…Отрывистые команды начальника караула, топот солдатских сапог, скрип петель городских ворот — и порыв холодного ветра со всего размаха влепил в мою левую щёку мокрую ткань порядком поднадоевшего мешка. Я тряхнула головой и… улыбнулась: мы выезжали из города! Значит, всё получилось!
«Ещё немного…» — мысленно пробормотала я. И вслушалась в неспешную беседу принца Гаррида и Ронни.
Обсуждали мизерикордию работы мэтра Гарреры, некогда подаренную королю Бадинету Вильфордом Бервером. Насколько я поняла, Аурон про неё только слышал. А его высочество расхваливал клинок с таким энтузиазмом, что я на какое-то время забыла и про тошнотворный запах крови и нечистот, пропитавший волосы, мешок и одежду, и про страх оказаться в лапах графа Ратского.
Впрочем, граф Ратский напомнил о себе сам. Сразу же, как только под копытами наших лошадей перестала цокать булыжная мостовая:
— Ну, и где ваши воины, ваша светлость? Хотя о чём это я? Вы же сказали «за воротами»! То есть, по сути, где угодно… Опять же, открытое поле. Ни холмика, ни деревца… Спрятаться просто негде…
Я раздражённо поморщилась: судя по голосу, начальник Тайной канцелярии успокаиваться не собирался. И старательно пытался вывести Ронни из себя.
— Никогда не думал, что начальник такой серьёзной службы, как Тайная канцелярия, может позволить себе торопливость в суждениях. Деревца и холмики нужны для отъевших пузо придворных. Мои воины, как вы уже имели возможность убедиться, подготовлены заметно лучше. И при желании могли бы ждать моего появления даже в надвратной башне Северных ворот…
С каким бы удовольствием я заглянула в глаза графу Дартэну, когда Ронни намекал на способ, с помощью которого чёрно-жёлтое сюрко появилось в спальне короля Бадинета! Однако ткань мешка, надетого мне на голову, была всё так же непроницаема, и мне пришлось довольствоваться слухом.
Хмыкнули двое. Кажется, принц Гаррид и сотник Зейн. Или принц Гаррид и Нодр Молот? В общем, какая разница — главное, что хмыкнули. А сам начальник Тайной канцелярии как ни в чём не бывало продолжил «куртуазную беседу»:
— Боюсь, вы преувеличиваете возможности вассалов вашего отца, граф! Воины Золотой тысячи… э-э-э…
«Э-э-э» графа Ратского получилось очень выразительным. И я чуть было не присоединилась к хихикающему принцу:
— Да-а-а! Это какой же нужен холмик, чтобы спрятать такое количество солдат?
— Да тут только передовой дозор! — усмехнулся Ронни. — Каких-то два десятка… Ну, может быть, чуть больше… Остальные-то ждут у въезда в Меглисское ущелье…
— М-да-а-а… — задумчиво протянул принц Гаррид. — Каких-то полтора перестрела от надвратной башни… А хвалёная Золотая тысяча — ни ухом ни рылом…
— А почему не ближе, ваша светлость? — язвительно поинтересовался граф Ратский. — Ведь если бы вам пришлось пробиваться к воротам с боем, то эти двадцать человек вам бы не помогли…
— Ваша светлость! Как видите, я — уже за воротами… Вопреки вашим желаниям… Вам есть над чем задуматься, не правда ли?
— Дартэн! Ты мне надоел… — раздражённо рыкнул принц Гаррид. — Возвращайся в город! Немедленно!!!
— Но это может быть опас…
— Это приказ! Ну? Зейн? Тебя это тоже касается…
Раздался свист хлыста… Заржал конь… Застучали копыта…
Минута молчания, и до меня донёсся тяжёлый вздох:
— Граф Аурон! Приношу извинения за неподобающее поведение начальника Тайной канцелярии! Я приложу все усилия для того, чтобы в дальнейшем ничего подобного не повторилось…
— Ваше высочество! Может, он просто так понимает свой долг?
— Может. Но всему есть предел… В общем, я с ним разберусь… Потом… А пока возьмите вот этот перстень. Я понимаю, что к границе вы поедете не по тракту, но если вас кто-нибудь попытается задержать, то можете сказать, что действуете по моему повелению…
— Благодарю…
…Слушать, как принц Гаррид и Ронни обмениваются любезностями, мне быстро надоело: да, его высочество старался всячески загладить то неприятное впечатление, которое должно было остаться у Утерса-младшего после крайне непродолжительного пребывания в Малларе, но я ждала другого. Момента, когда мы наконец тронемся в путь и меня избавят от ненавистного мешка и верёвки, натирающей запястья.
