Глава 26

г. Вадленкур, Франция.

17 мая 1940 года. После полудня.

Гюнтер Шольке.


Удушливый дым лез в горло, вынуждая его то и дело кашлять. Горящие здания, сараи, всякие хозяйственные постройки, садовые деревья… Сейчас южная и западная окраины городка никак не напоминали самих себя всего несколько часов назад. Большинство домов, в той или иной степени, оказались разрушены. В стенах зияли проломы, осколки оконных стёкол хрустели под сапогами, а возле раскиданных обломков конуры лежало тело рыжей собаки без двух задних ног. Кровь уже успела свернуться и впитаться в землю а труп четвероногого животного начали исследовать вездесущие зеленоватые мухи. Также во дворах и на улицах землю испятнали десятки воронок от снарядов французских артиллеристов.

Отвернувшись от собаки Гюнтер устало привалился к стене одного из домов и с трудом снял шлем. Повертев его в руке он угрюмо усмехнулся своей удаче. На затылочной части предмета снаряжения виднелась небольшая вмятина. Которая вполне могла бы оказаться на его голове, не надень он защиту. Осколок танкового снаряда, разорвавшегося чуть сзади позиции Шольке, достал его, несмотря на то что основная сила взрыва ушла вперёд. Лишнее доказательство того что носить шлем на войне нужно всегда, пусть даже он тяжёлый, неудобный или какая другая причина. Да, не всегда он защитит от пули или осколка но хоть небольшой шанс спасти свою голову всё же лучше чем вообще никакого. И сегодня с ним произошёл именно такой случай. Вот уж точно: «Gott mit uns»…

Закрыв глаза Гюнтер решил посидеть несколько минут чтобы прийти в себя от лёгкой контузии, и в голове вяло всплыли картины совсем недавнего боя…

…Он находился на позиции «восемь-восемь» когда лавина французской бронетехники подошла на оптимальное расстояние для открытия огня. Командир расчёта тяжёлого зенитного орудия, ни имени ни фамилии которого Шольке так и не успел узнать, в полной готовности стоял рядом и, шумно дыша, ждал команды. Из-под шлема у него стекали капли пота, от волнения или жары, неизвестно. Зенитчики, больше десятка человек в расчёте, добросовестно трудились почти всю ночь, несмотря на то что приходилось то и дело бегать облегчиться. В трудолюбии ли дело или они просто очень хотели выжить в предстоящем бою но теперь результат говорил сам за себя.

Орудие стояло в глубоком капонире, скрытое в земле на две трети. Длинный ствол располагался всего сантиметрах в двадцати над землёй и, вместе со щитом, был накрыт маскировочной сетью. Такая же сеть была укреплена и сверху, закрывая установку от наблюдения с воздуха. В дополнение к этому зенитчики срубили ветви с нескольких плодовых деревьев и воткнули перед капониром. Ящики с осколочно-фугасными и бронебойными унитарами стояли в ровике чуть в стороне. Сама позиция была выбрана в глубине сада на окраине городка, часть кустов вырубили, разобрали небольшой сарай, и теперь углы наведения и стрельбы позволяли накрыть огнём большую часть наступающего танкового батальона от самой реки с востока до чуть ли не юго-западной части поля. Если убрать один из частных домов то сектор обстрела был бы вообще идеален, но заморачиваться не стали. Классен компенсировал этот недостаток тем что разместил на недоступном для «восемь-восемь» участке одного из своих «зубастиков». Другое такое же орудие, стоящее сразу за бруствером траншеи в небольшом укрытии, перекрывало сектор зенитки и должно было, по замыслу, отвлекать вражеский огонь на себя, давая той драгоценное время на несколько дополнительных выстрелов. А потом, когда «зубастику» станет совсем туго, расчёт перекатит его на запасную позицию чуть в стороне. По крайней мере, таков был план. Но, как часто иронизируют фронтовики, все планы летят в трубу после начала боя…

Гюнтер решил находиться здесь потому что именно на тяжёлой зенитке строился весь хребет обороны. Да, «пятисантиметровки» тоже хороши но их теперь здесь всего две, и без «восемь-восемь» вражеские танки они не удержат. А вот судьба самой пятитонной установки зависит только от её расчёта. Потому что до конца боя она отсюда никуда не денется, каким бы он не был. Подкатить к капониру тягач, свести станины и поднять орудие на две тележки прямо во время боя — чистое самоубийство.

Командир расчёта снова взглянул на него с явным нетерпением но промолчал. Не с того не с сего Шольке вдруг вспомнил про мешок с гусём, висевшим вчера на стволе мобильной зенитной установки «Доры». Интересно, сожрали уже птицу или нет? Господи, о чём он думает⁈ Тут не о гусе надо мечтать а как танки остановить! Выбросив несвоевременную мысль из головы Гюнтер снова внимательно обозрел поле боя и медленно поднял руку вверх. Французские броневики, словно гончие ищейки перед охотниками, рыскали по полю, то и дело постреливая в подозрительные места. Следовавшие за ними танки пока молчали, медленно подползая к Вадленкуру. Пора! И резко опустил руку…

Сначала выстрелила «пятисантиметровка». И попадание первым же выстрелом! Один из лёгких танков вздрогнул и остановился, а из него начал спасаться экипаж. Тут же сказала своё первое слово тяжёлая зенитка… И средний танк, шедший чуть позади, буквально взорвался! Мощь снаряда «восемь-восемь» на таком расстоянии оказалась просто потрясающей. А потом оба орудия перешли на беглый огонь и Гюнтеру оставалось только в восхищении переводить бинокль с одной поражённой машины на другую. Благодаря тому что в расчёте зенитного орудия было сразу несколько подносчиков то оно развило бешеную стрельбу. Каждые несколько секунд раздавался выстрел, автоматический выбрасыватель гильз с лязгом выкидывал их наружу а заряжающий шустро вкладывал следующий. Ствол едва заметно поворачивал, наводчик нажимал спуск и очередной «гостинец» с огромной скоростью летел в свой первый и последний полёт.

