Закон маузера

Глава 4 ЛИНИЯ ФРОНТА

Газета «Южный край»:

Зимою в степи ох как холодно бывает.

Особенно когда задуют ветра, завоют, запуржат, весь белый свет укрывая за снежным мельтешением.

Человек без навыка легко с дороги собьётся, заплутает — и волки станут его могильщиками.

Кириллу с Кузьмичом повезло — погоды стояли холодные, но ветра не было, а с ясного неба светила луна, заливая серебром да синью унылую равнину.

Прибитые ветрами снежные намёты держали хорошо, лошади не проваливались — шагали, похрупывая мёрзлой ледянистой коркой, и две цепочки следов утягивались на север. На красный север.

Офицер с ординарцем ехали мимо редких деревень, по степи, рощицами да оврагами, подальше от недобрых глаз.

Переночевали в заброшенной овчарне, туда же и лошадей определили.

Огонь развели в печурке, протопили сухим кизяком, не оставлявшим дыма, — и согрелись, и чайку вскипятили.

Встали затемно — небо на востоке лишь надумывало сереть.

Пока Елизар Кузьмич любовно охаживал трофейный манлихер, Авинов почистил дарёный маузер с «красной девяткой» на рукояти.[33]

— Едем, — вздохнул он. Покидать тёплое местечко не хотелось, да что ж поделаешь — служба!

— А то, — подхватился Исаев. — Это мы завсегда.

И вновь потянулись следы по стылой пороше…

Авинов усмехнулся — они то ли пересекли уже невидимую линию фронта, то ли вот-вот перейдут на ту сторону, а ни красных, ни белых не углядеть.

Память шалила, подсказывая по давнему опыту: передовая — это извилистые линии окопов с двух сторон нейтральной полосы. А тут…

Степь да степь кругом.

Развиднелось, и Кирилл взбодрился, углядев на заснеженных путях чёрные остовы сгоревших вагонов.

Стало быть, близко до заветного Поворина.

Тут же из реденького лесочка, где вроде бы и не спрячешься толком, раздался строгий голос:

— А ну стой! Кто такие?

Авинов придержал коня и крикнул:

— Свои!

— Свои дома сидят! А ну слазь!

Кирилл прочистил горло и громко сказал пароль:

— А вот мужики сказывали, снег должон пойти.

Незримый дозорный помолчал, словно в замешательстве, и выдал отзыв:

— Да куды ж без снега-то, под Новый год?

— Яд-дрёна-зелёна! — энергично выразился Исаев. — Выходь, Степан!

— Кузьмич?! Ты, что ли?

— А то!

Из рощицы показался часовой в тулупе, в валенках, в треухе.

— Здорово! — сказал он степенно, искоса поглядывая на Авинова.

Кирилл коротко козырнул, бросив ладонь к папахе.

— Юрковский, Виктор Павлович, — представился он. — 3-го офицерского генерала Дроздовского полка[34] капитан.

Служивый тут же вытянулся во фрунт.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

— Вольно, — заулыбался Авинов, расслабляясь. — Куда ехать, показывай…

Долгое, застарелое напряжение отпускало его понемногу.

Он покинул вражеский стан, но ещё не освоился среди своих.

И освоится ли? Ведь он по-прежнему капитан Юрковский…

Носить личину хорошо в театре. Кончился спектакль — и маска летит в сундук до следующего представления.

А разведчик должен играть свою роль беспрестанно, и днём и ночью, не зная переменок. Тяжело…

Ну, допустим, миссию свою он провалил, однако решать, как зваться, не ему.

Тем более что дроздовцы помнят его именно как Юрковского…

Степан вывел из укрытия своего коня, и даже валенки не помешали ему вскочить в седло.

— Тута, ваше высокоблагородие, как раз дроздовцы и стоят, — болтал он, — 2-й генерала Дроздовского стрелковый полк!

— Здорово! — оживился Кирилл. — А кто там сейчас? Я имею в виду, кто командует?

— Так Витковский у них, Владимир Константиныч! На днях их превосходительство в генерал-майоры произвели. Ага! Господа офицеры шибко погуляли. Ну и нам досталось… Хватило на всех!

— Надрался небось? — хмыкнул Исаев и повернулся в седле к Авинову. — Чаппаров это, мы с ним вместе Аршаву брали. Стёпка беленькую оч-чинно любит и уважает!

Чаппаров хохотнул довольно.

— Знамо дело, — осклабился он, — на том стоим!

