За гранью долга

Глава 29 Принцесса Илзе

— …и только попробуй захихикать! — сквозь зубы прошипела мать. И, почему-то решив, что я достаточно впечатлёна состоявшимся разносом, царственно кивнула церемониймейстеру.

Повинуясь взмаху его жезла, в нишах по обе стороны зала загрохотали барабаны, взвыли фанфары, а потом придворный хор многоголосо провыл «Славься, Делирия, в веках»…

Как и полагается, для церемонии представления нового посла королевства Морийор хор ограничился торжественным исполнением только первого куплета нашего гимна. Не знаю, как барона Эйтрейю Логвурда, ожидающего где-то там, за дверью, а меня сей факт обрадовал неимоверно: слушать тенор-альтино[39] маэстро Велидетто Инзаги, не ёжась и не затыкая руками уши, я могла в лучшем случае минут пять. А потом забывала и про присутствие отца или матери, и про то, что после этого торжественного-преторжественного мероприятия мне придётся ответить за каждое неправильное шевеление. И делала всё, чтобы не слышать этого душераздирающего визга.

…Короткая пауза после высоченной ноты, от которой у меня заныли зубы, и церемониймейстер хорошо поставленным голосом торжественно произнёс:

— Полномочный посол его величества Урбана Рединсгейра Красивого тра-ля-ля — тра-ля-ля, барон Эйтрейя Логвурд тра-ля-ля — тра-ля-ля…

В титулы короля Морийора и его посла я не вслушивалась. Точно так же, и в титулы своего отца или брата: мне вполне хватало занятий по дворцовому этикету, на котором в меня в буквальном смысле вбивали имена и звания всех сколько-нибудь значимых фигур на политическом небосклоне Диенна. Поэтому, при необходимости, я могла бы подменить и нашего церемониймейстера, и большинство его коллег при дворах всех известных мне королевств. Правда, удовольствия бы мне это не доставило: передвигаться по дворцу с постной мордой, постоянно контролируя каждый свой шаг — для этого надо было быть ненормальной. Впрочем, не менее ненормальной надо было быть для того, чтобы анализировать поведение всех встречных и поперечных, а также сравнивать смысл произносимых ими слов с направлением их взглядов, мелкой моторикой и ощущениями. Или нет, не ненормальной, а просто проклятой… Такой, как моя мать, моя покойная тётка и все женщины рода Нейзеров, с момента рождения обречённые стать Видящими…

Придя к такому неожиданному для себя выводу, я мысленно вздохнула, заставила себя собраться и, мрачно посмотрев на замершего у дверей церемониймейстера, перевела взгляд на посла.

Увы, барон Логвурд ничем не отличался от всех тех послов, которых я видела в Большом зале для приёмов до него! Глядя на маму восхищённым взглядом и рассыпаясь в изысканных комплиментах, он не вкладывал в них даже частичку своей души. Слова, в которых он пытался выразить своё уважение её красоте, уму и способности заменять отсутствующего в столице «великого завоевателя» были пусты, как скорлупа яйца, из которого только что вылупился цыплёнок! А его глаза… его глаза почти на каждый вопрос мамы совершали петлю лжи — дёргались начала вправо-вверх, а потом влево-вниз… И у меня сразу же испортилось настроение.

А мама, которая чувствовала то же, что и я, но только значительно острее, продолжала ослепительно улыбаться! И даже благосклонно кивала после самых заковыристых перлов этого великосветского лжеца!

С трудом справившись с чувством гадливости, вызванной во мне его бегающими глазами, я на мгновение расфокусировала взгляд и, настраиваясь на работу, на мгновение прислушалась к своим ощущениям. Как обычно, начав с тактильных ощущений и закончив запахами и зрением…

— Что ты сейчас чувствуешь, дочь? Ничего? Не может такого быть! Тебе это только кажется! На самом деле ощущений — тьма, и ты, как будущая Видящая, должна научиться ощущать их все до единого. Помнишь, как мы учились не смотреть, а видеть? С тактильными ощущениями приблизительно так же: привыкай чувствовать не только кончиками пальцев, но и спиной, бедром, щекой, затылком. Прислушайся к себе, и ты ощутишь и тяжесть серёжек с изумрудами, оттягивающих твои мочки, и жёсткость стула, на котором сидишь, и тесноту новых туфелек, которые ты сегодня надела. Рука, опирающаяся на подлокотник, тоже ощущает: мягкость ткани твоего платья, фактуру дерева, из которого вырезан стул, лёгкий ветерок, дующий из открытого настежь окна…

…Яркая вспышка новых ощущений — и посол, распинающийся о перспективах торгового сотрудничества между королевствами, показался мне ещё противнее: от него пахло потом, подгоревшим мясом и гнилью; от окладистой рыжей бороды, лежащей на его груди, разило кислым вином, а под ногтями чернела застарелая грязь…

«Мда… — подумала я. — Интересно, а его король, которого прозвали Красивым, тоже хорош при ветре в лицо и издалека?»

