокезом на голове, до пояса голый и разрисованный, в бахромчатых штанах… Змей, Хорн, Шарк ради Последнего Дня Лета вытащили костюмы с последнего Парижа, где играли гвардейцев кардинала. Викинги Сэнмурва нарядились, как всегда, викингами, просто без шлемов-кольчуг.

– … Бро, ты хочешь телку, чтобы заботилась, как мать, а слушалась, как дочь? Ну и как ты с ней спать собираешься? Это же двойной инцест!

– Правильно! Давай лучше за мам выпьем! Третий тост вообще-то за любовь, но нахрена она нам?

От мелких программистов никто не ждал чудес, а сами они еще не вполне понимали, куда попали – так что нарядились, как на официальное мероприятие: светлый верх, темный низ, лакированые туфли. Замерзшим Инь-Янь раздала клубные костюмы – кому плащ, кому крылатку. Разумеется, с кровавым подбоем…

Снежана – то есть, конечно, Блик! – стояла уже на той стороне освещенного круга. Услышав, что танец ожидается быстрый, она выбрала белое китайское: тапочки, шаровары и укороченный халат. Заметив, как ровно, по ниточке, Змей пересекает круг, с какой небрежной точностью подает руку – и с каким восхищением рука принимается! – Хорн понял, что сегодня Змей никому на ногу не наступит, и что вместо простенького бранля можно поставить какую угодно зверскую джигу – получится все!

А раз так, надо снимать. Хорн двинулся взять камеру, осветитель – но тут Сэнмурв придержал его за рукав:

– Чего Змей выглядит, как будто узнал, что три богатыря жили в разные века?

– Да просто ему в нос ткнули, что люди живые.

– То есть?

– Ну вот, Снежана. Ну, теперь-то, конечно, Блик. Она еще мелкая. Но уже чего-то хочет. Своего. Личного. Уже не пешка, не иконка пехотинца на экране!

Хорн ухмыльнулся:

– Представляю, какой фурор завтра она произведет в школе, когда выгрузится из флипа.

Из флипа с высоты метров пятьсот обзор превосходный. К счастью, в этом году и погода не подкачала: сухой август плавно перетек в столь же сухое начало сентября. Любое расстояние в пределах города флипу на пять минут лету; много – семь. Только развезти требовалось человек двадцать: новички-программисты, которым все внове, все интересно, хором отпросились у родителей “до утра”. Родители, на радостях, что ребенок хоть один вечер не проведет за монитором, тоже разрешили, не сговариваясь. Подумаешь, на линейку опоздает! И без того заучка.

Флип четырехместный, и на правое кресло Змей сразу посадил Снежану – штурманом. Не то, чтобы Змей не знал собственный город. Но, если девочке так уж загорелось быть рядом, почему, собственно, нет?

Ах, да. Ювенальная же юстиция, педофилия, вот это вот все… Вон, в Екатеринбурге владелец фитнесс-клуба посидел полчаса на одной лавке с девочкой – теперь на нарах восемь лет отсидит, за развратные действия. Что малолетка, со слов которой слепили обвинение, по чистой случайности оказалась дочкой конкурента – ну, особенности национальной юстиции, местный колорит. Случается…

Развозку начали рано-рано, еще по холоднющему рассветному небу, еще под слабыми звездами. Получалось двенадцать рейсов – и Змей уже видел, получается хорошо. Чисто. Как и не гремела бессонная праздничная ночь. От папы Змей слышал: если встать пораньше, тараканы в голове подхватиться не успеют – они, как всякая богема, просыпаются едва к полудню. А потому раннее утро – лучшее время что-нибудь обдумать, чтобы переживания с толку не сбивали.

Особенно, если обдумывать приходится эти самые переживания. Чувства, то есть. Вон, Сумрак поутру встал помятый и довольный. Марк на кубиках пресса засосы закрашивал… А на Змея повесилась мелкая девчонка, с которой даже не поцеловаться толком…

От мамы Змей слышал, что в любом сколько-нибудь устойчивом сообществе девочки быстро взвешивают и расставляют мальчиков по ранжиру. Просто не делятся этими знаниями, а потому и кажется, что все само собой. Как бы случайно засмотрелся на силуэт, как бы небрежно подсел к столу и как бы удачно завел разговор…

Но Снежану-то ему буквально в руки воткнули. Причем все одновременно. Друзья ближние в лице Шарка и дальние в лице космошахтера Винни, родители самой девочки в лице грозного куратора Петра Васильевича… Змей усмехнулся: а теперь мы попаданцы в то самое “боярЪ-аниме”. Вот вам кланы, вот вам дележка женихов – и, как водится, самого жениха никто не спрашивал. А ты что, еще и недоволен? Дурень, счастья своего не понимаешь!

Даже магия налицо: Хорн одним фаерболлом сто пятьдесят зомби остановил…

Взлет, ровная деловитая скороговорка Снежаны: курс, адрес, дальность, заходи слева, внимание, провода… Касание. Посадка. “До встречи-и-и…” – сквозь богатырский зевок. Ответное: “Бывай!” Змея. Взлет. Ледяной ветер в приоткрытую форточку. Город внизу – картинка!

