Запиханка из всего

Глава 5

– Если очень захотеть, можно в рыло получить, – Сумрак невыспавшийся и потому сердитый. Ладно еще, ветер хороший: сильный, ровный, устойчивый. Туда – полветра справа, назад полветра слева. Не бакштаг, невидимая ладонь толкает в плечо, не в спину. Зато и не “вмордувинд”, когда буер приходится катить вручную, поминутно сплевывая набитую в рот пыль.

Сергей везет клубного доктора к заночевавшим на полигоне цивилам. Цивилы – это гражданские. Ну, то есть обычные люди, выбравшиеся на природу. На байдарке или там “казанке” плыли… Ну, то есть, шли – моряки же не плавают, а ходят. “Пешком под круглый стол”, ворчит Сумрак. Вот, цивилы пристали заночевать к острову – на кустах же не написано, что тут вообще-то полигон пожарных. Обычно тут жгут большие конструкции, не влезающие в испытательную камеру научно-технического центра. Иногда строят маленькие куски стен для испытания, иногда и полноценные дома, только небольшие. Чтобы потом снимать с множества ракурсов, как гнет и корежит здоровенные стропильные фермы, рушатся крыши, гулко лопаются цистерны. Огневое испытание, да еще и в натуре – крайне дорогое удовольствие. Без иностранных заказов научно-технический центр не лез бы на остров, обходился стендами. Только даже самая лучшая расчетная программа – все-таки математическая абстракция. А натурное испытание “весомо, грубо, зримо”. Дым в небеса, грохот по реке до самых мостов… Если бы полигон работал, туристов с лодкой оцепление завернуло бы от входа в залив.

Но сейчас-то испытаний нет. На песках, среди горелых руин, уже второй день Харва доблестно бьется с Кимиром. Между всем этим Зибра и Туркла пытаются торговать с Пальмовой Дорогой – а вокруг интригуют засланцы Кивающих Молотов. Зрелище, достойное увековечивания. Колесные парусники туда-сюда, с них картинно сыпется десант, на мачтах надуваются паруса, тянутся по ветру яркие острые языки вымпелов. (Сейчас новичок вез доктора под белым служебным, вне игры.) Хлопают воздушки, летят красные брызги от кирас и защитных масок, за широкими решетчатыми колесами в рост человека завиваются пыльные хвосты. Упираются в ручки безмачтовой каторги пойманные разбойнички – первым же полуднем доставшую всех команду Ар-Шарлахи окружили и перевязали ополченцы Пальмовой Дороги, собрав на такое дело парусники Ар-Мауры, Ар-Амры, Ар-Тенеда и… И еще какой-то команды, Сергей все забывал, как там ее звать…

Думать о возвращении в интернат не хотелось. Найдут, понятно, не таких находили. Но сдвинуло в Сергеевой душе невидимый рубильник ночным ветром, и радостно бежать навстречу паровозу Сергей больше не собирался.

А вот и цивилы. Сидят они возле того самого Кимира, дорожка в который Сергею ой как знакома. Из лагеря нехороший звук: вопит ребенок. Не капризно: испуганно, в безнадежном отчаянии. Тетка с лицом белее футболки, растрепанные волосы, грязные на коленях джинсы, пахнет валерьянкой; вокруг бегает и матерится от бессилия мужчина – тоже в джинсах-кроссовках. Орет пацан лет четырех.

– Фасолину в левую ноздрю засунул, – в самое ухо Сумраку говорит капитан лагеря Кимира. – Эти сдуру пинцетом полезли, еще глубже запихали. Мелкий, считай, минут сорок орет, как у него глотка не порвалась…

Пока Сергей на песке разворачивает буер, уже привычно перекатывая его вокруг правого колеса, прошедший к палаткам Сумрак отточенным движением распахивает свой пластиковый кофр, достает налобное зеркальце с дыркой. Пацан шарахается в сторону, но два клубня аккуратно и плотно берут его под руки. Ребенок испуганно замолкает, и становится слышно, как правый клубень говорит левому:

– … Я двадцать сезонов ”Скорой помощи” смотрел! Поучи меня еще оценивать риски от кровопотери.

– А я “Хауса” десять раз пересмотрел. У тебя вообще волчанка!

Заякорив буер, Сергей проходит на берег извилистой тропинкой – по ней ночью бежала погоня – и попадает на момент окончания осмотра. Сумрак, не глядя, срывает первую же пушистую метелку и от души шевелит ей в правой, свободной, ноздре пацана. Тот дергается, всхлипывает – и оглушительно чихает!

Фасолина с кровавыми соплями вылетает на угли. Родители, переглянувшись, оседают прямо на мокрый берег.

– Фу, наконец-то стихло! – говорит правый, отпуская пацана. Сумрак убирает зеркальце, вытирает руки салфеткой, кладет ее в огонь, и та заворачивается, шипит, воняет спиртом, неопознанной химией. Сумрак мощно зевает, бормочет извинения, разворачивается через левое плечо и командует Сергею:

– Поехали. Досыпать.

– А…

– У вас чего, аптечка пустая? От сердца ничего не найдете?

– Хм, понял, – капитан Кимира жестом подзывает своих, и те живо наливают обоим взрослым что-то из фляжек. Сергей и доктор возвращаются к буеру, где сопровождающий от Кимира говорит восхищенно:

– Врачи все – некроманты-отступники. Я вот не допер бы, что надо в другой ноздре шевелить!

Ветер усилился, и якоря снимает новичок с осторожностью. Только после ловкости Сумрака и самому блеснуть мастерством охота; Сергей самую малость спешит со шкотом, парус забирает ветер жадно и быстро; рычаг ограничителя передвигается на два зубца с отчетливым треском.

– Два рифа взял! Живо! – Сумрак мгновенно просыпается. – Звук слышал? Это техника безопасности…

Порыв! Гик провернулся: хлоп в морду! Новичок оседает на кресло, выпустив от неожиданности шкот.

– … И она только что пошла в жопу, – говорит Сумрак, убирая парус, пока Сергей ошеломленно щупает набухающий рубец, отпечатанный краем очков. – Вот, приложи гелевую подушку. Подержи минут семь-десять, потом уже поедем.

– Поедем, когда карантин снимут.

– Ну точно, – Легат повернулся к Петру Васильевичу, – карантин же!

– Беженцы! – Змей сплюнул на газон. – Спорю на что хочешь, инфекция от них.

Легат пожал плечами:

– Зато нас пустили в Европу, нет?

– В качестве мусорного пакета, – неожиданно проворчал куратор. – Как Литву, Латвию. Источник дешевой рабочей силы, рынок сбыта. Классика, чисто по учебнику. Слышали, вот уже и братья-поляки небратьев-казаков зовут клубнику собирать за большие тыщи. Нехватка рабочих рук.

– Едут?

– Едут.

– А как же: “рабiв до раю не пускают?”

– А как тебе пухлый в клубе говорил, ну, Винни? Жрать захочешь, на Сахалин поедешь. А в следующем году у нас по одному госдолгу три миллиарда выплатить надо, и пенсионный опять поднимают.

– В жопу такие прогнозы!

– Змей!

– Извините. Я хотел сказать – хотелось бы, чтобы они оказались ошибочными.

– … Оказались ошибочными прогнозы аналитического управления…

Лежер выключил новости, голограмма симпатичной ведущей канала FN-1 свернулась в браслет, как джинн в бутылку.

– Десять лет на службе, а первый раз вижу, как “Палантир” ошибается. И самое плохое, мы же никак его не проверим. Башка треснет от одного объема данных.

Де Бриак вздохнул:

– Вот это и есть обещанная сингулярность. Предел, за которым никто не понимает, что происходит. Остается одна вера в правильность исходного расчета. Решение дано, а проверить его тебе не под силу. Либо верить программе – а тогда мы для чего? Послать пару дронов с иглометами, и дело в шляпе.

– Хотите сказать, шеф – сейчас мы вместо дронов?

Де Бриак пригнулся под низкую дверцу вертолета, и ответ его Лежер не услышал. Сам он запрыгнул на три ступеньки с места; бортмеханик, складывающий лесенку, подмигнул штурмовику одобрительно.

Рыкнул и загудел двигатель, выходя на режим. Обернувшийся летчик протянул полицейским два белых шлема, уже включенные в местную сеть. Пристроив их на голове, поправив по коротким жестам все того же пилота, французы услышали:

– Джонни, у меня в мануале написано, если турбину перекрутить всего на пять процентов от максимума, редукторам вилы.

– И у меня то же самое. Мануал один для всех, прикинь? – второй пилот отвечал хриплым голосом, на добрых пять лет старше первого.

– А почему тогда индикатор скорости размечен до ста двадцати процентов? Что тогда он показывает при раскрутке выше ста пяти?

– Стоимость ремонта в евро, – неожиданно для себя вмешался Лежер. Второй голос хмыкнул-хрипнул, а первый звонко рассмеялся:

– Диаметр очка в миллиметрах он показывает! Чтобы командир борта мог оценить визуально!