А на поле была самая настоящая бойня! При первом же выстреле броневики ринулись в стороны и назад, не желая быть поражёнными. Но у танков такой возможности не было и они сполна ощутили что такое быть дичью для охотников. Машины останавливались, бестолково стреляли куда попало, прятались друг за друга, некоторые начали отступать, движимые инстинктом самосохранения. Выжившие танкисты пытались спасти товарищей, вытаскивали их безвольные или горящие тела… и падали рядом с ними от выстрелов немецких пехотинцев из траншей. Им помогали пулемётчики своими экономными короткими очередями.

И дело тут было не в жестокости, просто военная эффективность. Подготовить и научить танкиста совсем не то же самое что пехотинца. Поэтому чем меньше у французов их останется тем лучше для немцев. То же самое с ранеными. Какой смысл оставлять в живых того кто имеет шанс вылечиться в госпитале а потом снова вернуться на фронт, мстить за своих боевых товарищей и, возможно, убить тебя самого? К тому же тот кто побывал под огнём уже начал приобретать боевой опыт, значит, стал более опасен. Зачем ждать когда он превратится в настоящего профессионала и убьёт твоих сослуживцев? Гуманизм или жестокая логика войны? Для Гюнтера выбор очевиден…

Казалось, прошло несколько часов но, посмотрев на часы, Шольке увидел что пролетело всего минут пятнадцать. Поле боя всё больше заволакивало чёрным дымом от подбитой техники и огонь трёх орудий стал менее точен. Теперь наводчики дольше целились, выбирая куда стрелять, к тому же французская артиллерия снова усилила артобстрел, пытаясь нащупать вероятные позиции немецкой ПТО. Правда, самые близкие снаряды взрывались либо где-то позади или же перед траншеями, вынуждая пехотинцев пригибаться в окопах. И Гюнтер с нескрываемым облегчением увидел как вражеские танки, временами видневшиеся сквозь дым, начали отступать, не рискуя продолжить атаку. Неужели победа⁈ Прибежавший с западной окраины солдат доложил что группа Классена-Брайтшнайдера тоже успешно отбилась, причём большую часть работы сделала мобильная «Дора», первыми же выстрелами буквально раскалывая лёгкие танки на части а средние вынуждая вспыхивать как свечки. Расчёты «дверных колотушек» тоже внесли свою лепту, «разув» выстрелами больше десятка машин, превратив их просто в неподвижную цель, как в тире. Словом, блестящая работа артиллеристов, не то что первый поединок с вражескими разведчиками, где те мазали как будто пьяные!

Но были и печальные новости. Каким бы неприцельным был огонь французских танков и артиллерии но и он забрал жизни семерых немецких солдат. Пятеро были из роты Биссинга и двое подчинённых самого Гюнтера… Причём, оба погибли, можно сказать, совершенно случайно. Вражеский артиллерийский снаряд угодил прямо в «Sd.Kfz. 263», центр связи отряда, названный экипажем «Баварец», и разнёс его на куски несмотря на то что тот стоял за небольшим сараем. Снаряд пробил строение насквозь и теперь на том месте где стоял броневик была глубокая воронка. Обломки машины раскидало по всему двору а исковерканный кусок железа, который раньше назывался пулемётом, настолько сильно вбило в стену дома что там остался отчётливый след.

От двух человек, в тот момент находившихся внутри, как и положено по распорядку, не осталось вообще ничего. Механик-водитель Зигфрид Борзиг и радист Клаус Гилен, тот самый в честь чьего дня рождения его ребята выпили в Нойенкирхене при знакомстве Гюнтера с подразделением. Снова придётся доставать «особый» блокнот и продолжать список тех кто заплатил своей жизнью за политические интересы Рейха… И они явно будут не последними, к сожалению.

Расход боеприпасов для противотанковых орудий был довольно значительным при таком быстром ведении огня, что внушало ему беспокойство. Если для «зубастиков» снарядов ещё хватало то «восемь-восемь», стационарная и мобильная, должны были уже экономить. Из пятидесяти двух снарядов, бывших у них поровну до боя, они израсходовали около двадцати, причём почти все бронебойные. Конечно, даже осколочно-фугасные заряды могут принести вражеским танкам немало неприятностей но эффект всё равно не такой убойный. Вся надежда на то что такой быстрый темп огня показал французам что у немцев нет недостатка в боеприпасах и экономии.

Тяжелораненых, примерно человек пятнадцать, отнесли в церковь, превращённую усилиями Брайтшнайдера в импровизированный госпиталь. И там врачи, присланные комендантом Седана, приступили к своей кровавой работе. Легко раненые, в подавляющем большинстве, остались в строю, мотивируя тем что раны не страшные. Шольке молчаливо поддержал это решение, зная что ему нужен на позициях каждый человек.