Только здание той самой ювенальной юстиции все еще черное, закопченое – хотя свисающие из окон тела уже, конечно, убрали… Змей отчетливо увидел, как бело-желтая четырехэтажная коробка ложится в квадратные скобки прицела, и слева, прямо на лобовом бронестекле, вспыхивает зеленый маркер: фиксатор стволов снят. А потом пальцы вжимают клавишу, и в квадрат прицельной марки уходят розоватые полосы: шестиствольный “гатлинг” молотит кирпичную стену, размывая ее как гидромонитором. Сыплются стекла, черными, жирными клубами дымят пластиковые рамы, вслед за потоком снарядов рыжими опахалами загибается кирпичная пыль…

Поежился, вздрогнул. Вот оно, то самое, что впервые глянуло из прищуренных поросячьих глазок Васькиного папаши. Оказывается, и у него, Змея, теперь есть люди, которых очень хочется увидеть на треугольничке прицела.

Или он просто в “Ил-2: штурмовик” перегонял на радостях?

Тут Змей вздрогнул уже серьезно: а ведь целых два года он так и не запустил ни единой игры! И не то, чтобы не хотел – а некогда, ведь реально некогда же стало!

Покосился на девочку – та смотрела в окно… По крайней мере, только что. И Змей тоже посмотрел: не то, чтобы привык, но город с высоты он уже видел. Улицы чистые, все туристы это отмечают… Утро, машин совсем чуть-чуть; и вон областные гаишники, полные отморозки, выходящие на добычу часто еще до рассвета, заняли привычное уловистое место у проходной спичечного комбината… Все как в прошлую осень, как в прошлый сезон, как в прошлый месяц.

Только все дворы многоэтажек лихорадочно затягиваются в заборы: где красивые, ковано-литые, с завитушками-решетками, на каменных столбах. Где попроще, подешевле: профнастил на квадратных металлических трубах или круглых асбестовых. Дешевые ограды выделяются строчками желтых и белых пятен: вокруг столбов засыпано свежим песком, не затянуло еще грязью, не вмазало еще в окружающую среду…

И никого совсем не интересует – спал он со Снежаной, или просто на звезды смотрел. Хер имеется? Значит – мог переспать. А раз мог, то переспал. И ничье мнение тут не важно, и никакая правда-истина никому не интересна… Как обстояло в Советском Союзе, Змей слышал только с папиных слов; да и застал папа уже самый конец, “Беловежскую капитуляцию”. Но вот что Змея из тех рассказов неизменно удивляло – в Советском Союзе людей могло связывать что-то еще.

Взрослые – народ простой: хоть падай, хоть стой. Все шутки про секс. Вся реклама – сладко изогнувшиеся девушки, сиськи-ляжки наружу. Все, что написано-снято – “вечная тема!”, с придыханием. Фанфики, мультики, даже, блин, кино про войну – и там, обязательно! Герои “обретают свою любовь.” Ага. В штрафбате, блин. Самое же место!

Если по улице идет пара, так не коллеги, не заказчик-подрядчик, не продавец-покупатель, не случайные прохожие, не мужчина помогает женщине сумку нести – нет, ни в коем же разе. Только любовники!

Неужели в мире взрослых больше ничего нет?

В Союзе, отец говорил, если бы мужчина похвалил фигуру друга – никто бы не подумал, что гомики, что спят вместе. А сейчас любой парад – либо военный, либо сексуальных меньшинств, “третьего не дано”.

И почему, интересно, при таком-то внимании к сексу, столько разводов?

Да хрен с ними, со взрослыми. Ему-то что делать? Надо, наверное, с отцом посоветоваться. Маму из реанимации уже перевели в общее отделение, но волновать ее все-таки пока не хочется. Не хватало еще, чтобы родители поругались, выбирая имена для внуков: им-то Змеевы рефлексии трижды пройденный этап, с их точки зрения, наверное, несерьезны эти сопли.

Особенно на фоне погрома всего пол-зарплаты назад.

После августовских “событий” – ни одна газета, ни один сайт не осмеливался назвать кошку кошкой, все так и подавали стыдливо: “события” – дети по городу в одиночку не ходили совсем. Либо со старшими братьями, либо с родителями. На всех углах, наконец-то, появились обещанные камеры. Во всех отгороженных дворах – а в частном секторе при начале каждой улицы – появились будки, а в будках сторожа; людей предпенсионного возраста, которых никуда больше на работу не брали, набежало с избытком. Змей не раз думал – да и в сети писали – что, найми всех этих людей на работу до “событий”, так те самые “события” и не состоялись бы. Первое, сторожа на всех углах, а второе – топлива для кошмара, самих безработных, собралось бы меньше в разы… Но говорил же Шарк: “Хорошо быть умным сразу, как моя жена потом”…

– Блик, следующий адрес?

– Список пустой, все.

– Ага… Так… Сейчас на клуб, вещи заберем. Тебя в школу, а я потом к больнице, как раз обход заканчивается в пол-десятого… Блик, тебя не накажут, что в школу привез посторонний? Староста ваша ничего… такого… Не скажет?

– Пусть скажет, мне все равно. Инь-Янь говорит, у тебя сейчас никого нет, поэтому…

Последние слова Снежана выговорила чуть слышно. Змей поднял руку и девочка вообще умолкла, только покраснела по самую макушку. Блин, даже до “Восьмиклассницы” Цоя еще два года!

– Есть пять минут времени, – Змей тоже произнес тихо. – Поднимусь метров на семьсот, на город посмотрим?

Снежана кивнула. Парень закрыл форточку – холодный ветер перестал свистеть – и заложил широкую восходящую спираль.

