Запиханка из всего

Глава 1

– Пыль по правому стремени!

И чего, спрашивается, так орать? Змей мог видеть мачты уже безо всякой оптики, но бинокль все-таки навел. Большая разница, чьи именно мачты.

Впрочем, еще пара минут – и преследователь покажется в том же проходе через цепочку дюн, из которого они сами только что выкатились. Расчет кормового изготовился, не дожидаясь команды, но масленку без приказа никто открыть не посмел. Слишком уж опасно пламя на деревянной просушенной палубе колесного парусника. И тушить нечем: вокруг пески, не море. Так что артиллеристы дисциплинированно ждали. Змей не стал их огорчать:

– Абдулла, поджигай!

Абдулла – истый потомок янычар, бритый наголо парень с густыми черными усами и жгучим взглядом, неотразимо действующим на всех девчонок в пределах видимости. Сейчас Абдулла собирался жечь кое-чем посильнее взгляда. Его парни ломиками закатили на ложку неуклюжий снаряд, по виду обычный бочонок, а вот по начинке… Заряжающий открыл дверку масляного фонарика и от него поджег фитиль.

– Давай дымовой, нечего ждать! – Змей снова поднял бинокль и снова опустил. – Уже видно, это Хорн. Склянки не пройдет, как догонит. Начинай пристрелку!

Корпус тряхнуло на невысоком пологом валу – наводчик сдержанно заругался в нос. Ветер с пылью ударил наилучшим ракурсом, полным бакштагом – да только и Хорну это же помогает… Убрать паруса, перейти на барабан, маневрировать независимо от ветра? Против новичков из “Феникса” или там “Зеленой руны” еще могло бы прокатить. Хорн так не купится: ветер сильный, барабан против паруса не потянет. Хорн останется с парусами, и его преимущество в скорости сделается подавляющим.

Легкий толчок палубы под ногами – это кормовая катапульта запустила бочонок. Высокая черная дуга в синем-синем небе, всего на мгновение ровная и чистая. Ветер посильнее – разлохматило, размыло дым.

– Дистанция!

Наблюдатель свесился из вороньего гнезда на верхушке грот-мачты:

– Командир, догоняют. На корпус в минуту, примерно так.

– Когда сойдемся?

– Четверть часа!

– А другие что?

– Пока не вижу. Бархан закрывает. Мачты двигаются, а как далеко, не пойму.

То есть – может, им еще полчаса скрипеть до прохода в дюнах, а может – они уже вписываются в проход. И выскочат через мгновение, вот как Хорн только что выскочил. Придется рисковать. За полсклянки уработать Хорна – тогда на прочих плевать. А если не получится уработать одного за четверть часа, тогда уже тем более на остальных плевать… Змей прикинул так и этак – потом решился:

– Все наверх, убирать паруса! Расчет к носовому! Тяжелых в барабан!

Ходовой барабан – самое большое колесо корабля. На грузовиках оно в хвосте платформы, но тогда кормовая установка не видит половину горизонта. Крейсеру лучше иметь барабан в центре тяжести платформы, чуть позади грот-мачты, вот как сделано на “Змее” – и на его преследователе. Первая вахта закрыла за собой решетчатую дверцу и звонко ударила в гонг изнутри огромного беличьего колеса: барабан готов.

– Паруса… Убрать!

Широкие жесткие плетенки с шорохом полезли к реям. Над палубой уже без преград потянул крепкий ветер, понес мелкую пыль. Запах пересушенной травы от плетеных парусов забился запахом пыли.

– Фок – чисто!

– Грот – чисто!

Грохнули крышки люков. Из-под палубы подавали алебарды. Змей с удовлетворением заметил, что квартирмейстер лично проверяет лезвия каждого абордажника, ничего не оставляя на самотек. Впрочем, и у Хорна тоже ведь не лопоухая команда.

– Бизань – чисто!

Корабль замедлился, переходя на тягу барабана. Заметив это, преследователь начал рискованный поворот. Парусники сближались все быстрее, и теперь Хорн мог потратить некоторый запас дальности на маневр, чтобы закрыть “Змею” ветер. Для этого нужно стать справа от “Змея” – но при повороте “Котолак” подставит левый борт.

Артиллеристы тоже это понимали. На вопросительный взгляд Абдулла угрюмо крутнул головой:

– Не достаем!

“Змей” терял скорость. Хорнов “Котолак” – все так же лихо, не убирая паруса – доворачивал сзади-справа. Детали его уже различались невооруженным взглядом. Корпус широкий, плоский, кирпичиком. Высокий серебристый фальшборт – только головы иногда мелькают, а палуба скрыта. Рычаги подвески на первый взгляд все целы… Похоже, врали, что утром кто-то попал Хорну в колесо: вон, все четыре хрустят песком, как новенькие. Черные, ажурные, широченные, разве только высотой всего в полтора роста – не в три, как обычно для двухмачтовика. Сами же мачты у “Котолака” прочнее и выше общепринятной нормы, а оттого и парусов несут больше, чем у трехмачтового “Змея”.

– Абдулла, сейчас. Закончит разворот, ракурс будет хуже.

– Он не может увалиться еще круче. У него колеса меньше! Ему придется заходить еще правее, на гладкое, и только там доворачивать. И тогда…

Догонит, не о чем спорить. При таком ровном и сильном ветре, как сейчас – точно догонит. Если только Абдулла не подловит его на повороте. К счастью, началась полоса надутых ветром песчаных гребешков, маленьких дюн – а колеса у “Котолака” ниже, чем у “Змея”. И меньшие ухабы переваливают, и, самое главное, сопротивление больше. Говоря откровенно, только на это маленькое преимущество в предстоящем бою и остается надеяться. Хорн давно “на песке”, и экипаж у него сработанный, опытный. Выполнив два рискованных маневра подряд, Хорн даже не попытался убирать паруса. Похоже, надеется побыстрее проскочить в мертвую зону катапульт – а там перепалка из пневматики, уцелевшие пойдут на абордаж… Впрочем, “Котолак” пока еще выруливает по пологой дуге, и его достают обе установки.

– Давай, Абдулла, нечего больше ждать!

– Обе залп!

Скрип тросов, едва ощутимый наклон палубы от синхронной отдачи носовой и кормовой катапульт. Низкий гул пружин в подвесках. Два бочонка закувыркались в блекло-синем небе, почти не дымя – так, тоненькие струйки от фитилей. Первый упал на песок в половине колеса перед носом “Котолака”, бесполезно задымил – зато второй раскололся точно под грот-мачтой! Казалось, еще чуть-чуть, и паруса у Хорна сгорят – но и так вышло неплохо. “Котолак” содрогнулся, зависая на очередном ухабе. Поколебался и встал! Змей видел: экипаж соскальзывает на грунт, подводит ломы под колеса – а иные лопатами срезают преграду. Но чертов упрямец так и не убрал ни единого паруса, тушил прямо на мачтах! Змей уже почти сообразил, в чем там дело – только придумал решение получше. Пригнулся и заорал в барабан:

– К развороту приготовиться!

Из решетчатой бочки заругалась вся десятка, но тут уже не до удобств:

– Рулевой, смена хода… Держись, Марк!

Наблюдатель в корзине только икнул – неслышно за скрипом конструкций и свистом ветра в тросах.

– Барабан!

– Есть барабан!

– Смена хода… Три! Два! Один! Давай!

Барабан заскрипел, взвигнул забиваемой свиньей – и встал. Содрогнувшись, “Змей” присел на передние колеса, отчего к носу поползли бухты канатов, незакрепленные ящики, и не надетые пока что тяжелые кованые шлемы. Звеня и брякая, покатились незакрепленные мелочи, а верхушки мачт махнули вперед по ходу громадными удочками, что не замедлил прокомментировать в своей наблюдательской корзине Марк:

– Вы там полегче! Я парашют не брал!

Тут отработали пружины подвески, рычаги-”кузнечики” выжали переднюю часть корпуса наверх – мачты отмахнули в обратную сторону, и Марк высказался куда резче. Но его никто не услышал: снова громоподобно прокашлял-прохрипел барабан – и медленно-медленно, по капельке набирая ход, “Змей” покатился хвостом вперед, нацелившись в переднее колесо “Котолака”. Для таких вот маневров и ставят ходовой барабан точно в середине корабля. Теперь, если даже Хорн успеет сняться с ухаба и двинуться – набрать ход не успеет. Получит рогом точно в середину корпуса, между колес. А не успеет, переднего колеса лишится. И то, и другое смертельно.

После перемены местами хвоста и рога, “Котолак” оказался уже не по правому, а по левому стремени. И Змей не сразу понял крик пришедшего в себя наблюдателя:

– Пыль по правому стремени! Пыль по рогу! Вижу “Змеедав” точно в проходе! У них мачты сняты, на барабане прут! Мы их поэтому за гребнем и не видели!

– Дистанция?

– Дистанция пятьсот! До контакта три минуты!

Все-таки догоняют, черти немытые. Новички-то новички, да на ходу подметки рвут. Название вон с каким намеком: “Змеедав”, надо же… Змей промолчал: поздно менять направление разгона. Атаковать “Котолак” – а там уже смотреть на прочих.

Тем более, что командир “Котолака” ничуть не жаждал получить в левый бок многопудовый корпус “Змея”, увенчанный тараном. Пользуясь тем, что “Змей” в атаке может стрелять одной носовой установкой, “Котолак” ответил из обеих.

– Трубка два больше, – успел еще прорычать Абдулла, – заряжай!

