Запиханка из всего

Глава 6

В середине августа ночи уже холодные, звезды сияют, как натертые кирпичом. Светлыми слезами катится метеорный поток Персеиды, вращается купол неба, встает ясное утро, за каких-то полчаса вскипает полноценная летняя жара. К полудню небо снова по-июльски белое, и надежда только на клубящиеся по горизонту черные горы грозового фронта.

В середине августа улицы пахнут нагретым сухим деревом; на заборах следы разбившейся о гребень падалицы; а собранные яблоки кто варит на варенье, кто – на яблочный самогон-бимбер, и потому за сахаром выстраиваются вялые очереди. Стоять жарко, люди даже не ссорятся особо. Так, помянут недавнюю эпидемию, да привычно ругнут очередное повышение цен. Обсудят очередное изменение правил начисления соцбаллов, поплюются тихонько – камеры же везде – и переступят вслед отоварившемуся гражданину.

Закупился – отлетай.

А еще говорят в очередях, что эпидемия не сама собой пришла. Что принесли ее беженцы со свободного юга, где прогрессивные родители не прививают малышей от кори, не делают прививку БЦЖ, не колют вакцину против столбняка. Болезни много не надо: если процент привитых падает менее шестидесяти…

Да иди ты со своими процентами в… Университет! – отмахиваются слушатели. Ты скажи, нам-то чего делать?

Ну как – чего? Надо цыганскую Якубовку снести! Это же к ним вся шваль сбегается. А вот недавно, слышали? Пацан какой-то наркотиками от них торговал.

Да ну? Ну да, истинная правда, я сам слышал. Чего, может, и пробовал? Хорош ржать, придурки! У вас чего, детей нет? Не боитесь? Какая разница, есть-нет. Не докажешь!

Продавана того просто так зарезали, никто доказательства не искал.

Да иди ты?! Брешешь! Да иду, иду. И ты, кстати, тоже иди. Закон – больше трех не собираться. Вон, уже патруль нарисовался…

Жара и пыль, пот по запястьям. Кожаная спинка кошелька выскальзывает из артритных пальцев. Мятая пятирублевка – что на нее купишь? Горючее подорожало еще на копейку. Поехать бы куда на заработки – так весь мир отгородился, как от чумных. Чумные и есть. А все беженцы, все шваль черножопая… А налей стакан, а хоть полстакана! Слушай, чего вон человек говорит:

– У нас тут живет умный! Образованный! Талантливый! Малопьющий и экономный народ! Это – евреи, культурно известные, как жиды… У них всегда найдется, чего взять!

Под магазином человек сто… Ну, двести. Чего не на работе? Так нет работы. Молодым еще туда-сюда, а за три года до пенсии кто тебя возьмет? Как на вахты ехать, когда за собой аптеку тянешь? Где подметаешь, где днем доски прибиваешь – там ночью отрываешь. Кто попался, тот хотя бы на казенный кошт обедает…

А говорили же коммунисты! Сам ты коммунист! Я пролетарий, мне нечего терять, кроме своих цепей! Ошейник сними, кинолог буев! А сам ты! А налейте стакан ветерану! Ну, хоть полстакана!

Заткнитесь оба, дайте послушать! Ой, да что там слушать! Я из центра только что, там уже к делу перешли.

Эй, а милиция там, ОМОН?

А в милиции что, не люди? Сам видел, по райкомовским спискам работают!

– По спискам работают, – Петр Васильевич потер виски, положил бумагу на стол.

– Это в селе понятно: вот евреи, вот цыгане, вот бабка-самогонщица, вот Ленка-проститутка. Но как ты в городе, в двадцатиэтажке, разберешься, где чья квартира? Мне докладывают… Вот: “… рядом с погромщиками шли работники милиции, они всячески поддерживали… Ехали машины, белая и черная, сидящие в них люди раздавали толпе какие-то листы бумаги, а также таблетки. Я думаю, это выдавали наркотики, потому что у всех, кто жевал их, глаза делались как бы навыкате, с расширенными зрачками.”

Майор и полковник напротив переглянулись:

– Так это значит…

– Это значит, – Петр Васильевич посмотрел на майора, – что ваш полковник замешан в деле. Вот поэтому он арестован, и здесь находитесь вы. А по нашей линии тоже, наверное, приказали закрывать глаза на подготовку. Ведь ролики эти не сами собой в сеть попали!

– Поэтому вашего шефа тоже отстранили?

Петр Васильевич махнул рукой: а то не понятно!

– Что за ролики?

– С цыганских похорон. Где в могилу деньги сыплют.

– Деньги сыплют! Машины! Покойникам, прикинь?

– Что, сам видел?

– Мне кореш рассказал, ему-то соцбаллов на сеть хватает, жополиз еще тот.

Пыль над маленькой площадкой. Горячим асфальтом пахнет, известкой от старого, покосившегося забора. Кирпичная пыль. Белое небо. А тихо что-то на трассе. Происходит что-то! Может, и не врали насчет центра. Вот же: нет машин. Даже троллейбусы не гудят на мосту. Под виадуком железнодорожная охрана что-то настороженно забегала. Крики. Дым клубами.

– Разъелись, падлы, на наркоте-то.

– А читал, недавно? Две тетки-цыганки зашли в дом, и гипнозом…

– А золото у них, кстати, всегда можно купить.

– Да, золота у них…

Люди переглядываются. Майки промокли подмышками. Запястья мокрые, и пыль осела на них корявыми кольцами. Пиво в автомате кончилось, а живых продавцов по нищим улицам уже лет семь, как не держат. Ветерок треплет выгоревшее до полной белизны объявление. Час прошел, давно бы разогнали незаконное собрание – нету ни единой фуражки. Тоже, выходит, в центре заняты. Или…

– Ну че, мужики, пошли?

От выбеленного листка оторвать полоску, где уже никаких следов телефона. Объявление пустое – воображай, что хочешь. Полоска пустая – представь там любой номер, звони хоть президенту, хоть господу богу. Свобода же!

Десять лет назад с таких объявлений начиналась дорога за рублем. А сейчас кому ты нужен? Везде роботы, а где не роботы, там индусы и пакистанцы. За доллар в день – это значит, за такую вот мятую пятирублевку – чурки черножопые и вылижут, и отсосать не постесняются. С ними тягаться только у молодых шанс есть: они на малую плату согласны, им бы хоть сколечко… Молодые-то еще надеются, что дальше будет лучше!

Скомканное объявление в пыли. Режет шею сто лет не стиранный воротник. Раздавленное яблоко. Тошнотворный запах разлитого и подсохшего пива… Никак не выскочишь. У кого-то будет хорошо – а у тебя никогда!

– Х*ли там – пошли!

– А баб ихних можно е*ать?

Главный смерил взглядом задавшего вопрос:

– Можно. Восставший угнетенный всегда прав, это еще у Стругацких написано, “Экспедиция в преисподнюю”. А Стругацкие – это у-у! Культура!

Проводив глазами отошедшего, шепнул помощнику:

– Пригляди за ним. И как вы*бет кого, то вали его наглушняк, типа: революционный народ железной рукой обуздал насильника.

– Так может, сразу? Нафига нам такие гандоны, от них палево только?

– Не понимаешь ты политики партии. Надо шум поднять. А секс тема козырная, все сайты и все блоги будут наши. А кто потом войска введет, нам без разницы. Россия введет – будем топить за свободу и демократию против кровавого Мордора. НАТО введет – будем кричать, что русский мир продан, славянское браство растоптано, деды ваевале, в одних окопах гниле. Хохлы зайдут – скажем, что бандеровцы пришли повторить Хатынь. Рептилоиды…

– Кто?

– Ну при*балты при*бутся – скажем, что литвинские нацисты идут с новым хохлокостом. Короче, найдем, что сказать. Главное – шуму побольше! Чтобы не уголовка, чтобы уже политическое дело. Идейное. Чтобы валить отсюда с репутацией героических повстанцев. Чтобы вывезенные деньги не отобрали. Правильно лизнем – до конца жизни хватит!

– Хватит нам людей?

– Сложно сказать, – майор МВД подкидывал на руке смартфон. – Если бы не уверенность, что часть наших товарищей нам уже не товарищи. Знать бы еще поименно, кто…

– Уверенность? Не предположения?

Майор поискал глазами указку, не нашел, и просто повел пальцами по настенной карте:

– Смотрите, как четко все делится. В центре мирная манифестация культурных людей. На них ОМОН спустить – куча репортеров только этого и ждет.

– Ага, – военком понимающе кивнул, – вот почему весь ОМОН в центре и собрали.