По-прежнему чумазый Нолькен доложил что истребители, разделавшиеся с вражеским разведчиком, всё-таки обнаружили французские батареи, ведущие огонь по Вадленкуру, и самостоятельно проштурмовали их позиции, заставив расчёты прятаться. Мелкокалиберные зенитки, прикрывающие орудия, отчаянно пытались защитить их но не успевали за быстрыми и худыми силуэтами, проносившимися над самыми головами на большой скорости, ревя моторами. И уже вылетевшие штурмовики полетели прямо туда, получив сообщение что охота за танками временно отменяется. Потом в отдалении послышались взрывы и «Штукас» пролетели обратно, причём один отставал и слегка дымил, временами теряя высоту а потом снова поднимаясь. Зато, наконец, проклятая артиллерия прекратила его донимать, заставляя скрипеть зубами от собственного бессилия…

…Открыв глаза и почувствовав себя лучше Гюнтер снова надел помятый шлем и отправился в свой полевой штаб, где его ждали вызванные Вигман, Классен, Биссинг и Брайтшнайдер. Ремонтник Каульбах, вместе со своими ребятами, уже трудился вовсю. В лёгком ремонте нуждались два из трёх «зубастиков» и обе «дверные колотушки». Порванные осколками колёса, помятые щиты… ничего серьёзного. Также заклинило два пулемёта и дурацкий осколок срезал часть радиодуги у «Здоровяка», стоящего в укрытии. Ни «Дора» ни зенитная «восемь-восемь», слава Богу, не пострадали и если бы не недостаток снарядов к ним то Шольке чувствовал себя гораздо увереннее.

Что ж, первая серьёзная атака у противника с треском провалилась. Надо бы радоваться но не получалось. Французский генерал Гишар вряд ли окажется дураком и, несомненно, сделает выводы из своей неудачи. Теперь он знает что его ждёт в Вадленкуре и обмануть того своей мнимой (или настоящей?) слабостью у Гюнтера уже не получится. Скорее всего, тот двинет в бой всю свою дивизию, рассчитывая задавить массой. По крайней мере, сам Шольке сделал бы именно так, использовал свой главный козырь. Авиации у Гишара теперь нет вообще, артиллерия уничтожена или же спешно меняет позиции, зализывая раны, значит надежда только на танки… ну, или на пехоту, если тот по каким-то причинам придержал её в первой атаке.

Солнце чуть сдвинулось с зенита но до вечера ещё далеко… Где же помощь⁈ Подкрепления⁈ Куда, чёрт побери, подевался родной «Лейбштандарт»? Неужели эти «длинные, бедные собаки» решили устроить привал с пикником, пока он тут из кожи вон лезет, прикрывая задницу армейских генералов? И связи теперь нет, не получится вызвать и спросить у Дитриха где они там застряли…

Глубоко вздохнув и покачав головой Шольке направился дальше, то и дело поглядывая на южную сторону поля где неподвижно стояли или лениво догорали десятки вражеских танков. Как там в фильме? «Лучшая работа в мире!»


Южнее Вадленкура.

17 мая 1940 года. Через три часа после боя.

Дивизионный генерал Антуан Гишар.


— Всё готово, Поль? — спросил он, направляясь в штабную палатку, расположенную в глубине леса.

— Да, Антуан. Все кого ты вызывал уже там… — ответил старый товарищ, идя сбоку от него. — Даже этот надменный болван де Робер.

На лице полковника при этих словах появилась презрительная усмешка. Он полностью разделял мнение Антуана об этом аристократе и не считал нужным скрывать свои чувства когда друзья были наедине. Именно благодаря Полю, который каким-то образом смог найти два десятка грузовиков, в том числе временно реквизированных гражданских, пехотный полк напыщенного аристократа смог, наконец, добраться до подступов к Вадленкуру. Добраться на несколько часов позже чем требовалось…

Эти драгоценные часы, которые прошли после неудавшейся атаки на город, Антуан постарался использовать по максимуму. К бою были подготовлены все танки и броневики без исключения, бывшие в состоянии двигаться и стрелять. Конечно, о том чтобы заправить их полностью не было и речи. Более того, ради количества атакующих машин пришлось сливать часть топлива у остальных. И сейчас, с учётом тех кого ремонтники смогли хоть немного подлатать, Гишар рассчитывал бросить в бой около девяносто машин, у каждой из которых бак был заполнен всего на ⅓. Примерно половину из них составляли пулемётные танки, почему-то понёсшие в первой атаке наименьшие потери. Хотя объяснение прямо напрашивалось — проклятые немцы выбивали в первую очередь именно пушечные танки, представлявшие для них реальную опасность. Что ж, скорее всего, так и было. В уме вражескому офицеру трудно отказать, кем бы он не был.

На этот раз генерал собирался использовать все силы своей дивизии, не оставив позади ничего. Победа или смерть! Это как раз тот случай когда на карту ставятся последние гроши и идут в ва-банк. Если и это наступление провалится то никаких шансов на выполнение грандиозного замысла по окружению немецкой группировки уже не останется. Все жертвы будут напрасны, как самого Гишара так и его коллеги де Голля, который наверняка с нетерпением ждал когда Антуан сделает то что должен. А он, имея громадное превосходство в силах, топчется у самого Седана, не в силах его взять! Чёртовы «боши»!

Время-время! Как же ему его не хватает! Оно неумолимо шло вперёд, заставляя торопиться, пренебрегая тщательной подготовкой. Вернее, сами немцы в городке наверняка с радостью бы просидели там до ночи, ожидая помощи, которая уже должна идти к ним, но вот сам генерал спешил. Он обязан освободить Вадленкур а потом Седан до прибытия немецких резервов и успеть закрепиться там! Иначе провал…

Они прошли в палатку и Поль скомандовал:

— Господа!

Все офицеры встали с раскладных стульев и отдали воинские приветствия, даже Анри де Робер, хоть и несколько лениво. Здесь были все командиры его танковых батальонов, начальники артиллерии и службы тыла. Но Антуан не обратил на это внимания, его волновали гораздо более серьёзные проблемы.