И тут палуба внезапно отпрыгнула назад-вниз – как будто из-под ног выдернули коврик. Змей носил кирасу, как и все. Упал не больно, только неудобно и громко. Желтые доски перед лицом – Змей перекатился на спину – по желто-розовому от пыли небу плавно двигались верхушки мачт, на гроте выражался Марк. И опять его заглушили басово гудящие пружины подвески, выравнивающие “Змей”. Справа поднимался клуб зеленого дыма, ветер вытянул его вдоль всей палубы, закрыв корабль от рога до хвоста. Змей встал на колено, сплюнул. Пока он это делал, бочонок затушили, а дым и запах гари быстро унесло ветром.

– Куда нам?

– В правую скулу!

Отряхивая колени, Змей выпрямился. Фальшборт справа вмяло в палубу. Бочонок летел сравнительно неспешно, так что люди успели отскочить в стороны. А от щепок уберегли кирасы, стеганые поддоспешники, маски и высокие поножи. Дымом не пахло, пахло пылью и химией. Пустые красные огнетушители звонко колотились друг о друга. Многоногая масса вокруг катапульты отпихивалась от них, азартно матерясь.

Противник?

Противник удачно применил две катапульты против единственной носовой “Змея”. Хвостовую Абдулла мог бы задействовать навесом, через головы. Но для этого надо снимать мачты, а те до середины трехногие, пирамидальные – не успеть. “Змеедав” их снял заранее, видно – наблюдателя на гребень дюны выслал, и в нужный момент выскочил… Кстати, недалеко уже “Змеедав”.

– Хвостовое, гроб на колесах ваш.

– Прицел сместился! Меняем!

– Гондоны! Жопа вам после боя! Носовое, цель прежняя!

Нет, Абдула все-таки лучший артиллерист, чем Ли Си Цин у Хорна. Бочонок пришел аккурат в переднее колесо “Котолака” по левому его борту. Ветер донес негромкий хруст решетки. Вспух клубок дыма, ударил фонтан планок и обломков. Корабль Хорна присел на левый передний угол, накренился так, что показалась палуба. Змей увидел, что слухи не врали. Утром “Котолаку” попали в ходовой барабан, вот потому-то он и не свертывал паруса до последнего. Теперь он без хода, и это уже приговор.

Экипаж заорал, но Марк не дал толком насладиться победой:

- “Змеедав” справа, минута!

Новички все-таки дорвались. Ну, сейчас поглядим, кто тут старая гвардия – а кто погулять вышел.

– Шлемы всем! Марк, слезай вниз, ты здесь нужнее!

Кто на “Змеедаве” капитан, оставалось пока тайной. Сам новенький крейсер здорово отличался от Хорнова ветерана. Во-первых, шесть колес и целых два ходовых барабана. Во-вторых, корпус без малого тридцать шагов – у того же “Змея” мачты короче втрое, а у “Котолака” вдвое! В-третьих, сами мачты у “Змеедава” однодеревки, сложить их можно быстро, и быстро же поставить. И снаряжены все четыре мачты как на шхунах, одними треугольными парусами – а это значит, можно управляться лебедками, не вылезая на верхотуру. Что и позволило хитроумному экипажу забронировать “Змеедава” полностью. Вон, Абдулла исхитрился закинуть им на крышу бочонок из кормовой катапульты. Полсклянки назад Хорнов “Котолак” точно такое попадание сперва оставило без грот-мачты, потом обездвижило – и, в итоге, убило. С гробика на колесах заряд скатился, только и всего.

– …Пневматику на руку! Затвор… Качнуть! На защелку взять!

В-последних, экипаж “Змеедава” больше обычного почти вдвое. Есть кого в хомячки на два барабана поставить, есть кому и на абордаж пойти. Одно хорошо, “Змеедав” длинный. Быстро повернуть и протаранить “Змея” не сможет. Придется становиться к борту борт… И да, еще не вечер!

– Барабан – стой! К абордажу справа… К бою!

Борт “Змеедава” самую малость повыше. Абордажные мостки оттуда забросить проще. Только это дебют известный, и меры против него выучены. Еще подвеска не выпрямила корабль, клюнувший носом от резкой остановки – а уже треснули ограждения переднего мостка. Марк вломился на него и закрутился, сметая всех. Нападающие в ужасе посыпались от него на песок; с борта “Змея” им в спины захлопала пневматика. Полетели красные брызги – все, эти вне игры, забыть о них. Ага, нашелся боец, равный Марку. Алебарды загремели, с визгом пошли друг по дружке. Брызнули горячей стальной крошкой, искрами с лезвий. Громко, тяжело ударили в доски палубы. Что Марк на носовом корвусе, что Винни на кормовом – бойцы умелые. Непонятно, правда, почему их не смели залпом воздушек. И почему враги не стреляют из хороших бойниц скошенного тускло-зеленого борта. Наверное, капитан “Змеедава” отчетливо пожалел о своем решении. Мостки отстегнуты – “Змеедав” попытался оторваться… Змей покривился: нет уж, как договаривались. И грабить, и расстреливать! Приложился из собственной воздушки, провел колечками диоптра по скошенному борту. Вот мелькнула в проеме золоченая капитанская кираса, начищенная, слепит глаза – Змей с трудом разобрал, что на кирасе вычеканен пес, отрывающий голову змее. Бормоча: “Хрен себе оторви, собака бешеная”, Змей довел колечко диоптра и выбрал спуск.

Р-ранг! Шарик звонко щелкнул в кирасу. Толчок бросил вражьего капитана внутрь, в темноту броневого утюга – и почти сразу над “Змеедавом” поднялся белый флаг.

Змей выпрямился: теперь гордиться не грех! Уделали и “Котолака”, и “Змеедава”.

Хорошо – но где “Дагаз”? Ничего не увидев с палубы, поверх нависающего справа чужого бронекорпуса, Змей крикнул:

– Хрюн, Тамкар, на мачты. Посмотрите, где Валенок?

А Валенок – ну, “Дагаз” под ее командованием – обойдя великое сражение по большой дуге, уже спокойно давил начищенным рогом на финишную ленточку. Лента натянулась. Из-за неспешного движения колесного парусника, казалось, что красная полоска его удержит. Но даже легкий двухмачтовик весит как микроавтобус. Ветер гудел в растяжках, щедро надувал паруса “Дагаза” – лента лопнула. Алые охвостья взлетели змеями, опали и вытянулись вымпелами перед серебристым огурцом “Дагаза”, триумфально плывущим вдоль трибун.

Судейская вышка выбросила большой клетчатый флаг, и на каждом корабле рявкнула громкая связь:

– Финиш закрыт!

Ну, Валька! Ну, стерва!

Стоило выигрывать обе схватки, чтобы упустить регату!

– Забей, командир, – тихонько сказал Марк. – Зато какие кадры получились! Абордаж, как в настоящем кино. Попрошу Лешего смонтировать, “Феникс” и “Зеленые” от зависти лопнут, что не выставили никого на сегодня. А уж сколько народу придет к нам после такого! Ты же с Легатом договоришься, чтобы нас показали по городу? Глянь, трибуны в экстазе. Вообще!

– Чего уж теперь. Амазонки. Выучили на свою голову.

– А Хорну придется теперь кукарекать, проспорил.

– Потом об этом. Нам еще все это на базу тянуть до заката, поле подметать.

– Ну да, у девок праздник, они же выиграли.

– На борту! Отбой! Прибрать все, приготовиться к буксировке. Винни, доделай тут все и жди тягач, а остальных пошли на “Котолак”, поможете им с колесом и барабаном. Абдулла, остатки наших бочек собери, воздух из них выпусти аккуратно. Дымпакеты вынь, все пересчитай и под ключ в сундук. Хоть спички не хватит – сам будешь Семенычу объяснять. Оболочки бочонков нормально сложите, не кидайте кучей, потом же сами не разгребете. Проверь, чтобы Хорн и Симуран тоже все сдали, да склад хорошо закрой, а не как тогда.

– А чего сразу я? Пусть Лис отдувается, я стрелял лучше!

– Лис вместе со мной пойдет сейчас, мордой поторгует на камеру. А тебя если показать…

– Завтра тут все девки будут. Я воин ислама, достойный меча Османов! – уже успевший снять железо артиллерист красиво напряг мощные бицепсы, поправил алый жилет с золотой росшивью, похлопал по синим шароварам. – А ты просто завидуешь!

– Хорош ржать! Блин! Марк, ты старший – а я пошел делать прессу.

Марк посмотрел на командира критически:

– Подожди, Лис не прибыл еще. И от гроба на колесах никого пока. Шлем сними. Винни, шляпу давай сюда. Тамкар, шпагу твою. Вот, подвесь, у нее эфес покруче… Так, повернись. Нормально. Распрямись. И в камеру там смотри, в камеру… А ты кто?

– Шарк от “Змеедава”.

Шарк невысокий, черноволосый, кираса на нем самоваром. Глаза хитрые, живые. Залез на борт по решеткам колеса, привычно страхуясь от внезапного смещения опоры. Не такие уж там, оказывается, новички.

– Ты капитан?

– Я парусный мастер. Капитан интригу ломать не будет, и я не скажу, кто он.

– Все равно же на клубе узнаем.

– Да пофиг, их дело. – Марк поскреб затылок. – Лучше скажи, а почему вы меня с мостика залпом не скинули?

– Да, и скажите, вы мачты заранее сняли? А наблюдателя на дюну ставили?