– Месье комиссар, – укоризненно попросил хриплый голос, – пожалуйста, серьезнее.

Де Бриак степенно прокашлялся.

– Извольте. Разметка на шкале до ста двадцати процентов, чтобы показывать, когда ротор больше механически не соединен с турбиной. После чего, по известной формуле профессора Ожурдви-Онюи, можно расчитать нормативный диаметр очка в микрометрах, стоимость ремонта в тысячах евро и глубину погружения в… Проблему. Если, конечно, пилот хорош настолько, чтобы посадить вертолет одним куском на чистой авторотации.

Пилоты заржали, даже позабыв о приметах. Турбина загудела на расчетных оборотах, вертолет поднялся и взял курс на юг. Впрочем, над Аризонской полупустыней Лежер не находил разницы, куда лететь. Вот родись он местным апачем… Или команчем… Или еще каким Зорким Глазом… Лежер только мог видеть, что над нежно-розовыми просторами пустынного утра застывшее торнадо Аризонского Лифта уходит за спину.

– Комиссар… Мы куда?

Де Бриак сверился с планшетом:

– Плезант-вилль… Не знаю, что это. Там нашли ячейку негров-исламистов.

Лежер угрюмо кивнул:

- “Умконто ве сизве”, так называемое “копье нации”, верно?

Де Бриак тоже наклонил голову:

– Те самые, что брали заложников под Лифтом, в шапито. А, поскольку вы у нас теперь специалист по стрельбе сквозь стену, то…

– Я-то здесь причем? Главное – гигагерцовый локатор, а попасть на таком расстоянии ребенок сможет.

– Не скажите, – тут уже вмешался звонкоголосый пилот, – мы вот служили в Мексике, и как раз попали на прорыв Стены, три года назад.

– Эмигрантский бунт?

– Именно. Вроде бы ты знаешь, что этот человек – сволочь, и надо уже стрелять. Но, когда тебе всю жизнь парили мозг, что даже эта сволочь все-таки человек… Нажать на спуск не так легко…

В широких окнах под вертолетом просыпалась земля. Столовые горы, сложенные как бы стопкой из сотен и тысяч блинчиков разных оттенков коричневого, золотого и бурого. Ступенчатые склоны, выглаженные ветром в извилистые стены. Нежно-лиловые тонкие тени, забегающие не за углы – в пределах видимости не нашлось ни одной горы с острыми углами – просто за очередной округлый каменный пень исполинской ширины. Черные до синевы тени глубоко в руслах рек. Красноватая пыль над горизонтом – восходящее солнце делалось все менее кровавым по мере подъема, и все краски тоже понемногу светлели, набирая золотые и молочные оттенки. Кактусы из черных запятых на фоне горизонта сделались белесыми, заблестели осевшей росой – лишь оторвавшись от земли, Солнце вернуло им зеленый цвет, и то неяркий. В полупустыне-полустепи ярко горели только бурые и охристые выходы глины.

Лежер пошевелился, потянулся, и все же спросил:

– Комиссар, а снаряжение?

– Все возьмем на месте, военные открыли ближайший арсенал. Стандарт НАТО, для вас проблем не создаст.

– И что, им некого посадить в бронескафандр?

– Чтобы послать под пули кого-нибудь ненужного, надо сперва нанять кого-нибудь ненужного, – комиссар вздохнул. – А после Нанкинского “биржевого тарана”, сам знаешь, у дяди Сэма денег нет.

Лежер подождал-подождал, не дождался и переспросил:

– Что не смеетесь, авиация?

Отозвался хриплый:

– Когда Китай сбросил наши гособлигации, лично я потерял дом и хорошую машину. Так что извини, бравый француз. На этот раз не смешно.

– Не смешно! – загрузив шесть палаток, Змей умудрился еще разгрести в кабине микроавтобуса одно место.

– Легат наша крыша. Если он просит привезти человека на разговор, какие поводы отказывать? И зачем? Проблемы себе искать? Не бойся, Серый, не съест он тебя… Залезай. Смотри только, сиденье не слишком чистое.

– Так я и не лицом туда сажусь.

Высоко поднявшееся солнце осветило полянку среди соснового леса – уже старательно прибранную, потому как флип санстанции ждали с минуты на минуту. Парусники утащил большой трейлер, часть вещей разобрали клубни, неподъемные двухслойные шатры запихали в Змеев микроавтобус… Даже через трое суток игры Сергей не привык воспринимать людей в ролях. Наверное, для этого надо играть полгода или больше… Или просто иметь пластичную психику ролевика, мгновенно принимающую все правила и условности каждой новой игровой Вселенной – а без этого и три года можно ездить на игры, но так ничего и не прочувствовать…

Сергей помахал рукой команде и нырнул в белую машинку. Задвинул дверь. Змей осторожно выбрал разношенное сцепление.

Минут через двадцать ухабистая грунтовка вывела полуживой “Судзуки-вагон” к трассе, где маленьким колесикам сразу ощутимо полегчало, и мотор перестал завывать, как волки под обрывом. Змей выдохнул, расслабил плечи, покосился на спутника:

– Ну, как тебе наш клуб?

Сергей подумал.

– Не обидишься?

Змей тоже подумал.

– Наверное, нет.

– Как наш интернат. Мне сперва казалось, тут свобода… И вообще. А теперь смотрю, вы точно так же под колпаком как мы. Только у вас колпак шире.

Змей вспомнил отца и сказал:

– Думаю, у взрослых такая же фигня.

Сергей хмыкнул:

– А ты чем не взрослый? Работаешь, людьми управляешь, клубом этим своим. Что тебе отметка в паспорте прибавит?

Змей поморщился, почесал нос о предплечье, не снимая руки с руля.

– Если так считать, я с четырнадцати лет взрослый. Ну, как по закону стало возможно наниматься, хоть на пол-дня. Год не жрал, пока не купил утюжок… – Змей постучал пальцами по рулю. – Еще год запчасти собирали, но это хотя бы уже всем клубом… Думаешь, оно того стоило?

– Ты не того характера, ты бы не стал валяться на пляже, – Сергей смотрел на пробегающие за окном сосны. Показалась заправка, микроавтобусик повернул на знакомую кольцевую дорогу.

– Ты меня видел два или три раза. И прямо так сразу все про меня понял?

– Я детдомовский, ты забыл? А там сразу научаешься видеть, кто – кто.

Справа показался бурелом, в котором визжали бензопилы лесхозовских вальщиков. Крайнюю полосу они выгородили цепочкой полосатых пластиковых конусов, задорно сверкавших под жарким полуденным солнцем. Змей чертыхнулся и притормозил: низкий круглый мужик в синей форменке лесхоза, в оранжевой каске, вышел на трассу, поднял красный круглый жезл. За ним на дорогу с ревом полез груженый лесовоз, через три полосы разворачивая двенадцатиметровый прицеп.

Микроавтобусик остановился и тут же, как бы сама собой, отъехала правая дверца. Двое мужчин – тоже в синих форменках лесхоза, и тоже со светоотражающими полосами на груди и спине, только без касок – втиснулись в маленькую кабину.

– Ну пошли, – узколицый брюнет с жесткими губами, резкими крыльями носа – кроме лица Змей ничего толком не разглядел – решительно потянул Сергея за плечо наружу.

Змей дернул из-за пояса разрядник, но второй мужчина – круглолицый, краснощекий, обветренный, правый висок подстрижен выше левого – неожиданно ловким движением подбил руку Змея вверх, а в лицо руководителю клуба почти впечатал красную книжечку:

– Госбезопасность!

Змей застыл, переводя глаза то на книжечку, то на подъехавший серый большой “Мерседес”, куда Сергея усаживали уже целых трое – впрочем, без грубостей.

– С ним все будет нормально, – сказал прекрасно понявший Змея безопасник. – Самоволка – не уголовка. Но вернуть придется. Погулял – хватит.

И осторожно выпустил руку с шокером.

Змей медленно прибрал разрядник, глядя на клетчатую рубашку в расстегнутом воротнике лесхозовской куртки.

– Вернуть куда?

– В Палицыно.

– Так он…

– Он – генмод, государственная собственность. У него в мозгу штурманский процессор вшит, специально для космического пилотирования. Тебе вот пять лет учиться траектории считать в своем летно-орбитальном училище, а ему это как высморкаться… Прощай, джыдай, служба. Не приведи господь еще когда увидеться.

Книжечка и морда исчезли, дверь задвинулась.

Змей, машинально дергая передачи, отъехал к правой обочине. Повернул и вынул ключ; мотор заглох. Змей отодвинул дверцу, вылез на теплый черный асфальт и зашаркал негнущимися ногами, обойдя “Судзуки” спереди. Уселся на бампер.

“Государственная собственность.”