– Точно. А нашим потом для оправдания покажут съемку, чего на окраинах творилось. Честно и открыто выложат в сеть, прямо с оперативных камер. И полная демократичность, и ни грамма лжи. Свидетелей-то будет полно, причем настоящих, самых что ни на есть. А буржуям уйдет съемка с центральной улицы, как ОМОН хипстеров трамбует. И все, мы на весь мир пидарасы. И погром не остановлен, и мирняк перекалечен.

Петр Васильевич хлопнул по столу:

– Точно! Миссия Банка Развития! Вот к чьему приезду все устроено!

Армейский полковник распрямился, потер спину:

– Так мне поднимать базу? У меня там, правда, одна рота, и те механики. Но я сниму часть охраны…

Петр Васильевич помотал головой:

– А если все это и затеяно, чтобы вы сняли часть охраны с базы, или с аэродрома в Зябровке? Ради того, что там лежит, стоит, может быть угнано? Майор…

– Есть предложение, – майор помедлил, и Петр Васильевич его понял:

– Будет ходатайство, будет и звание. Все будет. Работайте, майор.

– Один из наших сотрудников, Руслан…

– Без подробностей! Быстрее!

– Ездил на обмен опытом в Гонконг. Там целая методичка разработана.

Военком отмахнулся:

– Хоть у Геббельса берите методичку. Что вам нужно? Все найдем! У меня на фронт запасов!

Петр Васильевич все же уточнил:

– Какой у вас план?

– Убрать ОМОН из центра, пока там никто не психанул.

– Но… А толпа перед исполкомом? Нам же сейчас начнут названивать о принятых мерах?

– Вот именно, – майор кивнул. – Названивать. Прежде всего, включите обратно связь.

Петр Васильевич вышел из светлого кабинета в приемную, взял трубку зеленого телефона без диска, скомандовал своим связистам. Военком и милиционер тоже воспользовались защищенной линией для приказов, потом все возвратились в кожаные кресла и облегченно вытащили портсигары. Майор, как самый младший, открыл окно.

– Теперь подробности, – велел Петр Васильевич, негласно признанный главным – и, в случае чего, крайним.

– Там, перед исполкомом, толпу контролируют примерно полтора десятка совсем не молодых дяденек и тетенек, с “кирпичами” обычных раций, которым на пропадание сотовой связи плевать. Они задают кричалку, помощники по краям подхватывают – а тогда уже орут все. Но главное же не в том! Там собрание успешных, молодых, динамичных! – майор даже поднял наставительно указательный палец, – эффективных! Активных людей со своими бизнесами! С парой высших у каждого, чешским, английским и польским без словаря. И все с андроидами.

– Не понял? – военком ткнул папиросой мимо пепельницы, зажевал ругательство.

– У них смартфоны в руках дымятся уже. Вышки сотовые выключены, значит – каждый сам себе вышка. А это колоссальная нагрузка на одной маршрутизации, люди-то в толпе передвигаются постоянно! Все в чатиках, все фоточки делают и кидают в инстаграмм – какие они храбрые борцы. Экран сияет, вспышка мигает. Мессенджер пищит, процессор тарахтит, все блютузы-вайфаи принимают-передают…

Безопасник заулыбался:

– Знать бы заранее, договорились бы с Ксяоми, стресс-тест провести для их аппаратов. Батарейки в таком режиме долго не протянут, мы бы узкоглазым – статистику. Китайцы нам – твердый юань для любимой родины, а любимая родина, соответственно…

Майор кивнул:

– И пронести на площадь генераторы мы не дадим: в них же бензин, пожароопасно. Большой аккумулятор заберем на проверку: тут массовое скопление людей, а вы с бомбой лезете, вон и проводочки, и циферки мигают. В салон самолета можно проносить лишь один маленький пауэрбанк – так и здесь, никакого беспредела.

Военком облегченно заржал:

– Батарейки сядут – все рванут по домам, почитать в комфорте и с ча-а-ашэчкой ко-о-охвэ, что там происходит!

Майор хмыкнул:

– Нынешние, слава богу, не видят разницы между: "лично принимать участие" и "активно лайкать и комментировать", а дома проще. И, обращаю ваше внимание, мы действуем строжайше в рамках международной практики. Лучше пускай пуканы в чатиках горят, чем люди на площади…

Смартфоны показали приемлемый уровень связи; Петр Васильевич уже безо всякой спецсвязи набрал несколько сообщений. На вопросительный взгляд ответил:

– Кстати о горящих пуканах. Сейчас мои ребята адресно рассылают эсэмэс примерно такого содержания: “Студент Иванов, мы узнали, что вы отчислены из университета за дебош и хулиганство, имевшие место третьего дня на съемной хате по такому-то адресу. Наш сайт поможет вам избежать призыва за совсем небольшие деньги! А если у вас нету денег, у нас всегда открыты вакансии бетонщиков, сварщиков, официантов. Польская рабочая виза, страны ближнего зарубежья – безвиз, осенняя скидка, военком-протекшен!"

Майор тоже набрал приказ. Пояснил:

– План “Перекуп”. Чесать все торговые точки на предмет лицензий и вообще. Кто тут сидит, что примеряет или жрет. Заплатил по чеку, или нет, и не занижен ли чек. Никакой политики, чисто налоговый момент, вы же цивилизованные люди, разве нужно разъяснять, откуда в бюджете средства? Тупо проверка документов: вон там в окне бабка позвонила, что планируется правонарушение или вообще теракт. Мы, конечно, не препятствуем демократическому волеизъявлению свободных людей, но документики покажите… Нету? А вдруг вы проплаченный хохломоскальский шпион? Папра-а-шу до выяснения, на законные трое суток… Ладно, с центром понятно. Что с окраинами?

– По-хорошему, туда бы как раз ОМОН…

– Вот именно, товарищ военком. По-хорошему. Но в том и дело, что мы не знаем, чей сегодня ОМОН.

Безопасник прищурился, подумал и решительно подтащил смартфон:

– Социальный состав нарушителей общественного порядка?

Милиционер пожал плечами:

– Попавшие под указ о тунеядцах, о предпенсионном. Возраст около пятидесяти, “раней судзимыя, нидзе не працуючыя”.

– Значит, ОМОН пусть отрежет мосты, путепроводы и центральные улицы. Блок-посты выставит, и никого без бумаги никуда не пускает. И все, никаких шевелений, никакой самодеятельности. Предупреди особо, что расследоваться будет каждый избитый. Не как обычно, а каждый поименно. А у меня есть резерв, человек десять-пятнадцать, охранники объектов спецсвязи. Поставим их по двое-трое в четыре отряда ОМОНа, рота на район. С дронов установим, где сейчас толпа, туда и роту. А забунтуют – мои, по крайней мере, не позволят им присоединиться к погрому.

Майор МВД вытаращился на безопасника, и теперь уже тот пожал плечами:

– А чего вы ждали, про*бав такое дерьмо во втором по величине городе страны? Что вам, б*дь, стакан поднесут? Не сомневайтесь, я прикажу перестрелять ваш ОМОН, как бешеных собак. Если мы сами до вечера все не разрулим, завтра войска введет уже столичный округ. А те введут не радикулитных слесарей с базы хранения, не лоснящихся прапоров зябровского БАО. Введут сразу десантуру из Марьиной Горки. Но нам после такого разве что застрелиться, тут уже видеоряд пойдет – Бен-Ладен позавидует.

– А это, господа-товарищи полковники, потому, что понабрали верных, а требуете, как с умных.

Поморщившись, майор вышел распоряжаться.

Петр Васильевич тоже двинулся к выходу, но военком остановил его:

– Полковник?

– Полковник? – безопасник развернулся.

– Ваши люди – хорошо. Но надо бы еще человек десять… Хотя бы пять… Проверить, передать сообщение, узнать, где что на самом деле, и кто из докладчиков нам врет. Но чтобы с гарантией нейтральных. Не из моих, не из ваших, не из милиции. Я вот подумал. При вас же ошивается этот… Непьющий молодой человек. С длинной такой фамилией… Крашенинников Сергей.

Петр Васильевич, уважительно кивнув, без лишних слов достал смартфон и набрал знакомый номер:

– Алло… Легат?

Легат стряхнул пепел в консервную банку изящным движением – словно не в потной раздевалке стройтреста сидел, а за торжественным столом.

– Возможно, придется кое-кому вломить. Но вы-то не сопляки, справитесь.

– Кому вломить? – сейчас вожак байкеров ничем не напоминал грозу ночных дорог. Утром он приходил в монтажное управление, надевал комбинезон, брал каску, пристегивал страховку, и лез на крышу: прокатывать фальцы, выколачивать плотно, до прилегания, сложные сливы, ендовы и свесы. Вечером, сдав инструмент и спецодежду, пил пиво, дожидаясь относительно свободного троллейбуса, не забитого наглухо второй сменой с химзавода.