– А валенки далеко от вас шли?

– Отвечаю по порядку. Сразу после старта мы сцепились с Хорном. Он правильно рассчитал, что на катапультах нас не взять – но мачты нам снес.

– Протупили, честно скажи? Вам же мачты сложить мигом, не то, что нам.

Шарк помялся и кивнул. Прибавил:

– Мы на него потратили все шарики к воздушкам, так что красить вас на мостиках ничего не осталось.

– Так это вы всю трассу на барабанах шли? Без парусов, чисто вручную? Ну вы кони!

– Зато мы “Котолаку” в барабан попали… Если честно, сами не поняли, как повезло.

– А валенки?

– А “Дагаз” шел намного левее, почти по пустоши. Они сразу после старта скинули обе катапульты, выкинули ремкомплект. Вообще ни во что не лезли.

– И оказались правы. Мальчики в бой, девочки домой.

– Змей, а этот бой вообще как получился? По сценарию? Для красивого ролика? Вы же как рванули со старта, мы только выругаться успели. Почему вы просто всех не обогнали?

Змей подвинул шляпу на затылок: не понравилось. Вернул обратно и проворчал:

– У нас рычаг подвески на камне поломался. Пока заменили – Хорн догнал, а потом и вы. Кстати, о сценарии. Надо уже идти речь толкать, пока там телепузики не смылись.

– Давайте, ни пуха вам перед микрофонами!

– Стоило ближе к трибунам подойти, – Шарк со вздохом полез вниз, на песок. Марк не согласился:

– Ага, и залепил бы Лис по ним той бочкой, что нам пришла в скулу. Вот бы визгу!

– Кстати, Лис уже внизу.

Подоспевший артиллерист “Котолака” спрятался в тень под корпусом, кивнул молча.

– А теперь двести метров горячего песка, в ботфортах, – буркнул Змей, слезая по веревочному трапу. Лис двинул плечами, скрипнули латные руки:

– Зато смотрится как надо. Прикинь, Леший сделает ролик, и мы такие типа конкистадоры, солнце на кирасах…

На кирасах сверкали полуденные лучи – солнце в середине лета, в середине дня, в середине неба. Хорошо хоть, ветер сильный. Ну так день же нарочно выбирали, чтобы ветер покрепче. Колесные парусники слабый ветер не сдвинет. Лис, Шарк и Змей шли по широкой полосе белого чистого песка. Справа от них, шагов через триста, выделенный для регаты полигон заканчивался полоской соснового леса. Слева полигон простирался далеко-далеко, километра на два, до самой речной излучины.

Место издавна низкое, болотистое, сырое и грязное. Но лет сорок назад из-под самого Ярославля выписали целую мехколонну специалистов по гидронамыву, пообещав каждому квартиру вне очереди. Болото, насколько получилось, осушили. И намыли громадную песчаную площадку для будущего района, толщиной метра три-четыре. Намытый песок слеживался, уплотняясь под собственным весом, чтобы потом на нем поднялись привычные кирпичи девятиэтажек. Но тут грянула Перестройка, а потом и все остальное. Ярославские механизаторы оказались, внезапно, гражданами чужой – хоть и сопредельной – страны. Планы градостроительства резко засохли. Песчаное поле, напротив, расцвело. Поросло кустарником, низкой травой. Покрылось колеями от машин отдыхающих, ездивших к реке – и ямами от предприимчивых горожан, добывающих тут, в меру сил, песок. “Так, немножко, только для себя, не на продажу,” – как объясняли они при задержании. На дне особенно глубоких ям по старой памяти проявилась вода. Там и сям замерли трактора, брошенные мелиораторами. От них же – куски трубопроводов из ниоткуда в никуда. Руины строительных вагончиков: их сожгли уже нарочно, чтобы не селились бомжи. В итоге образовался местный постапокалипсис, хоть бери снимай кино про “Фоллаут”. Сколько хватает глаз, песчаная пустошь. Кое-где редкие чахлые растения. Опасные ямы-колодцы с мутной зеленой водой глубоко на дне. Свист ветра в могучей ржавеющей технике. Горелые руины. Своеобразно, впечатляюще, тоскливо…

Словом, получился роскошный игровой полигон: харизма, речка, близко город и автобус.

Шарк, Лис и Змей подошли к окраине города, где несколько журналистов крутились вокруг победившего экипажа – что победила женская команда, только добавляло перца. Змей подумал, что теперь Валентина нос точно задерет. Пожалуй, уже Валенком не назовешь. Она сразу, конечно, на Валькирию замахнулась. Но в клубе традиция: имя доказывать надо. Вот Валькирия и доказала, не придерешься.

Люди на трибунах, не особенно вникая в технические детали, просто хлопали и возбужденно переговаривались. Змей незаметно перевел дух: доктора не понадобились, и в милиции необходимости не возникло. Лис и Шарк двинулись к прессе, а Змей к куратору из исполкома:

– Сергей Павлович, все по графику. Сейчас убираем технику, после мусор. А трибуны уже завтра, сегодня до темноты все равно не успеем.

Сергей Павлович отряхнул серый “с искрой” пиджак от мелкого песка, повздыхал над безнадежно запыленными туфлями. Удивился:

– А парад?

Тут удивился Змей:

– Перед началом же проводили.

– Может, и сейчас провести? На камеру еще один дубль?

Змей пожал плечами:

– Хорну час колесо менять, потом разворачиваться, полчаса к трибунам подъезжать. Люди уже все видели, заскучают ждать. Все равно все разойдутся, а мы из-за этого парада под пустыми трибунами до заката не свернемся.

– Ну ладно. Зайди ко мне… Потом, как управитесь. Сейчас иди, заявление сделай. Давай, давай, сам понимаешь, выделенные средства оправдывать надо.

На полигоне заревели тягачи. Хорн и Марк подгоняли машины к сцепкам колесных парусников. Мачты “Котолака” и “Змея” уже уложили в транспортное положение. Шарк успел раствориться в толпе зрителей. Небольшая толпа, на взгляд всего тысячи полторы. Ну, лиха беда начало, это же первая парусно-колесная гонка в городе. Да и в стране, пожалуй.

Лис в толпу не пошел. Стоял у стола комментаторов, улыбался, обмахивался мушкетерской шляпой, сверкал кирасой, фотографировался с кем попало и вещал… Лучше не знать, что. Лис мог залепить – полгода будешь отвечать на звонки ошарашенных граждан.

Девчонки, разумеется, тоже фотографировались на блестящем обтекаемом корпусе “Дагаза”, сверкая кольчужно-меховыми нарядами амазонок. Жаркая погода не мешала девчонкам носить меха, потому как мехов девочки носили немного. Да и кольчуг не сильно больше. И вообще, использовали одежду только там, где приличия требовали, и где могло натереть при работе с парусами. Змей на девушек не смотрел, чтобы не расстраиваться. Они-то на него все равно не посмотрят! Лис красивый, Хорн умный, Абдулла сильный. А он… Он скользкий, холодный и вредный, как сказала ему та же Валентина, когда Змей ее в кафе пригласил. Змей в сердцах прозвал девушку Валенком – чем и отрезал всякую возможность примирения.

Вздохнув, Змей пошел к судейскому столу, делать подготовленное заявление для прессы. Там на него насели любопытные мамочки: сильно ли побьют их кровиночек в клубе? От неизбежных спортивных травм и заверений, что: “Меры принимаются… Вот, видите, и тут у нас доктора…” – беседа незаметно съехала на подписание наряда этим самым докторам. Потом – зубодробительные полчаса с уборкой трассы и сдачей ее эпидемическому контролю. Очередной алкаш привязался к девчонкам – и Абдулла по-простому влепил ему в ухо, вместо чтобы культурно сдать милиционерам. Их же сюда для этого и звали! Но тут как раз вернулся тягач уже за “Дагазом”, и милиция пригодилась. Наряд помог чуть ли не с боем очистить колесный парусник от фанатов победившей команды. Хорошо хоть, Валенок… Тьфу, теперь уже Валькирия – позвала фанатов фотографироваться. А уж ее-то поклонники слушались. Только вот посмотрела Валька на Змея с такой жалостью, что тот едва удержался от ругани.

Наконец, Марк на своем бусике забрал живописно полуодетых амазонок-победительниц, и зеваки рассосались окончательно. Уехали журналисты и дежурный экипаж скорой помощи. Ушел милицейский сержант с парой подчиненных. У Змея появилась минута, чтобы увидеть, как по редким кустам полигона бродят местные пацаны; поодаль жгут костер пузатые дядьки, тыкая в песок ножки мангала. Совсем далеко, у самой речки, с неба скатился флаер. Приземлился, озарился светомузыкой, забухал сабвуфером, выбросил десант из полудесятка купальщиков. Пески возвращались к обычному ритму жизни.

Если бы не оставленные на завтра трибуны, Змей бы сам не поверил, что они только что провернули этакое мероприятие. Регата готовилась год! Всю зиму собирались колесные корабли – пескопарусом заразился целый город. Это на регату вышло четыре корабля, а случалось, восемь больших выставляли на игру все городские клубы, да одноместных буеров почти десяток! Вот бы всем выйти, куда красочнее бы получилось. С весны катались на этих вот самых песках, чтобы научиться не просто ловить ветер – а ехать при его помощи куда надо. Сколько моментов запоминал Змей на подготовке, на играх! И на самой регате – казалось, уж этого-то никогда не забыть!