Пять минут прошли в молчании. Змей двинул флип на посадку и сказал – опять негромко:

– В школе так сделаем, слушай. Ждем, пока все построятся на линейку, за пять минут перед началом садимся ровно в середине подковы. Я обхожу флип, открываю дверь, подаю руку. Ты выходишь, прощаешься милостивым наклонением головы – Инь-Янь показывала же? – и спокойно идешь на свое место. И пусть хоть захлебнутся слюной.

Снежана кивнула:

– Мама учила, если сплетню нельзя остановить, ее надо возглавить.

– Ну да, она же у тебя главный врач третьей городской, грамотная насчет управления серпентарием… А вообще, я думаю, переживать не стоит. Сегодня в школу всех привезут, никто в одиночку не придет. Вряд ли твое появление вызовет какой-то исключительный фурор…

Исключительный фурор в шестых классах Снежана вызвала вовсе не схождением с небес на середину парадного квадрата учеников, учителей и родителей. Если бы даже Змей вынес ее из флипа на руках и поставил на ноги с поцелуем – и это приняли бы, как должное.

А все потому, что какой-то неполживый сукин сын, какой-то, мать его асусовую, недохакер-переюзер, нашел запись видеокамер спичечного комбината. Тот самый легендарный проход Снежаны по грузовому двору, забег на зависть всем паркурщикам… Кадровый сотрудник подобные вещи держит в себе. Но множество кадровых сотрудников, знающих по службе настоящий масштаб “событий”, поспешили сбежать кто куда сумел – не все даже увольнение оформили. На их места принимали без особенной переборчивости: во-первых, особо некого. Это деду-дворнику даже на Варшаву не дают визу, а молодого компьютерщика-немусульманина и в Монреале оторвут с руками. Во-вторых, некогда: расследование шло полным ходом; даже без увольнений прокуратура бы не справилась.

Вот почему брали, кто под руку попался. И один из новонанятых мальчиков, дорвавшийся до великой тайны, до реальных, в натуре! Документов следствия! – не утерпел и ознакомил мировую общественность – сразу всю, а чего стесняться?

Мировая общественность вполне предсказуемо заорала, что ролик суть “фальшыука, зробленая у Польшчы!”

Но местные-то прекрасно узнали сам спичечный комбинат, окружающую обстановку, цвет неба, направление теней – а главное, родная школа узнала Снежану Сахалинцеву, пятый… То есть, уже шестой “А”.

За три дня в платиново-белый цвет перекрасились все шестиклассницы без единого исключения. Мальчики научились завязывать галстук и собирать букеты – а чего там учиться, главное, чтобы нечетное число цветов! – но те же шестиклассницы тактично подсказали всем и каждому, что дверцу флипа перед Снежаной открывал не старший брат, не средний брат, не младший, не папа и не дядя. И, следовательно, ваши цветы лучше подарить, например, мне. У Снежаны парень уже имеется – судя по росту, десятиклассник, если вообще не первокурсник.

Авторитет Снежаны в два дня пробил крышу, а через неделю вышел на геостационарную орбиту, и в ее школу потянулись паломничества изо всех школ города.

Взрослые – особенно те, кто по службе имел доступ к материалам расследования “событий” – наблюдали за поднятой шумихой с откровенной радостью, подыгрывая изо всех сил. Неполживого недохакера даже не наказали за разглашение. На Снежану натравили корреспондентов; ее братья остались этим недовольны и кого-то настырного спустили с лестницы – этот скандал тоже раздули до небес.

А все потому, что через неделю, когда на орбиту для вступительного экзамена вышел уже и сам Змей, назначили первое слушание суда над зачинщиками и главными участниками “событий”. Так что лучше пускай детишки обсуждают любовь-морковь и крутят вечную подростковую “санта-барбару” – кто, с кем, когда? – чем проникаются подробностями показаний или деталями отчетов судебно-медицинской экспертизы. От подробностей тех взрослые блюют строем…

Изначально суд планировали закрытым. Выступил премьер по телевидению, комментаторы на сайтах новостей написали, что все, в общем-то, хорошо, и хорошо заканчивается… Отличившимся бойцам ОМОН торжественно вручили награды за спасение десятка цистерн со сжиженным пропан-бутаном…

Количество беглецов за одну ночь выросло на треть – и столица поняла, что замазывать не выйдет. Что эффект от скрытности ровно противоположный, и что телеящику больше даже те не верят, кто до сих пор верил.

Журналисты главной государственной газеты, правда, не успели притормозить маховик, и несколько трескучих пустышек о доблести-чести все же напечатали. Но какие-то подлецы насрали в форменную фуражку советского НКВД и положили благодарность перед входом в редакцию. Причем патрульно-постовая служба, даже сильно мотивированная секретными словами, клялась тринадцатой зарплатой, что никого всю ночь не видала. Камеры же видеонаблюдения, как назло, ветер залепил пожелтевшим кленовым листом – вот прямо все девятнадцать. Ну так осень же, чего вы хотите?

Пришлось перенести слушания в огромный концертный зал, самый центр города. И, по настоянию Петра Васильевича, вход объявили свободным. Безопасник хорошо знал, что до конца процесса дотерпят одни лишь родственники жертв, а огромной толпы уже на третьем-пятом заседании не будет – суд не цирк и не спектакль, суд вынимает нервы и душу похуже фильма ужасов; не любой вытерпит.

Но кое в чем просчитался даже герой-ликвидатор мятежа.

