Законник

Глава 29 Принцесса Илзе

…Если бы не безумная слабость, мешающая прийти в сознание, то, проснувшись и увидев лицо сидящего рядом Беглара Дзагая, я бы точно заорала от страха. А так, приоткрыв глаза и с трудом сообразив, что мутное пятно передо мной — это лицо человека, я снова опустила веки. И еле слышно поинтересовалась, кто он такой и что ему от меня надо.

— Великая Мать Виера! Это я, Беглар! Жду, пока ты проснёшься…

На то, чтобы сообразить, почему меня называют матерью, да ещё и великой, кто такой этот самый Беглар и почему он сидит рядом со мной, ушла целая вечность. В результате, к тому времени, когда я нашла в себе силы снова открыть глаза, я вспомнила и предыдущий вечер, и то, что приказала равсарам выпить по одному глотку «айира». Поэтому была морально готова увидеть перед собой чудовище с красным, покрытым капельками пота лицом, с вздувшимися венами на висках, с расширенными зрачками и перекошенным ртом.

— Ну, как тебе айир, Тур?

— Я чувствую себя… — восторженно начал равсар, и… замолчал.

Для того чтобы понять, какое слово постеснялся произнести военный вождь горцев, не надо было быть Видящей. Достаточно было услышать его прерывающийся от восторга голос.

— Богом? — усмехнулась я.

Беглар вгляделся в моё лицо и, не увидев на нём признаков гнева, кивнул:

— Да, Великая Мать! Это… восхитительно! Я вижу мир, как орёл, летающий под самыми облаками, — каждый камушек, каждую травинку, каждую букашку! Я чувствую движение противника раньше, чем он начинает двигаться! Я… я совсем не устаю…

— А как остальные?

— Чувствуют то же самое… — радостно оскалился Беглар. — Мы тут провели несколько тренировочных боёв — так мои воины стали двигаться так, как не снилось даже Азнуку Мзаану…

— Дался тебе этот Мзаан… — поморщилась я. — Забудь про него, Тур! Тебе надо думать о встрече с моим отцом. И пить айир два раза в день…

— Мех почти пуст… — расстроенно пробормотал равсар. — На рассвете, как ты и приказала, каждый из моих воинов сделал ещё по глотку, а там было совсем немного. Ночью к нему не прикасались — это точно. И утром никто не пытался выпить больше, чем следует…

— Тебе-то хватило? — перебила его я.

Равсар кивнул:

— Да… Я выпил два… Но там осталось совсем немного… В общем, на вечер уже не хватит…

— Видимо, глотки были о-о-очень большими… — хмыкнула я. И, мысленно представив себе последствия принятия такого количества отвара равельника, ужаснулась: — М-да… Что ж, всё равно до вечера айир потеряет силу, и мне придётся снова отворять ей кровь. Поэтому прикажи вылить то, что осталось, и хорошенько прополоскать мех…

Беглар встревоженно посмотрел на меня, подёргал себя за ус и хмуро пробормотал:

— Я-то прикажу. Только… М-да… В общем, если ты собираешься вечером отдать нам столько же её крови, то тебе надо выпить вина, чтобы восстановить хоть какую-то часть…

— Угу… — кивнула я. — Только сначала не мешает поесть…

…Несмотря на весьма плотный завтрак, выпитое вино сразу же ударило в голову, И как только Равсарский Тур привязал меня к своей спине и двинулся к скальной стене, меня потянуло в сон. Причём настолько сильно, что я, сделав несколько безуспешных попыток уйти в состояние небытия, сдалась. И сразу же провалилась в мутное чёрное Ничто.

Впрочем, ненадолго: где-то через час, когда мой эдилье взобрался на седловину, мне в левый бок задул ураганный ветер и, мгновенно выстудив кольчугу до температуры льда, заставил прийти в себя…

…Работать со своей памятью, умирая от слабости и холода, оказалось безумно сложно: я то соскальзывала с зыбкой грани между небытием и реальностью, то теряла нужные мне плёночки, то впадала в сонное оцепенение. Кроме того, у меня жутко затекли перетянутые ремнями бёдра, а левую ногу начала сводить судорога. Поэтому, в те короткие промежутки времени, когда у меня получалось нормально соображать, я до рези в глазах всматривалась в окрестные скалы и нагромождения камней, или горячечным шёпотом описывала Беглару приметы будущих ориентиров.

В отличие от меня, равсары, находящиеся под действием отвара равельника, не чувствовали ни холода, ни усталости. И неслись по горам, как по ровной дороге. Что удивительно, их нисколько не беспокоило то, что их лица превратились в кроваво-красные маски, склеры стали отливать жёлтым, а под глазами появились чёрные мешки: эти наивные дети гор действительно верили в то, что все эти признаки — следствие воздействия мифического айира…

…К приметной скале, нависающей над верхним входом в узкое и извилистое ущелье, которое вело к замку Красной Скалы, мы подошли часа за три до заката. Воины, всё ещё чувствующие в себе «божественную силу», рвались идти дальше, но, услышав мой приказ, мгновенно побросали дорожные мешки и принялись обустраивать лагерь. Равсарский Тур, аккуратно посадив меня на брошенную на камень бурку, опустился на колени и заглянул мне в глаза:

— Как ты себя чувствуешь, Великая Мать?