Увы, когда его высочество и его телохранители сорвали своих коней в галоп, мы остались на месте!
Не понимая, что происходит и почему не слышно голосов Ронни, Молота и Иглы, я принялась нервно кусать губы. И докусалась: во рту стало солоно, а по подбородку потекла тёплая струйка крови. В этот момент я наконец услышала голос Аурона:
— Барон Ушер! Благодарю вас за помощь…
— Я выполнял свой долг, ваша светлость! — церемонно ответил посол. — Так же, как и вы…
— И тем не менее… Кстати, мне должны были передать некую последовательность цифр и букв… В письмах, которые вы получили, не было ничего подобного?
— Было, ваша светлость! Я запомнил: сорок, четыре, шесть, «К». Просто у меня не было возможности их озвучить…
— Ничего страшного… — судя по голосу, граф Утерс здорово обрадовался. — Главное, что всё-таки передали… Ещё раз спасибо за помощь… Счастливо оставаться…
…Все пять суток, потребовавшихся нам, чтобы добраться до границы Элиреи, я чувствовала себя сундуком с драгоценностями, невесть с чего вывезенным из королевской сокровищницы. Даже в самых непролазных дебрях Эмейских гор рядом со мной постоянно находились Ронни и выделенные им четыре телохранителя. А когда мы выбирались на какую-нибудь просёлочную дорогу — вокруг выстраивалось второе кольцо. Состоящее ещё из двух десятков воинов.
Телохранители не отходили от меня ни на шаг. И провожали даже до ветру. Правда, останавливались на достаточно большом расстоянии. И ждали, повернувшись спиной.
Я не возражала. Понимая, что альтернатива такой опеке — Башня графа Дартэна Ратского. Или арбалетная стрела в спину.
Кстати, от последнего меня берегли не только телохранители — как только мы въехали в Меглисское ущелье, отряд ненадолго остановился, и на меня нацепили барбют, кольчугу, ламмеляр и плакарт. Кто-то из десятников предлагал добавить ещё и щит на спину, но, увидев, что меня пошатывает и без него, настаивать не стал.
О, как я была ему благодарна: не прошло и часа, как я перестала чувствовать плечи и шею и готова была отдать половину жизни за возможность снять с себя хотя бы одну железяку!
На следующий день стало ещё хуже: часа через три безумной скачки по горным ущельям у меня начало сводить бёдра и икры, заныла поясница и заболел отбитый о седло зад.
Надежда на то, что я смогу отдыхать тогда, когда устанут лошади, умерла, не успев родиться: все, кроме меня, Ронни, тысячника Ноела Пайка и четырёх воинов, выделенных мне в бессменные телохранители, передвигались бегом. А, значит, заводных коней было столько, что можно было пересаживаться с одного на другого чуть ли не каждые пятнадцать минут.
Вот я и пересаживалась. Вернее, меня пересаживали — влезать в седло в тяжёлых доспехах самостоятельно я оказалась не в состоянии…
…Нет, привалы конечно же были. Только после двух — двух с половиной часов безостановочной езды тряской рысью или галопом они пролетали как одно мгновение. И мне казалось, что я оказываюсь в седле чуть ли не раньше, чем с него слезаю!
К физической усталости добавлялась усталость моральная: одна мысль о том, что до Арнорда ещё о-го-го сколько и что всё это время мне придётся обходиться без горячей ванны, убивала наповал. Точно так же, как и недосыпание — с каждым днём боль в мышцах становилась всё сильнее и сильнее, и день на третий стала настолько невыносимой, что я, оказавшись в походном шатре, часами не могла найти положение, в котором бы удавалось заснуть.