Зато ночью… Руки на газ – и вперед, и ничего нет, кроме дороги!

А главное, в чем Черный не признавался никому – и не надо ничего, кроме дороги. Даже бабы не надо!

Хотя подружек вокруг Черного вилось целых три. Все-таки вождь немаленькой стаи, авторитетный чел на дороге. Как-то само собой получилось. Но дорога вышибала из него слезу, а ни одна из подружек еще ни разу.

Хорошие отношения с Легатом означали – дорога! Поддержка, мелкие просьбы к ГАИ, хороший пиар, нормальное расследование аварий, а не просто – “хруст виновен, гнал под стописят!”

Так что Черный слушал молодого чиновника внимательно и переспросил чисто для солидности.

– Пидорам вломить, – спокойно пояснил куратор “Черной чаши”. – Укуркам и шнуркам-наркососам. Сами понимаете, спустим на них ОМОН – покажут мясо в телевизоре, и всему исполкому абзац. Права-свободы, инвестиционный индекс, все дела… Через три дня миссия Международного Банка Развития, исландско-магаласийский кредит. Под них вся истерика и нарисована. Меня, как молодежника, первым в мясорубку пустят. А так – неформалы против неформалов, естественная политическая жизнь молодого поколения.

Легат потянулся:

– Видите, я вас не обманываю. Моя карьера на волоске. Вы-то можете и нахер меня послать. Вдруг новый молодежник на моем посту к вам лучше будет относиться?

Черный деликатно посмеялся: дескать, оценил шутку.

– Вашего директора я беру на себя, – Легат поднялся. – Звоните своим.

Черный – он и по паспорту писался Черный Михаил Александрович – сказал:

– Не хотелось бы вас подвести. В “Чаше” записано человек сорок. Но таких, чтобы не засс… Не побоялись на холодняк стыкануться, и вот прямо сейчас… Ну, дюжина если, уже хорошо.

Легат чуть улыбнулся:

– Ровно в два раза больше, чем я надеялся.

И убрал улыбку:

– А жидов бить сколько бы собралось?

Черный подобрался, сел прямо и ответил тихо-тихо:

– А вот это – смотря кто позовет.

– Позовем соседей, улицу перегородим, – Змея трясло уже по-настоящему. Легат по телефону сказал: идите домой, хер с ним, с клубом. Корабли заново построить можно.

До встречи на дороге Змей бы с ним согласился, а чего сейчас расперся, и сам не сумел выразить. Но уговаривать еще и Змея Легат уже не имел ни терпения, ни времени: хотите в большие мальчики? Флаг в руки, позолоченый хомут на шею, а встречный бронепоезд уже выехал.

И отключился.

Родители Змея (и Хорна, и Шарка) застряли на работе. Сперва не могли позвонить из-за выключенной связи – а потом не смогли дозвониться из-за перегрузки сетей. Им-то не открыли доступ к исполкомовскому резерву каналов. Уехать из центра тоже не получилось: блокпосты ОМОНа разрезали город на куски, и уж мосты через реку перекрыли первым делом.

До Змея дозвонился еще Петр Васильевич, но тоже уговаривать не стал. Хотите сидеть в клубе? Хрен с вами: стена каменная, с колючкой, на шармака не влезут. Главное, не открывайте вообще никому, какие бы там бумаги ни показывали. Только мне лично. Ну, либо Легату. Да, и флип гонять не вздумайте, приказано сбивать вообще всех, разбираться некогда и некому. Сколько вас там, четверо? Превосходно, пожарную магистраль подключите, насос на резервный генератор – и держите давление в рукаве. Брандспойт с ног свалит любого!

Сидеть на попе ровно учат в школе, учат замордованные тетки с начосами, учат взрослые. Те самые взрослые, которые, вот парадокс! – балдеют от хриплого баритона Владимира Семеновича Высоцкого: “А в подвалах и полуподвалах ребятишкам хотелось под танки!”

Он-то, Высоцкий, теперь не запутавшийся в трех бабах наркоман – а сокровище эпохи, достижение предков – разве что на пол-буковки ниже Гагарина…

Короче – Марк стучал в ворота домов по четной стороне улицы, а Хорн и Змей – по нечетной. Нигде никто не открыл, только в последнем доме высунулся из калитки скуластый мужик и хрипнул:

– Чего надо?

– Семен Игоревич, – Змей выступил вперед, – вон, у вас во дворе бревна. Перегородим улицу.

– А… Ты… – скуластый сосед помялся. – А зачем?

– Ты чего, не видишь, что в городе? – Хорн даже не прикидывался вежливым. – Или думаешь в одну каску отбиться от всей толпы, что ли?

Мужик показал икону над брамой:

– Нам бояться нечего, не жиды.

– Тю! – Хорн аж присел, хлопнув руками по джинсовым ляжкам, – да им насрать! Главное, у тебя есть чего вынести. Прошли те времена, когда убивали за идею.

– Тем более, – оскалился мужик. – За голый нех*й умирать не пойду. Вы ж теперешние комсомольцы-мозгомойцы, ударники капиталистического труда, будущие руководители, надежда и опора страны. Вы и стойте насмерть за свои значки. Как там… “Будущий раководитель, судьюк, ментяра”? Отрабатывайте пиджачки-кабинетики.

– Интересно получается, Семен Игоревич, – Змей прищурился. – Это мы вот рядом живем, а вы так про нас думаете?

Тут с противоположной стороны подошел еще мужик в растоптанных кирзачах, которыми явно только что гребли бетон, в мешковатых черных штанах, в туго натянутом на брюхе свитере. В левой руке толстяк открыто нес обрез винтовки Мосина, по всей видимости, купленной у “черных копателей”, не то и самолично добытой на старых рубежах по южной окраине города, где фронт продержался несколько недель такого же горячего августа – только в сорок первом году; и Змей, глядя на затвор мосинки – “стебель, гребень, рукоять!” – опять ощутил себя попаданцем в сорок первый год… За страхом смерти, оказывается, никуда уезжать не надо!

Круглобрюхий сказал:

– Хлопцы, шли бы вы по домам. Не дадут вам даже и значков, не надейтесь. Вон мой оболтус третьего дня увидел, что в поле комбайн горит – позвонил в пожарную часть. А приехали следаки, завернули дурню ласты. Два дня в обезъяннике держали и прессовали, чтобы сознался в поджоге. Хорошо хоть, не покалечили. Так он сказал – пускай теперь при мне хоть немцы Хатынь жгут, отвернусь и мимо пройду. Не видел, не слышал, не участвовал, не привлекался! На*уй те соцбаллы – береги е*ало!

– И вообще, – Семен утерся рукавом, – есть же ОМОН. Как праздник, от воронков не пройти. Сейчас в городе порядок наведут и приедут.

Хорн только рукой махнул:

– Пока доедут, ваших баб выдрать времени хватит. А если там, на повороте, улицу завалить, им останется только мимо всего района. Заборы на перекрестке бетонные, с колючкой, огородами не пролезут. Ни на станцию, ни в строймагазин, тем более, на спичечный комбинат – охрана точно не пустит. Самое малое, на два часа застрянут, а тут бы уже и ОМОН успел. А не остановим в горловине, расползутся по всему району, тогда всем жопа. Не в каждом же доме мужик! Да и бутылку Молотова на крышу кинуть много ума не надо.

– Андрей!

– Семен! Живо домой!

– Нечего там! – на два голоса завизжали бабы, не показываясь, однако, из-за калиток, чтобы не попасть в камеры браслетов.

– Без тебя разберутся!

– Пускай сами отбиваются!

– Ты мне дома нужен!

– Как пенсионный возраст поднимали, нас не спрашивали!

– Как бензин каждое воскресенье на копейку дороже, так нам плати, а как защита надо, так мы же на баррикады?

– Покажи личико, политически грамотная? – огрызнулся Марк, и Хорн потянул его за рукав:

– Ты чего хочешь от свиней? Они в небо смотрят, когда уже на шампуре крутятся!

Мужики не подняли глаз, но вздрогнули оба. Тетка с нечетной стороны аж захрипела:

– Ты! Подонок!

– Подонки сейчас придут, – усмехнулся Змей. – И разницу, как бы это предметно сказать, разложат. И, как бы это предметно сказать, разложат не только разницу. Семен Игоревич, а как вы дальше рядом с нами жить собираетесь? После такого?

– Пошел на х*й, – сосед закрыл за собой калитку – бережно, чтобы не отвалилась прибитая на живую нитку икона.

Змей повернулся и молча зашагал в сторону клуба. Хорн и Марк догнали его шагов через двадцать.

