Заново, с новыми силами (СИ)

17

По возвращении из Гагарина, Злой пошел в сарай, достал оттуда ящик с алкоголем и снова напился. В хлам, в дрова, до беспамятства. Эта ночь полностью выпала у Злого из жизни, а с утра за ним пришли. Двое солдат постучались к нему в дом и сказали, что Злого немедленно хочет видеть Христос, а значит, нужно было быстро одеваться, приводить себя в порядок, и мчаться на прием к вяземскому князю.

— Ты что, снова решил в запой уйти? — набросился Христос, едва Злой переступил порог. Приветствие было опущено за ненадобностью.

— Нет. — мотнул головой гость.

— А что тогда? Что с тобой происходит?

— Со мной — ничего. Христос, слушай, ты не видел, что Виктор со своими там устроили, это…

— А то, что ТЫ там устроил — это почти предательство! — отчеканил Христос, вставая из-за стола и опираясь кулаками о столешницу. Он был не на шутку разъярен, видно, сидел и накручивал себя с тех пор, как ему настучали о неподобающем поведении взводного, — Ты отказался выполнять приказ в боевой обстановке! В иные времена за такое стреляли! Что мне теперь прикажешь с тобой делать, к стенке поставить?…

— Христос, подожди… — Злой чувствовал слабость и обиду от того, что его не слушали, — Там перерезали почти всех, город сожгли…

— И правильно сделали! — рявкнул Христос, выходя из-за стола и начиная бродить по кабинету, — Такое поведение не должно было оставаться безнаказанным! Они накинулись на наших людей, едва не пристрелили Виктора… Я вообще не могу понять. В чем дело, Злой, а? Это же враги! Они напали на твоих людей, которых ты воспитывал, с которыми ты дружил. Что им надо было сделать, отдать себя на растерзание толпе? Или оставить город в покое для того, чтобы у них появился новый начальник, и снова напал на нас? Ты вообще думал об этом?…

Злой стоял, опустив голову, и подыскивая себе оправдания, которые никак не хотели появляться в голове — там была лишь пелена обиды и стыда. Вяземский князь отчитывал своего генерала как провинившегося школьника, и Злой ничего не мог этому противопоставить — хотя бы потому, что сам почувствовал себя в корне неправым. Действительно, делать вяземским солдатам было нечего, на них напали, и они ответили. Умиротворили. С точки зрения логики, они имели полное право сделать то, что сделали — обезопасили границы своего родного города, ответили на нападение, уничтожили враждебное поселение, которое явно не испытывало к Вязьме и ее жителям никаких теплых чувств. Но это только с точки зрения логики…

— Что мне теперь с тобой делать?… — повторил свой вопрос Христос, — Я не могу оставить тебя на должности комвзвода, понимаешь? Мне такие генералы, которые не подчиняются приказам, нахрен не нужны. И если я тебя оставлю, другие решат, что можно поступать также. Армия без дисциплины — не армия, а банда.

— Увольняй. — махнул рукой Злой, — Я и сам теперь не смогу…

— Ну хорошо. — сказал Христос, и добавил уже мягче, — Ты облегчил моё решение. Сам понимаешь, у меня просто нет выбора… Ты хороший мужик, но тут почему-то дал слабину. Я этого не могу понять.

— Прости… — пробормотал Злой и вышел, услышав в спину:

— На биржу труда зайди. Там тебе подыщут занятие.

Не став тянуть кота за хвост, опальный командир сразу же направился туда, куда сказал Христос. Благо, громкое название «Биржа труда», скрывало за собой небольшой кабинет на первом этаже, в котором сидела хрупкая с виду девушка со стальными серыми глазами.

— Здравствуйте. — уволенный командир постучался, и просунул голову в кабинет, — Можно?

— О, Злой! Надо же, какие люди! Заходи. — девушка знала его, а вот Злой ее — нет, и поэтому он почувствовал себя очень неловко, — Садись. С чем пришел?

В кабинете стояло множество горшков с цветами, а в шкафах у стен — папки с написанными от руки на корешках кличками жителей Вязьмы.

«Личные дела»: подумал Злой, а вслух спросил: — Работа есть?

— Остроумно. — кивнула девушка, — Даже очень.

— Я серьезно.

— Я тоже серьезно. Работы — хоть отбавляй. Чего ты хочешь?

Злой не знал, о чем прямо и заявил.

— Ну, сперва расскажи, чем ты уже занимался. От этого и будем плясать.

— Я сперва тренировал солдат, потом командовал ими. Разгребал колонну, там, на севере, собирал всякое армейское барахло, потом отвечал за его хранение и учет. Реквизировал необходимое для нужд армии. Сапог я, короче. Всё, что умею, так или иначе связано с армией. — застенчиво улыбнулся Злой.