А вот сейчас только склонившееся к закату солнце, следы от широких колес на песке, да пластиковые лавки в несколько рядов… Это и все? Ни яркой картинки, ни меткого слова, ни глубокого чувства в памяти? Одно паршивое облегчение, что дело сделано, и можно уже не бояться, что как-нибудь облажаешься, и подведешь сразу весь клуб, куратора и кучу зрителей, купивших билеты за вполне реальные деньги…

Кстати, деньги. Куратор, которого за глаза все зовут Легатом. Сегодня. Уже скоро.

Змей присел на лавку в нижнем ряду, вытянул ноги, обмахнулся шляпой. Вяло порадовался, что утром не поленился пригнать собственный флаер. Не придется потеть в автобусе, выцарапывать проездной из-под кирасы, как однажды влип Винни. Солнце висело еще высоко над речкой – но исполком ждать не будет. Разговор предвидится сложный, не меньше часа. Легат встревал во все городские тусовки, от эмо до сатанистов. Это он перед камерами водил байкеров с подарками в детские дома. Устраивал прохождения клубов с флагами и в костюмах на день города. Подписывал разрешения на концерты подвальных рок-групп. А однажды искал посреди новогодней ночи трезвого Деда Мороза в детский садик райкоопторга – и чисто случайно нашел именно на клубе. С чего, собственно, и началось их сотрудничество. Словом, Легат кой-чего шарил и в движухе, и в своем беспокойном контингенте, так что обдурить Легата Змей надеялся сердцем, не умом.

Парень вздохнул, снял с пояса красивую Тамкарову шпагу. Расщелкнул крючки кирасы, переступил упавший теплый бочонок. Стащил поддоспешник, морщась, избавился от сапог. Сходил к своему флаеру, вытащил чистое полотенце, обтерся. Надел джинсы, рубашку, легкие сандалии. Бегать окунаться ни сил, ни желания, да и времени уже не осталось. Так что Змей просто сложил игровые вещи в багажник. Снова подумал, что надо бы позвонить отцу и поблагодарить за подаренный флаер. Вытащил телефон – только номер отца набрать не успел. Опять невовремя позвонил кто-то еще.

– Слушаю.

– Это молодежный технический клуб “Факел”?

– Да.

– Я представитель фирмы “Интернет и закон”.

Змей напрягся. Клубни чего-то нарушили, или очередной указ, не приведи господи, вышел? Интересоваться законами Змей начал сравнительно недавно, всего три года тому назад. Как зарегистрировали клуб, поневоле пришлось начитаться. Так вот, с тех пор не выходило ни одного закона, который бы разрешал что-нибудь дельное. Все больше полная свобода продавать снег эскимосам и запивать соленые огурцы кислым молоком.

– Слушаю вас.

– Я предлагаю вам приобрести по специальной скидочной ставке доступ к фильтру нежелательных сайтов. Проще говоря, контент-фильтрацию. Представляете, ваши воспитанники никогда не смогут посещать порнографические или экстремистские сайты!

Фразу собеседник выпалил прежде, чем утомленный Змей успел открыть рот. Не проиграй Змей настолько обидно Валенку – то есть, сейчас уже несомненной Валькирии! – он бы отболтался обычным: “Пришлите нам расценки, я сообщу бухгалтеру клуба”. Но тут просто включил самый аристократичный голос, даже бровь поднял – хоть в телефон это и не видно, видеоканал Змей не применял никогда.

– Вы хотите детей лишить удовольствия, да еще и денег за это просите?

Продавец поперхнулся:

– Но вы же обязаны принимать меры! Вы же официально зарегистрированная детская организация! Вас же проверяют! У вас могут быть проблемы!

Тут Змей имел что сказать:

– В таком случае мой куратор, зам начальника исполкома по идеологии, Сергей Павлович Крашенинников… – для пущей важности Змей сделал паузу и перестарался. Договаривал он уже вслед отключившемуся абоненту:

– …Дал бы мне соответствующие инструкции.

Фыркнул, привесил телефон обратно на пояс и вынул из кабины флаера планшет с листом взлетного контроля. Обошел машину по часовой стрелке, ставя птички: подшипники винтов не подтекали, кожухи винтов не разболтались, лопасти под пальцами не люфтили. Запах горелой изоляции отсутствовал. На несущих балках не заметно трещин, под машиной не валяются выпавшие детали и не блестят подозрительные масляные лужицы. Больше откладывать сложную беседу повода не нашлось, так что парень залез на пилотское место, сунул планшет с таблицей в зажим. Пристегнулся, ткнул стилом в точку на экране, и сразу тыльным концом стила вдавил зеленую клавишу пуска.

Флаер тихонько зажужжал всеми восемью винтами, подмигнул зелеными огоньками контроля: все в полной исправности, заряда достаточно. Змей выдохнул и решительно прижал стартовый сенсор, настроенный на его отпечатки пальцев.

Отпечатки пальцев на полированном столе выглядели сюрреалистически. Стол комиссара в кои-то веки сиял клинической чистотой; с непривычки де Бриак даже покрутил головой: в своем ли он кабинете? Но вокруг блестели застекленные рамки, а в них знакомые сертификаты, грамоты. Наконец, карта Парижа ручной работы в стиле того самого Людовика с мушкетерами – сувенир на десятилетие службы от сотрудников. Такой точно никто иной не мог похвастаться.

Значит, уборка в кабинете наконец-то сделана, и можно спокойно ждать самолет.

Выключив лампы, Де Бриак некоторое время любовался на огни ночного Парижа за окном. Потом присел к удивительно чистому столу, словно к чужому: несколько боком. Вытащил из кармана любимый планшет, нашел фантастический рассказ – но толком погрузиться не успел.

Пластиковая дверь открылась. Вошедший успел придержать ее, и ручка не ударилась о стену. Де Бриак увидел в освещенном проеме рослого блондина, которому синяя форма Генерального Управления шла столь же хорошо, как и самому де Бриаку. Только вошедший оказался моложе комиссара лет на десять, выше на пол-головы, стройнее килограммов на двадцать, и беззаботнее на всю разницу в званиях.

– Где вас носило, Альберт? Когда наш рейс?

– Билеты через четверть часа. А до самолета часа три. Покурить успеем.

Блондин подошел к окну, поднял створку – та не удержалась на защелке и упала обратно.

– Я уже вызвал ремонтников, – де Бриак прикрыл веки. – А в чем задержка с билетами?

– Наш гений поймал меня за копированием загранпаспорта. Ухмыльнулся: использование служебного ксерокса в личных целях. А я сказал: теперь, мсье, мне придется вас убрать. Его поймали только на входе. И то, совсем чуть-чуть не перескочил вертушку. Каблуком зацепился, транс несчастный, жертва толерастов. Пока убедили, что шутка…

– Надо же, от каких мелочей зависят судьбы мира.

– Рассвятое имя, да что с этой створкой! Курить охота до смерти!

Комиссар привычно двинул пальцами по планшету:

– Сейчас посмотрю в сети, как в этой модели откручивается фурнитура. Там, наверное, язычок запал.

Альберт вынул из кармана знаменитую “Нокию”-кирпич:

– Не стоит возни.

Подставил телефон под приличного веса раму. Из других карманов достал зажигалку и пачку сигарет. Закурил, с наслаждением выпуская дым в приоткрытое окно.

Де Бриак отмер, фыркнул, засмеялся. Альберт подмигнул и погладил “Нокию”. Спросил:

– Шеф, пока ждем… Не пришло ли вам в голову какой интересной мысли по нашему делу?

– Пришло. Только не по нашему делу. А вот насколько интересная, судить не мне.

– Расскажите. Пьер допечатает билеты минут через десять. И еще останется добрый час до отъезда в Орли. А я как-то привык слушать ваши экскурсы в непонятное.

– Скоро мы будем в непонятном по уши.

– Это… Как сказать… Реальное непонятное. Мерзкое и корявое. Не приключение. Отвлечься бы. О чем читаете?

– Об эльфах.

– Хм. Да, у нас по работе все больше орки с гоблинами. Кстати, шеф. Я тут накопал в одной газетенке приемлемой желтизны, будто бы на Оркнейских островах долго жили неандертальцы, и вроде как они выглядели сущими орками. Как в кино у Джексона. Что думаете? Могло быть?

Де Бриак тоже подошел к приоткрытому окну, пожал плечами:

– Цивилизация охотников-кроманьонцев существовала свыше ста тысяч лет. Пережила знаменитое “бутылочное горлышко”, когда из-за вулкана Тама случилось похолодание, и вымерли почти все люди. Генетики определили, там всего тысяч двадцать оставалось на всю планету. Потом люди опять размножились и опять заселили Землю, переживая кошмарные перемены в климате каждые тринадцать тысяч лет. Ученые говорят, что-то там с земной осью, наклонение меняется, что ли, и все вымерзает напрочь. Видно, поэтому, земледелием кроманьонцы не занимались. И потому проблемы с государствами – эксплуатация там, принуждение, прибавочный продукт, марксизм-феминизм – их не беспокоили. А вот на каннибализм, к примеру, даже не завели табу.

– А тут вопрос, шеф. Не завели табу потому, что никто никого не ел – или потому, что бесполезно, все вокруг людоеды? Или запрещали все же – но до нас просто не дошло?