Отведенный зал, и правда, забили полностью – однако, и на улице и в сквере, до самого поворота на охотничий домик Паскевичей, люди стояли тройками – точь-в-точь, как требовал “закон о собраниях”. А от группы до группы отмеряли пятнадцать шагов – с той же угрюмой исполнительностью. Курили – с напряженной, злой аккуратностью складывая окурки в консервные банки. По приказу Петра Васильевича сотрудники осмотрели всю округу – на землю окурок не бросил никто. Ни один человек!

Подходивших одиночек прямо за рукава втягивали в образующиеся на глазах тройки, расстояние между которыми все также вымеряли шагами – только людей становилось все больше, и стояли уже не через пятнадцать шагов: через шесть, через восемь. Стояли молча – мужчины, женщины, ни единого ребенка или старика – пили воду из маленьких бутылочек, переминались, поправляли красивые куртки или потертые пиджаки, перебирали в пальцах платочки. Ни слова, ни выкрика, ни плаката, ни лозунга – напрасно в переулках парился ОМОН.

До “событий” просто двинули бы цепи, щитами выдавили бы людей с площади. Самых громких – дубиналом поперек наглой морды, руки за спину – и в сундук. А теперь Петру Васильевичу докладывали, что между собой ОМОНовцы говорят прямо: если соберется человек двести, разгоним-повяжем. Выйдет несколько тысяч – не полезем, нам тут майдан без надобности. А накопится хотя бы десяток тысяч – присоединимся!

Так что приказали вмешиваться сугубо по фактам нарушений, и винтить строго активных участников беспорядков – как их выдергивать из разъяренной толпы, стратеги, конечно, не расписывали.

Перед самым открытием суда от площади Ленина подъехал белый фургончик с тонированными стеклами, расписанный электронными адресами. С фургончика стартовал съемочный дрон, поднялся примерно до третьего этажа. На крышу фургончика неожиданно ловко для внушительной фигуры взобрался представительный мужчина средних лет, оправил красивый синий костюм с искрой, откашлялся, поднес к губам рупор:

– Сограждане! Братья и сестры! В тяжелый для родины час обращаюсь я к вам…

Тротуарная плитка ударила точно в рупор, вбила прибор в нижнюю челюсть оратора; потеряв равновесие, тот сел на задницу – пластиковая крыша фургончика громко треснула.

Сэнмурв – он из-за случившегося даже на ежегодную “Куликовку” не поехал – одобрительно кивнул отряхивающему руки викингу. На дырку в мощении тут же наступил его товарищ.

Никто так и не произнес ни слова. Подбежавшие милиционеры подошли сперва к трем хмурым дядькам изрядного возраста: кто бросал? Документы! Дядьки выставили перед собой стену развернутых паспортов, и ближайший к наряду, седой, краснолицый, пузатый, затянутый в клетчатую рубашку, в едва сошедшиеся летние полотняные брюки, процедил:

– Когда у таких, как я, не станет работы – у таких, как ты, не станет золота на погонах.

Площадь и сквер перед семиэтажной громадой медицинского университета опять затопила нехорошая тишина. Раздайся хоть один выкрик, вылети еще хоть один камень – ОМОН и патрули знали бы, что делать.

Но люди не произносили ни единого слова. Где-то зашелестели доставаемые паспорта. Кто-то уронил пластиковую бутылку с водой, даже не выругавшись. Кто-то аккуратно поставил консервную банку с окурками, чтобы освободить руки – скрежет ободка по асфальту разнесся на всю площадь.

И старший патрульный, до которого на планерке доводили политическую ситуацию, а именно, число уезжающих – тоже молча остановил подчиненных, взявшихся переписывать паспорта. Патрульные отступили на несколько шагов, ушли в тень автобуса цвета хаки. Фургончик посадил на крышу летучую камеру, забрал плюющегося кровью оратора, уехал.

Тройки стояли до перерыва в заседании, потом начали понемногу расходиться, и к вечеру исчезли совсем.

На всех последующих заседаниях все повторилось, разве только фургончик больше не показывался. Петр Васильевич приказал сделать опознание и убедился, что люди в тройках по большей части переменяются, но угрюмое молчание всегда неизменно.

Суд завершился в равноденствие, а поток уезжающих начал спадать лишь к середине октября. Петр Васильевич не ставил это в заслугу ни себе, ни даже беспрецедентным усилиям столичных властей. Просто уехали все, кто мог собраться быстро: без оглядки на родственников, долги, работу. Безопасник знал подробности, потому как завербовал на волне эмиграции целых сорок шесть человек в Проект. И уже к середине октября Аризонский Лифт поднял их на опорную орбиту.

На опорную орбиту кандидатов спустили утром. Затем, прямо из дверей лифтового терминала, оставляя справа уютные зальчики отелей, слева грандиозные панорамные окна обзорных палуб, отвели в неприкрытый металл служебной зоны. Змей читал, что человек ощущает не абсолютную температуру, а утечку тепла. И потому металл при одинаковой температуре наощупь холоднее дерева. Тут металл окружал со всех сторон: синий, серый, светло-зеленый, расчерченный желто-черными полосами габаритов, усаженный тускло-желтыми проблесковыми маяками, светофорами. Все светофоры горели красным: как и положено, все закрыто. Холодно и тоскливо даже на вид, не на ощупь!

Чтобы отвлечься, Змей попробовал посчитать в уме угловую скорость, необходимую для создания земной гравитации на ободе колеса диаметром два километра. Переключившись на учебу, он внезапно понял, что легко узнает служебные пиктограммы на стенах – значит, не зря зубрил “стандарты информационной среды”!