— Садитесь, господа. Времени у нас мало, поэтому начнём! — сказал Гишар, подойдя к своему походному столу. — Докладывайте, полковник!

Ландрю, как начальник штаба его дивизии, сам вызвался обрисовать то положение в котором они все находились. И оно было, честно говоря, весьма печальное.

— Господа! Я не буду скрывать правду и доложу как есть! — начал он, обведя всех присутствующих внимательных взглядом. — Ситуация для нас ухудшается с каждым часом. Как вы знаете, первая атака двух батальонов подполковников Перрена и Мюссона провалилась. Оба подразделения понесли тяжёлые потери и не смогли выполнить боевую задачу!

Два офицера, командиры означенных батальонов, хмуро переглянулись. Перрен, сам участвовавший в атаке, едва не погиб когда один из снарядов ударил по башне и вывел из строя механизм поворота. При этом он был контужен и временно утратил управление боем, придя в себя лишь через пару часов. Судя по внешнему виду голова у него по-прежнему болела но подполковник отказался идти к медикам, вызвав у Гишара молчаливое одобрение. Сам он на его месте поступил бы так же.

— Причиной этому считаю слабую разведку, проведённую перед атакой на город! — продолжал Поль ровным голосом. — Как оказалось, несмотря на сведения, считавшиеся достоверными и принятыми за истину, у противника была в городе противотанковая артиллерия. И притом не меньше нескольких батарей, вооружённых более мощными орудиями, нежели мы ожидали.

Лейтенант Жюль Дюпон, командир разведывательной роты, сидевший в первом ряду, низко опустил голову, избегая смотреть на офицеров. Несомненно, он считал себя виновным и, в какой-то мере, это так и было. Его обязанностью было раскрыть систему немецкой обороны до первой атаки, даже несмотря на смертельный риск. Но он не смог этого сделать, хотя обвинить лейтенанта и его подчинённых в трусости у генерала бы язык не повернулся. Гишар не собирался его наказывать, так как сам всё видел в бинокль. Дюпон сделал всё что мог в той ситуации, и не его вина что этого оказалось недостаточно. Промедли он ещё несколько минут и потери разведчиков были бы ещё больше, при тех же неутешительных результатах потому что, как теперь стало ясно, огонь по ним вели только малокалиберные орудия а остальные ждали более крупную «дичь».

— Я не снимаю ответственности со своего штаба! — снова заговорил Ландрю. — В том числе, это и наша вина. Но сведения собранные благодаря лейтенанту Дюпону, авиаразведке и местному жителю, привели к тому что мы лишились нескольких десятков машин и опытных экипажей что, несомненно, ослабило дивизию.

…На мсье Леру, к которому после боя заглянул Антуан, было страшно смотреть. Казалось, он не верил своим глазам, обозревая поле, на котором дымились французские танки. Посеревшее лицо, стиснутые зубы, заполненные болью глаза… Было видно что и для него такая картина стала потрясением.

— Как же так⁈.. Почему⁈ — тихо шептал он, не замечая подошедшего генерала. — Там же не было пушек… Не было! Не могло быть, я весь город осмотрел! Боже мой… Что я наделал, старый дурак?.. Это моя вина… Простите, если сможете, парни…

Потом он закрыл лицо руками и медленно опустился на колени. Его широкие плечи затряслись и Гишар услышал сдавленные рыдания, вырывавшиеся у бывшего фронтовика. Так и не заговорив, Антуан постоял рядом с ним минуту и ушёл. Дел было по горло а мсье Леру пока явно не в том состоянии чтобы общаться с ним…

— Исходя из логики, перед новой атакой мы должны провести повторную разведку, наземную и воздушную… — говорил Поль, при этом генерал заметил как встрепенулся Дюпон, видимо, надеясь реабилитироваться. Его глаза светились яростной надеждой и потухли от разочарования, услышав продолжение. — Но у нас на это уже нет ни времени ни возможностей! На этот раз немцы просто не подпустят лейтенанта Дюпона так близко и сожгут издалека, без всякой пользы для нас. Что же касается авиаразведчика… Час назад пришло сообщение с того аэродрома откуда он взлетал. Люфтваффе произвело на него сильный налёт и командир авиабазы твёрдо сказал что пригодных самолётов у него больше нет. Все уничтожены прямо в капонирах а полоса разрушена тяжёлыми бомбами. Поэтому надежды на ВВС нет, господа!

Все офицеры переглянулись между собой и Гишар заметил как на некоторых лицах уныния стало ещё больше.

— Более того, по докладу полковника Пишегрю, немецкие штурмовики нанесли серьёзные потери нашей артиллерии! — у Ландрю плохие новости ещё не закончились. — Многие орудия полностью выведены из строя или нуждаются в заводском ремонте, который здесь невозможен. Расчёты также пострадали. Наблюдается острая нехватка людей, даже с учётом того что в качестве подносчиков привлекли часть пехотинцев. Конечно, артиллеристы сделают всё что смогут и постараются дать нам хоть какое-то прикрытие… но на полноценную поддержку при атаке не рассчитывайте! Далее! Подполковник Маршан, наш начальник тыла, доложил мне что в ближайшее время подвоза топлива и боеприпасов не будет! Две колонны снабжения, вышедшие к нам из Эпиналя, попали под немецкие самолёты и, по сути, уничтожены. К нам прорвались всего два бензовоза и три грузовика со снарядами. А с главным тыловым складом, откуда они выехали, не могут установить связь. Возможно, тоже был атакован…

Всё это Гишар уже знал и успел переварить. И теперь, глядя на своих офицеров, видел что новости стали для них серьёзным ударом, который ещё больше заставил хмуриться и взволнованно переглядываться. Но, к сожалению, самая худшая весть ещё не была озвучена…

— И, наконец, главная причина, по которой мы вынуждены спешить с новой атакой… — спокойно продолжал полковник. — По сведениям Парижа, переданным им англичанами, немцы сняли с главного направления одну из танковых дивизий и, в качестве подкрепления, отправили сюда, к Седану и Вадленкуру! Немецкие генералы поняли наш замысел и пытаются исправить свою ошибку, укрепив уязвимый фланг. И передовые части этой дивизии ожидаются здесь уже к вечеру! У нас ОЧЕНЬ мало времени, господа!