— Я? Или это тело? — устало поинтересовалась я.

Беглар непонимающе сдвинул брови, а потом расхохотался:

— А, ну да! Не сообразил…

Я «полюбовалась» на его лицо, украшенное звёздочками полопавшихся сосудов, на потёки крови на его усах и бороде, и вдруг почувствовала себя хладнокровной убийцей. Такой же как, мэтр Джиэро, Коэлин или мой отец.

«Как же я ненавижу слово «Долг»… — мысленно повторила я слова, сказанные мне графом Ауроном в день, когда я поклялась от него не убегать. И добавила от себя: — И свободу выбора между смертью и Смертью…»

— Скажи, Мать Виера, — почему-то опустив титул «Великая», хрипло спросил Тур. — А как ты выглядишь на самом деле?

Проследив за направлением его взгляда, я мысленно схватилась за голову: совершенно не уставший во время дневного перехода равсар почувствовал желание. И сейчас, пялясь на мою затянутую кольчугой грудь, пытался удержаться от действий…

— Увидишь, мой нетерпеливый эдилье… Скорее всего, послезавтра… — улыбнулась я. И, почувствовав, что он начинает плыть, еле слышно прошептала: — Адириэла-тэйс!

Услышав Слово, воин застыл и мгновенно превратился из возбуждённого самца в безмолвного, готового на всё раба.

«Вот и всё…» — улыбнулась я. И, поглядывая по сторонам, принялась корректировать его крону…

…М-да. Избавить Беглара от вспыхнувшего желания оказалось сложней, чем я ожидала: даже находясь в трансе, воин упорно не желал отказываться от своих намерений и подсознательно сопротивлялся моему внушению. Кроме того, мимо нас то и дело проходил кто-нибудь из воинов, и мне приходилось делать вид, что мы просто беседуем. В общем, к тому времени, как «мой эдилье» перестал видеть во мне объект неутолимой страсти, равсары закончили обустройство лагеря, выложили на чистый кусок полотна вяленое мясо, сыр и порядком зачерствевший хлеб и принялись прислушиваться к нашей «беседе».

Закончив работу, я вывела Тура из транса, жестом подозвала к себе Ушейбу, и, приказав ему принести мне мех с вином и три кубка, хмуро уставилась на всё удлиняющиеся тени: времени оставалось всё меньше и меньше, а я до сих пор не решила, что мне делать с равсарами.

Прочувствовавшие те преимущества, которые им даёт моя «божественная» сила, они были готовы выпить из моих рук всё, что угодно. И следовать за мной в Рейвейн, к престолу «моего отца», зная, что вечное посмертие даётся вместо жизни…

Только вот для меня вариантов их будущего было два: снотворное — сон на камнях — смерть от рук воинов Правой Руки, или смесь снотворного с ядом — смерть во сне, но уже от моей. Разница — совсем небольшая. Но существенная: в первом варианте я перекладывала свою ответственность за их жизни на плечи вассалов графа Утерса. А во втором — брала её на себя. То есть должна была отнять их жизни. Сама. У двадцати девяти человек. Хладнокровно и расчётливо, как наёмный убийца. И стать почти такой же, как они…

«Что выбрать, смерть или Смерть?» — раз за разом спрашивала себя я. И не находила ответа…

…Увидев, что вождь начал соображать, я ненадолго отвлеклась от тягостных раздумий:

— Беглар? Где баночка с айиром?

Непонимающе посмотрев на меня, Дзагай прикрыл глаза, несколько раз сжал и разжал кулаки и, наконец, разродился:

— А, айир? У меня…

— Давай его сюда. И принеси мне мой дорожный мешок — сегодня я вас немного полечу…

Равсар тут же оказался на ногах. И, вместо того чтобы выполнить мою просьбу, хмуро уставился на своих воинов:

— Ну и чего вы расселись? Райваз! Лашша! Спуститесь вниз по ущелью и…

— Стоять! — не дав ему договорить, рыкнула я. И, закрыв глаза, изобразила очередное «прозрение»: — В часе ходьбы отсюда — два воина Правой Руки… На высокой скале… Наблюдают за тропой… С этой стороны к ним не подняться… С той, пожалуй, тоже…

Развернувшись ко мне, Тур удивлённо сдвинул брови:

— Но они же как-то поднялись?

— Спустились. С другой скалы. По верёвкам… — я пожала плечами и медленно открыла глаза. — Они хорошие воины, Беглар! Ничуть не хуже твоих…

— Их двое, а нас…

— Для того чтобы запалить сигнальный костёр, им потребуется одно мгновение. Дальше объяснять?

— Да, но пройти мимо них, в полной темноте, по совершенно незнакомой тропе…

— Я тебе обещала, что помогу? — снова перебила его я.

— Да, Великая Мать! — кивнул равсар.