– Бог весть, я подумал о другом. Если провести некие аналогии, то передача информации об этой вот бессмертной цивилизации кроманьонцев, где мир стабилен, богат, открыт – и остается таким неимоверное число поколений! – воплощается в образе эльфов и в их бессмертии. Возможно, эльфы бессмертны не лично, а в форме культуры. В мифах же их представляли как некоего унифицированного эльфа, а-ля Большой Бухарец из книги этого русского про Ходжу Насреддина. Откуда и пошел миф о бессмертии эльфов. Ну и прочих там оркнейских орков. Даже никакой особый палеоконтакт не нужно придумывать.

Альберт докурил первую сигарету и очевидно задумался, стоит ли начинать вторую.

– …А государства людей, конечно, по сравнению с эльфами – однодневки. Особенно первые земледельческие общины. Каких-то триста-четыреста лет, и все: переворот, новая династия, новые законы. К тому же – истощают земли, засоляют ландшафты, осушают болота, уничтожают кормовую базу хищников – а заодно и эльфов-охотников.

– И вы об этом читаете? О таких вот эльфах?

– Нет. Совсем о других. Просто по ассоциации.

– С эльфами?

Де Бриак поежился. Помолчал и сказал нехотя:

– Почему-то с оледенением. К черту это!

– Тогда скажите, хороший рассказ читаете?

– До конца пока не дошел, сказать не могу.

– Как так?

– Как… Лежер, ваш любимый анекдот?

Альберт хмыкнул:

– Идут две монашки вечером в монастырь и слышат за спиной шаги. Одна другой: “Шаги уверенные, не боится ходить по ночам в одиночку. Значит, это мужчина. Логично?” Вторая: “Логично”… Шеф, знаете, или рассказывать весь?

– Как же, знаю. “А монашка с поднятым подолом бегает быстрее мужчины со спущенными штанами!” Ну вот, представьте, что он оборван на середине. Или, напротив, читатель сразу заглянул в конец, а середины не видел. Останется ли анекдот смешным? Точно так же и текст. Сперва его следует дочитать, а уж потом оценивать.

– Но, шеф, текст же так велик!

– Это у некоторых голова слишком мала, только анекдоты и вмещает. На пяти-семи сюжетных линиях уже ломается. Ну да это их дело, а для нас неумение установить связи между десятком фигурантов – или железно доказать, что таких связей нет – попросту профнепригодность. Мы – четвертый департамент. Мы те самые “интеллектуалы из контрразведки”, которых так любят показывать в шпионском кино. Запомните, Лежер! Сейчас мы ловим человека, который пытается создать свой мир. И уже поэтому мы его не понимаем. Он действует вне стандарта просто желающих золота. И вне стандарта фанатиков. Фанатики тоже работают на кого-то большого за ними, и в конце все равно вылезают все те же деньги. Эти схемы с набором подвариантов изучены, на них есть методики. У нас – нечто третье.

Альберт решительно убрал нераскуренную сигарету в пачку, пачку в карман. Вытянул из-под рамы “Нокию” – створка захлопнулась. Лежер повернул ручки, затягивая замки окна. Подумал вслух:

– А ведь могли взорвать. Или еще проще: испортить оборудование. Починка встала бы в миллиарды! Но не стали. Как-то пролезли внутрь, налепили наклейку и смылись без жертв и разрушений. Не знаю, кто там за ними стоит. Право, обижусь, если очередные шейхи или русские олигархи. Или кого там назначат крайним в этом году. Может быть, шеф, вы и правы. Некто желает создать новый мир. Что же плохого в созидании?

– Топливом для него станут наши миры, уютные маленькие мирки всех нас. Мы с вами, Лежер, ляжем кирпичиками в основание его величественной мечты.

– Сколько пафоса, господин комиссар!

– Тем не менее, это так, – отрезал де Бриак.

Альберт подошел к столу, взял невыключенный планшет комиссара:

– Интересно, шеф, что же натолкнуло вас на этакие мысли?

Пролистнул в начало и прочитал заголовок:

– Скрещение…

Капитанское кресло по центру рубки выглядело на свои полтора века – именно столько лет назад от вечно подтекающей гидравлики перешли к силовым захватам. Тогда пилотские кресла сделались легкими, на вид изящными, без утолщений и наплывов – вместо механизмов заработали силовые поля; а вместо запаха гари в случае перегрузки появлялось лиловое или серебристое сияние.

Весь “Кентавр” и оснащался именно такими силовыми креслами, надежно сохраняющими космонавтов при любых ускорениях – хоть осевых, хоть крутильных, хоть, не к ночи помянутых, даже легенных. А капитанское кресло – единственное в шестикилометровом карандаше диаметром тысяча ноль двадцать четыре метра – выглядело антиквариатом. Курсанты видели такие кресла в учебных фильмах – ну и в драмах о первых столетиях освоения космоса. О той седой древности, когда в железных кораблях, движущихся еще на принципе отброшенной массы, летали стальные люди. Тогда случалось всякое – втайне каждый курсант “Кентавра” и мечтал, чтобы с ним тоже что-нибудь случилось. Почетно же возвратиться из учебного рейса с наградами за неучебный подвиг!

– Допросились приключений, а?

Тим постучал по кнопкам – жестовое управление отказало, до зубовной чесотки напоминая очередную учебную задачу, которые так любили наставники астрошколы. Основной блок моделлера как будто уцелел. Но кусков корабля от первой до третьей и от седьмой до девятой диафрагм словно не существовало. Из этих отсеков не доходило ни единого сигнала; а вот отсеки до, между и после слепых зон почему-то спокойно подсвечивались зеленым.

– Наринг, Суэйн!

Пилоты челноков синхронным движением включили скафандры; за прозрачной пленкой силового поля синие глаза Суэйна и карие Наринга смотрели серьезно и спокойно. Тим тоже взял себя в руки. Наставник пока не вмешивается – а это значит, нечего Тиму сопли жевать. Он все еще капитан, и действовать придется ему.

– Наринг, стартуй в надир на половину мегаметра, Суэйн в зенит. Посмотрите со стороны, на связи постоянно, чуть что не так – сразу голосом.

Пилоты кивнули по-прежнему синхронно и молча, единым движением повернулись и исчезли в проеме.

– Андрей!

Врач корабля переступил с ноги на ногу. Большой, круглый, волосатый (во всех местах, шептались девчонки) Андрей одним своим видом внушал надежность. Андрей, как и Тим, учился уже на последнем курсе, и шел с экипажем среднекурсников именно что для страховки.

– Капитан. Все люди целы. Медотсек в полном порядке. Биологическая обстановка без угроз. Что бы это ни оказалось, с моей стороны оно безопасно. Что, Хейл?

Единственная подчиненная Андрея – шоколадная индианка с Проциона – тихонько пробормотала:

– Если, разумеется, датчики не врут. Вживую мы туда пока не ходили.

Широко распахнула и без того громадные черные глаза, просто сказала:

– Боимся.

После чего возвратилась в обычное состояние молчаливой улыбки.

– Штурман, где нас расклинило?

От навигационного поста, прямо из огромной голографической трехмерной схемы, выступила на центр комнаты симпатичная блондинка с каноничными зелеными глазами. Повела световой указкой по разноцветным звездам на схеме:

– Лира так, Цефей так. Мы вот отсюда и сюда, это наш мост.

Капитан Тим кивнул: всем ясно. Инга продолжила:

– А сейчас мы приблизительно посередине. Судя по характеристике ионного ветра, по масс-детектору – мы прошли высшую точку моста и начали снижение.

– И тут влипли, – мрачно констатировал Тим. – Еще бы знать, во что? Вельд не вернулся пока? Мавр, ты его не видишь?

Восьмой член экипажа – моделировщик Мавераннахр – отозвался от пульта системного контроля:

– Наблюдение в порядке до первой, за третьей до седьмой, и потом после девятой до кормы. Вельда вижу. Он с умным видом стучит молоточком по этой хрени. Дать его на связь?

– Обычная связь работает, сам спрошу, – сказал Тим. – Я поставил блокаду по диафрагмам. Вахтенный пусть глядит, чтобы не лезло, чего не надо. Андрей, ты тоже пусти там барраж, пусть пробы берут.

– Шаг поставлю пока что десять минут. Если что заметим, перейдем на поминутный, – согласно наклонил голову Андрей.

– Второй, – сказала связь голосом Суэйна. – Занял точку, наблюдаю. Командир, мы его перечеркнули.

– Как? – Инга даже руками всплеснула. – Это же физически невозможно!

В обзорном голокубе появилась картинка: бублик, перерезанный карандашом. Или “перечеркнутый ноль”. Шестикилометровый карандаш все опознали тотчас: это их собственный “Кентавр” наложился на чужой бублик теми самыми кусками между первой и третьей, между седьмой и девятой диафрагмами.

– Первый, подтверждаю. Вижу то же самое. Видеонаблюдение работает исправно. Уровни излучений не превышают нашего фона.

– То есть, механика у него примерно как у нас, – Мавр задумчиво вертел на своем голокубе схему моделлера. – Капитан, у меня ЧП. Часть вычислительных блоков попала в слепые зоны. Я не получаю диагностику от них. Но при этом весь моделлер исправно работает. Словно эти блоки никуда не пропадали. Насколько я понимаю, это нонсенс.

– Не больший, чем сам факт пересечения, – фыркнула Инга. – Звезды движутся относительно друг друга с огромными скоростями. Их взаимное положение постоянно изменяется. Уж не говорю, что космос огромен… Но вот наш мост как-то пересекся с чужим?

– Вельд! Слышишь меня?