“Только у вас колпак шире…”

“Ну, в исполкоме-то нас не сдают…”

А ведь Легат знал! Знал – просил флип не гонять, вроде как заботу проявил. Чтобы на машине, чтобы по земле поехали… Дальше ясно: вот каменный лес на повороте, за поворотом клуб. Машинка полудохлая – груженая по партизанским тропам не пойдет, пойдет по трассе… А трассу лесорубы перекроют, не случись лесорубов – еще что-нибудь организовали бы… Змей читал достаточно книг и фильмов, и в играх про шпионов тоже…

Машина с асфальтом остались позади, а дома впереди еще не показались из-за поворота. В поле зрения Змея не поместилось решительно никаких примет времени, лишь вечные грунтовый откос и сосновый бор. Полуденное солнце жарило, как положено в июле, щепки пахли смолой, асфальт гудроном, “Судзуки-вагон” за спиной вонял соляркой и нагретым железом. Как по заказу, на трассе перестали шуршать шины, осталось только рычание дизелей в лесу. Трейлеры… Танки? Угловатые серые танки с балочным немецким крестом. Точно как сорок первый год в кино. Змей вздохнул: хоть бы клубный ноутбук прихватил! То-то товарищ Сталин обрадуется убитому оппозитному дизелю и ржавому кузову с шестью сырыми палатками…

“Государственная собственность.”

Боевой холоп на орбите.

Раб.

Змей покатал слово на языке. С этим надо что-то делать. Вроде как он обязан. Или должен. По крайней мере, и книги, и кино – все говорили, что рабство – это плохо.

Змей вспомнил: Обливион. Игра древняя, как говно мамонта. Золотые и алые, распахивались вагинообразные врата в ад. Из врат выскакивали почти незаметные среди высокой травы скампы, подкрадывались близко, швыряли огненные шары.

“… Стояла жара. Хотелось пить. По гребню высоты бешено строчили немецкие автоматчики…”

Герой кино сейчас бы закурил – Змей не курил. Герой книги разразился бы мыслью на четыре страницы – Змей сидел бездумно, чувствуя только припекающее солнце на левом плече и слева на шее. Герой игры… Убил бы безопасников еще в автобусе, и сейчас выжимал бы газ, уводя “Судзуки-вагон” теми самыми партизанскими тропами, а его Верный Друг и Спутник (тм) облегчал машину, выкидывая из нее те самые долбаные в стекло сырые шатры.

А Змей… Змей песчинка. Роза под колпаком, ключи от которого в руках других людей.

“Государственная собственность”…

Змей поднялся – так ведь и правда можно досидеться, не ровен час, на самом деле в сорок первый попадешь. А на микроавтобусе с шестнадцатидюймовыми микроколесиками по тогдашним нанодорогам до мегатоварища Сталина еще попробуй доковыляй… Отпив из фляжки глоток, остальное Змей вылил на макушку и затылок.

Черт, в самом деле полегчало!

Змей вернулся за руль, пощелкал ключом – еще не остывший дизель взял с полуоборота. Задвинул дверь, посмотрел в зеркала, включил поворотник и только тогда тронул машину.

Нас хорошо учили стоять насмерть, фильмы снимали реально классные.

Только против кого стоять?

Все просто делают свою работу. И Легат. И те безопасники. Правила есть правила; и виноватым выходит как раз-таки Сергей. Цепочка-то началась именно с его побега. Ну а чего, сидел бы себе в Палицыно. Интернат богатый, не сиротский приют, пустой капустой не кормят. Учат, опять же… Заботятся.

Берегут государственную собственность.

Государственная собственность окружала Винни со всех сторон. Жесткий деревянный стул, вытертый лак. Избитый каблуками до немогу линолеум. Запах бумаги. Старый-старый компьютер, с грузным, пелевинских времен, монитором легендарной “белой сборки”, за счет высочайшего качества пережившим и широкоугольники, и матричники, и громадные плазменные экраны – и дожившим вот уже до голограмм.

Следователь за столом тоже сидел государственный, и за широкими табельными очками лицо его казалось принадлежащим не человеку – а тоже собственности. Как там у Брюса Стерлинга в “Схизматрице”: “иногда удобнее числиться чьим-нибудь электронным оборудованием”…

Винни знал себя достаточно, чтобы понимать, что это сознание от страха цепляется за все детали подряд.

– …А почему ты по закону не пошел, жалобу не написал?

Следователь перестал хрустеть клавишами, даже снял очки вирреальности. Лицо его напомнило Винни одного из многих начальников на стройках, с которыми парень лаялся о зарплате не один десяток раз.

– Никому тебя бить не надо, – следователь вздохнул. – Смысла нет. Наша работа установить имевшие место события – и представить судье. Твой случай простой. Факт установлен, орудие установлено, мотивация… Хрен с ней, с мотивацией, если совсем уже честно. Может, адвокат и выжмет по нижнему пределу, а может, и сразу плюнет, не станет возиться.

Офицер переложил широкие плоские очки – Винни понял, что старый монитор следователю намного привычней – и прищурился.

– Врач… Детский врач, Середа, с женой и маленькой дочкой, мирно спал утром в четверг четвертого августа… Тут ему выбили дверь, и еще через балкон зашли. ОМОН зашел…

Следователь откинулся в кресле и поглядел вбок. Винни знал, что там, слева от входа, на таком же неудобном стуле, страдальчески морщится Легат.

Винни криво улыбнулся:

– У меня нет претензий, что ОМОН так зашел. Если у них, скажем, ориентировка, что там преступник, еще и с оружием, вопроса нет. ОМОН именно так и должен заходить.

– А к чему-то, у тебя, значит, претензии есть? – голос офицера сделался неприятно-резким.

Винни улыбнулся, как улыбался прорабу – там, в котловане – прежде, чем приставить ему к печени заточенный прут:

– А бить задержанного зачем? Он же не осужден, и виновным суд его не признал. Так его мало что перед семьей избили, а еще и в воронке пальцы каблуками топтали. Доктору, бл*!

По скрипу ножек Винни понял, что Легат подскочил на своем стуле.

– А выпускали – хоть кто извинился? Это я еще про компенсацию не говорю!

Прежде, чем офицер успел вставить слово, Винни крикнул:

– Второго марта, года две тысячи восьмого! Минск-Микашевичи, в сторону Минска летит “Фольксваген”, сто шестьдесят ка-эм. Остановить не смогли, на требования водитель, конечно, плевал – он уже судимый, что ему законопослушные лохи. Что вы сделали, товарищ капитан? Броневик выгнали? Спецсредство высыпали?

Следователь посмотрел с отчетливой досадой – только не на Винни – на Легата. Не случись его здесь…

Винни переглотнул и сказал тише:

– И тогда сотрудники ГАИ Октябрьского района Минска выставили на дороге щит из гражданских автомобилей. Даже людей не вывели! "Фольксваген" врезался в них на полной скорости. Бог спас, обошлось без убитых. Я уже молчу, что это замять хотели. Если бы пострадавшие всей толпой не пошли в газету…

– Еще что скажешь, агитатор?

– Еще скажу, что если у таких, как я, не будет нормальной зарплаты, у таких, как вы, не будет золота на погонах.

Легат вздохнул:

– Гребаные идеалисты, мать их. Мальчики.

– Мальчики? – Винни покривился. – А четырнадцатого в Минске с концерта чуть не полсотни человек задержали. Отвезли в обезъянник, а спустя пару часов отпустили даже без протокола. Если ничего не предъявили – за что паковали?

Следователь поглядел в потолок:

– Ну, я вижу, по нижнему пределу тут не получится. Ты уже наговорил…

– Я еще не начинал, – хмыкнул Винни, сам не понимая, что его несет:

– Живой щит на Брест-Москва – случилось? Штурм квартиры врача – не выдумка? Аресты на концерте, концерт чем помешал – факт? Задержание с избиением человека перед его беременной женой – факт? Легат, это же только в книжках такое делают. Когда надо показать что злодей вообще говно полное. Там или ребенка убьют на глазах матери, или жену изнасилуют перед мужем.

– Ну, тут же насиловать не стали…

Винни захрипел так, что плоские служебные очки на столе обсыпало капельками слюны:

– Так мне за это еще и спасибо сказать? Или, может, в ножки упасть родному омону с благодарностью? Мы в такое правосудие ни на вот столько! Не верим! Вы не наша власть, вы оккупационная власть!

– Мы… – следователь аккуратно протер очки, – то есть, групповое по предварительному сговору… Это уже с отягчающими, так?

– Сука ты, Винни-Пух гребаный, – выдохнул поднявшийся Легат. Заскрипели доски пола.

– Ты хоть понимаешь, что клубу п*зда теперь? Я и так за*бался отмазывать вас от психованных теток из ювеналки. А ты… Гребаный идеалист!

– Вы не понимаете! Нихера не понимаете! На наркоту только такая реакция должна быть! Сразу насмерть валить! Иначе не поможет! Чтобы каждый цыганенок знал, что за предложение пыхнуть или вмазаться именно убьют. Не пальчиком покивают, не арестуют, и даже не почки помассируют. А нахрен забьют под забором сапогами, как раньше конокрадов забивали!