Оглушенные ошеломляющей вестью, офицеры штаба не выдержали и начали не только переглядываться но и переговариваться, обсуждая услышанное. Даже надменного де Робера проняло, хоть тот и промолчал. Что и говорить, мало приятного в том чтобы узнать что на тебя идёт целая танковая дивизия. Наверное, то же самое чувство испытывал тот немецкий командир, который сидит сейчас в Вадленкуре и упорно срывает все планы Гишара, заставляя терять драгоценные часы. Что ж, пора принять некоторые меры, чтобы повысить боевой дух подчинённых. Он никогда не был хорошим специалистом в этом вопросе но ситуация вынуждает…

— Господа! Прошу на выход! — обратился Антуан к ним, вмешиваясь в доклад друга. — Я хочу обратиться ко всем солдатам и офицерам! Соберите у моей палатки как можно больше людей! И побыстрее, господа!..

…На то чтобы оповестить личный состав ушло минут пятнадцать. Генерал знал что времени всё меньше но чувствовал что это мероприятие было необходимо. Ему есть что сказать своим людям перед решающим боем. И если это поможет победить то всё окупится. А если нет… Тогда уже ничего не поможет. Рубикон перейдён и назад пути нет!

… — Господа! Я хочу чтобы вы все услышали меня! Услышали и запомнили! — громко сказал он, стоя на длинном корпусе «B1 bis». Гишар смотрел на окружившее его людское море и пытался справиться с волнением. Оратор из него так себе. В огромной толпе стояли все. Солдаты и офицеры, танкисты и пехотинцы, артиллеристы и механики. Даже легкораненые, выделяясь своим бинтами, пришли сюда из полевого госпиталя, чтобы послушать что скажет им генерал. — Сегодня для всех нас во многом решающий день! И когда я говорю «нас» то имею в виду не только тех кто здесь находится но и всех свободолюбивых французов, которые сейчас надеются на нас и верят в победу! Я знаю, некоторые из вас удручены тем что всего несколько часов назад мы потерпели поражение и потеряли много боевых товарищей! Но это война и на ней иногда убивают! Я мог бы просто приказать вам и вы пошли бы вперёд, как настоящие солдаты великой Франции, но именно сейчас я хочу рассказать вам почему нам так важен Вадленкур! Вы все знаете что немцы прорвали фронт и рвутся на запад, сминая наши части! Причин этому много, но исправить их сейчас не в наших силах! Зато нам выпала отличная возможность нанести врагу такой удар который, возможно, заставит их остановиться и занять оборону! Если мы сможем освободить Вадленкур а потом и Седан, который совсем рядом, то огромная немецкая группировка будет отрезана от снабжения и не сможет продолжать наступление! Остановятся их танки, перестанет стрелять артиллерия, солдаты будут считать каждый патрон! Это уже наполовину победа! Потому что будет спасён Париж и вся Франция!

Антуан прервался, глядя на сотни своих подчинённых. Они молчали и смотрели на него. И, как с радостью отметил Гишар, равнодушных лиц не было. Ожидание, задумчивость, решимость… Но не было страха! А значит не всё потеряно!

— Там, в Вадленкуре, сидят несколько сотен немцев которые держатся из последних сил! Да, у них есть противотанковая артиллерия! Да, у них хорошие позиции и они готовы к бою! Глупо отрицать что германцы опытные и упорные солдаты! Но разве мы хуже⁈ Разве мы уступаем им в смелости, мужестве, любви к своей прекрасной Родине⁈ Нет! Никогда! Они на чужой земле, мы на своей! Это тоже преимущество! Я не буду от вас скрывать… У нас не будет поддержки с воздуха! И артиллерия не сможет нам помочь, потому что все слышали что с ней сделали немецкие самолёты! А значит надежда только на нас, танкистов! Я не любитель пафосных слов но с уверенностью скажу — сегодня, сейчас, от нас зависит судьба Франции! В буквальном смысле! Будет она существовать свободной или же окажется растоптанной грубым сапогом нацистов! И ещё… Там, на западе, наши жёны, дети, родители! Если мы сегодня не справимся, не возьмём Вадленкур и Седан, то не сможем защитить их! Они будут захвачены или убиты только потому что мы, солдаты и офицеры Франции, наследники победителей в Великой войне, не проявили в бою того упорства и презрения к смерти которое проявили наши отцы двадцать с лишним лет назад! И если немцы сегодня выдержат наш натиск, если мы снова потерпим поражение от кучки врагов то значит окажемся недостойны своих родителей! И сами отдадим наших родных в грязные руки немцев! Для меня такой позор хуже смерти! Хотите вы такой судьбы для своих любимых⁈

Тишина была нарушена несколькими негодующими криками:

— Нет! Ни за что!..

— Пусть подавятся нашей землёй, проклятые ублюдки!..

— Я за свою жену и ребёнка любому Гансу горло перегрызу!..