Вельд ответил не сразу. Некоторое время связь доносила слабый звон молоточка и мурлыканье в нос; потом интеллект корабля вывел картинку с ближайших камер. Расставив датчики, запустив рой диагностических роботов, единственный в экипаже первокурсник залихватски обстукивал серую преграду геологическим пробником, и так этим увлекся, что ответил только после повторного вызова:

– Здесь Вельд, хорошо слышу.

– Что там такое? – выпалил Мавр прежде, чем капитан успел ругнуться на дисциплину связи. Вельд пожал плечами:

– Стена…

“Стена объекта не сплошная, чему пока объяснения тоже не найдено. Если принять гипотезу, что объект является кораблем, движущемся на том же принципе линейного скольжения по гравитационной струне, как наши корабли, то в зоне пересечения мы должны столкнуться с его наружной обшивкой. Тем не менее, в преграде обнаружены многочисленные проемы сложной формы… Анализ формы показал…” – Тим прервал диктовку. Пощелкал пальцами, вспоминая, потом сдался:

– Икс!

Искуственный интеллект корабля отозвался:

– Найти ссылку на формулу фрактала и добавить?

– Да, и графическое выражение фрактала на контур отверстия наложи, подрисуй красным. Для наглядности.

– Выключи свет, чтобы темно стало, – хмыкнул Икс. – Позови брата, чтобы пришел.

– Ну извини.

Тим потер виски, зевнул.

– Андрей на вахте, – подсказал Икс. – Жизнеобеспечение проверяет, считает ящики с консервами. Не спит. Да и я тоже. Можешь подремать. До экспедиции еще полторы смены.

– Оценка риска?

– Сорок семь за, пятьдесят три против. Если он движется на том же принципе, то среда в нем вполне вероятно будет похожа на нашу.

– А с чего бы ему двигаться на том же принципе?

– Вероятность соударения двух самолетов или двух субмарин между собой намного выше, чем для соударения самолета и субмарины.

– Все так, – Тим снова повертел пальцами. – Но что-то мне покоя не дает. Может, вовсе туда не соваться? Там пересечение гравиструн. И тут мы. Возмущение от массы киберов, от массы самих исследователей… Попасть в хвостовые отсеки можно челноками через вакуум, не обязательно ломиться сквозь аномалии.

– Нам нужны данные. – Голос Икса сделался неприятно-сухим. – Без них все мои гипотезы ничего не стоят.

Капитан поднялся из-за стола и прошелся по каюте. Кораблик учебный, надежный, защита от дурака везде. Даже нарочно сломать его или вызвать какой там неучтенный эффект практически невозможно. Конструкция отшлифована добрым столетием использования. Никто не предполагал, что учебный “Кентавр” может взять и застрять в Пространстве. Поэтому жилой блок тут маленький. Десять кают умеренного размаха. Намного больше – общий зал. Совсем большой спорткомплекс, незаметно переходящий в парк – и все. Зелень только в парке, а так повсюду моющийся пластик, практичный металл. Разве только вместо стен экраны, чтобы обитатели корабля могли придавать им любой вид. Жизнеобеспечение по замкнутому циклу – стандарт, любое обиталище в пространстве должно иметь возможность выжить в полном отрыве от населенных планет… Тим поежился. Вот эту тему обдумывать не хотелось.

Но тогда экспедиции в чужака не избежать. Без новых сведений неясно даже, как скрещение струн отзовется на отправку самой обычной гравиграммы о помощи. Допустим, сигнал о помощи пройдет – но корабль-спасатель тоже ведь может подойти только по струне. А на ней уже висит пара кораблей. И вторая струна поперек, что по теории того же Грина-Каллаби-Яу совершеннейший нонсенс. И весь узел наверняка окутан облаком физических аномалий.

На приемном конце моста увидят, что “Кентавр” не прибыл. Постучат по струне – ответа не дождутся, или получат привет из аномалии. Дешифровка – допустим, что быстро, а то совсем как-то кисло выходит. Поймут, что случилась беда. Но где и какая? Световой луч достигнет любого из концов моста через сорок стандартных лет. Только после этого поймут, куда высылать спасатель. Разгон, потом торможение, потом разгон обратно? Не годится. Хорошо, пока спасатель будет бороздить просторы, можно вручную, в стиле героических легенд, собрать фотонное зеркало, перенастроить конвертер на режим тягового двигателя. Предположим, удалось и это. Тогда в конвертер – груз “Кентавра”, затем лишние куски корпуса. Допустим, что его массы хватило на разгон и уравнение скоростей с пролетающим без торможения спасателем. Можно выиграть навскидку лет надцать. Уточненный расчет уменьшит цифру, но все равно, в итоге выйдет намного больше полувека…

И в каждой фразе этого якобы плана – “допустим” или “предположим”! Все настолько зыбко, что нет смысла ни считать вероятности, ни обсуждать с командой. Курсанты наверняка уже обдумали такой сценарий, и уж тем более, искуственный интеллект “Кентавра” давно все понял.

Ничего себе приключение для учебного полета.

Получается, надо искать способ расцепить гравитационные струны – и желательно, чтобы “Кентавр” остался одним куском. Потом ремонт… Этого Тим не боялся. Груз “Кентавра” в конвертер, штатный режим разборки на частицы, потом синтез необходимых материалов, а из них уже и деталей – всей нужной техникой корабль оснащен, сам процесс отработан в тренажерах…

Тим подумал, что если сейчас он проснется, и окажется, будто все это глубокая симуляция, очередная проверка – от радости и облегчения даже морду автору шутки бить не пойдет.

Искуственный интеллект все еще молчал, и капитан-старшекурсник выполнил предписанные упражнения для проверки ясности сознания. Увы, учебной симуляцией тут не пахло: мир вокруг оказался настоящим. Как, собственно, и проблема.

– Проблема, тьфу! – Вельд заулыбался во весь рот. – Через проемы пролезем. А там до третьей диафрагмы всего-то километр. Спорим, это грузовик, вроде нашего?

– Запасные батареи всем по три комплекта, – не поддержал шутку Мавр. – Инга, несешь трекер. С тебя запись маршрута. Не знаю, сохранится ли там связь… Хотя электроника работает, зонды пока все целы.

– Кстати… – Инга откинула белые волосы, ныряя в тяжелый экспедиционный скафандр через наспинную дверь. Повозилась там, подняла забрало шлема и спросила:

– Мавр, а они к нам ничего не запускали?

Системщик призадумался. Решительно двинул рукой:

– Нет. Возьмем самый сложный случай: пусть их аппараты совсем-совсем невидимые. Другой частотный диапазон, к примеру, или там свернутые поля. Но закон сохранения никто не отменял, по тепловому излучению нашлись бы… Вельд, крепи к себе резак и запасную еду…

Отобранное снаряжение сложили в кают-компании, перед выходом. Обновили навыки движения в тяжелой защите из пластали: никто не мог обещать, что на чужаке останутся в исправности привычные силовые коконы.

Наконец, Мавр признал группу готовой к выходу, о чем доложил вахтенному. Андрей посмотрел на медицинские показания и задумался вслух:

– Учащенный пульс. Оно и понятно, душа кипит от предвкушения… Всем по койкам, отдых полтора часа. Сами вы не заснете, это понятно тоже.

Дождавшись, пока все улягутся, доктор внимательно проверил, с кем у него в данный момент включена связь. Подождал минуту и проверил еще раз. А потом сказал выключалочку, прошитую в сознание каждого космонавта как раз для таких вот случаев:

– Утомившись-поливать-белка-в-дом-уходит… Спать!

Инга и Мавр заснули сразу, глубоко. А вот Вельд-первокурсник, судя по лицу, видел сон.

Снилась Вельду Академия, обзорная лекция по небесной гравимеханике. Седой дедушка с мальчишескими горящими глазами рассказывал, что такое гравитационный маневр вокруг массивного небесного тела – звезды или там планеты-гиганта. За счет изменения курса можно получить изрядную прибавку к скорости. Например, грамотно рассчитаный завиток вокруг Юпитера прибавит раза в три больше, чем нужно для покидания Солнечной Системы. Правда, приходится следить, чтобы при этом сам корабль центробежными силами на куски не разломало. И вот поэтому таким способом удобнее всего раскидывать по далеким звездам небольшие зонды-апельсины. А если гравитационной пращей запускать космонавтов – то космонавты должны быть очень маленькими…

– Маленький какой… – Инга взвесила прозрачный шарик на ладонях. Вельд посмотрел на находку дико. Мавр не различал удивленного лица под тонированным забралом шлема, не то бы забеспокоился.

– Очень маленькое существо, – сказал, наконец, Мавр. – Может, вообще не существо, а игрушка. Имеем ли мы право его взять? Вельд?

Вельд обвел взглядом пузырь. Земляне пробирались по внутренностям гигантской губки – из каверны в каверну, из шарика в шарик. Стенки пробивать не приходилось: все пузыри оказались проходимы сквозь причудливой формы проемы. Довольно скоро путешественники вспомнили, где видели похожие изгибы с извивами: на лекциях по гравитационной физике, в описаниях полей Каллаби-Яу. Получалось, что конструкцию чужого корабля они не видят – а видят воплощенный эффект пересечения гравитационных струн. Если с изнанки бумажного листа спрятать сильный магнит, а сверху на лист сыпануть опилок – магнит выстроит их вдоль силовых линий магнитного поля. Если же с изнанки мироздания спрятать скрещение гравитационных струн, а сверху сыпануть пару космических кораблей – получится такая вот разноцветная, слабо мерцающая пена.