— Этих я не трону. Но через четыре часа после рассвета оборву нити жизни тех, кто сменит их на посту…

— Спасибо, Великая Мать! — заулыбался Беглар. И, вспомнив про мою просьбу, повернулся к своим воинам: — Лашша! Тащи сюда дорожный мешок Матери Виеры…

…«Две капли настойки лисьего корня на кубок воды дают достаточно сил, чтобы сражаться от рассвета и до заката. Но через сутки отнимают вдвое больше. Три капли удлиняют этот срок на четверть и отнимают впятеро. Четыре — останавливают сердце. Даже самым здоровым мужчинам… — балансируя на грани небытия, я смотрела и на шевелящиеся губы матери, и на свою руку с зажатой в ней баночкой с настойкой. — Если человек, которого ты собираешься напоить этой смесью, юн или тщедушен, то разводи не больше одной капли на один кубок. Если у него слабое сердце или лёгкие, то используй что-нибудь другое: лисий корень его убьёт. И ещё: поить этим настоем следует заблаговременно. Ибо через десять минут после его употребления у того, кто его выпил, появляется лёгкая одышка и потливость. Через двадцать — ускоряется сердцебиение и начинаются приступы удушья. Ничего особенно страшного, но в течение первого часа даже опытнейшие воины бывают настолько слабы, что не в состоянии поднять собственный меч. Потом эти ощущения пропадают, возникает лёгкая эйфория, притупляется чувствительность к боли, и человек превращается в натасканного на убийство пса…»

«Две или одну?» — глядя на баночку с настойкой, спросила себя я. И, сравнив своё запястье с запястьем сидящего напротив Беглара, мысленно вздохнула.

Густая чёрная капля медленно оторвалась от горлышка и, совершив короткий полёт, разбилась о поверхность воды.

Кап…

«Две или одну?» — задержав руку, повторила я. И снова покосилась на руку Беглара.

«Ты и юна, и тщедушна… — хмуро буркнул внутренний голос. — А ещё потеряла много крови. Тебе и одной многовато! Уймись! Убери её куда подальше и займись делом!»

«Делом?» — переспросила я и, помешав ложкой в кубке, залпом выпила его содержимое…

— Лучше бы выпила айир… — встревоженно уставившись на моё перекошенное лицо, пробормотал Тур. — Смотреть на тебя страшно…

— Нельзя ей айир… — вытерев губы тыльной стороной ладони, вздохнула я. — Сгорит за сутки… А так — продержится ещё дней семь-восемь…

— Семь-восемь? — не удержался стоящий за Туром Ушейба. — А потом?

— Потом сгорит… — криво усмехнулась я.

— Не надо. Великая Мать Виера!!! — воскликнул парень. И, с вызовом уставившись на удивлённо повернувшегося к нему вождя, выдохнул: — Она не должна умирать!

— Это почему? — поинтересовалась я.

— Она красивая…

— И что? Сколько красивых женщин умерло от твоей руки?

Взгляд парня метнулся влево-вверх:[98]

— Они были другими… А эта…

На мгновение представив себе, что именно он может вспоминать, я почувствовала, что теряю над собой контроль. И с огромнейшим трудом удержав на лице равнодушное выражение, аккуратно положила баночку с настойкой лисьего корня обратно в свёрток со снадобьями и вцепилась в баночку с ворсянкой…

— …очень красивая… — после небольшой паузы всё-таки закончил равсар. — Поэтому она должна…

— Рот закрой и иди отсюда… — неожиданно для меня рыкнул Тур. И подхватив с земли выскользнувшую из моих рук баночку с ядом, встревоженно заглянул в глаза: — Великая Мать, может, час-другой подождать?

— Нельзя, мой эдилье… — вздохнула я. И решительно принялась разматывать повязку на запястье…

…Как ни странно, глядя на то, как равсары пьют дикую смесь из моей крови, вина, отвара равельника и отвара ворсянки, я не чувствовала ничего — ни угрызений совести, ни сочувствия, ни страха. Видимо, взгляд-воспоминание Ушейбы оказался той самой последней каплей, которая переполнила чашу весов и помогла мне сделать выбор между смертью и Смертью. В пользу последней. Поэтому, дождавшись, пока последний из них сделает вожделенный глоток, я повернулась к Туру и протянула ему смесь, приготовленную лично для него:

— Пей. Это для тебя…

Опрокинув в себя содержимое кубка, Беглар вытер губы и прислушался к своим ощущениям:

— В сон пока не тянет…

Пришлось объяснять по второму разу:

— Ещё рано… Подействует минут через пятнадцать…

— Я думал, сразу…

— Нет. Отвар этой травы должен впитаться в кровь. Только тогда он сможет убрать нездоровую красноту с ваших лиц, желтизну из глаз и унять боль в правом подреберье…

Равсар удивлённо посмотрел на меня, шевельнул рукой, словно пытаясь прикоснуться к боку, а потом усмехнулся:

— Каждый раз удивляюсь твоему всеведению…

— Все вы такие вначале… — усмехнулась я. Заранее зная, что увижу в его глазах ревность…