— Ах, какие мы скромные. — съязвил главный вяземский кадровик, — «Я старый солдат, я не знаю слов любви»… Знаешь… — девушка встала и прошла мимо Злого к шкафу, продемонстрировав ему стройные ноги, — Есть кое-что для тебя. Пойдешь десятником?

— Кем?… — не понял Злой.

— Руководитель десяти рабочих. Что-то типа бригадира. Будешь их гонять, чтоб баклуши не били, следить за выполнением плана…

— А чем именно придется заниматься?

— Ну, насколько мне известно, сейчас урожай уже собран, и на полях делать нечего. Скорее всего, пойдете на лесоповал, дрова заготавливать на зиму. Интересует? Просто смотри сам, больше должностей руководящих нет, остались только всякие разнорабочие…

— Интересует. — кивнул Злой, — Когда приступать, куда приходить?

— Давай я тебе тут напишу… — девушка снова села за стол, достала из ящика стола лист бумаги, и, написав адрес, передала его Злому, — Удачи. Если что, обращайся.

— Спасибо. — благодарно оскалился Злой.

«Десятнику» предстояло управлять чернорабочими из Сафоново. Если называть вещи своими именами — рабами. Люди были забитыми и измученными — эксплуатировали их нещадно, кормили отвратительно, и держали в сарае, хотя пустых домов было завались. С первого взгляда становилось понятно, почему — жители Вязьмы их ненавидели, презирали и считали во всём обязанными.

Как и говорила девушка-кадровик, десяток Злого отправили в лес, на заготовку дров. В здании школы теперь предполагалось разместить не всех Вязьмичей, а только дебилов и иногородних рабов, поэтому древесины на обогрев нескольких сотен домов требовалось очень много. Понеслась череда коротких серых дождливых дней, полных непролазной грязи, стучащих топоров и разгонов у вышестоящего начальства. Работали с раннего утра до позднего вечера, пока не начинало темнеть. Злой ужасно не высыпался, и со временем стал, как и остальные десятники, срываться на подчиненных, которым и без того приходилось несладко. Планы Христос и его министры спускали просто нереальные, и за малейшее несоответствие нещадно драли.

В один из таких вечеров Злой и еще два десятника — худой и жилистый Ликёр, проспиртованный до невозможности, и Насос — огромный мужик из Сафоново, выбившийся в начальники благодаря нечеловеческой жестокости, сидели и пили припасенный заранее самогон. Они только что получили по первое число за невыполненный план, и настроение было ужасным. Пили в доме у Ликёра, рабы из его десятка обитали в сарае рядом. Под потолком витал сизый сигаретный дым, скрывавший желтый потолок и скрывавший серой пеленой убогую мебель. В качестве освещения использовали уже не свечи, которые в городе очень быстро закончились, а тонкую лучину, почти не дававшую света. Стол был застелен драной и пожелтевшей от времени газетой, на которой лежал огромный кусок сала и черный каравай, экспроприированный в булочной.

— Вот хошь верь, а хошь нет — я бы ему по морде так и настучал. — злобно говорил Насос, блестя пьяными маленькими поросячьими глазками, — «Планы не выполнены, что вы о себе думаете? Мы вам пайку урежем!» Тьфу, сволота! — надсмотрщик сплюнул на заросший грязью пол.

— Ага. — поддакнул Ликер, затягиваясь сигаретой, — Он же нам специально планы такие ставит, чтобы было на кого свалить. Мол, это не я плохой, а десятники не работают, народ не гоняют. Урод, блин… — они говорили про одного из Вяземских «министров», их прямого начальника. Тот вовсе не был сволочью, и планы составлял вполне выполнимые, но это если брать в расчет то, что работать будут крепкие люди, а не измученные рабы.

— Вот-вот! Десятники! А причем тут мы, если эти свиньи работать не хотят? Им дай волю, весь день в сараях своих валяться будут. Пороть их надо!

— Вот! И я о том же! — аж вспыхнул Ликёр, задетый за живое, — Я их луплю уже сколько времени а всё равно. Ненавижу, уродов. Вот ты, Насос, нормальный же мужик, с понятием, хоть и Сафоновский! А эти…

— Ага… — важно кивнул десятник, довольный тем, что его считают своим, — Слышь, Злой, а твои как?

— Мои?… — очнувшись, переспросил тот, — Ну… Как у всех. Тоже ленивые, как скоты. Я к ним сперва по-человечески, а они слабину почуяли, и филонить начали. Ты ж помнишь, какие у меня показатели были.

— Помню! — кивнул Ликёр, — Хреновые показатели. Хуже всех.