– Фонарь выключи, – попросил Мавр, – тоже ведь излучение. Мало ли…

– Аномалия гравитационная, не электромагнитная, – фыркнула Инга. – Наша масса тут куда больший раздражитель, чем поток фотонов.

Но фару на шлеме выключила. И находка в правой рукавице Инги слабо засеребрилась собственным светом.

– Ну да, – согласился Вельд, – наша масса тут и нужна. Разведка боем. Без отклика гравиструн от этой массы, “Кентавр” навряд ли что сможет сосчитать.

– Тут спорить не о чем, – Инга покачала рукавицей. Шарик чуть перекатился. В нем проявилась фигурка – при некоторой доле воображения сходящая за человекоподобную.

– А вот это что? Статуэтка?

– Чужой космонавт в аварийной капсуле. Наверняка, неслабо тряхнуло при скрещении. А он, к тому же, оказался в зоне катаклизма. Вот автоматика и сработала.

– Может и так… Вельд, а что ты думаешь?

– Я возьму его, – первокурсник решительно скатил шарик в сумку для образцов. – Почему нет?

– Но ведь он чужой! – сказали в один голос Инга и Мавр.

– Мне кажется, он чужой в квадрате, – возразил Вельд. – Совершенно никак не подходит он к окружающему хаосу кривых линий. Он тут либо пассажир, либо такой же разведчик, как мы. Либо вообще пленник.

– Пленник! – Мавр даже ладонями по бедрам грохнул. – Разведка боем! Вельд, при всем уважении к твоей планете – в космосе все же несколько другая этика.

Инга повела рукой волнообразно:

– Может быть, он просто спит!

– Как хотите. Я его возьму. Станете мешать?

Курсанты переглянулись. Вельд уверенно двинулся к тому из выходов, на который показывал гирокомпас. Старшие нерешительно двинулись за ним, все еще не придумав, что делать. Стена по правой стороне поменяла очертания, стремительно сократилась – и напрочь отсекла Инге руку. Ту самую, которой штурман минуту назад подняла злополучный шарик.

– Шарик замедленного света, – отмахнулся Тим, – замороженное время, ничего необычного. Инга в коме, но медблок пока ничего страшного тоже не видит. Неприятно, разумеется. Но не смертельно. Лучше скажи, что делать с Вельдом. Нам только драться со своими не хватало. Мало того, что мы тут застряли – ни связи, ни надежды на помощь!

Андрей посопел. Потом проверил, хорошо ли закрыта дверь капитанской каюты и включена ли звукоизоляция. Сдвинул панель и набрал код – пальцами по кнопкам, как в старых драмах.

Обычай меблировки кают с тех героических времен почти не изменился. Кровать, стол, несколько стульев, стенные шкафы. Большой экран, изображающий окно. Стулья на выбор: пластиковые или гнутые деревянные. Стол прозрачный полиакриловый – или, по вкусу обитателя, полированный, вишневого дерева.

Как и весь экипаж, Тим не собирался задерживаться на “Кентавре” сверх необходимого, и потому не обращал внимания на обстановку. Типовой пласталевый стол, обычные стулья с замками, чтобы пристегивать к полу в невесомости. Типовая же складная кровать, и даже пейзаж за экраном-окном тот самый, который загрузили в память еще при последнем техобслуживании “Кентавра”. Зеленые холмы, синее небо, белые облачка… Потолок светился по всей площади – тоже как обычно, без рисунков или символов, которые бы хоть как-то выделяли каюту из других таких же.

Андрей подумал: а ведь и его каюта точно так же стерильна. Пласталь – стекло – полимеркомпозит. Белый – светло-серый- строго черный… Не пришлось бы в самом деле вживаться.

– Вызов принят! – проворчала трансляция низким голосом, вовсе не похожим на нейтральный синтезированный, которым всегда говорил искуственный интеллект. С легким звоном у стены проявилась голограмма: мужчина среднего роста, среднего возраста, без особенных примет. Разве только полная парадная форма космонавтов да значок “наставник” на отвороте синего кителя – такой же золотой, как и форменные пуговицы.

Старшекурсники вежливо наклонили головы. Аватар ответил им взмахом руки:

– Вольно. Можете не докладывать, обстановку знаю.

Тим уселся на стул верхом, Андрей просто на пушистый ковер. Аватар “Кентавра” оперся спиной о стену, сложил руки на груди, сделался абсолютно неотличим от живого. Тим поправил воротник – из-за волнения обеими руками.

– Михаил Степанович, тогда посоветуйте что-нибудь. Это же вы привели “Кентавра” из девяносто седьмого рейса, когда на борту все упали в кому?

– Не привел, – возразил Михаил Степанович. – Пришел. И, на правах наставника, спрашиваю тебя, капитан Тим. Внимательно ли ты читал Устав?

– Вельд изолирован. Найденный им артефакт помещен в защищенное хранилище. Выполнено сканирование. Пострадавшая в медицинском блоке. Доктор, состояние?

Андрей вызвал голографический экран, перечитал сводку. Ответил старательно-спокойным голосом:

– Сверхмощное отравление. Нам удалось ее стабилизировать, но только за счет непрерывной очистки крови. Похоже, источник проблемы – ее контакт с материалом стен аномалии. Но тут уже не столько биохимия, сколько гравифизика.

– Может быть, наш профессор в этом бы и разобрался, – добавил Тим. – А мы просто выполнили инструкцию.

– В голосе твоем слышу я недоверие к Уставу, юный капитан, – Михаил Степанович прикрыл веки. Тим не улыбнулся:

– Устав написан, чтобы мы живые сошли с моста. Поломанные судьбы и разбитая дружба для Устава ничего не значат. Михаил Степанович, у вас опыт… Почему Вельд поступил так?

– Его планету открыли всего двадцать лет назад. Они долго развивались в изоляции, в условиях ограниченности ресурсов. Конкурентная этика. Понятие врага не виртуальное, а реальное. Кроме того, капитан Тим, что ты вообще знаешь о Вельде?

– Что его имя в переводе значит “горящая степь”… Ну, мужской вариант “степной пожар”, наверное. Что он психотехник… Будет психотехником курсу к третьему.

– Если его за такие шутки не спишут по возвращении, – буркнул Андрей, поднимаясь в рост и прислоняясь к стене напротив аватара. – Он модификант. У них там без генетического конструирования не выжить, колония развивалась из экипажа и пассажиров аварийного корабля. Исходно – никакого разнообразия. Вот он и получился… Маугли.

Тим невесело хмыкнул:

– Можно сделать колонию на планете – а как делать колонию в космосе, в шестнадцати парсеках от ближайшей массы? Что в переработку пускать: звездный ветер?

- “Мы ни мертвы, ни живы – мы в пути!” – без малейшей фальши пропел Михаил Степанович. – Разве никто из нас не готовился к подобному? Хотите совет?

– Конечно.

– Ну еще б вы старика позвали просто так… Совет простой. Я пока датчики покручу, базы свои покопаю на предмет гравитационного резонанса. А вы ложитесь и спите. Утро вечера мудренее. Вон, Вельд не переживает лишнего – уже, небось, видит восьмой сон.

Сон Вельду снился тот самый, и ученый с глазами-фонариками снился тот же. Спрашивал ученый: как выкручиваться, если ближайшая звезда не в пяти световых годах, как Альфа Центавра от Земли, а в пятидесяти? Любая планета имеет ограниченную емкость – либо человечество из банки вылезет, либо рано или поздно само собой питаться начнет.

И отвечали ему другие ученые – во сне Вельд видел сразу всех, как будто на множестве экранов. Одни потрясали проектами кораблей поколений, а другие меняли генетику, чтобы получить на выходе астронавтов маленького роста, но почти бесконечного срока жизни. Маленького роста – чтобы ресурсов поменьше; да и гравитационный маневр такие существа переносят проще. Вот разве что физическая величина мозга важна, маленький мозг сильно глупее большого… Только дело происходило все-таки во сне – и не удивился Вельд, что седые мальчики победили эту проблему тоже. А бесконечный срок жизни – чтобы корабль мог долго разгоняться до половины скорости света, потом лететь сколько нужно с этой скоростью, и чтобы поколения в нем не менялись. Чтобы слишком длинная цепочка поколений не размыла и не затерла изначальную цель полета. В сказках и мифах для маленьких бессмертных существ давно уже имелась полочка – эльфами звездных малюток и прозвали.

Десятки фотонных кораблей с разведчиками на борту разослали во все стороны, к ближайшим звездам. Кого – искать пригодные планеты, пусть не для жизни, так хотя бы для терраформинга. Кого – изучать ядерные реакции в недрах звезд, набирать статистику. Кого – самое пространство изучать, а вдруг да выйдет из этого способ обмануть Римана-Эйнштейна, вдруг да отыщется прямой путь? Каждый фотонник нес по паре сотен эльфов, да по десятку-другому посадочных челноков.

Но тут Вельд уже не досматривал. Подскочил на кровати, отбросил одеяло и вызвал на связь капитана:

– Тим! Я понял!..

– … Он живой! – Вельд говорил резко, уверенно. Капитан Тим, доктор Андрей и корабль “Кентавр” – вернее, наставник Михаил – переглянулись.

– Кто живой, и почему так думаешь?

– Я понял, откуда у меня сны. До скрещения не видел, – выдохнул Вельд.