Показалось Поворино — невысокие дома в сторонке от депо, вокзал, пути, забитые составами.

Эта станция на берегу Хопра не раз и не два переходила из рук в руки. То белые верх возьмут, то красные отобьют обратно. Дроздовцы, присланные в помощь Кавказской армии генерал-майора Кутепова, закрепились в Поворино наглухо, отбив все атаки буденновцев.

На улочках пристанционного посёлка снег был вычищен, туда и сюда носились пешие и конные, фыркали моторами грузовые «руссо-балты» и легковые «форды».

Авинов сразу подался к штабу, где его аккуратно придержали молчаливые ребята из контрразведки.

Кирилл так же молча сдал свой маузер, расстегнул полушубок и рванул подкладку — там, на шелку, красивым почерком Стогова была выписана его «сопроводиловка» и расплывалась фиолетовым большая круглая печать.

Внимательно ознакомившись с «документами», начальник КТО[35] Кавармии кивнул, отдал Авинову честь и проводил в тесный кабинет.

— Подполковник Щукин, — представился он негромко и продолжил тем же тихим голосом: — Генерал-майор Ряснянский подробно меня проинструктировал насчёт вас…

— Генерал-майор? — весело удивился Кирилл.

— А вы что думали? — улыбнулся Щукин. — Растут люди! Так вот… С обмундированием и довольствием вопросов не возникнет, всё, что полагается, получите с наших складов здесь же, в Поворино. А вот с поездом придётся подождать — состав обещают дать только завтра к вечеру. Зато сразу отправитесь в Ростов. Сергей Николаевич[36] будет ждать вас в штабе… Господин Исаев — ваш ординарец?

— Так точно, господин полковник.[37]

— Значит, обуем, оденем обоих.

— И накормим?

— Обязательно!

В самом скором времени Авинов сменил полувоенную форму комиссара на офицерский мундир тёмно-зелёного сукна с трёхцветным наугольником на рукаве — с недавнего времени все «цветные» полки переоделись в новую форму, единую для корниловцев, марковцев, дроздовцев или алексеевцев.

Ношеные сапоги Кирилл с удовольствием сменил на тёплые бурки.[38]

Погладив «беззвёздные» погоны,[39] он оглядел бравого Кузьмича — на сибиряке любая форма ладно сядет.

А на широкой груди чалдона скромненько сиял отличный «довесок» к полному Георгиевскому банту — новенький крест «Спасения Кубани» 2-й степени.[40]

Заслужил потому что. Ценный кадр!

— Ну вот, — крякнул Исаев, — совсем другое дело!

Кирилл кивнул.

— Отдыхаем, Кузьмич, — сказал он. — Поезда сегодня не будет.

— А я и не тороплюсь, ваш-сок-родь! Кхым-кхум…

Чуть ли не весь день Авинов наслаждался неожиданной «увольнительной» — неторопливо бродил по посёлку, заглядывал на вокзал.

Ему отдавали честь встречные офицеры и нижние чины, а он с удовольствием козырял в ответ.

Где-то после обеда Кирилл выбрался за депо — и приятно удивился. На изъезженном снегу прогревали моторы четыре танка — полный бронеотряд.[41]

Казаки звали их «таньками». Так и кричали: «Берегись! Танька идёть!»

Коробчатые бронемашины выглядели не столь внушительно, как английские «ромбусы»,[42] но тоже впечатляли.

Это были танки с завода «Русский Рено».[43]

Весом в тыщу с чем-то пудов каждый, танки были покрыты бронёй толщиной в полдюйма.

Впереди у них размещался рулевой, справа от него сидел пулемётчик, посередине находился двигатель в две сотни «лошадей», а в корме был оборудован боевой отсек с 3-дюймовым морским орудием Канэ, где теснились и оба «пушкаря».

Клёпаные борта «танек» были выкрашены в болотный цвет, а ближе к носу на них намалевали опознавательные знаки, как бы обратные авиационным, — если у русских аэропланов на крыльях красовались трёхцветные розетки с большими белыми кругами посерёдке, окаймлёнными синими и красными полосами, то на танках всё было изображено шиворот-навыворот: в центре эмблемы помещался красный круг, обведённый синей лентой и белой.

И у каждой машины, по заведённой традиции, было собственное название, как у боевого корабля, выписанное белым по буро-зелёному: «Степняк», «Генерал Скобелев», «Пластун», «Сфинкс».

Спереди у танков торчали дула: у кого — тяжёлых пулемётов, у кого — автоматических пушек Беккера.