— А ты их бил бы! — кровожадным тоном вставил свои пять копеек Насос, — Я своих бью! И они у меня ой как работают…

— Бью теперь, куда деваться-то?… Но я же по-хорошему хотел… — попытался оправдаться Злой, но этим только вызвал приступ смеха у своих коллег.

— Да мы и сами пытались по-хорошему! — участливо сказал Ликёр, — Да вот только не получается. Они ничего не хотят, им ничего не надо. Плохо им, видите ли. А нам хорошо?… Да кому сейчас вообще хорошо?… Эх-х… — горько вздохнул он, и, подняв граненый стакан с мутной жижей провозгласил тост, — За то, чтоб всё наладилось, мужики!

— Отличный тост! — рявкнул Насос, и впечатал свой стакан в стакан Ликёра так, что чуть оба не расколотил.

— Тише ты! Ишь, сильный нашёлся!

— Да ладно, не разбил же… Будем!

Самогон обжег Злому горло, и оставил во рту отвратительный сивушный привкус. Завтра будет ужасно болеть голова, придется снова сидеть на пеньке, слушать отдающийся в мозгах осточертевший стук топоров, и ненавидеть весь мир.

— Слушай, Ликёр! — подал голос Насос, — А ты сильно от плана отстаешь?

— Еще как… А мне ещё и подняли показатели. Хрен его знает, как я буду их выполнять.

— А давай мы твоих поучим, а?… — мелкие мутные глазки Насоса на его огромном свином рыле загорелись злостью. Он был уже пьян, и хотел кого-нибудь избить. Такое часто бывало.

— Да ну тебя, Насос, ты ж их опять в кровь…

— Да что ты как целка, в конце концов? — возмутился пьяный в дупель надсмотрщик, — Они у тебя завтра только лучше работать будут! Я не сильно, не ссы ты!..

— Ла-адно… — протянул Ликёр, которому не хотелось отказывать хорошему знакомому, — Но чтоб не сильно, им завтра работать еще!

— Отлично! — Насос грохнул кулаком по столу, и, махнув полный стакан первача, заревел, — А ну, веди меня!!!

Вышли на улицу, Насос долго ковырялся, одевая заросшие грязью и глиной резиновые сапоги. Холодный ночной воздух вцепился в щеки и нещадно щипал их, как будто бил слабым зарядом тока. Было темно, даже звезды не светили, и в этой кромешной тьме керосиновая лампа, которую нёс Ликёр, казалась ослепительно яркой. У Злого кружилась голова, ноги не слушались, и он слегка пошатывался. Точно также, как и его спутники. Щелкнул ключ, навесной замок упал на мягкую землю, дверь со скрипом открылась.

— А вот и мы! — заорал Насос, вваливаясь внутрь, и топчась прямо по комьям тряпья, которыми укрывались рабы, — Не ждали, сволочи поганые?… А ну встать! Встать всем живо! — орал он, поднимая измученных людей на ноги и выстраивая в линию вдоль стены сарая.

Рабочие испуганно вскрикивали, но вставали и строились безропотно — худые, заросшие, вонючие, с каким-то мусором в волосах и бородах. У них в глазах застыл страх вперемешку с покорностью, и увидевший это Злой понял, что теперь тоже искренне презирает этих людей.

— Что ж вы своего начальника-то подставляете, а? Ну вы и уроды! Работать не хотите, а ему пайку урезают, жрать ему из-за вас нечего, понимаете? — читал лекцию Насос, — Он к вам по-человечески, а вы к нему, как свиньи! Да вы и есть свиньи, а не люди! Работали бы нормально, давно бы уже были как я, начальниками! Что ж вы такие, а?… Правильно вас Христос всех сюда забрал, каждому в Сафоново надо такую школу пройти, чтобы узнать, кто человек, а кто — гниль! Чтоб перевоспитать вас всех тут… ЧЕГО УСТАВИЛСЯ, ТВАРЬ??? — завопил десятник внезапно, и заехал в морду рабочему, стоящему ближе всего. Тот вякнул и повалился на солому, — Я ТЕБЕ НЕ РАЗРЕШАЛ НА МЕНЯ ПЯЛИТЬСЯ!!! Ур-род! Все вы тут уроды! — распалял Насос сам себя, — Н-на!!!..

Второй рабочий повалился назад, потом третий.

— Я не пялился!.. — заверещал следующий, но Насос подскочил к нему, и точным ударом отправил в нокаут.

— Говорить тоже я не разрешал!!! Свиньи вы, вот вы кто!!! Кто вы?…

— Свиньи… — робко послышалось из строя.

Насос подскочил к говорившему, и ударил в солнечное сплетение, рабочий осел на землю, задыхаясь.

— Я НЕ СЛЫШУ!!! КТО ВЫ???

— Свиньи!!! — гаркнули все. Даже те, кто получил удар под дых, и не мог набрать достаточно воздуха, сипели со всем старанием, опасаясь дальнейших побоев.