– Трансляция на частоте мышления, телепатия она же… – Андрей взялся за подбородок. – Но ведь сплошные экраны. Сам этот шар, потом переборки. Пласталь, биозащита медицинского блока, радиационная защита жилого модуля… Хочешь сказать, он тебе передает сквозь все это?

Вельд крутанул головой – прямые волосы на мгновение вытянулись черными иглами, глаза сверкнули против света сапфирами. Красотой поражал Вельд, чистой красотой генетического модификанта. В основной массе давно перемешавшегося человечества таких почти не встречалось. И подумал Тим, что подходит первокурснику имя Степной Пожар. Удачно выбрали культуру неизвестные предки Вельда, когда поняли, что не улететь им никуда больше – где упал, там и живи теперь…

– Не знаю, – вздохнул вождь апачей, – кто передает и кому. Видел. Картинка четкая. Их фотонник – ну, игла с зеркалом, у нас такие строили во Вторую Эпоху – почему-то погиб. Куски разлетались, как от внутреннего взрыва. Шар на самом деле спасательный. А уже наша авария началась вообще с того, что шарик притянуло на гравиструну бублика. В смысле – тороидального чужака. А уже потом их обоих – на нашу струну. И мы их перечеркнули, как нолик палочкой.

– А что еще видел?

– Они сделаны для долгих перелетов. Бессмертные космонавты. У них в крови циркулирует полный набор. Как регенерин, только вечный. Нанофабрика, сигнатура-паспорт, лекарство. Кому ни влей крови, тот вылечится. Если, конечно, не будет измочален чересчур сильно.

– Андрей, а это вообще насколько реально? У нас бессмертие только кибернетическое…

– Не жалуюсь, – буркнул наставник Михаил Степанович, выбравший пожизненное воплощение в учебный корабль “Кентавр”. – Но другой путь интересен тоже.

Доктор задумчиво пошевелил пальцами в воздухе:

– Гомеостаз на первый взгляд не такая сложная вещь. Меняем устаревшие клетки, чиним выбитые радиацией куски ДНК, чистим свободные радикалы, давим бесконтрольное размножение раковых клеток, дополняем до необходимого теломеразу – чтобы клетка могла делиться не строго установленное число раз, а сколько надо… Дьявол, как всегда, в деталях. Как отличить раковую клетку от обычной, к примеру? Где хранить образец ДНК, чтобы по его подобию лечить мутации? Что вообще считать мутацией? Как пройти белковую оболочку клетки? Что делать, чтобы нанороботы не раздражали рецепторы? Откуда самих нанороботов получать – в печени производить, как производится кровь?

Тим из всего этого понял одно:

– А что, его кровь может помочь Инге?

– Он живой! – Вельд от возмущения едва не вывалился из экрана.

– С чего ты взял, что мы будем его насухо выкачивать? – воодушевленный доктор уже послал сообщение Хейл, вызвал целых четыре экрана, и вовсю крутил на них стереометрические модели белков:

– Мне бы два-три грамма на анализ, чтобы слепить такой же комплекс для Инги, вот и все.

– А давайте у него самого спросим, – Тим посмотрел на Михаила Степановича. Тот задумался:

– Как?

Посреди комнаты беззвучно вспучился лиловый овал высотой с кошку.

– Общую тревогу, разгоню всех подальше отсюда, – наставник без лишних эффектов пропал, остался привычный голос корабельного интеллекта. – Лучше, чтобы меня тоже пока не видели.

Овал зашипел, сделался выше и потом еще выше. Доктор и капитан влезли в силовые пояса, включили скафандры. Вельд, не уходя со связи, тоже влез в пояс и тоже поднял силовое поле.

Тим запросил сводку – фон излучений оставался в норме, лиловый овал пока не выдавал ничего пугающего.

– Андрей, твой барраж его не видел?

– Да он и защиту напрямик прошел… Портал?

– Почему бы и нет. Если мы скользим по струне, то из точки пересечения нескольких струн, вероятно, можно в произвольное место прыгать.

Вспыхивали голограммы, посреди комнаты словно бы возникал экипаж “Кентавра” – уже в защитных глухих комбинезонах, облитых мерцающей пленкой силового поля, увешанных инструментами, как положено по тревоге. Капитан Тим принимал доклады о готовности.

Суэйн с холодной планеты Гетайр, пилот атмосферного челнока, задача – практиковаться в астронавигации. Глаза синие, волосы русые, лицо круглое, кожа черная. Телосложение хрупкое, рост на голову ниже привычного.

Второй пилот – Наринг – наоборот, сложением как античная скульптура. Волосы пригладил светло-соломенные, глаза имел карие, а кожу солнечно-золотистую, почти как у доктора.

Сам доктор успел обогнуть непонятное явление, выскочил в дверь и побежал в медотсек, где должен быть находиться по тревоге.

На связи проявились “двое молчаливых”. Системщик Мавераннахр, для своих попросту Мавр. Волосы рыжие, глаза зеленые, рост средний. Зато ум выдающийся, а уж про хитрость страшно подумать. И черноглазая, невысокая, крутобедрая Хейл с Проциона, корабельный биолог.

Кивнув ей, Тим привычно посмотрел на место навигатора, где всегда появлялась Инга – платиновые волосы, зеленые глаза, душа компании. Как она сама говорила: “А что мне остается? Блистать и поражать, куда денешься.” Сейчас Инга лежала в медблоке, и пока что не просматривалось никакой надежды ей помочь.

Лиловый овал сделался в рост человека, моргнул и пропал. Полностью игнорируя силовое поле, переборки, двери, защитный барраж, прямо в капитанской каюте возник инопланетник. Точнее – возник скафандр, по конструкции похожий на капсулу медицинского отсека. Обтекаемое нечто, висящее над полом. “А внутри такой барашек, какого ты хочешь”. Тим даже расстроился: тут представители почти всех человеческих планет собрались, исторический момент. А увидят металлопластовое яйцо – может, это вообще зонд-робот. Если принципы движения скрестившихся кораблей настолько схожи, отчего бы окну контакта и не сойтись еще теснее? Нет же, капсула. Даже не тяжелый скафандр высшей защиты. У них настолько другая атмосфера? Микрофлора наверняка отличается, но это ожидалось и поэтому не огорчительно… Если они настолько разные, то как будет с языком?

С языком оказалось на удивление просто. Не то искуственные интеллекты обоих кораблей синхронизировались, не то инопланетяне с самого начала наблюдали за людьми успешнее – но на поверхности светло-соломенной капсулы появились черные буквы, составившие полностью понятные Тиму строки.

– Верните, пожалуйста, мой планшет.

Лежер протянул начальнику устройство и шумно зевнул.

– Надолго я выпал?

– Минут сорок. Вы даже не заметили, как Пьер принес билеты.

– Шеф, но как промывает мозг!

– Дочитали до конца?

– Да.

– И как вам?

– Ну… Сюжет не буду пересказывать, но как-то странно на полуслове прервано.

Комиссар де Бриак поморщился:

– Опять открытый финал… Дескать, придумайте сами конец истории.

– Но разве читатель придумает плохой финал? Выбор из одного! Автор мог бы не кокетничать, сразу написать, что все закончилось хорошо.

– И критики тут же заверещали бы, что все неправдоподобно, слащаво, что автор подыгрывает героям, а вот правда жизни другая… Автор схитрил и выложил коробочку с таким барашком, которого каждый в силах додумать себе сам.

– Вы дочитали почти до конца?

– То есть?

– В рассказе точно такая же цитата из “Маленького принца”, про барашка… Шеф, так вы не любите открытый финал?

– Не то, чтобы не люблю. Но мне кажется, что только задать вопрос и сделать умное лицо недостаточно. Вот вы, Лежер, станете ли приходить к начальнику только с вопросом, не имея хотя бы завалящего предложения по делу?

Лежер подумал и сказал:

– Шеф, а разве автор для читателя – подчиненный, который обязан решить проблему, дать рецепт, указать путь?

Комиссар моргнул:

– Даже не задумывался. Вот что значит профдеформация.

– Теперь я понимаю, зачем вы читаете. Отвлечься от нашей специфики.

– Не только, Альберт. Не только. Есть отпечатки пальцев… – де Бриак посмотрел на собственный чистый стол и старательно прижал к нему сперва четыре пальца, потом отдельно большой. Как будто прокатывал по дактилоскопу. На гладком пластике даже слабый свет из окна четко проявил рисунок всех пяти подушечек.

– А есть отпечатки мечты.

Усмехнулся:

– Не то, чтобы прямо так вот есть. Просто никаких иных зацепок нет. Альберт!

– Комиссар?

– Отныне каждый четверг вы докладываете мне сводку по какому-либо из наиболее крупных неформальных движений. Я распорядился, вам предоставят вход на любые сайты, сделают копии с любой бумаги. Не знаю, кто или что стоит за нашим делом. Но я не верю, что молодежь задумала и реализует это все самостоятельно. Тень мечты, Лежер. И наш фигурант в этой тени…

Комиссар подхватил с пола тощий дипломат с кодовым замком.

– Однако, не пора ли нам в аэропорт?

– Еще добрых два часа.

– Я хочу по пути заглянуть домой.

Домой Змей позвонил из флаера, перед посадкой. Мама привычно заворчала, что снова поздно явится, дома не ночует, вовсе от рук отбился. На заднем плане раздался голос папы: “Дай ты уже парню нормально потрахаться без нас!” Парень хмыкнул и подумал: “Папа, ты даже не представляешь как мы сейчас будем трахаться, а главное – с чем!”