Следователь замер с очками в руках. Легат вернулся на стул и оперся на хрустнувшую спинку:

– А ты же сам у Круза в “Эпохе мертвых” читал: “Продавать можно – покупать нельзя”. Не покупай, не садись в карты играть, не пей. Отойди от зла – сотворишь благо!

Раскрылась дверь – Винни спиной ощутил сквозняк. Дверь закрылась, вошедший сказал:

– Круз исходит из того, что ты всегда и во всем решаешь сам за себя. Что ты всегда здоровый и сильный. Что тебя не могут взять в плен оглушенного, и там подсадить на иглу, совсем твоего высокодуховного согласия не спрашивая. А что лично мне у Круза глубоко противно, до тошноты: “Если ты не здоровый и не сильный – смирись”.

Голос куратора узнал бы Змей, но Винни еще не встречался с Петром Васильевичем Сахалинцевым, и для него вошедший оказался очередным благообразным начальником, разве что в хорошо сидящем костюме.

Начальник обошел задержанного справа, оказавшись за столом рядом со следователем, и посмотрел в лицо Винни:

– Нехерово ты напластал… Мастер деревянного слова и клинка. Дороговато встанет отмазывать. Короче, капитан, дело это я у вас забираю. Вот мои полномочия.

Следователь перелистал поданные бумаги, вздохнул, предчувствуя межведомственную склоку:

– Не положено. Убийство с особой жестокостью.

Петр Васильевич теперь обернулся всем весом к следователю:

– Товарищ капитан. Этот мальчик тут перечислял разные… Скажем так, случаи. Но это мальчик, и ему вы можете сказать: заткнись, пацан. А теперь я, сотрудник государственной безопасности в звании, между прочим, полковника, задаю вам, сотруднику министерства внутренних дел, в звании, между прочим, капитана, вопросы. Живой щит на Брест-Москва – факт? Штурм квартиры врача – факт? Аресты на концерте – выдумки? Задержание с избиением человека перед его беременной женой – оговор?

Винни с Легатом, не сговариваясь, поглядели на стены кабинета, понизу обшитые привычно-казенной панелью коричневого цвета, выше пылящие побелкой. За единственным окном тяжело опускался летний вечер, душный, горячий, воняющий пылью и грязной резиной.

Полковник положил на бумаги красную книжечку:

– Без рассусоливания, капитан. Факт – или клевета? Или это Клинтон-младшая, лично зеленых беретов на парашютах скинула, и прямо в личный состав омона внедрила?

– Б*я…

– Мы-то у себя, в подвалах кровавой гэбни, умонастроения мониторим, – полковник перешел на заговорщицкий тон:

– Капитан, а ты себе фонарь уже выбрал? Обидно, если цельного капитана подвесят на какой-то ржавый кривой столб. Нам с тобой, если что, на соседних фонарях висеть.

– Б*я…

Петр Васильевич вышел из-за стола, оперся на спинку стула Винни:

– Вопрос решен? Или мне позвонить вашему начальнику?

– Звоните! Не*уй тут на меня давить! Это бл*дский герой человека убил!

Полковник тоже гаркнул:

– Да не человека, б*дь! Он уничтожил уличного распространителя наркотиков! Пушера убил! Щупальце спруту отрубил. Я бы сам такое говно убил, если бы мог представить, что нормальный с виду парень, программист, ылита бл*дская! С деньгами никаких проблем, с девками никаких проблем, красавец е*аный… Чего ему не хватало, суке?

Звонок телефона заставил всех содрогнуться; мужчины отскочили по углам, словно бы от взрыва гранаты. Легат при этом ударился бедром о зеленый сейф, вытащил телефон и не попадал в кнопки настолько долго, что следователь успел сказать совершенно спокойным тоном:

– Товарищ полковник, что это мы ломаем комедию в стиле “Улицы пропитых фонарей”? И ладно бы – перед кем. Если у вас имеется бумага о передаче дела – вы знаете, какой формы, и кем должна быть подписана – просто кладите вот сюда, на стол. Я черкану в клеточке, и забирайте. Но ведь именно этой бумаги у вас и нет. Вы не успели ее сделать. Вы примчались вытаскивать своего хомячка просто на энтузиазме. Или по звонку. Верно?

Прежде, чем полковник успел ответить, Легат все же принял вызов, от нервов нажав кнопку громкой связи:

– …Легат! Сергея изъяли! Сказали, безопасники. Как вещь, блин! Прямо на трассе! Ни ордера, ни постановления, только корочку в морду сунули!

Легат обвел кабинетик стеклянным взглядом и рявкнул:

– Сопли подобрал! И бегом в центральный ровд, тут Винни Лиса убил.

– Как убил?

– На*уй насмерть бл*дь! Четыре ножевых! Выучился, сука, отсосиновик на нашу голову! Сам теперь его родителям объясняй про несчастный случай на тренировке!

На тренировке от всего клуба остался только хирд Сэнмурва, чему Змей весьма удивился:

– Думал, ты первый выделишься с хирдом своим.

Сэнмурв подбросил меч правой рукой и после трех оборотов легко взял его из воздуха левой.

– Ругаться с тобой мы могли, когда все хорошо. А сейчас жопа. Мы вот задумались поездку на Йомсборг отменить, чтобы все вместе.

Змей прислонился к холодной стене клуба – на крючках оставались едва пять-шесть клинков и столько же пневматических стволов. Посмотрел на всегдашнего соперника, подбирая слова благодарности, ничего не придумал и просто вздохнул. Сэнмурв кивнул ответно, и Змей продолжил о делах:

– Это вы зря. Сейчас как раз тот момент, когда надо, стиснув зубы, идти по плану.

Сэнмурв опять молча кивнул, развернулся и вышел к хирдманам; когда в проеме двери за ним показался хмурый Змей, весь хирд согласно грохнул клинками о щиты.

Третьим вышел Хорн:

– Касса у нас осталась – уже хорошо. Обычно ведь, если бухгалтер сбегает, уносит и деньги.

– Ну, Валькирия, вообще-то, на курорт уехала.

Хорн покривился:

– Вот никогда не думал, что ты так точно угадаешь с именем. Спорим, Валенок не вернется?

Инь-Янь ткнула брата локтем и прошипела:

– Ты охренел? Он же и так чернее тучи!

– Еще бы, – вполголоса согласился Хорн, – кто насовсем ломанулся, кто просто подальше отскочил, чтобы не зашквариться. Чисто по-человечески я их понять могу. Наверное… А чего эта мелкая приперлась? Ей никто не сказал, что “Факел” наш в бочке с говном п-ш-ш-ш?

Драккар погрузили еще вчера. “Еще до войны,” – молча покривился Змей, чувствуя себя попаданцем в тот самый проклятый июнь сорок первого: все чужое, опасное, все не как раньше!

Людей из клуба как ветром сдуло. Зато задаваки-викинги, два года смотревшие на Змея, как на пустое место, сегодня салютовали оружием. Вон их трейлер с брезентовой нахлобучкой на корабле ползет узкой улочкой к повороту, а сами хирдманны трамбуются в армейский грузовик… Сэнмурв не особо нуждался в деньгах, и года два назад купил на распродаже списанный “сто пятьдесят седьмой”, который викинги переделали под выезды. В зеленом фургоне возили все инструменты – для починки корабля их требовалось немало. Там же, на трехъярусных полках и запасных досках, двенадцать-шестнадцать хирдманнов умудрялись посменно спать. Как-то выехали вообще двумя дюжинами, так для ночевки раскладывали палатку прямо на крыше…

Змей вздохнул. Теперь всему конец! Ни выездов, ни больших, ни малых игр. Ну, заикнулся Лис порошка нюхнуть – так сдал бы его Винни, очки лояльности клубу заработал бы… Нет же, западло ему стучать, самураю хренову…

Загремели дизели. Трейлер осторожно заполз на трассу. За ним и “сто пятьдесят седьмой” харкнул в небо черным дымом, заскреб сцеплением – уехал.

Марк и Шарк закрыли тяжелые зеленые створки, навесили замок и пошли в тренировочный зал. На галечной дорожке остались только Хорн и его сестра Инь-Янь – да почему-то еще тоненькая девчонка с золотыми волосами, золотыми неко-наушниками, правда, футболка все же белая, а джинсы синие – но кроссовки опять в цвет. Приблизилась к Змею и протянула ноутбук понятно, какого цвета:

– Змей, а я модель закончила. Все работает!

Парень с преувеличенной аккуратностью взял машинку:

– На почту мне кидай, посмотрю.

Повертел ноутбук в руках и протянул обратно механическим движением. Снежана тихонько всхлипнула, взяла золотистый приборчик и побежала плакать к маме.

– Мама, ты же песни пела?

Сестра де Бриака улыбнулась:

– И в кино снималась.