В группе их набралось двадцать шесть – Змей пока не присматривался подробнее. Из перечня он знал, что парней и девушек поровну, а различал с трудом: фигуры тех и других скрадывали серебристые учебные скафандры, искажали пристегнутые пока за спиной шлемы, коробки регенаторов, аварийных баллонов, толстые энергопояса. Стрижка у всех уставная, короткая, чтобы волосы не лезли в гермоворотник. Лица у всех напряженно-сосредоточенные. Еще не курсанты, всего лишь кандидаты – и потому знакомиться пока никто не лез. Конкуренция, невидимая рука, честная игра, вот это вот все…

Появился рослый мужчина в синем скафандре с “белой чайкой” на груди, тремя желтыми лапками на плечах: расцветка Стокгольмского летно-орбитального. Лапки на плечах – это и есть знаменитые “тре крунур”, три короны шведского флага.

Кандидаты подтянулись, встали неровным полумесяцем, впились в инструктора напряженными взглядами. Человек вызвал голографический экран из правого наруча, сверился с фотоснимками, представился по-английски – но уже с первой же фразы Змей понял, что английский для него не родной. Фразы звучали слишком рублено, слишком резко. Скандинав? Немец?

– … Слушать внимательно, дамы и господа испытуемые. Главное, что проверяется – ваш характер. Нажимать кнопки наш Старик научит любого суслика. Но характер или есть, или нет. Ясно?

Подростки синхронно кивнули.

– Мы не собираемся вкладывать время персонала, ресурсы и деньги в человека, не способного справиться хотя бы с собой. Поэтому сейчас мы пройдем на стартовую палубу. Там, на глазах у толпы туристов, каждый из вас войдет в стандартную капсулу. В настоящую посадочную капсулу, знакомую всем вам по теоретическим тестам. Особо предупреждаю – никаких тренажеров, никакой виртуальной реальности. Настоящий металл, настоящий керосин. Ясно?

Все молчали.

– Капсулы мы отстрелим в заданный район. Ваши аттестаты показывают, – инструктор подчеркнул слова движением ладони:

– Каждый из вас достаточно умен и образован. Управление несложное. На минимальный балл: посадить капсулу днищем вниз!

Подростки захихикали – не все. Змей тоже не хихикал. Их закрутит либо при отстреле, либо потом, вот на что дан жирный намек. Срочно вспоминаем центровку, ориентирование…

Инструктор внимательно посмотрел, ухмыльнулся:

– На средний балл: накрыть капсулой радиомаяк!

Шушуканье и смешки прекратились.

– На высший балл: накрыть капсулой заданный мной радиомаяк.

Кандидаты заметно призадумались. А Змей не задумывался, он уже вывел на терминал карту тренировочного района – пока инструктор не успел запретить. Много радиомаяков там не влезет. Если проложить столько траекторий в один посадочный район, пилоты-новички просто побьются друг о дружку. Сейчас инструктор не дает цель, это и понятно. Сперва – стабилизировать капсулу, выйти на связь, получить волну радиомаяка и позывной…

Но при торможении капсулы в атмосфере вокруг уже ореол плазмы – связи нет. Когда скорость погашена, связаться можно – но тогда уже поздно рулить: пока волну-позывной получишь, пока маяк найдешь – а можно поспорить на любую часть зарплаты, что твой маяк по чистой случайности окажется в самом дальнем углу полигона! – вот уже и земля. И еще на твой маяк может нацелиться конкурент, не надеющийся попасть по собственной пищалке.

Вывод: успеть выровнять капсулу нужно перед входом в атмосферу, только тогда нормально получится маневр. А хватит ли на это времени, если они сейчас на низкой околоземной орбите, всего-то двести километров? Аэродинамическое качество “фары” одна четвертая, если с перегрузками не выше трех гравов. Значит, на каждый километр скольжения в нужную сторону, придется потратить четыре километра высоты. Начинать скольжение, хоть как-нибудь опираясь на воздух, можно только с высоты сто километров – по каковой причине эта высота, “линия Кармана”, и считается условной границей космоса. Капсула с крылышками, как “Буран”, может начинать маневр со ста двадцати километров, да и планирует самолетик намного дальше и точнее, чем “фара”. Оба челнока, “Буран” и “Челленджер”, ведь и замышлялись так, чтобы сесть на запасной аэродром, если главный закрыт погодой.

Стоп. А если вырулить еще в безвоздушном пространстве, чисто на сжатом азоте из системы ориентации? Тут не придется высоту терять, можно точно навестись. А потом остатками азота тормозной импульс, и дальше уже падать камнем, по баллистической, точно в маяк? Заманчиво. Но сколько залито сжатого азота именно в двадцать шестую капсулу? И успеет ли Змей до входа в атмосферу стабилизировать кувыркание, получить частоты, услышать маяк, рассчитать маневр?

Инструктор поглядел на задумавшуюся группу, потом на часы, и привлек внимание взмахом руки – включенный голоэкран метнулся флагом:

– Итак, дамы и господа, до стартового окна девятьсот секунд, вопросы!

– Почему нас не готовят на тренажерах?

– Потому, кандидат Си Тай Лунь, что ваш же Конфуций говорил: осваивая науку стрельбы из лука, нельзя иметь более одной стрелы. Чтобы не надеяться на вторую попытку. Чтобы вы сразу включались в полную силу. Статистика показывает, что такой старт обучения лучше всего.