Отдыхать в медитативном трансе тоже не получалось: пока я контролировала своё состояние, мышцы кое-как расслаблялись. Но когда измученное сознание проваливалось в сон, а тело по привычке пыталось перевернуться на бок, я просыпалась. И долго вспоминала нехорошими словами отца, графа Дартэна Ратского и воинов Тайной канцелярии Онгарона, наверняка двигающихся следом за нами…
…От массажа, который наверняка успокоил бы боль в натруженных мышцах, я отказывалась. Сама: от меня пахло. Вернее, даже не пахло, а воняло — к так и не выветрившемуся «аромату» пыточных подвалов Башни добавился едкий запах лошадиного пота, запах мокрых немытых волос и смрад от гниющих кожаных шнурков начавшего ржаветь ламмеляра.
Что самое обидное, воняло только от меня: и Ронни, и его двужильные воины мылись! Каждый день! Без какого-либо принуждения прыгая в ледяную воду горных речек и ручьёв! А ещё умудрялись стирать бельё и ухаживать за своим оружием и доспехами…
…В общем, когда мы добрались до берега Чиграка и я поняла, что это — лишь только половина дороги до Арнорда, по моим щекам сами собой покатились слезинки.
Видимо, выражение той части моего лица, которую не закрывал барбют, было достаточно красноречивым, так как Ронни, подъехав ко мне вплотную, виновато пробормотал:
— Переправляться по Элкорскому мосту я счёл небезопасным: на подъезде к нему нас не могут не ждать люди графа Ратского. Здесь — другое дело… Да ты не волнуйся — во-он за тем холмиком валяется здоровенное бревно. А в нём припрятана лодка. Даже ног не замочишь…
Я выставила перед собой ладонь, демонстративно посмотрела на собравшуюся на ней лужицу из дождевой воды и вымученно улыбнулась, а затем спросила:
— По-твоему, на мне есть хотя бы одна сухая тряпка?
— К вечеру мы доберёмся до постоялого двора «Горелый каравай», и…
— Может, не стоит? — перебила его я. — Постоялый двор — это люди. Люди — это сплетни… Сплетни — это… В общем, Эгер Костлявый и Снежные Барсы про тебя не забыли…
— Ну и что? Днёвку мы сделаем всё равно: во-первых, тебе нужно отдохнуть, а, во-вторых, в Элкор должны были прислать почтового голубя…
«Не отдохнуть, а выкупаться, согреться и переодеться во что-нибудь сухое и чистое…» — мрачно подумала я. Но вслух сказала совсем не это:
— Я надеюсь, ты поедешь туда не сам?
Ронни отрицательно помотал головой и улыбнулся:
— Пайка пошлю: пока мы не доберёмся до Арнорда, я от тебя — ни ногой…
…Когда перед моим лицом возникли массивные ворота «Горелого каравая», я почти ничего не соображала. Поэтому, оказавшись на земле, принялась искать место, куда Ронни постелил сухой плащ. Плаща поблизости не оказалось. Как и кучи свеженарубленного лапника. Поэтому, решив, что уже вечер и что воины вот-вот поставят шатёр, я впала в сонное оцепенение.
Невнятный гул, добавившийся к шелесту дождя и чавканью копыт, меня не беспокоил: единственное, чего я хотела в тот момент — это упасть. Куда угодно, хоть в грязь — лишь бы лежать вытянув ноги. И не чувствовать тяжести доспехов, пригибающих меня к земле. Поэтому смысл предложения, сказанного мне Ронни, я не поняла:
— Пойдём наверх — насчёт комнат я договорился…
Не дождавшись ответа, граф Аурон вгляделся в вырез моего барбюта, что-то пробурчал, и я вдруг почувствовала, что из-под меня выдернули землю!
Только я подняла голову, чтобы понять, что со мной происходит, как задние поверхности обоих бёдер обожгло болью, а левую икру свела сильнейшая судорога. И я, не сдержавшись, застонала…
— Что случилось?
— Судорога. Ноги свело… — с трудом разжав зубы, пробормотала я.
— Ясно… — выдохнул он и скрипнул зубами. — Расслабь ногу и потерпи ещё чуточку, ладно? Сейчас я отнесу тебя в комнату, потом распоряжусь насчёт бочки с горячей водой, а когда ты согреешься, всё-таки тобой займусь…
…Часа через полтора я лежала на чистых простынях, в чистой нижней рубашке и штанах, млела от запаха своих собственных чисто вымытых волос и изо всех сил старалась не шевелиться — распаренное тело почему-то превратилось в один сплошной нерв. И отвечало вспышкой боли на любое движение. Но это нисколько не портило мне настроения — во-первых, я была чистой! Во-вторых, в комнате было ЖАРКО! В-третьих, на мне была сухая одежда. И, в-четвёртых, кубок вина, принятый на пустой желудок, ощутимо туманил мне рассудок…
Ронни вошёл без стука. Видимо, пообщавшись с выносившей воду служанкой. И, закрыв дверь на щеколду, поинтересовался:
— Сопротивляться будем?