– Ну да, – девочка положила треугольный кусок торта мимо тарелки. – Только ты мне пока его не показываешь. Потому, что кино сильно взрослое. Мам, я не про это.

Комиссар заинтересованно шевельнул бровью. Племянница чуть потупилась, но продолжила:

– Я думала, что Майкл Джексон бросал свои дела и пел, когда я включала его диск. Поэтому я никогда не включала его поздно вечером и ночью, чтобы он побыл дома, у семьи. Чтобы выспался!

Де Бриак хмыкнул:

– Мадмуазель, когда у нас ночь – в Америке день. Вы понимаете, что Джексон ради вас по ночам вставал?

Девочка захлопала глазами. Опомнилась, вернула торт на тарелку и пронзила его чайной ложечкой:

– Фу! Взрослые! Куда катится мир!

Взрослые переглянулись.

– И правда, – сестра комиссара вздохнула, – с этими вашими нанотехнологиями чем дальше, тем страшнее. Поцеловала парня – заразилась вирусом-шифровальщиком.

“Когда у нас ночь – в Америке день”…

Комиссар угрюмо кивнул:

– И надпись прямо в глазах: до полуночи выслать биткоины. Иначе отключаются почки.

Сестра поморщилась:

– Не издевайся надо мной. Ты мне не муж!

“Когда у нас ночь – в Америке день”…

Затребовать выборку – когда именно красновишневые устраивали свои вылазки. Если вдруг обнаружится какая-то связь с часовыми поясами… Скорее всего, нет, красная сыпь покрывает глобус равномерно…

Комиссар хмыкнул, но тут же и застыл, не донеся ложечку до рта. Бабушка Кристи, “Восточный экспресс”. В той или иной степени замешаны все. Но… Целая планета?

До сих пор не случалось. Так ведь прогресс же!

Тут комиссар спохватился, что вокруг не привычный отдел, а вполне себе семейный завтрак, и сестра даже какую-то шутку, вроде бы, начинала… Де Бриак фыркнул:

– Конечно, не муж. Я намного хуже. Мужа всегда можно уболтать, упросить, отравить. На худой конец, за… Гхм… Зацеловать. Ну, как в твоем взрослом кино. А со мной у тебя этот номер не прокатит.

– …Со мной этот номер не прокатит.

Винни держал телефон левой. К столу в комнате свиданий табельный “кирпич” крепился цепочкой именно под левую руку.

– … Чего вы мне-то на совесть жмете? Вы позвоните родителям тех, кого ваш сын успел на спайсы подсадить! Как они себя чувствуют?

Из трубки заорал мужской голос:

– Б***ь, мы ваш клуб на*уй закроем! Ты человека убил, и тебя даже не судят!

– И зная все это, вы не можете сделать правильные выводы. Вы продолжаете мне угрожать, – Винни говорил, как про чужого. – Задумайтесь, кто кого в итоге закроет.

В трубке хрипнуло, звякнуло, и отец Лиса отключился.

– Не дофига ли круто завернул?

Винни поглядел через стол на Змея:

– Тебе в жопу кол вставить, и ты будешь ох*еть какой несгибаемый.

Загремела решетка и вошел уже знакомый обоим парням Петр Васильевич Сахалинцев:

– Еще погавкай, литератор, и мы это предложение на практике опробуем. Прощайся, Змей. Я твоего буревестника революции изымаю.

– Куда?

– На титановые рудники.

– В смысле?

– В смысле, Титан с Энцеладом надо же осваивать кому-то. На фронтире как раз нужны такие… Кто действовать не боится. Кто перестарается – вакуум не подкупишь, космос не умолишь, гравитацию не зарежешь. А гамма-излучению твоя несгибаемая гордость – как два протона разогнать.

Змей, ожидавший услышать совсем иной приговор, от облегчения ляпнул:

– Ничего, Винни, не тушуйся. Напишешь там книжку: “Один день Шайтана Иблисовича”, Нобелевку получишь по квоте для Внеземелья. Нобелевку сейчас кому только не дают… Истечет срок давности – через двадцать лет приедешь к нам на встречу выпускников.

– Да еще вопрос, что тут будет через двадцать лет, – проворчал Петр Васильевич.

Винни положил телефон и тоже облегченно расправил плечи:

– Ну да, конечно. Будете рассекать ледяную радиоактивную пустыню на санях, запряженных белками-мутантами…

Куратор сморщился:

– Черт, я же с писателем говорю. Только с маленьким. С учебно-тренировочным.

– Ага, – Винни понесло на радостях:

Змей и Петр Васильевич переглянулись.

– Евгений Лукин, – извинительно улыбнулся Винни, – люблю я этого автора.

– Автор тут не прав… – Петр Васильевич отложил планшет и хлебнул из граненого стакана темную жидкость – Легат знал, что там холодный чай с коньяком, по тому самому рецепту, пущеному в народ Веллером. Отпил глоток чаю – долил “Белым аистом” или там “Двином”, или какие там еще имеются алкогольные легенды.

Сам Легат пил мутно-бежевый кофе – обычный растворимый из пакетика. Случалось ему в собрании начальников этим бравировать: я-де из простой семьи, харчами перебирать не обучен – а правда заключалась в том, что Легату нравился именно такой, резкий, почти химический, вкус пакетика “Петровской слободы”. Пять-семь лет назад Легат служил еще мальчиком на побегушках, и клуб “Факел” еще не гремел на всю страну – то первой гонкой колесных парусников, то вот, как вчера, убийством с особой жестокостью. Так мало этого: еще и с идейной подкладкой.

Но тогда Легат хоть иногда мог оставаться просто самим собой: есть, пить и надевать не то, что требует этикет – а что нравится.

Головомойку от начальства он уже получил. Петр Васильевич это знал и пригласил поправить душевное здоровье. Не то, чтобы Легат сильно хотел втереться в милость, но и посылать нахрен собственного куратора… Нет, один-то раз можно и розетку лизнуть!

Итак, Сергей Павлович Крашенинников и Петр Васильевич Сахалинцев, как два резидента ГРУ после провала, заперлись в кабинете Легата и принялись обсуждать положение. Легат ставил мысленный эксперимент – в смысле, пил кофе и смотрел на огни ночного центра. Куратор его работал с документами – читал фанфик Винни про Меганезию.

– Между прочим, Легат, я занимаюсь именно работой. Которая может принести самое настоящее решение, – Петр Васильевич подвигал картинки в планшете. – Надо же мне составить мнение о кандидате в Проект.

Легат еще оставался слишком взвинчен, чтобы искать разгадку собственным умом:

– И что вы узнали?

Петр Васильевич ответил вполне серьезным тоном:

– Его Жанна Ронеро как-то больно уж вялая для девушки с мотоциклетной цепью. Ну написал про нее статью этот пидор Клайв Уилссон, а она? Вполне же могла двинуть цикл репортажей в ответку. Такие, знаешь, броские заголовки: “Вы ужаснетесь, когда узнаете, как Жанна делает это!” “Правдивая история сатанинских ритуалов”, ну, как в лентах обычно. А внутри обыкновенный репортаж. То есть, прилетела в гости, купалась в лагуне, зашли в колледж взять интервью у препода, сделали фотки самых прикольных учеников. Вышел бы хороший ответ: на контрасте между слюновыделительными ожиданиями от заголовка и обычной жизнью. А бомбами кидаться – фу.

– Да чего вы все двинулись на этом Лантоне?

Петр Васильевич взвесил в руке бутылку с остатками коньяка.

– Мой сын в детстве очень любил книжку про “Волшебника Земноморья.”

– И что? – Легат высыпал очередной пакетик, заправил кипятком, отметив машинально, что бачок в кулере почти пустой, и завтра надо заказать заправку.

– И однажды мы с ним вышли в парк. Апрель, тепло, снег тает, ноги мокрые, все течет, деревья черные, влажные, ветер сырой, от него потом голова болит, как от пива. И сын говорит: вот, посох у меня есть. Показывай, как колдовать!

Легат понял, что про Лантон ему ничего не объяснят. По краней мере, не сегодня.

– А вы?

Петр Васильвич хмыкнул, прищурился и выпил остаток безо всякой игры, просто из бутылки. Легат поморщился, но безопасник бровью не повел.

– А я сдуру пропищал, что это все не настоящее колдовство, это в книге только. Убил мечту. И с тех пор отношения со Станиславом у меня никогда уже хорошие не складывались. В лучшем случае ровные, нейтральные. А обычно плохие.

Легат хлебнул горячего кофе и поставил чашечку в самую середину креста теней – за окном светилось достаточно вывесок, тени по столу лежали, как днем. Точно как вечером после регаты. Змей, помнится, тут сидел, деньги делили…

Петр Васильевич методично брал с блюдечка кружки колбасы – после каждого предложения, как точки ставил:

– Вот сейчас пишут книги. Попадание в самого себя, только молодого. “В попаданцы я пойду – пусть меня задрючат. Катастройку отменить пусть меня научат… Горбачеву помогу победить Америку. И вообще спасу Союз, прекращу истерику.“

Тарелочка опустела, стакан и бутылка тоже. Легат не мог понять, что так расстроило безопасника. Ну, получит “Факел” по шапке. Да пусть бы и закрыли его – так новый клуб открыть можно. Или у них конкретно на Винни планы написаны? В конце-то концов, клуб в городе такой не один. Можно подобрать людей покрепче, поконкретней, которые в сопли не сползут. Постарше, наконец. Да хоть байкеров тех же.