Антуан слегка улыбнулся. Похоже, сработало… Люди очнулись от того мрачного состояния после первой провальной атаки. Судьба своих родных явно была им небезразлична, и если не за абстрактную Францию то за свои семьи они будут сражаться яростно. А он ещё сомневался в силе пропаганды… Хотя, где тут пропаганда? Всё что Гишар сказал — чистая правда! Так и будет, если они не сделают своё дело.

— А теперь, слушайте последнее что я скажу! — генерал снова привлёк внимание подчинённых к себе. — Эта атака должна быть сильнее чем предыдущая! В бой пойдут все танки и все пехотинцы! В тылу никто не останется! Танкисты! Скорость держите максимальную! Мы должны, невзирая на сильный огонь противника, во что бы то ни стало ворваться в город! Те, кто на лёгких танках — непрерывно стреляйте во все подозрительные места где может прятаться противник! Кто знает, может ваша пуля или снаряд сразит того кто целится в вас! От огня пулемётов немцы станут прятаться, снизится точность их артиллеристов, а значит вы и ваши товарищи получат возможность приблизиться к ним вплотную! Далее… Тем экипажам, которые не смогут двигаться, вести огонь с места, пока не сможете натянуть гусеницы и продолжить атаку! Как только ворвётесь в город то прочёсывайте пулемётами каждую щель, пусть немцы побоятся даже подобраться к вам! Запомните одно! На этот раз приказа на отступление не будет! Сколько бы машин не осталось на поле, другие обязаны продолжать атаковать противника! Только вперёд! Те, кого подобьют в городе, вылезают наружу и продолжают сражение в качестве пехоты! Для этого каждый получит личное оружие и помогает товарищам! Великий французский маршал, Жак Эстамп дела Ферте, а потом и прусский король Фридрих, говорили — Бог всегда на стороне больших батальонов! И сегодня у нас их намного больше чем у врага! Значит, надо пойти и вырвать нашу законную победу! Да здравствует наша любимая Франция!!! И по машинам! — закончил он, вскинув вверх сжатый кулак.

— Виват!.. Да здравствует Франция!.. Ура!! — кричали люди, потрясая руками и, воодушевлённые, начали разбегаться по своим местам.

Поль хотел помочь ему спуститься с танка но Гишар сам спрыгнул вниз. В конце концов, сорок два года это не старость. А сейчас, на войне, вообще не факт что получится дотянуть до заслуженной генеральской пенсии.

— Хорошая речь, Антуан… — улыбаясь, произнёс он, направляясь в сторону палатки. — Даже не думал что на людей так подействует. Твои слова подняли им решимость и заставили забыть страх смерти. Для солдата это главное…

— Знаю. Я был вынужден это сделать, иначе не мог бы ручаться что они не дрогнут! — отозвался генерал и, не доходя до своей палатки, свернул в сторону.

— Постой, ты куда? — удивился друг, увидев как он подошёл к своему штабному «Somua» и принял от заряжающего шлем. — Зачем ты его надел?

Антуан, тщательно застегнув ремешок на подбородке, вытащил из внутреннего кармана куртки сложенное письмо и передал Полю.

— Это передашь моей Николь, если вдруг я не вернусь… — спокойно сказал он, глядя ему в глаза.

Полковник, только сейчас догадавшись что задумал Гишар, ошеломлённо замер. Не дождавшись его реакции, генерал сам засунул письмо ему в нагрудный карман. Это, похоже, заставило Поля отмереть и он потрясённо спросил:

— Ты что, собрался участвовать в бою⁈

— Именно, мой друг. Собрался! — подтвердил Антуан, с признательностью хлопнув его по плечу. — Другие офицеры знают об этом, я их предупредил что в случае моей гибели командование дивизией переходит к тебе!

— Подожди, но… — снова замолчал начальник штаба. — Ты не должен этого делать! Твоё место в штабе! Господин генерал, я решительно протестую! Это слишком опасно для вас! — внезапно, от волнения, он снова перешёл на уставное обращение.

— Послушай, Поль… — тихо заговорил Гишар, панибратски обняв его за плечи и отведя чуть в сторону от танка. — Мы с тобой служим уже очень долго, а дружим ещё больше. Я знаю что место командира дивизии не в боевых порядках но сейчас я нужен своим солдатам именно на поле боя. Рядом с ними, плечом к плечу. Это придаст им уверенности и не даст отступить, когда немцы снова начнут жечь наши танки. От успеха этой атаки зависит очень многое и я просто обязан сделать абсолютно всё чтобы победить, понимаешь? Ещё и поэтому я бросаю в бой всех, не оставив даже небольшого резерва, как непременно бы сделал в другом случае. Слишком дорога цена неудачи. Ты ведь знаешь что я увлекаюсь историей Наполеона? Так вот, в битве при Бородино он не решился двинуть в бой свою «старую гвардию» и русская армия отошла в полном порядке. А потом было то позорное отступление из Москвы… История не знает сослагательного наклонения но я часто думал что, возможно, именно этого и не хватило для окончательного разгрома русских. «Ворчуны» бы не побоялись картечи в упор и подняли на штыки всех кто попытался бы остановить их, но увы, император осторожничал. Сегодня я не сделаю этой ошибки, отброшу осторожность и поведу в бой всех до последнего! И если даже этого не хватит для победы, значит Богу не угодна свободная Франция…

Полковник смотрел на него пронзительным взглядом. А потом, словно через силу, нехотя кивнул.

— Я понимаю, Антуан. Но если думаешь что я останусь здесь когда ты пойдёшь в бой… — он угрюмо усмехнулся и покачал головой. — То, несмотря на нашу долгую дружбу, сильно ошибаешься! Если помнишь, у меня тоже есть свой танк! Забыл наш разговор в том парижском кафе восемь лет назад? «Никогда не расставаться!»