– Лица их записал на браслет?

– Записал, – Змей пожал плечами, – только я не хочу их помнить.

– Ну, та-а-ак… – Хорн почесал подбородок. – А делать чего? Хер с этими, не хотят себя защищать – но так же и до клуба дойдет, а там единственный Шарк. Расползутся по закоулкам, не уследим.

– Нас нисколько, – Марк сжимал и разжимал кулаки. – Набралось бы нас полсотни, перегородили бы улицу стеной щитов – и флаг им в руки, рвать жопы по колючке на трехметровых заборах.

– Щиты… – Змей поскреб затылок. – Марк, ты же по античности, так? Рим, поздний Рим, Византия, так?

– Ну так… – Марк хлопнул себя по лбу:

– Точно! Византия!

Хорн выругался:

– И как подумаешь, что нам бы ОМОНа всего лишь отделение…

– …Отделение вот на этот проулок. Местные звонят, что толпа идет. Боятся, к ним завернут.

– А дроны что?

– Вот картинка… Да, похоже, что все идут прямо, а эта масса в поворот, и мимо магазина… Сюда.

– Точно сюда? Там же клуб этот… Помнишь, где толстый жиденок нас оккупационной властью называл? Вот пускай теперь и выкручиваются сами, без полицай-орднунга, юден коммунистен партизанен… Будут знать, суки, чего стоит в городе порядок… А гэбисту скажи: людей не хватает, сейчас на разъезде отбиваем цистерны с газом. Если какая тварь додумается поджечь сорок две тонны пропана, полгорода нах*й сдует. Пока что не до частного сектора!

Из частного сектора доносились уже хлопки дробовиков. Если прислушаться, различались и крики. Только прислушиваться Змей стал бы в последнюю очередь. Он двигался как в тумане, сам себя ощущая со стороны, персонажем фильма.

Хорн ворочал бидоны аккуратно, спокойно, с каменно-застывшим лицом, потому что ни от родителей, ни от сестры не пробилось ни одного звонка.

Родители Марка жили далеко в селе, так что парень о них не беспокоился.

– Греческий огонь даже варягов останавливал, – Марк опрокинул последний бидон. – Огню плевать что на доспехи, что на силу, что на храбрость.

Змей посмотрел на толпу в дальнем конце улицы: ничего сверхъестественно-страшного. Мужчины в темных пиджаках, брюках. Разве что в расстегнутых воротниках вместо рубашек у кого футболка-тельняшка, у кого жидкие седые волосы, у кого мутное пятно наколки. Не в ногу, и уж подавно не строем: три-пять человек несколько впереди, потом основная масса, слившаяся в тучу, а вокруг и позади массы другие люди – фехтовальный опыт Змея подсказал, что эти другие ступают легче, не прихрамывая, не отсапываясь, точь-в-точь овчарки вокруг стада. Под пиджаками овчарок наверняка что-то имелось – так же, как у самого Змея электрошокер, только взрослое.

Люди не торопились – три пацана поперек проулка не казались им опасными. Да и ситуация не та, чтобы задумываться. У всех горели щеки, у всех дыбом стояли мелкие волоски на хребте.

А чего я? А я – как все! Я и на Куликово поле готов, и на Берлин – разве моя вина, что вождям хватило ума только на погром?

Передние скалились напряженно, внимательно, готовые прыгнуть и вперед, на добычу – и назад, если вдруг чего. Лица толпы Змей не различал, но не беспокоился: браслеты всех запишут, и дроны милицейские, наверняка, тоже. Уж если пишет клубный дрон под управлением Шарка, наверняка и более серьезные конторы не филонят. Всех установят, всех потом выловят…

Все-таки Галич великий поэт: “Но ведь это, пойми, потом!”

Хорн, покривившись, достал зажигалку, лист бумаги, прочитал:

– Повестка. Полковнику никто не пи-ишет, наш военком почти не ды-ышит…

Скомкал шарик, поджег, размахнулся и швырнул с воплем:

– Файербо-о-ол!

Легкий шарик далеко не улетел, но активному топливу хватило. Поперек проулка, забежав даже чуть на бетонные заборы, ухнула, заревела огненная стена. Передние отшатнулись, задние надавили, но их осадили пастухи – те самые, помоложе и порезвее, что шагали на краях.

Марк облегченно засмеялся:

– Толпу – только огонь!

Несколько пастухов подбежали к заборам – те поднимались выше трех метров, как и полагалось для электроподстанций, да еще и колючку по гребню имели – от любителей сдавать на цветной металл трансформаторы. На самой дороге топливо впиталось в разъезженный асфальт, и теперь красиво горело. Как в кино про шотландцев с Мэлом Гибсоном.

Погромщики остановились. Судя по выкрикам, цель там понимали не все:

– Бей жидов!

– Бей москалей! За Витовта!

– Э, каких еще москалей? Это наши братья из Смоленска!

– Нах*й такие братья! В сорок первом году Минск на седьмой день сдали! По Кракову запретили стрелять из пушек, берегли, б*дь, пшекам архитектуру! А в нашем городе осталось четыре дома с крышами! Остальное в кирпич смолотили! Бей москалей! За Витовта!

Трое парней переглянулись. У Марка зазвонил телефон.

– Ага, Сэнмурв. Долго рассказывать. Вы уже вернулись? На клуб идите, там Шарк один-единственный. Да, Змей тут, рядом. Да, вот он кивает. Ага, привет… – Марк отключил связь.

– Викинги вернулись? Что там?

– Нормально выступили, денег привезли. С черниговскими показательный бой устраивали, так цивилы в шляпу почти тысячу ненаших накидали. Сэнмурв говорит, если бы не корь, можно подтянуть “Серебряный грифон”…

– Брянских?

– Угу. И уже тремя кораблями в киевский гидропарк сходить. Там давно такой аттракцион с драккарами, реклама давно налажена, есть постоянные фанаты, прям как на футболе. И люди побогаче, столичный все-таки город…

Змей посмотрел через огонь: от полосы уже заметно пригревало. Подобрав пустой бидон, Змей отступил шагов на десять – и снова ощутил себя попаданцем, перенесенным в сорок первый год.

Или, вернее, сорок первый год чьим-то сучьим промыслом перенесло сюда.

Хорн и Марк оттащили каждый по бидону. Хорн снова безуспешно набрал номера сестры и родителей. Даже Сэнмурв с приграничной трассы дозвонился – а ему что никак не повезет?

– Хорн… Все-таки, почему ты здесь? Именно вот здесь и сейчас, на этом вот перекрестке?

Хорн хмыкнул:

– Ты обязан Легату, я обязан Легату.

– Настолько, чтобы подставить голову?

Хорн подумал и признался:

– Если совсем честно, то я здесь потому, что ты здесь. Хотя и Легату я тоже обязан… Как ты там говоришь? “Земля – колхозу”, где-то так.

Марк заинтересованно прищурился.

– Ладно, – Хорн посмотрел через огонь. Там пока совещались. Приволокли, надсаживаясь, половинки снятых ворот, бухнули мостиком, насколько позволил жар. Но, пока решали, кому первому бежать на чужую сторону одному против троих – высушенные доски полыхнули желтым шаром. Активное топливо не солярка, не керосин, даже не бензин. Просто активное топливо. И гореть оно будет еще часа полтора.

Имей Хорн хоть какие-то новости от своих, нашел бы в себе силы промолчать. Но молчал как раз его смартфон. Чтобы не сойти с ума, чтобы чувствовать рядом живого человека, слышать в ответ живой голос, Хорн выговорил не своими губами:

– Змей… Вот как из нормальной девушки сделать шлюху?

Змей икнул. Марк нахмурился:

– Ну там украсть, ломка психики. Смотрели же в кино про чеченские войны.

– Нет, – Хорн чихнул и попятился от нарастающего жара, – варварские методы. Все проще. И куда эффективней. И потом никаких цепей не надо. Смотри. Как ты думаешь, по-настоящему богатые, важные люди… Отцы города… С кем спят? С плечевыми?

– Сестра, – выдохнул Змей. – Инга?

Хорн отошел к тележке, принес бутылку с лимонадом и все промочили внезапно пересохшее горло. Хорн продолжил:

– Так вот, объясняю технологию. Какому-то высокопоставленному или сильно-сильно богатому козлу захотелось конкретную девушку. Но, допустим, она не дала. Тогда заряжается красивый мальчик. Он красиво ухаживает за этой девушкой. Детали опускаю, смысл в том, чтобы довести почти до свадьбы. Потом, внезапно! Мальчик резко пропадает. Ничего не понимающая девушка начинает ему звонить – оттуда грубый мат. Важно, чтобы именно мат!