Но куратор пьет, как будто в самом деле провалился важный и крупный план.

Или это не из-за Винни – а из-за того Сергея, изъятого на трассе?

– …А я, если бы попал в прошлое, то изменил бы этот свой глупый ответ. Сказал бы: да, есть колдовство. И упражнения на посох ему, на дыхание то же. Сказал бы: контроль маны, управление незримой энергией…

Непохоже, чтобы Петр Васильвич спьяну хныкал. Голос твердый, руки не дрожат… Полбутылки “Двина” всосал, и хоть бы что… Такую бы энергию да в мирных целях!

Легат вырос в рабочем поселке на окраине, и вернуться назад не согласился бы ни за какие деньги. Он видел, сколько человек может выпить, видел и то, что человек после выпитого может сделать. На всех начальственных пьянках отвращение выдавало его с головой. Так что никакой особенной карьеры Легату не светило. Но вот приметил его Петр Васильевич: “Непьющий? Это дело! Мне на молодежное направление как раз такой нужен. Чтобы не спился и не сторчался… Ну, хотя бы в первые полгода”.

– Но ведь он же вырос. Рано или поздно все бы понял и обиделся.

Петр Васильевич помотал головой:

– Он обиделся все равно. Только задаром. А так я бы ему хоть немного физкультуры ему впарил. Сейчас глянуть больно – типичнейший скрюченный программист.

Скрюченных программистов Снежана притащила пол-класса: примерно поровну зашуганных девочек в корректирующих очках и мальчиков-ботаников, которые даже вдвоем с трудом поднимали легонький клубный стол. А от взгляда на проектор, что Винни не так давно переставлял одной рукой, детишки покрывались холодным потом. Даже Шарк превосходил их силой; что уж там Абдулла или Марк!

Но Абдулла не появлялся на клубе уже который день. Плакаться по нему не стали: потерей больше… Змей оформлял новичков, причем все родители на “заявлении в отношении несовершеннолетнего” диктовали в браслет, как под копирку:

– Мы доверяем клубу “Факел”, потому что здесь уж точно наркотиков не потерпят.

И Змей из последних сил делал умное выражение лица, кивал. Стиснув зубы, извинялся за имевший место эксцесс. А на одиннадцатом заявлении очередной красномордый папаша наклонился к самому столу, обдав запахом хорошего табака, и шепнул интимно-хрипло:

– Да не извиняйся ты, все правильно. Давно, сука, пора же. Вот скоро наши по цыганскому поселку пройдут, чтобы совсем вычистить гниль эту…

И Змей в ужасе понял: эти люди вовсе не против убийства! Совсем не против отнятия такой ценной и уникальной человеческой жизни. Совершенно не против особенностей национальной охоты на ведьм.

Нет человека – нет проблемы!

От удивления Змей даже спросил:

– Вы, может, и жалобы на разврат писать не будете, когда мы с ночевкой на выходные пойдем?

Папаша отодвинулся, заржал, как в бочку, заколыхал клетчатым пузом:

– Да если мой Васька кого-нибудь, наконец, трахнет, я не жалобы писать, а три дня пить буду! От радости, что не пидор в доме!

Змей посмотрел в таблицу. Нет, не показалось:

– Вашему ребенку всего тринадцать…

– Шекспира перечитай, умник. Сколько лет Ромео и Джульетте? А Пушкин? Оглянуться не успеешь, как п*зда летит в глаза!

Развернулся и затопал к выходу, скрипя досками пола, сопровождаемый отчаянным взглядом этого самого Васьки.

Шарк взялся за голову:

– Это же с азов начинать, опять жевать начальный курс. Эй, братва, кто что умеет из вас? Пузырьковую сортировку живьем кто-нибудь видел?

Мальчики с девочками выпрямились, прямо на глазах прибавляя года два возраста и пунктов двести уверенности. Самый смелый хмыкнул:

– Вы еще про разницу между ссылкой и указателем спросите!

– А кто ты будешь, и какой проект пилишь? Робототехника, биг дата? – Шарк прищурился с откровенной иронией:

– Может, крипту свою форкнул втихаря и ночью на процессоре умного дома бабло куешь?

– Меня зовут Артем, – пацан уверенно раскрыл собственный ноутбук, новее и мощнее Шаркова раза в четыре. – Мой ник на sourceforge…

– Ты в тринадцать лет на sourceforge?…

Артем пожал плечами с очевидным недоумением:

– Так взрослые все давно переехали в места покозырнее. А сурсы уже история. Архив кода.

Шарк вздохнул.

– Рассаживайтесь… Акселераты.

Ноутубуки принесли все. Снежана отозвала Змея в сторону и шепнула на ухо, что пара человек одалживала ноуты по друзьям, чтобы не позориться, и что им вполне можно выдать клубные – только потом, когда уже перезнакомятся, и все будут как бы свои. А среди своих не так обидно.

– Раз начали, давай, Артем, расскажи, что делаешь.

– Я занимаюсь генетическими алгоритмами, – солидно сказал мальчик, уже успевший законнектить свой компьютер к проектору и выведший на экран картинку.

– Вот визуализация задачи оптимизации…

Тут Шарк уже не выдержал:

– Артем, блин! Мы не в академии. Нефиг умным прикидываться, тут все кодеры.

И по зашелестевшим улыбкам понял: угадал. Артем хихикнул:

– Ну, я прочитал про генетический алгоритм и ничего не понял. Стал разбираться, как работает. Если по-простому, комбинаторные задачи математика берет плохо. Надо эмулировать принцип естественнного отбора. На входе какая-нибудь фигня: набросок, что-то, хоть приблизительно похожее…

Проектор показывал блок-схемы. Шарк внимательно смотрел на детишек: те слушали вполне осознанно.

– Правила оценки… Вот проверка, что хорошая модель флипа должна летать быстрее, выше, дальше… Теперь копируем входную модель, случайно меняем тут и тут параметры. Хотелось бы еще тут и тут, но мой ноут столько вариантов уже не тянет… Шарк, можно спросить?

– Конечно.

– А Снежана рассказывала, что тут могут научить выделять память правильно. Чтобы паразитный объем совсем ничего.

– Совсем ничего невозможно… У тебя система какая?

Артем замялся:

– Да я, как лох, на убунте. А вот Иван…

Иван, отчаянно краснеющий между парой девчонок, махнул тоненьким запястьем с кучей плетеных браслетов.

– Он умеет под виндой компилятор поднимать, а там как-то все по-другому.

– Про это потом, юный падаван, учись не отклоняться от выбранной темы доклада.

– Ну, вот здесь модельки сравниваются. Оставляем только лучшие, и еще процентов пять самых плохих. А вот здесь у меня блок скрещивания, – Артем отчаянно покраснел, ожидая насмешек и гыгыканья – но тут контингент собрался ни разу не школьный.

Змей, так и стоящий в стороне, пристально поглядел на Снежану. Девочка переминалась с ноги на ногу и поминутно дергала неко-наушники, но взгляд не отводила.

– Снежана… Зачем тебе это?

– Ну… Места освободились, много же поуходило.

– Не прикидывайся глупой, уже не поверю. Ты отвечаешь на вопрос: “Почему”? А я хочу знать – зачем? Для чего, с какой целью. Понятно?

Змей переступил так, чтобы звуки разговора не долетали до новичков:

– Ты пойми, я спрашиваю не от нечего делать. Раз уже дошло до ведомства твоего папы. Ты прикинь, как меня на допросы тягают. Завтра к двенадцати следственный комитет, а потом еще на вторник ювенальная юстиция, а там финансовая милиция, и бухгалтера, как назло, нету…

Снежана тихонько шмыгнула носом:

– Я подумала, если никого не будет, клуб же закроют. Папе же деньги дают на клуб не просто так, а под количество людей. А я не хочу-у-у!

– Ох блин, – Змей потащил салфетку из упаковки под столом дежурного, – да не плачь ты! Ну чего ты опять… Все же пока нормально.

Шарк поглядел на них мельком, хмыкнул в нос и вернулся к докладчику. Судя по радостному голосу, Артема раньше так внимательно никто не слушал, и он менял слайды с быстротой пулемета:

– … Потомки наследуют качества от родителей. Одинаковые элементы сохраняются, а разные берем от первого или второго родителя. Снова тест и снова отбраковка, и так, пока не найдется моделька, отвечающая техзаданию… Только честно, у меня это всегда вылетает по переполнению памяти. Вот. А Снежана говорила…

Вытирающая слезы Снежана откровенно пряталась позади Змея, так что Шарк отвлек от нее внимание, начав спрашивать новичков: кто что умеет, да кто чего хочет. Классическая заучка с брекетами вдруг оказалась R_Branven, трижды чемпионом города по старкрафту, и ботаники ломанулись к ней за автографами, опрокинув крайние два стола! “Черт с ним, с обучением,” – понял Шарк, – ”детишек просто никто никогда не выслушивал толком.”