— Это не тот случай, Поль! — не согласился Антуан, стараясь переубедить друга. — Пойми, мне будет легче, если я буду знать что дивизия в надёжных руках! Да и потом, что скажет твоя Эжени, узнав что ты так рисковал собой из-за меня?

— А ты не подумал что скажет твоя Николь, если я передам ей это письмо⁈ — сорвался друг, выхватил из кармана сложенную бумагу и поднял к его лицу. — Как она будет смотреть на меня, зная что ты, её муж, мёртв а я жив⁈ А дети⁈ Да и Эжени не простит если я брошу тебя в такой ситуации! Нет, и не проси! Я не сделаю этого!

— Сделаете, полковник, обязаны сделать! Потому что это приказ вашего начальника и старшего по званию! — твёрдым голосом сказал он, потеряв надежду уговорить его. — Да и потом, кто станет сбивать спесь с надменного де Робера, если нас обоих не будет? — генерал постарался шуткой смягчить свои слова. — Ну всё, давай прощаться! Точнее, до свидания в Вадленкуре!

Так и не дождавшись от друга чтобы тот окончательно понял и принял его решение Антуан крепко обнял Поля и велел передать привет его семье, а также то что он их всегда любит. А потом молодцевато залез на свой танк. Полковник, по-прежнему стоя на месте, продолжал снизу смотреть на него. Письмо Гишара так и осталось в руке начальника штаба.

Пытаясь отвлечься от скорбного вида верного товарища, генерал осмотрелся и увидел невдалеке группу разведчиков, плотно обступивших своего командира, лейтенанта Дюпона. Тот, с суровым и решительным лицом, что-то объяснял подчинённым, для убедительности рубя рукой по воздуху. Разведчики уточняли и кивали ему, а потом быстрым шагом пошли по своим машинам. Лейтенант, закончив разговор, заметил генерала и подошёл к нему, отдав приветствие.

— Вы готовы к новому бою, Дюпон? — осведомился Антуан, отечески улыбнувшись молодому парню. — Дело будет жарким!

— Так точно, господин генерал! Я и мои люди полностью готовы! — ответил тот и, поколебавшись, добавил: — Я хотел извиниться за то что мы плохо провели разведку… За нашу огромную ошибку заплатили жизнью много хороших парней. Понимаю, уже поздно и ничего нельзя исправить, но… Обещаю, больше такого не повторится! И… ребята просили передать что до конца выполнят свой долг! Чего бы нам этого не стоило! — решительно закончил он, стиснув кулаки.

— Верю, лейтенант! — кивнул Гишар. — Сегодня мы все выполним свой долг до конца. Потому что если этого не сделаем то грош цена таким защитникам Франции!

— Мы рады что вы будете с нами, господин генерал! — улыбнулся разведчик и снова козырнул, едва не потеряв свой берет. — Сегодня отличный день чтобы победить!

— Что верно то верно… — ответил Антуан, отпуская его к своим людям.

В последний раз посмотрев на неподвижно стоящего друга Гишар прощально махнул ему рукой и залез в свой танк. Пора выдвигаться!

Лес наполнился рокотом множества двигателей, запахло отработанным топливом. Танки гуськом выдвигались на позиции для атаки. Как и утром, наступление планировалось с юга и запада.

Генерал устроился в тесном боевом отделении на месте командира танка и, положив локти на края люка, наблюдал за своими людьми. Он не тешил себя иллюзиями и знал что закат солнца сегодня многие из них не увидят. Возможно, и он тоже. Ну что ж, если и на этот раз всё сорвётся то Антуан хотя бы не увидит крах своей Родины и захват чудесного Парижа ордой в мышиного цвета мундирах. Утешение, конечно, так себе но Гишар старался найти позитив даже в самой плохой ситуации.

…Прошло полчаса и командир полка, который был назначен им для атаки Вадленкура с запада, выпустил ракету, показав что оба его батальона готовы. Вынув из танка свою ракетницу генерал сделал то же самое. В то же мгновение всё вокруг пришло в движение.

Первыми с места сорвались разведчики Дюпона и его восемь «Panhard», растянувшись на поле широкой цепью, возглавили атаку. За ними тронулись с места пулемётные танки, взрывая землю своими узкими гусеницами. Затем настанет очередь средних и тяжёлых машин, составлявших основное ядро дивизии.

Поль на совещании советовал сменить атакующий строй, пустив первыми «B1 bis», чтобы те могли прикрыть более слабые танки своей толстой бронёй, но Антуан сумел убедить его что они пригодятся ему для накрытия вражеской ПТО, которая поневоле станет выбивать подошедшие к ней лёгкие танки, таким образом выдав своё местоположение. Какой бы не была у них маскировка но выстрелы из крупных орудий очень трудно скрыть, особенно если внимательно наблюдать за противником. Да, это было очень тяжёлое решение, заведомо отправить на убой тех кто служил на «Гочкисах», но Гишар не хотел рисковать результатом. Если тевтонам удастся в начале боя сжечь его средние и тяжёлые танки то остальные машины, вооружённые слабыми пушками, даже увидев откуда тех пожгли, не смогут уничтожить немецкие орудия. А вот если наоборот, то шансы есть. Из двух зол надо всегда выбирать меньшую, иначе все жертвы могут оказаться напрасными.

Выждав несколько минут, чтобы лёгкие танки оторвались от них метров на триста, он дал ещё одну ракету и вся остальная масса бронетехники, зарычав моторами, тоже выползла на опушку. Посмотрев по сторонам Антуан невольно улыбнулся. Мощь его танковой дивизии, даже с учётом того что утром было потеряно много машин, всё равно впечатляла.

