Зачарованный чай и колючий граф

Глава 17. Запретный лес

От болот тянуло сыростью и тоской. Мы шли молча, и я чувствовала, как перо грифа в моей сумке отдаётся странной вибрацией, будто живое. Каэлен шагал впереди, его спина была напряжена, но уже не от боли — от ожидания. Запретный лес. Это звучало... ну, запретно.

Мы шли ещё день, и пейзаж медленно менялся. Чахлые болотные деревья сменились могучими дубами и соснами, уходящими в небо так высоко, что голова кружилась. Воздух стал другим — пахло хвоей, влажной землёй и чем-то древним, диким. И тишиной. Не городской, а густой, бархатной, в которой каждый шорох отдавался как выстрел.

— Думаешь, он тут? — тихо спросила я, нарушая молчание. Мой голос прозвучал неестественно громко.

— Кто? — так же тихо отозвался Каэлен, не оборачиваясь.

— Ну... тот, с кем не стоит шутить. Король грифонов. Бабка говорила, что перо может его приманить.

Он наконец остановился и обернулся. Его лицо в пробивающихся сквозь листву лучах солнца казалось почти обычным. Почти.

— Думаю, у него есть дела поважнее, чем следить за каждым выпавшим пером. Но... — он принюхался, и его ноздри дрогнули, — ...но что-то тут есть. Чувствуешь?

Я прислушалась. Не ушами — кожей. И да, чувствовала. Лёгкое покалывание, будто воздух был наполнен статическим электричеством. Магия. Настоящая, не бабкины котлеты с волшебным соусом, а древняя и дикая.

— Чувствую, — кивнула я. — Как будто за нами кто-то наблюдает.

— Наблюдают, — он указал подбородком куда-то вверх, в гущу ветвей. — Вон там. И там.

Я всмотрелась. Сначала ничего. Потом заметила — пара круглых, блестящих глаз в листве. Потом ещё. И ещё. Лес был полон жизни, но вся эта жизнь предпочитала оставаться невидимой.

— Ладно, — вздохнула я. — Идём. Чем быстрее найдём этот цветок, тем быстрее уйдём.

Мы углубились в чащу. С каждым шагом лес становился всё гуще, свет — всё тусклее. Солнечные лучи пробивались редкими золотыми нитями, выхватывая из мрака причудливые грибы, замшелые камни, паутину, сверкающую как жемчуг.

Я шла, сверяясь с бабкиной картой. Она была нарисована так, что понять в ней что-либо могла только она сама. Стрелочки, закорючки, подписи вроде «где упал метеорит» или «здесь водятся волшебные ёжики».

— По-моему, мы заблудились, — заявила я через пару часов. — Мы уже три раза проходили мимо этого пня в форме медвежьей головы.

Каэлен остановился и огляделся. Его волчьи инстинкты, должно быть, сходили с ума в этом лесу.

— Ты уверена?

— Абсолютно. У него тот же сколотый клык.

Он провёл рукой по лицу.

— Великолепно. Значит, мы ходим кругами.

— Не кругами, — поправила я. — Мы ходим по изысканному лабиринту, созданному самой природой.

— Называй как хочешь, — он сел на землю, прислонившись к тому самому пню. — Суть от этого не меняется. Мы заблудились.

Я присела рядом, чувствуя, как усталость накатывает волной. Солнце уже клонилось к закату, в лесу стремительно темнело, и вместе с темнотой приходил холод.

— Что будем делать? — спросила я, подтянув колени к подбородку.

— Ночевать тут, — просто сказал он. — Искать дорогу в темноте — самоубийство.

Он был прав, чёрт бы его побрал. Но ночевать в Запретном лесу... От одной этой мысли по спине бежали мурашки.

Каэлен, тем временем, принялся за дело. С той же сосредоточенностью, с какой чинил витрину, он собрал хворост для костра, расчистил небольшую площадку. Я наблюдала за ним, и снова поражалась этой его способности — быть то аристократом, то воином, то... просто человеком, который разводит костёр.

Когда огонь наконец вспыхнул, отгоняя сгущающиеся сумерки, я почувствовала себя немного лучше. Мы сидели у костра, жарили на палочках припасённые лепёшки, и на какое-то время стало почти... уютно.

— Знаешь, — сказал Каэлен, глядя на пламя. — Этот лес... он напоминает мне кое-что. Из детства.

— Что именно? — спросила я, с интересом глядя на него. Он редко говорил о прошлом.