Лязгнули гусеницы, «сухопутные броненосцы» тронулись с места, грузно качнувшись.

Авинов уступил дорогу бронеотряду, не испытывая особого почтения.

Без «броневой рубки», то бишь орудийной башни, с противопульным блиндированием… Так себе танчики.

А «танчики» покатились в степь, выдавая вёрст пять в час и постреливая короткими очередями.

Потом «Пластун» с рёвом развернулся на месте задом наперёд, хлопая бронещитками, прикрывавшими гусеницы, и выстрелил из пушки.

Грохнуло так, что Кирилл поневоле глаза пошире открыл и рот раззявил.

Снаряд прошуршал за край снежного поля и поднял на воздух какой-то сарай, разметав его в щепки, в опилки, в пыль.

— Ух, здорово! — радостно воскликнули у него за спиной.

Кирилл обернулся.

Позади стояли, перетаптываясь, человек десять новобранцев.

Это были простые деревенские парни, «забритые» в Белую армию по указу Корнилова.

Простодушно восторгаясь могучими механизмами, они пихали друг друга локтями да хлопали себя по бокам: «Это ж надо, а?! Видал, что деется? Танка кака-ая!»

И не было более нужды их командирам искать подходящие слова, дабы возбудить у новичков гордость за службу, — зримая мощь бронеотряда впечатлила рекрутов куда сильней любых глаголов с прилагательными.

Углядев перед собой офицера, новобранцы мигом подтянулись и стали по стойке «смирно».

— Вольно, — улыбнулся Авинов.

Делать было нечего, и Кирилл решил, хоть немного, попользоваться знаниями из будущего для себя.

Потомки много чего смертоубойного напридумывали, однако глубинные бомбы с гидростатическим взрывателем или эрэсы — ракетные снаряды для самолётов — Авинову были ни к чему.

А вот небольшое, простенькое, но весьма полезное приспособление ему выточил токарь из местной мехмастерской.

Расплатившись, Кирилл принял в руки ещё тёпленький пистолетный глушитель — толстенькую трубку с дисками-дефлекторами внутри.

ПББС, как назовут его в будущем, — «Прибор для бесшумной и беспламенной стрельбы».

Он достал свой излюбленный парабеллум, накрутил на ствол (пришлось токарю попыхтеть, нарезку изображая).

Оглянулся — никого? — и выпалил, целясь в сугроб. Пок!

Звук выстрела больше всего напоминал шорох стальной щётки по дереву. Замечательно…

В общем-то, глушители уже лет двадцать как известны, но применяются одними охотниками — джентльменство на войне всё ещё не изжило себя. Ничего, это пройдёт.

XX век преподнесёт ещё столько разнообразных мерзостей, что стошнит даже закалённого человека…

Авинов скрутил «глушак» и сунул его в карман. Пригодится в хозяйстве…

Минул день, отошла ночь.

Ближе к вечеру, когда солнце гасило малиновый накал о край заснеженной степи, подали поезд.

Блестящий чёрный паровоз тащил за собой вагон-церковь, пару замурзанных цистерн и жёлтый вагон 2-го класса.

К жёлтому-то Авинов и направился.

Исаев топал следом, смутно бурча о местном кашеваре, которому «только курей и кормить, жопорукому».

В вагоне было тепло и чисто. Войдя в своё купе — петли на двери даже не скрипнули, — Кирилл уселся на диван и словно почувствовал себя вернувшимся в далёкое детство, когда ездил к бабушке в Киев.

Надо же…

Обивка диванов цела, пол не заплёван шелухой, а створки шкафа не исписаны похабщиной на пролетарский манер.

Было тепло — титан протопили как надо, и капитан разделся, повесил китель в шкаф.

За окном, скрипя снегом, проходил машинист, щёлкая молоточком по буксам.

Издал свисток паровоз, жадно глотая влагу из водокачки.

— Эвона как… — пробормотал Кузьмич. — Будто взад возвернулись, в мир.

— И не говори… — вздохнул Авинов.

Война…

Долго это будет продолжаться — атаки и сражения, победы и разгромы?

Когда на землю русскую, истерзанную беспощадной резнёй, вернётся мир и покой? Сколько ж можно…

В соседних купе разместились человек двадцать офицеров, возвращавшихся из госпиталя, и поезд тронулся.

Покатил, набирая скорость, по голой степи, где-нигде тронутой чёрной ретушью чащ.

Прощай, Совдепия… Прощай, Поворино…