— Давай, Огюст, выжимай на полную! — приказал он механику-водителю своего танка, глянув вниз.

— Люблю скорость, господин генерал! — усмехнулся тот и «Somua», с командирскими знаками на корпусе, вырвался чуть вперёд. Радист, одновременно выполняющий обязанности заряжающего, улыбнулся и в который раз начал проверять всё ли в порядке внутри машины. Хоть Антуан и не часто садился в свой штабной танк но людей в него подобрал опытных. Впрочем, танкисты дивизии искренне уважали его и почитали за честь быть в его экипаже. Не самодур, заботливый, справедливый… Что ещё нужно солдату от командира?

Тем временем первые лёгкие танки добрались до того места где по-прежнему в беспорядке стояли погибшие машины и начали объезжать их. Обгоревшие, с расстелившимися гусеницами и сорванными башнями, они навевали грустные мысли о том что вот-вот к ним могут присоединиться их ещё живые товарищи.

— Бедняги… — проговорил Огюст, когда его танк, вместе с другими «Somua» и длинными «B1 bis», тоже добрался до танкового кладбища.

— Смотри внимательно, не раздави ребят! — предупредил Антуан, хотя механик-водитель и так был весь напряжён, старательно осматривая путь впереди.

Гишар, то и дело выглядывавший из люка, командовал ему принять вправо или влево чтобы не наехать на тела погибших. А они попадались часто. Чёрные головёшки, застывшие в невообразимых позах, лежащие на земле и кое-где свисавшие из распахнутых люков… Относительно целые, убитые осколками или пулями… Чёртовы немцы! Они дорого заплатят за это!

В одном месте, между сразу несколькими сгоревшими танками, был небольшой извилистый проход и Огюст, как не пытался, был вынужден проехать по трупу одного бедолаги, лежавшего с обгоревшими ногами и разорванным животом прямо посреди коридора. Конечно, масса танка не дала ощутить толчок, вдавив тело в землю так что обгоревшие до костей ноги взметнулись вверх, но генерал почувствовал как по коже пробежали мурашки. Отвратительное ощущение, не дай Бог испытать его снова! Да, мертвецу уже не больно, но всё равно… Это неправильно! Будь проклята эта война, заставляющая давить танками тела своих товарищей!

Он так и не смог обернуться назад, предпочитая не видеть что стало с тем погибшим танкистом… После этого боя кошмаров и так будет столько что, возможно, придётся спать под снотворным.

…Лёгкие танки, по-прежнему двигавшиеся впереди, вместе с разведывательными броневиками, преодолели уже две трети поля когда немцы, наконец, решили заявить о себе. Видимо, ждали когда подойдут поближе. Один танк вздрогнул, словно напоролся на стену, проехал ещё пару метров, и ярко вспыхнул. Тут же открылся люк в задней части башни, начал вылезать первый танкист, но язык огня прямо из боевого отделения жадно охватил его наполовину вылезшую фигуру и несчастный, так и не сумев выбраться из огненной топки, размахивая горящими руками, снова скрылся внизу… Из левого люка тоже никто не выбрался.

Потом внезапно встал и слабо задымил соседний с генеральским средний «Somua». Сзади раздался гулкий звон и Антуан оглянулся. Едущий сзади-слева от него тяжёлый «B1 bis», судя по малинового цвета борозде на покатой лобовой броне, получил попадание и на пару секунд остановился. Но тут же снова заревел двигателем, чуть повернул башню, куда-то выстрелил и продолжил атаку.

Захлопнув люк генерал удобно устроился на сиденье и приник к смотровым приборам командирской башенки. Обзор, конечно, не тот что раньше но зато безопаснее. Но этого хватило чтобы увидеть общую картину. Лёгкие танки и броневики увеличили скорость до предела и зигзагами устремились вперёд, стреляя на ходу. Естественно, при этом хромала точность но останавливаться даже для выстрела большинство командиров танков не считали разумным. Гишар их не винил, жить хочется всем. И ему тоже. Увидеть Николь, детей, сказать что любит их… Просто бывают ситуации когда командиру нужно засунуть страх куда подальше и сделать то же что приказал своим людям. Даже если Смерть ухмыляется в лицо. И сейчас именно такой случай!

— Огюст! Что бы не случилось… только вперёд! Понял? — плотно сжав губы, сказал он и посмотрел вниз.

— Моя любимая команда, господин генерал! — рассмеялся тот, вращая рулевое колесо широкими ладонями.

— Шарль, передай всем командирам батальонов чтобы ни в коем случае не отступали! — приказал он рыжему, высокому радисту родом из Гаскони. — Каким бы сильным не был огонь немецких орудий, пусть забудут слово «назад»!

— Передам сию секунду, господин генерал! — браво ответил тот и надел наушники.

Антуан же снова стал внимательно вглядываться в окраины занятого противником Вадленкура. Где же вы прячете свои проклятые орудия, вонючие прусские псы? У него уже и снаряд приготовлен для горячего приветствия непрошенных гостей…


…Гишар не знал что после того как его танк отъехал, полковник сбросил с себя охватившее тело оцепенение и, глядя ему вслед, тихо сказал:

— Я всегда выполнял то что ты приказывал, Антуан, но в этот раз я тебя ослушаюсь. Извини, старый друг, но моя судьба неразрывна от твоей. И если тебе сегодня суждено погибнуть… то и мне тоже! А если выживем… — он печально улыбнулся… — можешь отдать меня под трибунал! Или выбить пару зубов, как много лет назад. На твой выбор, дружище…

И, быстро развернувшись, побежал к своему танку…

Загрузка...