«Мама так говорит…» — вспомнила я. И промычала что-то вроде «нет!».
Видимо, он меня понял, так как через мгновение уселся на край кровати и по-хозяйски задрал вверх мою нижнюю рубашку.
Я слегка покраснела: в отличие от схрона в комнате горело несколько свечей. И он видел моё тело!
«В прошлом году ты была куда менее стеснительной…» — сказала себе я. Потом представила себе, что мне придётся пережить, пока Ронни будет разминать окаменевшие мышцы, и ужаснулась…
…Первое прикосновение оказалось лёгким, как дуновение ветерка: его ладони просто легли на мои плечи и начали прогревать кожу. Мне стало не по себе — это больше напоминало не массаж, а ласку. Впрочем, через несколько минут ладони начали двигаться, надавливания и поглаживания стали чуточку жёстче, и я, почувствовав, что он проминает мышцы, слегка успокоилась. Кстати, боли не было. Совсем: Ронни каким-то образом ощущал тот предел, за которым его прикосновение могло стать болезненным. И умудрялся балансировать на самой грани.
Плечи, шея, спина, стопы, икры — под его пальцами я постепенно расслаблялась и вскоре дошла до состояния, когда не ощущала ничего, кроме лёгкого покалывания в уже размятой спине, и жара во всём теле.
Чуть хуже было с сознанием — вино ударило в голову, и я периодически ловила себя на мысли, что всё хуже и хуже контролирую свои эмоции.
Момента, когда Ронни принялся массировать мои ноги выше коленей, я не уловила. Просто в одно мгновение поняла, что мои икры замотаны в одеяло, а его руки разминают мышцы внутренней и задней поверхности левого бедра! Вспышка желания и накатившая за ней волна жгучего стыда оказались такими острыми, что я вытаращила глаза, упёрлась руками в кровать, чтобы вскочить на ноги, и… замерла, услышав ехидный смешок:
— Кто-то утверждал, что сопротивляться не будет…
— Я и не сопротивлялась! Но…
— Что «но»? — перебил меня Ронни. — Я, конечно, вместо бёдер я могу размять тебе пальцы рук. Но от этого ноги болеть не перестанут…
— Это… это… неправильно!!!
— В жизни много чего неправильного. Скажем, сбегать из дому, чтобы спасти от равсаров семью своего похитителя, неправильно. Искать Дайта Жернова по постоялым дворам Арнорда — тоже. Мчаться невесть куда, чтобы доказать невиновность не твоего сюзерена — вообще идиотизм! Однако, принимая решения, ты почему-то об этом не задумывалась. Потому что знала: никто, кроме тебя, этого не сделает… Так?
— Угу… Но…
— Судя по состоянию твоих мышц, последние дня три ты постоянно чувствуешь боль. Это тоже неправильно… — не дав мне договорить, буркнул он. — Увы, передвигаться медленнее было нельзя. А вот избавить тебя от боли — можно… Впрочем, если тебе настолько неприятны мои прикосновения, то я оставлю тебя в покое…
— Как это неприятны?! — возмутилась я. Потом зажмурилась и, густо покраснев, попыталась объяснить свою мысль: — Просто это — мои бёдра…
— Не твои я бы мять не ста… — начал было Ронни и поперхнулся.
У меня перехватило дыхание, заколотилось сердце, а сознание заволокла пелена какого-то бесшабашного безумия:
— Точно?
— Угу… — после небольшой паузы ответил он.
— А чего это вдруг?
— Ну, во-первых, тебе я дал клятву Жизни, а всем остальным — нет…
— А во-вторых? — понимая, что не смогу промолчать, поинтересовалась я.
— Во-вторых, у тебя они болят…
— То есть если бёдра заболят у кого-нибудь ещё, то ты с удовольствием им их помнёшь…
— Нет!!!
— Помнёшь, но без удовольствия? — еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, спросила я.
— Нет! Не буду я никому мять ни бёдра, ни что-нибудь ещё!