Из-за полосы огня долетела превосходная иллюстрация – а затем долетели вилы. Но сидели приятели далековато, да и жар никого не подпускал вплотную, бросать приходилось изрядно издали. Вилы едва перелетели огненный пояс, чавкнули в нагретый битум, черенок их занялся довольно скоро.

Парни, которых Змей определил овчарками, а в исполкоме на совещании называли пастухами, достали пистолеты – но главный посмотрел укоризнено:

– Вы чего, статью захотели покозырнее? Так нынче не старое время, до кума можно и не доехать. Пошли отсюда. Богатых домов и на тех улицах полно. Видишь, вон там гелиоколлектор на крыше? Четыре тысячи стоит. Нашли же деньги! Найдут и нам, если вежливо, хе-хе, попросить. А стадо нехай долбится, куда хочет!

За огненной стеной никто из “Факела” не разглядел, что заводилы отступили в конец улицы, растаяли в шуме и бардаке. Змей и Марк напряженно слушали Хорна:

– … И вот этой девочке говорят: если хочешь вернуть своего любимого… А это без шуток, потому что девочка, по условию задачи, молодая, и любовь у нее первая. И потому-то лучше всего трюк действует на тургеневских барышень. На прожженую-то шлюху, прости господи, где ляжешь, там и слезешь. А перворазница – нет! Куда там!

– Так ты поэтому…

– Да, Марк, я тебе поэтому Ингу и сватал. По-любому, ты лучше, чем тот слащавый полупидор. Но, сам понимаешь, любовь зла, вон хоть на Змея с Валенком глянь.

– Вот же… – Змей сплюнул. – Слов не подберешь. У них и так все козыри. Они богатые, уважаемые. Могут же тупо завалить подарками. Нет, надо именно чтобы сапоги вытереть.

– А хорошо, что я село дурное, – Марк сплюнул тоже. – Нам до такого бл*дства еще три бронзовых века и четыре палеолита расти.

– Ну, а там понятно, – Хорн допил бутылку, бросил ее в сторону пламени. Не долетев, легкая пластиковая посудина рванулась к небу, на глазах оплывая, пока не превратилась в закопченый сдувшийся мяч. Тут она вспыхнула сразу вся и обрушилась в огонь уже полноценной кометой.

– Появился Легат, намекнул кому надо – девочку оставили в покое. Только мальчик тот не вернулся, и на все ухаживания нормальных парней у мелкой теперь блок. Вспоминает, чем первый раз кончился, и звереет. И хер знает, что теперь с этим делать.

– А не обойдут нас вокруг всего квартала?

– Я больше беспокоюсь, что на подстанциях пожарная автоматика сработает, и пеной все потушит. Хрен мы тогда до клуба добежим…

Змей позвонил Шарку – тот ответил, что толпа расползается по району, не пытаясь двигаться дальше. Не успел Змей убрать смартфон – дозвонился, наконец-то, папа. Змей обтекаемо рассказал, что к ним на улицу никто не зашел, все тихо, и пусть мама не боится.

– Мама не боится, – ответила трубка, – мама давно в обмороке. Скорая никак не доедет… – отец выругался и отключился.

– А ты, Марк, чего тут, на перекрестке, забыл?

Марк пошарил в тележке, но питья уже не нашел. Туда и так едва засунули три бидона.

– А я… Ты же знаешь, я з дзяреуни. Так вот, у нас есть место такое, за школой. Особенное. Туда приходят вешаться после выпускного.

Змей похлопал глазами:

– Марк, не смешно.

– Не шучу, – Марк сел прямо на черный гравий. – Вот прикинь, выпускной. Отзвучала дискотека, городское вино допили, физрука побили… Дальше чего? Путяга – ты тракторист – и до конца жизни чинишь стального коня, он благодарно дрищет на тебя отборной соляркой и неотборной отработкой. Никуда не поедешь, ничего не увидишь. До пенсии просто не доживешь, с нашей-то самогонкой. А знаешь, отчего у нас в селе все дворы к соседским стоят вплотную, без положенного пожарного зазора? Чтобы не жгли друг друга!

– Круто придумано! – Хорн даже телефон опустил. – Вот это, я понимаю, Маккиавелли!

Марк продолжил все тем же удивительно ровным голосом:

– Ладно, ты рванул жилы, нахер мамку с папкой, пусть подохнет бабка… Пробился ты в город. Университет или техникум. Общага. Дружки-алкаши, дедовщина, что в армии не снилась. Пятьдесят на пятьдесят, что женишься по залету после пьянки, еще и на такой крокодиле, которой пугаются вертолеты. Зимой в комнатах плюс тринадцать, а нагреватели включать не смей, не положено.

Марк изобразил вой сбитого “мессера”. Поглядел в белое от жары августовское небо, потер нос.

– В универе дедовщины нет, народ культурный, утонченный. Вон, как Лис. Хочешь – травой пыхни, хочешь – синтетикой закинься, хочешь – винтом ширяйся. Богема! Но и у богемы… – Марк засмеялся-закашлялся, – зимой в общагах все те же плюс тринадцать. Ибо равенство!

– Марк… А чего я этого не видел? Как все мимо меня могло пройти?

– Ты же в пилоты лезешь. А это как раньше программисты, сейчас козырная тема. И туда пробиться… Ну, мало кому везет. Кто пробился, тот целеустремленный, ему не до грибов-порошков. Зато, если уж кому не повезет…

Марк поскреб щетину на подбородке. Вздохнул и еще раз поднялся.

– Я смотрю на ту сторону, – буркнул Хорн, механически повторяя вызовы каждые несколько секунд, – не коси. Колись давай.

– Кому не повезет, здесь работы не найдет. У тебя папа инженегр, и зарплаты четыреста ему не хватает. Помнишь, ты сам жаловался?

Змей кивнул. Точно пить охота. Только не до пива, когда бидоны с топливом грузишь…

– А у нас на селе двести за счастье. Триста – богатая семья, девки на танцах прижимаются. Если кому повезет ухватить невесту, как та же Снежана, дочка начальника… Пофиг, чего начальник, хоть роты лежачих полицейских – абы у гавне не кавырацца! Но такая удача редкость. На “Евроопте” квартиру-машину и то выиграть проще. Так что нам кривобокий Сэнмуров драккар, агроусадьба эта, туристы, ваш летний лагерь – вообще за счастье. Как телепорт в другой мир, понимаешь?

Хорн и Марк синхронно глянули на Змея. Тот помотал головой, выпрямившись:

– По сравнению с вами, я так и вовсе несуществующий призрак, дух бесплотный. У меня все плоско и правильно. Родился, учился, пока не женился. Чего там, у меня даже ни одной девушки. Вы хоть по городу не трепите, стыдно.

– Ты светлая сторона монеты, – серьезно сказал Хорн. – А мы темная.

Темная плиточная дорожка огибала высотку. Перед свечой шестнадцатиэтажки собралась толпа – Снежана боялась лишний раз туда смотреть. От папы и от мальчишек из “Факела” девочка знала, что люди вполне способны почувствовать взгляд… А эти люди слишком уж напоминали кино про зомби, которое мальчишки обсуждали в клубе с напускным спокойствием. Этим попадать на глаза совершенно не хотелось!

Там, перед подъездом, крепкий, высокий мужчина, в костюме серого цвета громко приказал: "Двадцать человек идут в этот подъезд, быстро!" Подчиняясь ему, черная многоножка кинулась в подъезд. Почти сразу же во двор выволокли за волосы трех человек, нанося им удары, чем попало.

На балконе второго этажа двое молодых людей отбивались от примерно десятка зомби. Забравшись на деревья, погромщики хотели войти в квартиру через балкон. Их поливали кипятком – шел пар, и ошпаренные громко матерились, кидали в ответ выломанную тротуарную плитку, перебив стекла. На балкон забросили два факела – парни спихнули потушенные огрызки, следом столкнули пару нападавших, которым почти удалось залезть. А дальше началось такое, что Снежана окаменела. Подъехала и прямо под балкон встала пожарная машина, из которой защитников балкона просто смыли напором.

Но пожарные же должны быть за своих! За людей!

Зомби взобрались на крышу пожарной машины, а оттуда на балкон, где арматурой и лопатами живо добили защитников. Затем с балкона во двор полетели кресла, белые комки постелей – все это поджигали прямо на тротуаре. Снежана отвернулась – и уперлась взглядом в пожилых мужчину и женщину. Те лежали смирно, и кровь рядом блестела не красная, как показывают в кино, а черная-черная, как масло из поломанной машины.

Снежану затошнило, и на звук бросились две лохматые собаки.