…Короткая вспышка растерянности в глазах барона — и я мгновенно выбросила из головы все посторонние мысли: мама, демонстрируя мне свой гнев, демонстративно разорвала только что установившуюся с ним связь!

Впрочем, барон так и не понял причины своей секундной растерянности — мать мгновенно вернула своё дыхание в прежний ритм, отзеркалила положение тела своего собеседника и так же, как и он, потянулась рукой к лицу. Правда, её жест оказался чуть короче и мягче — в отличие от посла, она не стала дёргать себя за усы, которых у неё не было, а просто прикоснулась кончиком пальца к подбородку.

«Поплыл… снова…» — подумала я и тоже подстроила своё дыхание под его ритм…

…Следующие пару минут, слушая беседу, я завидовала той лёгкости, с которой мама поворачивала её в нужное ей русло. Отвечая на задаваемые ею вопросы, барон Логвурд, наверное, мысленно радовался её недалёкости. Не понимая, что её интерес к тому, как выглядело лицо «той самой баронессы, которая умудрилась упасть с лестницы постоялого двора» или насколько хорошо сбалансирован тот меч, который он чуть не купил перед отъездом, преследуют совершенно определённую цель. Нарисовать передо мной его тип мировосприятия. И радостно летел прямо в расставленные перед ним ловушки.

Нет, особой необходимости выворачивать его передо мной наизнанку не было. То, что он ощущает мир посредством визуальных образов, я поняла практически сразу — речь барона изобиловала теми самыми «сигнальными» словами, на которые меня научили реагировать ещё в глубоком детстве. И картину движения зрачков при том или ином вопросе я смогла бы нарисовать чуть ли не раньше, чем барон закончил приветственную речь. Тем более то, что посол его величества Урбана Красивого правша, было прекрасно видно по расположению его меча.

Увы, сравниться с мамой в скорости подстройки к типу речи только что увиденного собеседника я, конечно же, не смогла бы — мне просто не хватало опыта. И не только опыта — многие слова, употребляемые бароном Логвурдом, в речи пятнадцатилетней девочки показались бы как минимум неуместными…

Пока я невесть в который раз пыталась анализировать мамину манеру установления связи, она полностью подчинила себе внимание своего собеседника и даже слегка поиграла его чувствами. Заставив барона посмотреть на себя, как на женщину — скорость её дыхания постепенно замедлялась, громкость речи падала, а грудь при каждом вдохе словно распирала платье…

Десятка полтора мелких крючков, и опытный политик, съевший стаю собак в дворцовых интригах, не смог устоять перед её чарами — у него тоже участилось дыхание, покраснело лицо, а на носу и лбу выступили капельки пота.

«Это тебе за твои пустые комплименты… — мстительно подумала я. — Прежде чем что-то говорить, думай, как это будет смотреться со стороны…»

…Естественно, сводить посла с ума мама не собиралась. Удостоверившись, что он спёкся, она вернула ритм дыхания в норму и, восхищённо улыбнувшись, принялась закреплять связь. Легко и непринуждённо вворачивая в свою речь «сигнальные» слова:

— Барон! Знаете, в нашем медвежьем углу редко появляются такие яркие личности, как вы! Вы — блестящий кавалер, великолепный рассказчик и очень приятный собеседник! Я только что поймала себя на мысли, что, беседуя с вами, начинаю смотреть на самые очевидные истины под другими углами! И вижу в них новые грани…

Ни одного отрицания. Ни одного слова, способного хоть чем-то поколебать укрепляющуюся связь. Ни одного образа, который потребовал бы от барона перестройки на другой тип мировосприятия![40]

Поэтому, когда мама предложила ему продолжить общение в узком кругу лиц, которые «посвящены в тайны Большой Политики», посол уже чувствовал себя предельно комфортно:

— Сочту за честь, ваше величество… — покраснев(!), пробормотал барон. И невесть в который раз изобразил то чудо куртуазного искусства, в который при дворе Урбана Красивого превратили обычный поклон.