— На карачки! Раком становись! — орал раскрасневшийся Насос, — Ну!!! Свиньи на двух ногах не ходят!

Пленные послушно становились на четыре кости, глядели затравленно. У того, кого Насос ударил первым, глаз уже заплыл и превратился в огромный синяк.

— А вы что стоите? — оскалился Насос, — Я за вас всю работу делать буду? Злой! Тебе что, их жалко чтоли?

Злой прислушался к собственным ощущениям, и с удивлением осознал, что нет, больше не жалко. Эти люди вызывали только безграничное омерзение, он брезговал даже прикасаться к ним. Существа, что ползали сейчас у него под ногами и хрюкали под заливистый гогот Насоса, не были людьми. Люди работали бы не за страх а за совесть, видя, что десятник хочет обращаться с ними, по-хорошему. Люди не подставили бы его и не смеялись бы над ним за спиной, не вынуждали бы наводить порядок при помощи страха и железной дисциплины. Люди не позволили бы ставить себя на карачки и заставлять хрюкать. От людей так не воняло.

Десятников было всего трое, они были в дрезину пьяны, и даже огромный, тупой и злобный Насос не представлял сейчас опасности. Люди могли бы навалиться на них всем скопом и запинать. Но только не те, кто сейчас ползал в грязи и собственных испражнениях…

— Вы ж все, сволочи, своим начальникам ноги целовать должны! Был бы кто злее меня, давно бы уже поубивал нахрен! Работать не хотите, а жрете, уроды, в три горла! От дебилов больше пользы! Эй ты! — рявкнул Насос кому-то на полу, — А ну! Иди и целуй сапоги своему начальнику! Вы ему по гроб жизни и так обязаны! Целуй, с-сука! — он пнул раба по ребрам, отчего тот повалился Ликёру под ноги. Тот хихикнул и выставил вперед ногу в грязном кирзовом сапоге.

Раб поспешно впился губами прямо в коросту глины на мыске.

— Вот это другое дело! — хохотнул Насос, — А ты, чмошник, иди, вон, к Злому. Он у нас самый добрый. Аха-ха! — насос заржал от собственного каламбура, — Прикинь, у нас самый добрый — это Злой!..

К сапогу опального вяземского генерала подползло нечто грязное, завшивевшее, и потерявшее последние остатки воли. Оно потянулось к мыску в стремлении его облобызать, но Злой с омерзением пнул это прямо в морду и заорал:

— Не сметь, урод!

— Да чего ты, Злой, весело же! — жизнерадостно заржал Насос.

— Они мне все сапоги измажут! Ненавижу тварей! — рыкнул Злой, и отвесил хорошего пинка по заду уползающего раба. Тот пискнул, и пропахал носом грязь под ногами.

— Бей их! — залихватски крикнул Насос, и, подавая пример, первым бросился пинать ногами всех, до кого только мог дотянуться.

Ликёр, повизгивая от удовольствия, последовал за ним, Злой также не остался в стороне, и набросился на уползающего раба так, будто тот был его злейшим врагом. Глаза застила кровавая пелена, он больше не чувствовал ни жалости, ни презрения — одна только всепоглощающая ненависть. Бить, бить, бить. Тяжелые удары отдавались во всем теле приятным томлением, гулко бумкали сапоги, и хотелось избивать еще сильнее, втаптывать в грязь до тех пор, пока от существа под ногами не останется ничего, кроме кровавой каши. Кажется, Злой что-то кричал.

Он пришел в себя, когда Ликёр с Насосом оттащили его в сторону и прописали пару успокоительных ударов по морде.

— Ты что творишь??! — верещал Ликёр, — Ты же его убил!!! Я же теперь план не выполню! Черт, как знал, что не надо было вас сюда пускать! Короче, Злой, ты мне должен одно туловище! Вот что хочешь делай! Да успокойся ты!!! — прикрикнул он.

Злой всё еще дергался, и рвался к распластанному на загаженной соломе телу.

— Да тихо ты! Истеричка! — Насос как следует отхлестал его по щекам, и Злой обмяк у него на руках, — Пошли выпьем!

Опального командира втащили в дом, усадили на стул, и влили в горло стакан мутной сивушной жижи. Полегчало, нервное напряжение последних недель отпустило. Стало очень хорошо, хотелось петь и смеяться. И спать. На место удовлетворенной жажды крови пришла приятная усталость. Ликёр все еще громко и визгливо сокрушался по поводу потерянного «туловища», а Насос говорил, что их таких в Сафоново целая куча, и, если надо будет, то привезут еще. Последнее, что запомнил Злой перед тем, как отключиться — обнявшиеся Насос и Ликёр, нестройно поющие какую-то незнакомую песню.