Установочное занятие растянулось до позднего вечера – Шарк не поленился обзвонить родителей и попросил буквально каждого приехать забрать ребенка. Поглядел на двигающего столы Змея, вздохнул. Оказывается, дело зашло далеко, и придется все же с ним поговорить, как просила Хорнова сестрица, зеленоглазая блондинка Инь-Янь.

– Змей, меня тут с генетического алгоритма на философию пробило.

Змей оглядел убранный зал, сел на крайний стол и зевнул. Шарк сел на соседний:

– Для прогресса нужны отрицательные особи. Если их мало, то прогрес ломается. Если их много, то прогресс, опять же, ломается. Свой процент на каждую задачу.

– Ты на Лиса намекаешь? Или на Винни?

Шарк поморщился. Тут надо в лоб, но так умеет один Сэнмурв.

– Я про другое… Я подумал. Скрещивание родственников закрепляет качества. Любые. Один из четырех, что выигрыш, один из четырех, что проигрыш, и два из четырех, что все останется как есть… Принцип ясен?

– Алгоритм виртуальный, – кивнул Змей, – так что скрещивать можно всех со всеми, а не только прямых родителей. Принцип ясен, а к чему ты ведешь – никак не пойму.

– Тогда весь расклад я не буду пересказывать. Итог: зло, это когда меньшинство получает пользу за счет вреда большинству. Добро – когда большинство получает пользу за счет вреда меньшинству.

– Совсем без вреда никак?

Шарк повертел стриженой головой:

– При любых действиях кто-то да огребет. Закон сохранения, Ломоносов же. Где-то прибыло, где-то убыло. Натуралам кайф – сексменьшинства страдают. Сделали главными лесбо-феминисток – натуралам жопа. Буквально.

– Хочешь сказать, – поморщился Змей, – если у нас на клубе все хотят наслаждаться чистотой, то страдает за всех один дежурный? Ну так сегодня твоя очередь, я дежурил вчера. Сам же видишь, нет людей. Ведь не мелочь Снежанкину ставить на ночные вахты… Артем, кстати, молодец парень. Глянь, как мы с его лекции поумнели. Особенно ты. Просто ты уж настолько издалека зашел…

Шарк вздохнул и бросился с головой в омут:

– Что ты так нихрена и не понял. Ты думаешь, Снежана в своей элитной гимназии такую агитацию развернула ради папиных ассигнований?

– А ради чего?

– Кого. Ради кого, дебил. – Шарк опустил плечи. Нет, здесь точно нужен Сэнмурв с его викинговской простотой. – Ты вот отцу ее звонил вечером забрать, а она-то надеялась на твоем флипе вернуться.

Змей долго-долго смотрел на собеседника. Потом слез со стола, потянулся, старательно не пересекаясь глазами с товарищем.

– А ты, значит, все сразу понял?

– Мне Инь-Янь сказала, вообще-то, – Шарк тоже слез со стола, снова зевнул.

Змей поглядел за окно: вечер незаметно перешел в полночь. Пожалуй, безопаснее будет стартовать прямо из клубного двора, благо флип на вертикальный взлет и рассчитан.

– Шарк… Ты хоть понимаешь, насколько мы в жопе? Весной пацан в заброшенном карьере утонул – классную, директрису и завуча семнадцатой школы уволили сразу, хотя они-то в чем виноваты, что дурак малолетний нырял с незнакомого берега на пикнике выходного дня? Время неучебное. Похер: неполное служебное, статья, и до свиданья! Со статьей только говно кидать возьмут.

Змей махнул рукой на маленький дворик:

– Вон мой флип стоит прямо там, где Лис упал. Меня бы давно закрыли. Но Снежанкиному папе от нас что-то надо. Что? Никто не говорит. Почему он моего деда в Проект пристроил? Я за одно это ему должен, как земля колхозу, а он еще и взялся крышевать нас в та-а-аком залете… Мы для него кто? Кино про ГУЛАГ смотрел?

– Думаешь, “Факел” за корову взяли?

– Уверен. Это не Легат, это профи. Он вполне мог за завтраком, совершенно случайно, конечно же, обронить пару слов, что нам скоро абзац – Снежанка…

– Снежана.

Змей все-таки поднял взгляд на Шарка. Тот стоял настолько готовым к драке, что Змей сдался сразу:

– Ну ладно, Снежана. Снежана и взвилась. Притащила нам кучу малолеток. Ты хоть на пол-шишечки понимаешь, сколько мне в ювенальной юстиции тетки мозга выедут? А ты мне шьешь в чистом виде педофилию. Мало нам Винни?

Шарк хмыкнул.

– А все-таки жалко девочку. Старается.

– Именно! – Змей рубанул воздух ладонью. – Мне Сергей так и сказал, буквально за пять минут до того, как безопасники потащили его из машины. Ты, говорит, на пляже не улежишь, характер не тот.

– А дальше?

– А дальше просто: грузят на того, кто везет. Стараетесь? Ну, старайтесь. Хотите по… Постараться по-взрослому?… – Змей хихикнул:

– Махнула фея волшебной палочкой, и у танка отвалилась башня!

Прошелся перед стеной, потрогал копья.

– Сергей двух недель не пробыл, а и то заметил, что нам дали поиграться. Считаете себя крутыми? Нате вам клуб, вешайте себе пластиковые медальки, раздавайте имена… Где все эти, с именами? Где Абдулла, достойный меча Османов? Где Сервелат, где Клей?

Шарк добил:

– Где Валькирия? Нет Валькирии. Снежана тебе полторы дюжины идейных привела, эти не разбегутся… а ты ее полным именем не зовешь.

– В смысле не разбегутся?

– В смысле, они внутри компьютеров живут. Им пофиг, что снаружи.

– Ты…

– Тролль, – Шарк улыбнулся, развел руки, – просто тролль. Безотцовщина.

Змей фыркнул, крутанулся на пятке и в два шага оказался у двери. Вспомнив, обернулся через плечо:

– Тебе все равно ночь сидеть – напиши хоть пару строк Винни.

– Сам чего не напишешь?

– Я со зла так напишу, что как бы Винни не повесился.

– А на чем он читать будет? Их разве пускают в сеть?

“В сеть заключенных, разумеется, не пускают”, - писал в ответ Винни. – “Но мы-то, формально, колонисты-освоители. Высаживать нас необученными глупо, тогда не стоило и везти в такую даль. Так что есть ограниченный доступ к образовательным сайтам. По большей части, все они текстовые. От чего здешние сильно страдают, и уже двадцать или тридцать человек записались на курсы программирования, имея в замысле хакнуть сеть на предмет порнухи. Мне же тощий канал, пропускающий только тексты, привычен по вахтам на стройках, да и литератор я, или где? С удивлением замечаю, что пишу я тут намного больше прежнего. Раньше, когда я сильно загружался работой, то писать мог один-два вечера в неделю, и потому при каждом сеансе перечитывал ранее написанное, чтобы вспомнить. Я виделся с собственным текстом как с ребенком, живущим после развода в другой семье: каждый раз приходилось знакомиться заново.

Кстати, за семью. Змею передай, пусть не корчит козу в сарафане. Уж если нашлась девочка, способная терпеть его ядовитую натуру, да еще и столько для него сделавшая – даже я понимаю, что не для клуба – пусть сдувает с нее пылинки, благо, по возрасту с ней пока что даже не нужно спать.”

Спать Змей лег далеко за полночь, и утром, вполне предсказуемо, не поднялся к завтраку. Отец, видя такое дело, положил спящему на пузо две небольшие (всего-то по паре килограммов) гантельки.

Змей засопел, задергался, повернулся набок – обе гантели скатились, грохнули в ламинат.

– У вас депрессия заканчивается, – отец подмигнул:

– Продлевать будете?

Змей проглотил ругательство и побрел умываться. В кухне перед завтраком поинтересовалась уже мама:

– Что так поздно вчера? Опять ломал стереотипы и абстрагировался от суеты?

Вспомнив толпу новичков, парень помотал головой:

– Не, мам. Это пацаны ломали, особенно Шарк отжигал. А я так… Рядом копался в обыденности… Можно мне вон тех пряников?

– Только через мой суп!

Отец поглядел преувеличенно-серьезно:

– Правда, ваше высочество, завязывайте уже с депрессией.

– Депрессия развивается со скоростью пол-шоколадки в час…

– Вот и отлично, – Петр Васильевич повертел большими пальцами сцепленных рук, – хотя бы на чуть-чуть забудешь о похудении.