– Но мы же можем погибнуть!

– Разумеется, кандидат Хадсон. Мы, конечно, приложим все усилия, чтобы вытащить вас. Но вы должны понять главное. В космосе смерть всегда рядом. Открыл не тот клапан, включил не тот баллон, ускорение на пол-соточки больше – и все. Лучше вы поймете это сегодня, чем за штурвалом настоящего челнока с сотней пассажиров, перед ударом в орбитальную теплицу или там причальную ферму. Сегодня вы еще можете отказаться, сберечь себе и нам несколько лет бесценного времени.

Мужчина прошелся по палубе – магнитные подковки отстучали секунды внимательной тишины.

– Конкурс двести сорок три человека на место, – инструктор улыбнулся. – Мы не потеряем ничего, вы не потеряете ничего. А вот если вас отчислят на середине обучения, поломаются все ваши планы на жизнь. К тому же, на отчисленных коршунами накинутся банки: ведь кредиты за полгода-год обучения вам все равно придется возвращать!

Лицо инструктора правильное, твердое, чуть вытянутое. Волосы короткие, светлые… Почему он кажется Змею немцем – и почему это кажется ему важным?

– Итак, дамы и господа, прошу. Номер первый – Си Тай Лунь. Желаете отказаться?

– Нет.

– К проходу налево, под светофор, ожидайте. Номер второй – Хадсон. Желаете отказаться?

– Да.

– К проходу направо, под желтый маячок. Ожидайте. Номер три…

Змей оказался двенадцатым; увидев, что кандидат уже вовсю строит варианты траекторий в наручном планшете, инструктор сказал с неприятной ухмылкой:

– Дамы и господа кандидаты, обратите внимание. Ваш спутник расходует время с толком, пользуясь тем, что это не запрещено. И он вполне грамотно не стал задавать лишних вопросов, чтобы не навести на умную мысль конкурентов. Браво! Но… Космос жесток!

Инструктор развел руки:

– В космосе много-много заряженных частиц, двести семьдесят четыре тысячи триста сорок семь рукотворных объектов, бездна пространства, миллиарды тонн ресурсов, будущее человечества, о! Но, юноша! Там совсем-совсем нет справедливости. Ни грамма. Да!

Точно немец, понял Змей. Губы инструктора почти сложились в “ja”, как у Сэнмурва, когда он говорил по-немецки.

– …Справедливость в космосе – только та, что создают люди. Я создам чуть-чуть справделивости и выпущу вас последним. У вас меньше всех времени на маневры… Хотите отказаться?

Змей улыбнулся, сколько мог, безмятежно:

– Нет.

Инструктор кивнул:

– Номер двадцать шесть, к проходу налево, под светофор, ожидайте.

Группа словно бы очнулась – все включили нарукавники, все скачали карты посадочного района – но уже довольно скоро загорелся зеленый светофор, и кандидатов перевели в роскошный интерьер обзорной палубы.

По меркам Земли, зал провинциального аэропорта. По меркам Орбиты, зал на триста человек – очень много. На галереях туристы. Конечно, и родственники кандидатов, и болельщики, и вон мелькают съемочные дроны… Огромный экран под потолком зала, в некольких местах гиды показывают и поясняют на больших голографических моделях…

Инструктор выстроил очередь по номерам: кроме Хадсона, пока не отказался никто. Прибавилось два инструктора – помогать с посадкой, тоже в синих скафандрах с золотыми лапками “тре крунур”. На старт одного человека минуты две, капсулы конвейером, как в романе Хайнлайна. Для построения траекторий у Змея почти час – а сколько секунд останется реализовать расчет?

Ну точно: первый пошел с небольшой круткой. Экран показал пышный хвост из двигателя ориентации – кандидат перестарался, и капсула закувыркалась уже всерьез, только в обратную сторону.

Змей не досматривал, чем закончится. Шоу, конечно, должно выглядеть острым, ибо вот эти самые туристы на галерее уже немало заплатили за зрелище, а завтра еще и распишут на блогах героизм кандидатов, привлекая к тяжелой пилотской работе очередные сотни роматников. Ради этого училище и старается. Прошлогодний экзамен требовал в одном пустотном скафандре пролететь пять километров, пристыковаться к мертвому модулю и запустить его жизнеобеспечение – но управиться быстро, потому что последних трех не принимали. Позапрошлогодний экзамен – пожар в челноке с группой. Разобраться, погасить огонь, исправить по возможности поломки, двигатели запустить, восстановить ориентацию и вернуться на заданную траекторию. И это еще только училище! Академии – Байконур и Канаверал – устраивали целые испытательные недели, по итогам которых кандидатов просвечивали не хуже рентгена. Змей туда документы не посылал: семьсот человек на место, чистая рулетка, в прибыли останется лишь казино.

Металл обзорной палубы выглядел уже не давяще-холодным – скорее, остро-пронзительным. Фермы титановые, облицовка иридиевая, фигурные детали платиновые, золотые – весь металл добыт из астероидов. Стекла – монокристаллы сапфира, выращенные в невесомости. Мягкие подушки сидений – “гибкая сталь”, мета-материал, сконструированный и собранный нанороботами поштучно из атомов серебра и железа, тоже вне действия земной гравитации.