Вдоволь налюбовавшись на его вытянутую вперёд ногу, затянутую в слегка заляпанную дорожной грязью чёрную бархатную брючину и оценив замысловатые траектории движения шляпы и серию приседаний на опорной ноге, мама еле слышно вздохнула:

— Ах, какие потрясающие манеры! Не верю своим глазам…

А потом еле заметно пошевелила пальцами правой руки…

…Следующие четыре часа испортили мне настроение окончательно и бесповоротно: вместо того чтобы воспользоваться той самой схемой разговора, которую я по её распоряжению готовила целое утро, мама просто ввела барона в состояние небытия и выжала, как лимон! И я, вместо того чтобы гордиться результатом проделанной работы, была вынуждена механически запоминать ту информацию, которую выбалтывал ничего не соображающий посол! А её было предостаточно даже для моей, развитой постоянными тренировками памяти: маму интересовало всё, что мог вспомнить барон — от состава семьи начальника личной гвардии Урбана Красивого и до количества солдат в приграничной крепости Церст, в которой он из-за ненастья сидел почти трое суток.

В общем, к концу аудиенции я была зла, как собака. И, добравшись до своих покоев, прямиком отправилась в спальню. Спать. Прекрасно понимая, чем это для меня закончится.

Увы, не успела Адиль расшнуровать ненавистный корсет, как дверь в мою спальню чуть не сорвало ураганом: королева Галиэнна, моя обожаемая мать, явилась проведать свою непутёвую дочурку.

— Во-о-он!!! — не успев зайти в комнату, прошипела она. И тут же сдвинулась в сторону, пропуская мимо себя мою вусмерть перепуганную наперсницу. А потом, грозно сведя брови у переносицы, уставилась на меня: — Ну, и как это называется?

— Вечерний туалет, ваше величество… — нагло ответила я. — Или, если быть ещё более точной — процесс переодевания в ночную рубашку…

— А я разрешала тебе ложиться спать?

— Прямого запрета вы не озвучили, значит…

— …значит, ты сразу же после окончания аудиенции должна была отправиться к писцам и продиктовать им то, что выболтала эта рыжая обезьяна!!!

— Зачем? — уронив корсет на пол и «случайно» на него наступив, усмехнулась я. — В его словах не было ничего нового! Его предшественник, граф де Сольверси, в прошлом году выболтал значительно больше…

— Ты обязана заниматься совершенствованием своего дара! Кому нужна Видящая, не умеющая…

— …надиктовывать писцам большие объёмы текста? — натягивая на себя ночную рубашку, фыркнула я. — Так это я умею… И писать самостоятельно — тоже… А как у Видящей перспектив у меня всё равно нет…

— Что значит «нет»? — ещё больше разозлившись, мама, не задумываясь, начала подстройку под моё дыхание и пластику движений. И, нарвавшись на мою защитную «зеркалку», на мгновение побелела от гнева: — Прекрати сейчас же!!!

— Прекратить что? — захлопав ресницами, поинтересовалась я. — Загонять себя в состояние небытия я не дам. Не маленькая. А злиться на то, что я говорю, нет никакого смысла — ты и сама знаешь, что я говорю правду…

— Будущее есть всегда… — вильнув взглядом, вздохнула мать. И, увидев мою грустную улыбку, вдруг тяжело вздохнула.

— Разве это будущее? — взглядом показав ей на своё кресло, стоящее перед большим зеркалом, я по-хамски уселась на кровать. И, не обращая внимания на искры возмущения, промелькнувшие в её глазах, затараторила:

— Видящая в нашей семье одна. Ты. Аудиенции с послами, королевские обеды, ужины и балы, проверка придворных и дворян высшего света на благонадёжность — со всем тем, ради чего нас терзают с самого детства, ты справляешься легко и непринуждённо. Как и положено женщине из рода Нейзер. Твоя племянница, графиня Аньянка Нейзер, как войдёт в детородный возраст и выйдет замуж за моего сводного брата, тоже станет Видящей. И, как и ты, будет блистать на балах, обедах и праздниках… А я — я буду мотаться по тюремным камерам, пыточным и допросным. И использовать свой дар, как кузнец — полуторный меч: выковыривая гнутые гвозди из колоды… Ты искренне считаешь это будущим? И можешь сказать, что за меня рада?