— Ты забыл добавить «кроме тебя»… — уточнила я.
— Кроме тебя… — эхом ответил Ронни. Потом взял и убрал руки с моих бёдер. — Тебе — буду. Но если ты меня об этом попросишь…
Будь я в нормальном состоянии, я бы онемела. А так — ответила не задумываясь:
— Аурон Утерс, граф Вэлш! Вы не будете так любезны как следует размять мои истерзанные бёдра?
— С удовольствием, ваше высочество… — в унисон мне ответил он. И, наконец, вернул руки обратно. От чего у меня ощутимо помутилось в голове.
«Ещё немного — и я окончательно сойду с ума…» — обречённо подумала я. И, вспомнив, что на столе стояло два кувшина, пробормотала:
— Ронни! Могу я попросить тебя налить мне холодной воды?
— Можешь… Проси… — поддел меня он. Но с кровати всё-таки встал…
…Первое, что я увидела, открыв глаза — это спину сидящего за столом Утерса-младшего. Блаженно улыбнувшись, я лениво убрала с лица прядь волос, оторвала голову от подушки и сонно пробормотала:
— Доброе утро, Ронни!
— Добрый день, Илзе! — ответил он. Но поворачиваться не стал.
Солнечное настроение сразу куда-то улетучилось. Я закусила губу, подтянула к себе одеяло и негромко поинтересовалась:
— Ты… занят?
— Нет… Просто ночью ты подгребла под себя своё одеяло, и сейчас, как бы помягче выразиться, слегка не прикрыта…
Я подняла голову повыше, наткнулась взглядом на своё голое бедро, торчащее из-под двух одеял, и усмехнулась:
— Ты пытался укрыть меня своим?
— Угу… Только ты и его подгребла…
Кое-как выпростав из-под себя одеяла и мимоходом отметив, что мышцы болят заметно меньше, я укрылась, как полагается. А потом фыркнула:
— После того, что между нами было, обнажённая чуть выше колена нога — не стоящая внимания ерунда… Поворачивайся…
— Такую прелестную ножку нельзя назвать ерундой… — галантно возразил Ронни. И наконец развернулся ко мне лицом.
— Спасибо за комплимент, граф Аурон! — улыбнулась я. — Благодаря вашим стараниям мои прелестные ножки чувствуют себя значительно лучше…
В глазах Ронни вспыхнули маленькие искорки сдерживаемого смеха:
— Ваше высочество! Я счастлив, что смог вам угодить…
Я задрала подбородок, капризно выпятила губки и… улыбнулась:
— Пыталась изобразить избалованную принцессу и поняла, что не хочу: мне приятно общаться с тобой на «ты». Без всей этой куртуазной чуши. С тобой я чувствую себя человеком, а не волчицей, обложенной стаей гончих псов. А ещё я рада, что с тобой нет необходимости быть Видящей: ты всегда говоришь то, что думаешь, не пытаешься меня использовать и никогда не кривишь душой…
— Не всегда… — слегка покраснев, признался Ронни. — У меня нет опыта такого общения с девушками. И мне иногда бывает сложно перебороть себя и переступить через правила, ещё вчера казавшиеся мне единственно верными…
— К какой из трёх перечисленных мною категорий относится эта проблема? — усмехнулась я.
— Ну… когда я пытаюсь понять, как я должен поступить, то перебираю в голове разные варианты поступков… Значит, в этот момент мои слова… М-да… В этот момент я обычно молчу…
— Вот-вот! — хихикнула я. — А знаешь, мне тоже нелегко: вчера, когда я почувствовала твои руки на моём бедре, я…
Договаривать я не стала. Во-первых, вспомнила, что именно испытывала в тот момент, а во-вторых, поняла, что есть вещи, которые я просто обязана понять.
— Кстати, а как ты умудрился ни разу не сделать мне больно?
Ронни непонимающе пожал плечами:
— В каком смысле?
— Ну, когда разминал мне мышцы…
— Так я же тебя касался! Чувствовал, когда ты начинала напрягаться… Слышал, как меняется твоё дыхание… Видел, как ты реагируешь на мои прикосновения… Ну, и менял усилие соответственно твоим ощущениям…
Я заложила руки за голову и улыбнулась:
— И всё-таки ты — Видящий. Просто смотришь не так, как мы…