В клубе учили брать невысокие заборы, хорошо пригнанный рюкзачок даже не звякал – все по той же клубной моде. Так что первые три двора она прошила насквозь, как иглой. В четвертом дворе на нее без лая бросилась здоровенная цепная псина, ухватила зубами за живот, но захватила только сбившуюся футболку.

Та Снежана, что утром проснулась и пошла в школу, тут бы и описалась, если не хуже.

Та Снежана, что час назад парилась в автобусе, застрявшем на съезде с моста, замерла бы в испуге, до последнего надеясь на непонятное чудо.

Но та Снежана, что пять минут назад перескочила расплющеное о скамейку тело девчонки примерно своего возраста, тоже без единого звука выхватила электрошокер – золотистый, как рюкзачок! – и с размаха всадила в лоснящуюся шерстяную спину, как мулету в быка. Оглушенная собака вяло повалилась на бок.

– А, тварь четвероногая! – Снежана пронеслась через грядки, разорвала теплицу, размазала по джинсам помидоры, пробила торцовую стенку из пленки, снова заученным движением перемахнула непривычно высокий забор, и оказалась на полупустом грузовом дворе спичечного комбината. Только тут ее отпустило, но блевать не нашлось чем, а лезть в рюкзак за бутылкой воды она побоялась – прежде всего надо уйти с открытого места!

День будний, среда, но комбинат почему-то не работал.

Хотя, конечно, где тут работать, когда за оградой страшнее, чем у Круза написано! Клуб делал несколько игр по “Эпохе Мертвых”. Не то, чтобы Снежана увлекалась мальчишескими делами – но клубная мода обычно поглощала всех с головой, и кое-что в той самой голове у Снежаны отложилось. Прежде всего найти место, где никто не напрыгнет из-за спины… Желательно, чтобы оттуда хорошо просматривались все подходы…

Забравшись на козловой кран, девочка спряталась в глубокой черной тени от кабины, огляделась. Ни человека. Бревна в коре и уже очищенные – ровно-ровно, интересно, как они это делают? Рыжие ящики с корой, вагоны пустые, вагоны с корой, вагоны с бревнами… Запах ржавого металла…

Из бутылки получилось отпить всего два глотка – потом затошнило до трясущихся рук, и бутылка закувыркалась вниз по криво приваренным скобам. “Надо завести фляжку на цепочке, как у мальчиков,” – подумала Снежана и вздрогнула: зачем ей снаряжение? Неужели теперь всегда так будет? Как у Круза? Чтобы даже вооруженные мужчины ходили с оглядкой?

Дождавшись, пока руки перестанут вздрагивать, вытащила из рюкзачка коммуникатор и позвонила папе. Рассказывать, что с ней произошло, никакого желания – это же заново все представлять! И папа, наверняка, сейчас очень занят. Поэтому Снежана быстро-быстро выпалила:

– Папа, со мной все хорошо! Я ехала в автобусе, но я успела смыться раньше, чем пробку подожгли!

– Так ты за речкой?

– Да. И я не пойду на мост! Лучше на клубе переночую, тут близко!

– А почему на мост не пойдешь? Там уже ОМОН, безопасно.

Снежана всхлипнула:

– Ты что, не понял? Через весь пригород идти? Одной? Мне страшно!

– Прости, дочка, ерунду ляпнул. Я позвоню на клуб…

– Вот еще, будешь отвлекаться! Сама позвоню! Не маленькая уже!

И выключилась.

После того, что видела под высоткой – точно, не маленькая.

Огляделась: пока никакого движения. Тогда она позвонила на клубный номер – обычный звонок бы утонул, но первые цифры ее номера сотовые станции определяли, как резервный канал госбезопасности – папа в свое время позаботился – и обрабатывали с приоритетом выше даже армейского. А потому ничего не подозревающая Снежана спокойно дозвонилась до Шарка, спросив, не будет ли он против…

– Какое против! Ты чего! Бегом к нам!

– А что там у вас?

– Да вроде пока держимся, – из динамиков хлюпнуло. Волнующийся Шарк всегда так шмыгал носом. – Вот-вот Сэнмурв подъедет, он с южной трассы, ему ничто не мешает… А ты сама-то где? Как ты пойдешь?

Снежана занималась информатикой не для галочки, так что провесить линк на клубный дрон ей труда не составило. Увидев картинку, ахнула:

– Зомби прямо на перекрестке! Обходить по трассе километра три!

– Вот и отлично, – буркнул Шарк, – авось не попрутся к нам.

– Ну ладно… Пробегусь вдоль трассы, там хотя бы видно далеко…

Но тут кто-то заорал от сторожки:

– Я видел, она до крана добежала! Где-то там!

– Блин, – Снежана выключила коммуникатор, и сказала в уже темный экран, – извини, Шарк!

Потом засунула прибор в рюкзачок, тщательно застегнула молнию и рванула с грузового двора, как может бегать напуганный до полусмерти подросток: почти не касаясь подошвами земли, перескакивая завалы бревен, толкаясь от рельсов, от осей вагонов, запрыгивая на стены. Нет, никакого паркура – просто сильно не хотелось видеть зомби!

Что на этот раз ее искал водитель Петра Васильевича, чтобы защитить и отвезти домой, и что установил точное место по пеленгу звонка, за время длинного разговора с Шарком – тоже услуга для специальных номеров – Снежана так и не узнала.

С разбегу одолев бетонный забор, она оказалась на каком-то дереве. Даже не разбираясь: клен-хрен, повисла на руках и спрыгнула…

Точно в середину стаи байкеров. Чертова дюжина мотоциклов, моторы урчат на холостых в полной готовности рвануть. Крепкие молодые парни, скрипят пахучие кожанки, блестят заклепки. На всю стаю нету пары одинаковых шлемов: стальные каски, немецкий шлем с пикой, римский с поперечным гребнем, греческий с продольным, спускающимся на спину. Из-под шлемов светлые дорожки пота по пыльным, напряженным лицам…

Главный – самый здоровый, на самом блестящем коне – держал в руке смартфон, ожидая команды от Легата. Если бы свалившаяся с неба девочка просила или хныкала, ей бы просто вызвали на помощь милицию или там скорую, а сами остались бы ждать приказа.

Но та Снежана, которая пищала утром, утром и осталась. Новая заорала звонко, пронзительно, перекрыв рокот всех тринадцати мотоциклов:

– Какого! Вы тут ходите! Вокруг х*я босиком!

Байкеры переглянулись. Снежана подслушала фразу от папы, и пару раз козыряла ей в школе или на клубе. А мотоциклисты “Черной чаши” слышали то же самое от куратора, от большого начальника, главнее даже Легата.

– А чего? – повернулся шлем вожака.

– Того! – Снежана махнула рукой в направлении южного выезда. – Там наших бьют!

– И как там наши?

Лежер пощелкал пультом, пробежался по каналам новостей:

– Пару суток продержатся, а потом, наверное, все-таки водометы введут. Нацгвардию вон, уже перебрасывают. На блогах видно, по южной трассе легионеры едут.

– Баррикады, водометы, газ, щиты, булыжник, – де Бриак прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Потянулся:

– Вся история нашей страны в двадцатом веке. Ну, с небольшим перерывом на парады. То наши по бошам, то боши по нашим… Лучше всего показано в кино “Побег” с Пьером Ришаром.

– А, это где напарник… Бельмондо! Узнал свою девчонку по джинсовой попе?

– Квинтэссенция Франции: женщина на баррикадах.

– Хотя девчонка китаянка…

– И что? Вот вы, Лежер, ощущаете себя именно французом? Так сказать, “au creme de la nation”?

Лежер поглядел в бледно-голубое небо за окном.

– Трудно сказать. Костюмы я шью в Англии. Пиво пью чешское. Машина у меня китайская… То есть, формально, немецкая. Но где сделана, понятно. Кино я смотрю американское – как и сотни миллионов.

– Миллиарды.

Штурмовик развел руками – комиссар опять подумал, что синяя форма Управления сидит на Лежере превосходно.

– Ну вот, комиссар. Так что во мне неповторимо-нормандского? Кроме, хм, набора бактерий, конечно…

– Персонаж, Лежер, это история плюс характер.

– Отпечатки мечты?

– Но у нас нет никаких иных зацепок. Мир… Вращается сам по себе. Все обыденно.

– И вот эти уличные беспорядки в половине государств Европы?

– Мы видим: кто-то раскрыл перед кошкой дверь. И бросаемся ловить кошку. А кошка, может быть, постояла перед входом, развернулась и ушла. Мы проигрываем уже потому, что не можем описать происходящее. У нас даже терминологии нет. Вот, например, долгожданные финансовые потоки…

Комиссар включил над столом голограмму планеты, на которую искуственный интеллект Управления – тот самый Палантир – наложил разноцветные щупальца транзакций.