— Да, но ты же понимаешь, что отдавать такое оружие, как ты, в чужие руки нельзя! Любой род, получивший в своё распоряжение хоть одну Видящую, рано или поздно попробует свергнуть правящую династию. Видящие — это краеугольный камень, на котором зиждется власть королевского рода Рендарров…

— Папа считает по-другому… — грустно улыбнулась я. — Ему кажется, что вся власть в королевстве сосредоточена в кончике его меча…

— Он — великий воин… — вздохнула мама. И, почувствовав, что снова вильнула взглядом, попыталась объяснить причину своей неискренности: — Ты понимаешь, мужчины видят мир иначе… Например, небольшая битва, в которую превращается операция по задержанию несчастного лазутчика из какой-нибудь Элиреи, кажется им чем-то героическим. И воины графа Сарбаза, чуть не провалившие элементарную операцию, почему-то получают деньги и дворянские патенты! А беседы, подобные сегодняшней, в результате которой такой же лазутчик, только более высокопоставленный и информированный, вдруг превращается в нашего человека, кажутся им ерундой… В этом плане твой отец — титан мысли: именно он первым в своём роду понял, что работа Видящих не менее важна, чем то, что делают воины Ночного двора… Во время царствования его отца и деда наши навыки использовали по назначению крайне редко. А нас самих воспринимали как заморскую диковинку…

— Титан? — переспросила я. — А почему он до сих пор не догадался, что гноить обученную Видящую в тюрьме слишком расточительно? Его сводная сестра Кариэна умерла от чахотки в двадцать семь лет! В двадцать семь, мама! Из них девять она практически не вылезала из королевской тюрьмы. Вместо того чтобы блистать на приёмах и балах. Тётя ушла из жизни, так и не пожив… Что она видела в своей жизни, кроме перекошенных от страха или боли лиц убийц, грабителей и воров? Ах да, прости, я забыла про палачей, писцов и тюремщиков! Так что она видела кроме них, мама?! А ведь Кариэна была и красивой женщиной, и великолепной Видящей!!! Однако ей всё-таки позволили сгореть… Хотя нет, не позволили — её СОЖГЛИ! Только не говори, что папа тут ни при чём, и в королевскую тюрьму её отправил дед: папу короновали всего через два года после её совершеннолетия… И он мог легко вернуть её во дворец. Однако…

— Однако он понимал, что допрашивать этих твоих убийц, грабителей и воров тоже кто-то должен… — слегка неуверенно пробормотала мама. — Ты же знаешь, что так повелось исстари…

— Да… Знаю… — мрачно буркнула я. И почувствовала, что по моим щекам покатились слезинки. — Могу процитировать слово в слово твои собственные слова: «Способности к Видению передаются исключительно по женской линии рода Нейзер. Поэтому наше имение располагается в самом центре Свейрена, рядом с королевским дворцом, и охраняется воинами личной охраны короля. Мы, будущие королевы, с самого детства воспитываемся, как Видящие. И по достижению нами совершеннолетия выходим замуж за принцев из династии Рендарров. Увы, известно, что близкородственные браки всегда приводят к вырождению. Поэтому сыновей, рождённых нами, убивают сразу после рождения. А дочери, тоже несущие в себе способности Видящей, никогда не познают мужчины…»

— Да… Так оно и есть… — вздохнула мать. И, вдруг на что-то решившись, мёртвым взглядом посмотрела на меня: — Илзе! Моя жизнь мало чем отличается от жизни Кариэны! Дворец, в котором я живу, — та же самая тюрьма. Да, тут нет сырости, не слышно криков боли и хохота сошедших с ума заключённых, зато убийц, грабителей и воров гораздо больше, чем там. Да и действительность во много раз страшнее. Не веришь? Почему? Ты что, не чувствуешь, что я говорю правду? Чувствуешь, но не веришь всё равно? А ты попробуй представить себя на моём месте! Я, старшая жена великого Иаруса Рендарра, по прозвищу Молниеносный, последние двадцать три года радость только изображаю! Почему? А я скажу! Я выносила под сердцем шестерых детей! Пять мальчиков и тебя… И пять раз видела собственными глазами, как убивают МОЕГО РЕБЁНКА! Пять раз, Илзе! Ты в состоянии себе представить этот ужас?! А дети этой коровы Мантифы живы и здоровы!!! Младшая жена короля! Пустышка, способная только падать навзничь, рожать и улыбаться! Думаешь, мне, Видящей, было легко с этим смириться? Да, мне с детства внушали, что так оно и должно быть, что мой долг перед королевством состоит в выполнении работы Видящей, а рожать наследных принцев должны другие. Однако, первый раз увидев, как мой сын перестаёт дышать, я чуть не наложила на себя руки… Сейчас… я почти привыкла. И знаешь, почему? Потому, что шестые роды прошли как-то не так. И я стала бесплодной… Когда-то мне тоже пришло в голову сравнить судьбы женщин из моего рода и тех, кто рождён от Рендарров. Вы — гораздо счастливее…