Тут все вне действия земной гравитации, чужое насквозь, до корней зубов. Змей неожиданно понял: отказники выходят из очереди вбок не потому, что так уж испугались трудностей. Они выбирают остаться все-таки человеком Планеты, не Орбиты.

Пошла очередная капсула; Змей и за ней следил краем глаза. Риск не может превышать определенную меру, иначе желающие поступить слишком быстро закончатся. Да и спасателям ни в хвост не уперлось ловить малолеток по всей орбите. Тем более, получить капсулу в теплицу или терминал орбитального лифта – вот в этот самый, кстати – никто не хочет. Вес капсулы известен, максимальная перегрузка, ограничивающая ускорение отстрела, известна. Следовательно, сброс капсулы возможен в ограниченном диапазоне скоростей и в пределах какого-то конуса траекторий. Точно узнать собственный путь можно только после отстрела, и тогда уже можно строить баллистику – зная давление рабочего тела в баках, соответственно, и запас на маневры.

Инструктор отвел в сторону еще отказника. На галерее кто-то расстроено провыл. Очередь сдвинулась.

В панорамных окнах – Земля, дневная сторона, Южная Америка. Звезд не видно, и орбитального хозяйства тоже почти не видно, Солнце все забивает. Хотя – вон багрово-рыжие радиаторы мощного реактора. Лениво поворачиваются хрустальные салатницы орбитальных ферм, подставляя Солнцу бока в соответствии с графиком освещенности. Далеко-далеко неимоверно яркие маяки рудных тел: там астероиды, притащенные в Зоны Лагранжа, для разборки на ценные металлы. До них три земных диаметра, но алые маяки рассчитаны на огромную дальность, потому как вмазаться в связку железно-никелевых кеглей верная смерть любому. Где-то рядом с ними белые и синие контурные огни самих орбитальных верфей, но вот их-то на таком удалении, да на солнечной стороне, уже и не видно. Зато вон и вон еще, левее – белые кинжалы работающих двигателей… Найдись под рукой визир или локатор, можно замерить скорость, запросить название и курс корабля… Ну, пока он разгоняется. Когда поднимется выше радиационных поясов, на орбиту вывода – его с низкой околоземной орбиты, с НОО, уже никто без приборов не разглядит.

Кораблей с каждым годом все меньше, грузопоток переходит на Аризонский Орбитальный Лифт. Лифт оказался удачным и вызвал дискуссию: не посадить ли на геостационар еще пару таких же? А лучше десяток, и замкнуть их все на рукотворное кольцо вокруг Земли. Понятно, что занятие лет на сто – ну так главное же мечта, цель на завтра!

Сегодня Внеземелье делится на “низкое” – под радиационным поясом – и “высокое”, над хвостом протонов.

На высокие орбиты притаскивают астероиды, что потом пойдут в области Лагранжа, под разборку. Там же плывут верфи, сборочные блоки, обсерватории службы Солнца. Крутятся громадные радары астероидной защиты, и телескопы заатмосферных филиалов самых богатых университетов.

Там же базы ядерных буксиров-”факельщиков”, про которых снимают красивое кино. Вылет на перехват опасно близкого астероида: командир – кремень-мужик; штурман – белая-и-пушистая; обязательно стажер-недотепа; для политкорректности брутальные ядерщики-негры; расходный материал слезогонки – бессчетные ракетчики-китайцы. Смешать, но не взбалтывать! Бессонные ночи за вычислением траектории (та самая белая-и-пушистая штурман), неизбежная авария (недотепа-стажер, да), героическое превозмогание до предпоследнего китайца, триумфальное возвращение… Не то, чтобы Змей фильмами так уж восхищался – но клуб назвал “Факел” и поступил все же не в торговый техникум, а пробился в летно-орбитальное…

На высокой орбите базы “Лепестка”, от которых равномерно ходят “баллоны” к Луне, за изомерным топливом, чтобы все вокруг питалось, горело и вертелось. Громадные радиаторы энергостанций сияют рыже-багровым – на спецфорумах люди говорят, инфракрасное излучение даже нагревает обшивку мимолетных кораблей, искажая показания радаров, и потому навигация в тех краях с особенностями…

Еще с высоких орбит удобнее стартовать к астероидам и к Марсу. Это уже именуется Внеземельем “дальним”, и ходивших туда капитанов чуть меньше сотни.

Скоро, впрочем, положение изменится. На высокие орбиты уже выведены без малого сто колоний О’Нейла, каждая вместимостью в десятитысячный город. И где-то среди них Змеев дед, прошедший омоложение. Там же и Винни, в числе колонистов. Или еще не там, еще в переселенческом лагере, у основания Аризонского Лифта?

Зато с низких орбит удобней обслуживать Землю. С геостационара это, как ни странно, невыгодно. Высота геостационарной орбиты, на которой вся земная связь и GPS – тридцать шесть тысяч километров. Еще раз, вдумчиво: тридцать шесть тысяч!

Тут живо поймешь, почему все так полюбили на дирижабли антенны вешать. Есть же разница, посылать сигнал на двадцать километров наверх, и потом на двадцать вниз – или на тридцать шесть тысяч вверх, и потом ждать, пока еще столько же проковыляет обратно.