– И что мы тут можем сказать? Вот эти и вон те ребята решили сменить заемщика и перекредитоваться у парней с другой стороны улицы. А прежние заимодатели не захотели терять кредитора: он же каждый год проценты приносит… Сто лет назад это решалось войной. Сейчас прогресс, все цивильно. Проплатили своим людям. Те, соответственно, вывели на улицы протестную молодежь…

– Тем более, что поводов для протеста искать не надо… Шеф, я только вино пью наше. И то потому, что у меня друг в деревне. Сельский полицейский. Отрастил живот, шестеро детей. Гоняет мигрантов, расследует пропажу коз и белья с веревок. Я такую незамутненность видел только в кино про хоббитов. Представить не мог, что совсем рядом с Парижем так на самом деле могут жить реальные люди!

– Лежер, а к чему вы про вино?

– К тому, что большая часть населения покупает вино в гипермаркетах. А там уже чилийское, аргентинское, австралийское вино – не сильно хуже, но куда привлекательней, экзотика же!

– И что?

– Комиссар. Вы сказали: “замешана вся планета”… Всю историю у человека сохранялась надежда, что хотя бы где-то может быть хорошо. В стране Офир. В царстве пресвитера Иоанна. На островах Ги Бразил. В затерянном городе Робура-завоевателя. На таинственном острове капитана Немо. В океане. В Шамбале. А теперь все уверены, что…

– Человечество, загнанное в угол? Как там у Оскара Уайльда: “Не стоит смотреть на карту мира, где не изображена страна Утопия”?

Де Бриак замолчал надолго. Альберт подошел к распахнутым рамам и долго смотрел на привычные красные черепичные крыши. Центр Парижа, эталонный город-картинка, экспортер положительных эмоций, фабрика радости, первейший и главнейший мировой конвейер любовной романтики. Увидеть Париж – и умереть!

Левее черные клубы дыма – там баррикады. Там пластиковые щиты, там водометы и лозунги. Там по брошенным бутикам шарят наудачу “новые апаши”, там под маркой полиции наперебой грабят квартиры бандиты залетные и местные; там исполняются мечты множества мигрантов – и, совершенно нечаяно, туристов.

Увидеть Париж – и умереть.

– Комиссар, а с чего началось в этот раз?

– В Лондоне убили очередного шпиона.

Лежер полистал страницы служебной сети:

– Опять русские. В формуляре причина смерти: balalaika.

– В смысле – снайперская винтовка Драгунова, эта их СВД? Или Владилена из Лагуны?

Лежер широко раскрыл глаза – в белесом полудне серые. Де Бриак, напротив, прищурился:

– Вы тут сейчас произнесли такую речь о глобализме, а сами даже “Лагуну” в детстве не смотрели?

– Я и сейчас не смотрю. Хватит с меня того, что на чтение подсел. Вот зачем вы подсадили меня на книжки? Жил бы себе, как мой друг в деревне, горя бы не знал!

– И что мешает написать рапорт? Перевестись куда-нибудь, где служба спокойней?

Лежер посмотрел на выгоревший небосвод середины августа. В середине августа за каких-то полчаса ясного утра вскипает полноценная летняя жара. К полудню небо снова по-июльски белое, и надежда только на клубящиеся по горизонту черные горы грозового фронта.

В середине августа улицы пахнут горячим асфальтом, бензином и мочой; на заборах плакаты “Евроединства”, заляпанные там и здесь помидорами или просто дерьмом. За гуманитарной помощью, за государственным пайком тянутся ленивые очереди. Стоять жарко, люди даже не ссорятся особо. Так, помянут недавнюю эпидемию да привычно ругнут очередное повышение цен. Обсудят очередное изменение правил начисления соцбаллов, поплюются тихонько – камеры же везде – и переступят вслед отоварившемуся гражданину.

Расписался – отлетай.

А еще говорят в очередях, что эпидемия не сама собой пришла – что принесли ее беженцы из Ливии, разбомбленной союзником по НАТО… Союзничек, merde! Что коварные русские шпионы уже завезли сто тысяч красных повязок – чтобы опознавать своих, коммунистов, когда начнутся уличные бои. Вяло, по жаре, возражают в очередях: уличные бои уже идут. Месье, да какое там! Разве это бои! Вот когда из Voronej, Omsk и Samara явятся kazaken, тогда мы все и узнаем, откуда в Париже bistro. Не слушайте, месье, из него историк, что балерина. Он потомственный клошар в трех поколениях. Вот именно, месье! Мой дедушка прятался в катакомбах еще от бошей! Так это дедушка завещал месье медную кружку и теплое место на паперти?

Альберт Лежер закрыл за собой рамы. Включил кондиционер, подошел к голографической планете и некоторое время словно бы мыл руки в призрачных финансовых потоках – компьютер послушно высвечивал ярлычки с цифрами, адресами, названиями плательщиков и получателей транзакций.

– Простите, комиссар. Я сказал глупость. С моими-то выслугой и опытом я легко найду место, где работа будет простой и понятной. Но я всегда буду знать, что совсем рядом, буквально за стеной, происходит… Вот это. И стена скоро рухнет.

Жестом Лежер выключил голограмму и улыбнулся самую чуточку печально:

– Мужчина должен идти лицом к ветру. А не подставлять ему афедрон, в тщетной надежде, что судьба не заметит столь удобного мяча для пинка… И столь удобной дырки для надобностей попроще.

Проще всего получилось отогнать от перекрестка погромщиков – с легкой руки Снежаны, главный байкер их в докладе назвал “зомби” – так и пошло по всему городу, по всей сети. Зомби страшны массой, но тут набралось всего-то человек сто… Может, сто пятьдесят. Причем самые сообразительные – и, главное, заводилы с огнестрелом – давно уже растянулись по всему району, по богатым домам. Никто не отвлекся задерживать стаю: решили, что катятся свои, типа, “революционная братва”.

Байкеры проехали до самого перекрестка, где без лишних слов принялись полосовать направо и налево кто цепью, кто гидравлическим шлангом с навинченными муфтами. Зомби поняли намек и расточились, “яко исчезает воск перед лицом огня”.

А вот сам огонь укротить не вышло. Активное топливо – это активное топливо. Вода для него всего лишь прекрасный источник водорода. В теории, активное топливо можно засыпать песком – но и тогда горение не прекратится, только уйдет в бескислородный режим. Да и надо песка сразу несколько “камазов”. Мелкие порции быстро расплавятся, выделят летучую фракцию – а та тоже вспыхнет, реагируя с битумом и разными химдобавками в асфальте, и вот это уже будет натуральный газенваген, только на весь район сразу.

Змей все это прекрасно знал: чтобы получить права на вождение флипа, состав и свойства топлива он учил и сдавал. Требовались пожарные с цистерной специального реагента, и они приехали довольно быстро: город уже брал под контроль ОМОН. Догоревшие автобусы на съезде с моста сдвинули бульдозерами под откос; а муторный выворачивающий запах жира вблизи мясокомбината стоял, в общем-то, всегда… Через открытый проезд первыми выпустили пять пожарных машин.

От красной цистерны Снежана в ужасе чуть не рванула прямо через пламя – главный байкер едва успел поймать. Седой и злой командир пожарного расчета, еще утром – бесшабашный блондин, “арийская морда”, балагур и бабник, “без двух тридцать”, понял ее прекрасно и успокаивающе поднял обе руки:

– Эй! Мы настоящие! Девочка! Мы нормальные!

Видя, что Снежана не успокаивается, добавил:

– Мы люди! Не зомби!

За его спиной бойцы в робах и закрытых шлемах потащили рукава, включили давление: зашипели голубые змеи реагента. Огненное полотнище съежилось, пошло серыми клубами, которые сразу же, по инструкции, осадили холодной водой. Выгоревший до щебня кусок дороги еще парил, когда Снежана выпуталась из хватки главного мотоциклиста, пролепетала ему:

– Спасибо! – и оказалась на той стороне быстрее, чем вождь “Черной чаши” успел поправить съехавший на затылок конкистадорский морион.

– Во, блин, телепортация! – сказал Черный, лишь бы не молчать. Командир пожарного расчета кивнул:

– Блик.

– Чего?

– Блик. Солнечный зайчик, – посмотрел, как девочка с разбегу повисла на Змее, развернулся и молча козырнул байкерам. На командирском планшете уже мигали следующие точки вызовов, так что пожарные свернулись и уехали без единого лишнего слова.