— У нас, у Лунных Теней, были свои священные рощи. Не такие... дикие. Ухоженные. Но тот же запах. Та же тишина. — Он помолчал. — Отец брал меня с собой туда, когда хотел поговорить по-мужски. Говорил, что среди деревьев легче думается.

— А о чём вы говорили?

— О многом. Об ответственности. О долге. О том, что сила — это не право повелевать, а обязанность защищать. — Он горько усмехнулся. — Как же я, наверное, разочаровал его.

— Не говори так, — тихо сказала я.

— Почему? Это правда. Я позволил себя обмануть. Позволил свергнуть. Бежал.

— Ты выжил, — возразила я. — Иногда, чтобы выиграть войну, нужно отступить и перегруппироваться. Это тоже тактика.

Он посмотрел на меня через костёр. Его глаза в огне казались почти оранжевыми.

— Ты всегда находишь, что сказать. Даже когда нечего сказать.

— Это дар, — парировала я, и мы оба улыбнулись.

Ночь опустилась на лес окончательно. К нашему костру стали подходить звери. Сначала робко, потом смелее. Маленький лисёнок, пара енотов, даже величественный олень вышел на край поляны и постоял там, прежде чем раствориться в темноте. Они не боялись. Словно чувствовали, что от Каэлена исходит что-то... своё.

— Они тебя не боятся, — заметила я.

— Они чувствуют, что я не чужой, — сказал он просто. — Что у меня есть своя шкура, спрятанная внутри.

Мы смолкли, слушая, как трещит костёр и как где-то далеко кричит сова. Было странно. Сидеть в самом сердце Запретного леса с оборотнем и чувствовать себя... в безопасности.

— Смотри, — вдруг сказал Каэлен и указал куда-то вглубь леса.

Я посмотрела. И замерла. Из-за деревьев, сквозь густую листву, пробивался мягкий, серебристый свет. Он двигался и пульсировал, словно дыша.

— Это... — прошептала я.

— Лунный свет, — закончил он. — Настоящий.

Мы поднялись и пошли на свет, забыв про усталость, про страх. Мы шли, и свет становился всё ярче. И вот мы вышли на поляну. Крошечную, идеально круглую, залитую светом полной луны.

И посреди поляны рос он.

Цветок лунного света.

Он был не большим, но невероятно красивым. Его лепестки были цвета слоновой кости и казалось, что они светятся изнутри, отливая перламутром. Вокруг него витал едва уловимый аромат — свежести, чистоты и чего-то неуловимого, вечного.

Мы стояли и смотрели, заворожённые. Даже Каэлен, видавший виды, казался потрясённым.

— Он... прекрасен, — выдохнула я.

— Да, — согласился он. Его рука невольно потянулась к цветку, но он остановил себя. — Но как его сорвать? Кажется кощунством.

— Бабка говорила, что его нужно попросить, — вспомнила я. — И оставить что-то взамен.

Я подошла ближе и опустилась на колени перед цветком.

— Мы пришли не со злом, — тихо сказала я. — Мы пришли за лекарством. Чтобы спасти жизнь. Пожалуйста, позволь нам взять один твой лепесток.

Цветок словно качнулся на невидимом ветру. Один из его лепестков медленно отделился и упал мне на ладонь. Он был тёплым и пульсировал, как живое сердце.

— Спасибо, — прошептала я.

Я вытащила из сумки маленький мешочек с семенами лаванды — бабка велела взять их «на всякий случай» — и аккуратно положила его на землю, где только что был лепесток.

Когда мы уходили с поляны, я оглянулась. Цветок всё так же сиял в лунном свете, а вокруг него уже вились какие-то ночные бабочки, привлечённые его светом.

— Второй ингредиент, — сказала я, разжимая ладонь. Лепесток лежал на ней, излучая мягкий свет.

Каэлен смотрел не на лепесток, а на меня. Его лицо в лунном свете было серьёзным.

— Ты была великолепна.

— Я просто попросила, — пожала я плечами, чувствуя, как краснею.

— Нет, — он покачал головой. — Ты... ты умеешь говорить с миром. С настоящим миром. Не каждый это может.

Мы шли обратно к нашему лагерю, и лепесток в моей руке светился, освещая нам путь. А я думала о том, что, возможно, бабка была права. Мир действительно был куда шире и чудеснее, чем я думала. И в этом мире вдвоём было не так страшно.