Снежана меланхолично захрустела батончиком:

– Папа, вот мама шла мимо, толкнула монитор. И я подумала: монитор новый купим, а маму новую не купим… А в том кино, про будущее, когда человека научатся перезаписывать? Вот купили мы новую маму, для нас никакой разницы, так? А для самой мамы?

Петр Васильевич замер, как вкопанный:

– Снежана! Что за х-х… Что за ерунда?

– Да ты не стесняйся, папа. Можешь прямо так и сказать: херня.

– Херня полная, шеф. Все, что мы делаем, доброго слова не стоит. Херня! Теперь я понимаю Чингисхана.

Комиссар смотрел вниз – на огромный зал Управления. Бежевые, приятные глазу, стены. Пол плиточный, светло-синей гаммы. На полу, в строгом порядке, несколькими концентрическими кольцами, серо-серебристые компьютерные столы. На компьютерах разнообразные обработчики священной коровы аналитиков – “Big Data”, огромных массивов данных, петабайт всевозможных статистических сведений.

Де Бриак и его постоянный напарник Альберт Лежер стояли на обзорной галерее, чуть поодаль от галдящих и щелкающих блицами туристов, и смотрели на громадный зал через бронестекло, с высоты почти двух этажей. Там, внизу, вооружась всей мощью земной науки, почти тысяча рыбаков Управления неустанно забрасывала сети, так или этак формулируя запросы, прочесывая базы под разными углами, комбинируя признаки, пытаясь осмыслить полученные выборки. В Четвертом Департаменте таких управлений – и, соответственно, залов – насчитывалось девять. Даже Антарктида имела собственное Управление, и собственный зал, и собственные сервера. Просто чуть поменьше австралийского управления, и раз в десять меньше евразийского. И уже всерьез обсуждался вопрос о заведении Управлений отдельно для Марса, Луны и Орбиты. Ведь в каждой уважающей себя стране такое уже имелось!

Лежер тоже смотрел на чистый огромный зал, на мерцающие мониторы, на спорящих, курящих, пьющих кофе людей в черно-алой форме научного сектора – темнокожих алжирцев, золотистых желтоглазых малайцев, здоровенных светловолосых норвежцев и русских, юрких вездесущих китайцев… Даже их усилий все-таки не хватило: “Палантир” ошибся, и командировка в Америку не принесла разгадки… Принесла, правда, очередную висюльку от благодарных союзников, но награды Лежер давно перестал считать.

– …Ну вот смотрите, шеф. Обиженных полная планета. Но теперь, в отличие от прежних времен, каждый мудак имеет средство мести! Сварит в домашнем автоклаве суперчуму, склепает едрен батон в гараже из говна и палок, или еще какой слег придумает. А мы и знать не будем, пока не сработает!

– Что еще за слег?

– Вы же сами подсадили меня на книги. Слег – супер-наркотик из фантастики. Из той самой базы переводов, откуда самый первый рассказ.

– А Чингисхан тут при чем?

Лежер прикоснулся пальцами к зеленоватому бронестеклу. Отпечатки пальцев. Где взять отпечатки мыслей? Вокруг не интернат недоумков, совсем наоборот! В таком-то лесу грузовик листьев спрячется…

– Почему Чингисхан резал побежденных? Потому, что не мог никак иначе предотвратить покушение от каждого, от абсолютно любого человека. Любой завоеванный ненадежен. У нас такая же ситуация. Пока оружие планетарного масштаба могло создать лишь государство, сохранялась возможность его хотя бы разбомбить. Государств на планете всего-то сотни полторы, даже и компьютера не нужно.

Мимо шли туристы, Лежер подождал удаления их шумной ватаги. Продолжил:

– А теперь планету может упидарасить любой ботан! И что мы вообще можем сделать? Шеф! Мы смешны! Мы бл*дские клоуны, стоящие в круге света, с этими нашими шерлокхолмсовскими лупами и сименоновскими отпечатками пальцев, с этим, б*дь, палантиром из жопаной в йобу сказки Толкина!

Штурмовик повернулся спиной к мерцающим экранам и простер обе руки:

– А там, в темноте, за кругом света, за шкурами вигвама! Происходит все, что угодно. Вы правы, шеф! Чтобы получить верный прогноз теракта, в Палантир надо запихать все человечество!

– Кстати, в самом деле. Что, если Палантир не ошибся?

– То есть как? В “Красной Сакуре” нет боевиков.

– Если “Red Sakura” и “Умконто ве сизве” часть общего проекта… Поэтому Палантир и направил нас туда.

– Часть… Общего?

– Первое молодежное движение окучивает интелей, второе гопников. А цель единая и кукловод за ширмой общий.

– Жидо-масонский заговор? Правда, что ли?

– Лежер, в последней операции… Ну, на вертолете, помните? Вы жаловались, что сложность управдения планетой превысила некий предел сложности. Считай, наступила сингулярность. Так, нет?

Штурмовик снова обернулся к вычислительному залу Палантира. Кивнул:

– Так. И это звездец! Мы ничего не понимаем в происходящем. В терминах того же вертолета, стрелка давно на красном. Турбина сама по себе, лопасти сами по себе. Только прибор создает опасную иллюзию контроля за процессом, показывая какие-то там циферки…. Что нам делать?

– Мы французы, – ровным голосом выговорил комиссар. – У нас на этот случай имеется проверенная веками максима. Делай, что должно – и будь, что будет. Франция не впервые на краю пропасти.

– Вы надеетесь на новую Деву Жанну?

– Я думаю, Лежер, господь наш бог уже послал нам ее. Кусками в разных пакетах. Икеевским комплектом для сборки. Купи тридцать шашлыков и собери Жанну Д’Арк обратно!

Лежер выпрямился.

– Шеф… Такие шутки… Чересчур!

Де Бриак неприятно улыбнулся:

– Если чересчур, то систему надо упростить. Снизить ее сложность. Откатить жуткий постмодернизм-просьюмеризм обратно. К милому привычному капитализму, который сравнительно хорошо изучен и более-менее понятен всей планете.

– И как же?

– Вы только что сами назвали мне способ. Выбираем умника, – комиссар слепил невидимый снежок, – любого из тех, в темноте, за кругом света…

Де Бриак резко свел руки: невидимый снежок лопнул почти зримо:

– И посильнее обижаем…

– Не обижал я вашу Снежану. Даже не трогал.

– А зря. Мог бы хоть по голове погладить. Опять полночи реветь будет от невнимания.

Петр Васильевич показал красную книжечку – теперь как раз ожидаемую.

– Так я и знал, что вы гэбешник.

– Вот и слушай прогноз от профессионала. Сиськи у Снежанки еще вырастут. Маму ее ты же видел? А жлобство и хабальство из Аннушки не вытравишь. Видишь, она впереди всех смылась.

– Если бы она одна… Люди разбегаются.

На знаменитой стене три пневматических ствола, два копья, да пол-десятка мечей. Но дочь говорила, программистов сползлось уже на три смены… И сильного запаха солярки тоже в прошлый визит Петр Васильевич не припоминал.

– Люди к тебе только начинают приходить. Смотри, дело Винни более-менее затихло, месяц прошел все же. А бухгалтер ваш, кстати, давно вернулась с курорта. Но сюда ни ногой, и не позвонила даже. Сэнмурв, хоть и задирает нос выше притолоки, а вот он, приехал с Йомсборга, как ни в чем не бывало.

Куратор открыл дверь: на площадке отжимались викинги. Босой Сэнмурв аккуратно ступал по лопаткам отжимающихся, подбадривая атлетов:

– Тигр, о тигр, светло горящий! Раз! Два! Громко матом говорящий! Три! Четыре!

Судя по лицам, хирдманны легче удерживали шесть пудов Сэнмурва на спине, чем ржание.

Петр Васильевич прикрыл дверь и вернулся к конторке дежурного.

– Не зря ты ее Валенком называл, какая из нее Валькирия. А крысы да, крысы разбегаются.

– Я бы сам разбежался – просто некуда. Противно. Интерес пропал.

Куратор наклонил голову:

– Сделай мне Лантон и потом разбегайся хоть на Луну свою.

– Да что все так уперлись в Лантон? То Хорну подавай игру по Меганезии, то вам теперь. Можете правду сказать?

– Могу и объясню. Но неужели сам не догадаешься?

Змей выдохнул, уже полностью растеряв запал:

– Да и с кем его делать? От клуба мизер остался. Ладно, викинги. Но их полтора десятка. Все новички – программисты. Им не интересно ничего вне процессора. Да и мелкие они еще, дети совсем.

Петр Васильевич со значением пошмыгал носом. Змей намек понял:

– Керосинщики?

– Там уж точно не дети.

– Никак не дети, – хмуро кивнул Змей. – Я и то удивляюсь, какого хрена эти черти на колесах меня вообще слушаются.

Петр Васильевич развел руками:

– Змей… Ты сам-то помнишь середину августа?