До Хорна дозвонились родители: все обошлось хорошо как для них, так и для Инги. Хорн вытянулся на дорожке лицом к небу и вырубился, так что парни положили его на тележку, выбросив бидоны. Снежана собралась вызывать “скорую”, но подоспевшие викинги сказали, что Сумрак уже пришел с дежурства, и заночует на клубе – как, собственно, и все они – чтобы не идти на ночь глядя через бунтующий город.

Родители до Шарка так и не дозвонились. Парень сам отыскал их через телефон Снежаны, сообразив, почему ее вызовы трассируются в первую очередь. Голоса мамы и папы звучали как-то заторможенно, но в тот вечер никто не мог похвастаться ледяным спокойствием и кристально ясным рассудком, и Шарк не обратил на то внимания.

Снежана отпускала руку Змея трижды – два раза, когда ходила в туалет она, и один раз – когда ходил Змей. К вечеру ее начало трясти уже по-настоящему, и Сумрак, особо не рассуждая, вколол ей одну десятую кубика. Заснула девочка только вцепившись в Змея, которому пришлось ради этого сидеть на полу, спиной к дивану – так и задремал, сопя в унисон. Ухмылки хирдманнов Сэнмурв пресек богатырскими лещами, от которых здоровяки буквально попадали на колени.

– Сейчас посмотрим ее браслет, – спокойно сказал хевдинг, – и кто не сблеванет, может рискнуть поухмыляться… Если, конечно, не психанет уже Змей. Ему-то Сумрак успокоительного не колол.

Сопящего Хорна доктор послушал сканером, убедился, что парень просто глубоко уснул от облегчения, не стал трогать и тоже подошел глянуть, что творилось в городе, пока сам он дежурил.

Шарк быстро подключил Снежанин браслет к одному из клубных ноутбуков – кодами гостевого доступа все обменивались еще при поступлении. Да и модель браслета Шарк знал, список уязвимостей помнил; словом, видеопоток он получил быстро.

…В середине августа за каких-то полчаса ясного утра вскипает полноценная летняя жара. К полудню небо снова по-июльски белое, и в автобусной пробке на съезде с моста дышать нечем. Девочка крутится-вертится между портфелей и брючных задниц. Наконец, выпутывается из передней двери, облегченно сбегает с откоса к заливному лугу, к вечноживой луже, к чугунным копьям и завиткам ограды старого большого кладбища.

Внезапно поворот головы – взгляд назад, на пробку. Зеленые прямоугольники городских автобусов, желтый кирпич районного маршрута… Четыре автобуса, впереди, наверное, авария. А вот какие-то люди вдоль автобусов – чем-то поливают их бока… Зачем?

Вспышка – и все политые автобусы загораются разом! В браслете полосы и пятна, девочка бежит, не разбирая дороги. Крики. Дворы. Многоэтажка. Кукловод в сером: “Двадцать человек идут в этот подъезд, быстро!” Пожарная машина. Что-то выпадает из окна. Что-то? Светлые волосы… Кто-то! Херак! Серединой тела на спинку лавочки у подъезда. Теперь уже не кто-то… Черная лужа – как отработанное масло. Забор, забор, теплица, пленка, собака… А теперь съемки нет – камера браслета чем-то залита… А теперь опять есть, и видно, что рука с браслетом ходит ходуном. Вот бутылка падает с крана, считает ржавые скобы: третья сверху держится на живой нитке…

– Так они не врали! – Сумрак подскочил, выхватил из кофра ту самую дешевую водку, что просил принести для дезинфекции, – не врали! Сука! Хватит! Не хочу больше! Не хочу!

Викинги плотно и аккуратно взяли доктора под руки, посадили на лавку, обернули синим шерстяным плащом. Стопку тот налил себе сам. Выпил и несколько бесконечных минут просто дышал ртом, с присвистом.

– Аптечка вот, – вяло двинул рукой, предупреждая вопросы. – Чуть что, берите инъектор – он без иголок, ничего не сломаете, бояться не надо. Успокоительное колоть в запястье или в шею… Вот сюда… – Сумрак шлепнул, будто комара убивал. – Остальное по инструкции… Вот, на крышке кофра. Я… Мне… Спать. Выключить мозги… Развидеть! Сука!

Разбуженный криком Змей глянул пристально:

– Ты же не заснешь, пока не выговоришься. Сам же объяснял про катарсис.

– А! – Сумрак махнул рукой, – тогда слушай. Еще утром привезли пацана, семь лет. Перитонит. На операции – поллитровая банка гноя. Это семилетний, полный вес двадцать кило! Ну, даже тридцать… Очнулся – ни единой жалобы на боль. Дышит прерывисто, терпит из последних сил. Папа сказал, что жалуются только девчонки. Ну, он и дотерпел до перитонита, как папа сказал… Ну, вышел я, даже не размываясь, как рванулся на этого, млядь, папу – оттащили, удержали, ничего не сделал. Там начальник отделения ему что-то выговаривал, а мне валерьянки накапали, усадили в боковушке, ладно… А потом слышу, в ординаторской разговаривают…

Сумрак понизил голос и поглядел на спящую Снежану.

– Короче, тетка беременная. И по ней катали тачку садовую. Пока не… Пока не…

Сумрак всхлипнул:

– Короче, выкидыш. Плод мертвый, роженица тоже. И я захожу в ординаторскую, такой весь Д’Артаньян: да вы, говорю, ох*ели, клистирные трубки, мля. Цинизм цинизмом, но надо же, сука, знать меру в подъ*бках младших товарищей! Надо же понимать, чем шутить можно, а чем нельзя! А они на меня смотрят, как я на них. Типа, это не они говно, это я говно! И теперь я понимаю: не врали! Могло быть! На самом деле!

Сэнмурв поглядел на Змея – тот кивнул. Тогда хевдинг взял пистолет-инъектор, выставил минимальное усилие, аккуратно и точно приложил к шее Сумрака сбоку, нажал спуск. Лекарство сработало через пять секунд. Марк и Шарк оттащили сопящего доктора на раскатанные спальники.

– Ну, блин, – сказал один из викингов, – прямо хоть не выезжай из города совсем. На Йомсборг собрались – Винни Лиса замочил. На Гнезново сходили – вроде бы и рядом совсем, а такая херня!

– Сэнмурв… – Змей пошевелился, но Снежана крепче вцепилась в запястье, и парень сел обратно. – А почему с нами ты? Вот здесь и вот сейчас? Твои люди пришли за тобой, это понятно. А ты сам – почему? Из-за…

Сэнмурв покрутил головой:

– Это ты себе вбил в башку, что я сплю и вижу Аннушку твою перехватить. Что ты, что я, ей нафиг не сдались. Ее-то как раз на клубе нет.

– Нормальная стратегия, – Змей почесался свободной рукой, – женщина ищет отца для семьи. Который не сложит где попало малую голову, не оставит ее одну с буйными детушками… Блин, вот это я по Фрейду оговорился…

– Ни разу ты не оговорился, все четко. Только, брюхоногий ты наш, если такую стратегию довести до логического завершения, женщина должна заболевшего мужа сразу бросать. И потерявшего работу сразу бросать. Он источник средств, а не человек, что-то там значащий помимо денег. Нет монет – нет жены. Все четко. И папе моему партнеры рассказывали, что у них там, в счастливой буржуинии, это не редкость. А такой поворот не выгоден уже мужчине. Зачем тогда жениться, если при малейших признаках проблем все равно выкручиваться одному?

Змей слабо улыбнулся:

– Вот, кстати, деньги… Почему ты не с мажорами на стритрейсинге? Почему не с крутыми пацанами на “Харлеях”, не в авиаклубе? Что тебе за радость веслами грести против течения Западной Двины, когда ты легко можешь с папой на яхте пойти к той самой Ибице, про которую нам только в сети посмотреть?

– Я не хочу “с папой”, - Сэнмурв тоже заговорил тише и злее. – Он-то все мне купит. Но я-то вижу, как его деловые партнеры на меня пырятся. А, типа, наследничек. Элитная школа, престижный клуб, спортивное питание, новая тачка, свежая фитнесс-телка. Давай-ка его с моей дочкой-племянницей повяжем, подрастет – нехай на ейные курорты-наряды вджобывает… Похрен там, авиация-прокрастинация, главное: мода. И как у них морды перекашиваются, когда я им видео с браслета, например, с последнего “Кухулина”. Берегов не видно, а свинцовые волны выше носового дракона. Это че, говорят, вы сами, что ли? Без взрослых?

Сэнмурв хихикнул – звук настолько ему не подходил, что Змей даже оглянулся, не проснулась ли Снежана. Но нет, это смеялся именно хевдинг:

– Спи уже, Змей. Утро вечера мудренее, тут Сумрак прав, не зря шесть лет на доктора учился. Завтра все, завтра!