Только дирижабль в стратосфере сдуть может, струйные течения быстрее иных самолетов – а спутник на низкой орбите ветру недоступен, и его электроника в безопасности от стокилометрового разряда, от громадной молнии-”спрайта”. Пускай до “низкого” спутника вдесятеро дальше, чем до дирижабля – зато в сто восемьдесят раз ближе, чем до геостационара. Правда, на низких орбитах атмосфера за штаны хватает, спутнику постоянно приходится двигателем подрабатывать, топливо жечь и рабочее тело тратить. Зато сигнал туда-сюда успевает обернуться с приемлемым временем отклика, и протоны радиационных поясов его не искажают…

Вот как выглядело Внеземелье на беглый взгляд кандидата в пилоты. Подробностями Змей голову не забивал: он выбрал провести тут если не всю жизнь, так большую часть. Куда спешить? Медленно спустимся с горы…

Ага, и тебя выдерет все стадо. Ну, по крайней мере, один дойче камераден. Вон идет, скалится: небось, очередную пакость выдумал…

Змей посмотрел на часы: “у нас еще до старта четырнадцать минут”, как в песне. Жестом немец предложил пройти к решетчатой опоре. Чтобы не слышал двадцать пятый кандидат, понял Змей.

– Предлагаю отказаться, – инструктор не улыбался.

– Гагарин смог, и я смогу.

– Русский?

– Яволь, герр инструктор.

– Как догадались?

– Друг знает немецкий. Вы постоянно губами произносите “ja”, потом спохватываетесь и говорите “yes”.

– Ферфлюхте швайнехунд! Русские никогда не отказываются. Гагарин, стыдно, ja. Таких мы списываем строго по показаниям датчиков, а это чистая физиология. Пульс, частота сердечного ритма, сопротивление кожи… Еще ни один списанный просто так не ушел, все оспаривали отчисление через суд. Но Старика не переспорить никому.

Немец помолчал секунд шесть и добавил:

– Давить вас будут весь первый курс. Понятно, зачем?

– Чтобы реальная работа после придирок в училище вызывала положительный эмоциональный фон, – кивнул Змей. – Что благоприятно влияет на точность, аккуратность и мотивацию пилота.

– Учебник читал, вижу. – Глаза инструктора белесые, ни цвета, ни выражения. – Если я тебя сломаю, меня наградят. Слабые не нужны. Но, если ты продержишься, меня наградят в десятикратном размере. По той же причине. Правила игры знаешь?

– Ничего личного. Только служба.

– Орднунг, – инструктор оскалил чистые длинные зубы, – квадратиш, практиш, гут. Слушай, дам совет. С девками в училище даже не стой рядом. И с пидорами, которые “определили себя, как третий пол”. Старайся не оставаться наедине с любым, кому ты можешь ficken… Ну, понял? Браслет всегда включен, общение строго уставными командами. Браслет не выключай никогда. Совсем! Если тебя выгонят за харрасмент, я останусь без приличных денег.

Инструктор подмигнул – опять же, чтобы не заметили со стороны:

– Девок полно внизу. Просто ходи в нашей форме, и аллес гут. Я проверял.

– Герр инструктор. А почему вы заговорили со мной?

– Никто из них не догадался полезть в планшет. Я же не запрещал. Они все умные, отлично сдали тесты. По тестам ты предпоследний, кстати. Но все они привыкли, что мир вокруг…

Инструктор повертел пальцами:

– Добрый, ja. Что космос подождет, пока они сообразят. Что им прикажут или кто-то махнет флажком – и тогда можно уже бежать.

– Герр инструктор, здесь так легко пишут анонимки?

– На наш с тобой разговор уже наверняка пишут. Что ты меня подкупаешь, чтобы я дал тебе больше времени для маневра или подсказал частоты маяка. И лучше тебе не знать, что ты мне якобы предлагаешь в оплату. Arch mitt uns! Но Старик – для тебя господин ректор – шайзедрек не читает. Ему надо, чтобы ты умел хорошо летать и причаливать, а не трактовать законы. Здесь места не для юристов.

Немец хмыкнул:

– И ты, кстати, можешь на меня написать. Приложить видео разговора. И меня выгонят с позором. Но тебе тогда – несчастный случай, без вариантов, где бы ты ни оказался. Все просто, юнг русише камрад. Это внизу, – мужчина постучал синим пластиковым сапогом скафандра по палубе, – можно пройти на работу по квоте для анацефалов, и оставаться в штате, политкорректно подлизывая убертойлеттенляйтерин. Здесь космос. Нам тут не нужны ни дураки, ни дармоеды. Ты кажешься мне нормальным. Я твой шанс. Ферштеен зи?

– Яволь, герр инструктор.

Немец подмигнул, отошел, обернулся и сказал громко, явно для соседа:

– Кроме обычной крутки, вы уже про нее поняли, для вас личный подарок. Посадка на днище для номера двадцать шесть – незачет. Вам засчитываю только маяк. Арбайтен!

Инструктор отошел к посадочной площадке. Змей зевнул. Когда столько пугают, рано или поздно страх выключается. Или дойче фельдбефель именно такой эффект планировал?

Хорошо планировать, когда есть высота. Плохо выравнивать на уровне крыши! Саня, не нужно собой рисковать. Бабушка просит – летай пониже!

Четверостишие из Вениамина Каверина, роман “Два капитана”… Что ж, запас высоты двести тысяч, есть чем планировать. А вот и капсула с большими белыми цифрами “26” – видно, что накрашено поверх горелого борта…

Из чистого хулиганства Змей обернулся перед люком, вскинул правый кулак (левая рука уже вжимала пуск таймера) и крикнул:

– Поехали!

На галерее нашелся знаток истории:

– Желаю вам доброго полета!