За горизонт

120 миль на северо–восток от Порто–Франко. 09 число, 9 месяц, 16 год. Вечер.

Человек предполагает, делает прогнозы, строит планы, а новоземельные боги от души повеселятся над ними.

Исходя из увиденного за то недолгое время, что я нахожусь в этом мире, рискну предположить — первым, проникшим в этот мир, был никакой не обвешанный аппаратурой яйцеголовый. А лет этак за пятьсот до первого ученого, в этот мир прополз пожиратель сердец пернатый змей — Кетцалькоатль, выпнутый из–под света Солнца адептами приколоченного к кресту пацифиста. А чтобы пернатому было не скучно под местными звездами, те же — несущие слово божье душки с крестами, без всяких Рагнарёков оправили вслед за пернатым змеем одного не в меру хитрого обитателя Асгарда. Просидев пол тыщи лет на диете, сладкая парочка бросилась наверстывать упущенное.

Чем дальше бронемашина удаляется в холмы, тем выше и плотнее становится растительность. Полчаса, и видимость упала до тридцати метров, сжатая высокими кустами и невысоким подлеском просеки. При том, что «дорога» выписывала порой весьма забавные загогулины, как я тут обратно с трофеем на хвосте поеду? Тут даже развернуться негде.

Еще час и скрывшееся за холмами дневное светило прорезало резкие тени по неосвещенной стороне холмов. По часам еще верных три часа светового дня, а видимость местами такая, что хоть дальний свет включай. Растительность достигла размеров, когда создается ощущение, что едешь по бесконечному темно–зеленому тоннелю.

И след, свежайший след, ушедшей в нужном нам направлении машины.

— Руди, не поменять ли нам планы?

Скрипнув рессорами и зашипев стравливаемым тормозной системой воздухом, бронемашина замирает перед пересекающей дорогу речушкой.

— Слушай сюда. Вот это седло между холмами отделяет нас от цели. И нашуметь мотором мы пока не успели. Так? А раз так, то сколько голов может поместиться в машину, которая прошла перед нами?

Руди спрыгивает на землю, с минуту разминает затекшее тело и склоняется над дорогой.

— Две оси, след не глубокий и не широкий, между осями чуть больше двух метров, покрышки очень изношенные. Небольшой грузовик или большой пикап, что то типа «Лапландера» или «Унимога» ранних годов выпуска. Хотя нет…. Там везде мосты портальные стоят, а эти полдороги мостом подравняли. Скорее на ваш гражданский «УАЗ» похоже, но немного шире в колее.

— Брони у них нет, иначе след глубже был?

— Нет. И смотри. Вот тут они останавливались, а потом чтобы тронутся, немного назад сдали, — немец кончиком ножа приминает растительность между колей. — Масло, и вот еще капля, и вот еще тут.

— Угу, клоуны какие–то, — аккуратно срезаю стебелек с каплей масла. Хм, о сколько нам открытий чудных. — Руди, понюхай это то, о чем я думаю?

Немец, как наркоман кокс, обнюхивает стебелек, разве что на вкус его не пробует. — И….?

— Включи голову, запах резкий? Ну вот. У какого масла запах резкий?

— Трансмиссия.

— Верно. А теперь вот этот лист занюхни.

— Почти не пахнет. Эта капля моторного масла.

— Верно мыслишь, — у них из всех щелей масло сочится. Какой отсюда вывод?

— Машина изношена и за ней не следят.

— Это следствие, а причина? Не тужься, эти ребята в жизни под капот не заглядывали. И, на мой взгляд, водила у них всю жизнь, катался исключительно по асфальту. Как ты верно заметил, они даже тронуться толком не смогли. Если доводить машину до подобного состояния, то пешая прогулка по местным пампасам неизбежна. Я бы на такую прогулку не решился, без крайней необходимости, слишком велики шансы не дойти. Давай пока будем считать, что имеем дело с залетными фраерами, а не с местным аграрием, выжимающим последние крохи ресурса из груженого репой пикапа. Лучше перестраховаться.

— И каков новый план? — немец чешет за ушами Муху, дорвавшуюся понюхать, чего там — на дороге нашли интересного.

— План такой. Это место единственное за последний час, где можно съехать с колеи без перспективы не выехать обратно. Вот мы и съедем. У ручья дно сплошной камень, ни ила, ни песка нет практически, как по автобану проскочим. Тридцать метров и нас не видно, прячем нашу «Ящерку». Вы с Мухой остаетесь на стреме возле брони. А я сползаю на горку, и оттуда осмотрюсь по сторонам.

Немец план одобрил, но внес в текущий расклад свои пять копеек.

— Вместе пойдем, случись что, мне одному не отбиться. И не возражай, русский, вместе…

— Может, ты и прав, вместе, так вместе. Пройдись вдоль ручья, проверь не сядем на брюхо в этой речушке?

Немец кивнул и в компании Мухи двинулся вдоль берега.

Место для парковки нашлось, лучше не придумаешь.

В полутора сотнях метров вниз по течению нашлась замечательная полянка, ближе к реке преходящая в небольшой пляжик.

Что особенно ценно в том подарке судьбы, на полянке имелась возможность развернуть машину. И, как следствие, выезжая обратно на дорогу, не придется корячиться по ручью задним ходом.

Вторым, чуть менее ценным плюсом, возможность наконец–то толком помыться. И пусть из моющих средств в наличии всего один обмылок местного, серого, похожего на тамошнее «Хозяйственное», мыла. Его вполне хватает, отмыть въевшийся запах отработанного топлива и разводы дорожной пыли.

— Руди, готов? Раз готов — попрыгай.

— Зачем?

— Как зачем? В голливудских фильмах всегда прыгают перед выходом на задание, наудачу наверно. Выше прыгай, вот так, гут. А почему я не прыгаю? Перед выходом на задание русским положены не прыжки, а наркомовские сто граммов. Сам товарищ Сталин в медицинских целях рекомендовал. А поскольку наркома я тут пока не встречал, придется мне на сухую идти.

Натягивая яловые сапоги, ловлю себя на мысли, что не зря их в этот мир прихватил — пригодились. Карабкаться по косогорам в кроссовках или горных ботинках оно, конечно, половчей было бы. Но ровно до того момента, пока тебя какая–нибудь змеюка не укусит, а змеюк тут много и все как одна зело опасные и ядовитые, как моя бывшая теща.

Там — в прошлой жизни, я их у знакомого летехи сменял на мешок муки и коробку консервов. Точнее, муку, консервы и немного денег я ему просто отдал, парню тупо семью кормить нечем было. Буквально нечем. У него жена на пятом месяце, и все эти пять месяцев ему жалование не платят. Самого лейтенанта в части кормили, а голодная жена в пустой съемной комнатушке ждет, пока служивый со службы вернется, с четвертинкой хлеба, тайком прихваченной из столовой. И ведь деньги в часть, пусть и с задержками, но перечисляли. Но не в меру жадный начфин обналичивал положенные младшим офицерам средства и вкладывал их в бумаги МММ. В предсказуемом финале — Леня Голубков исчез с экранов, начфину дали недлинный срок, а офицерам выплатили положенное. Как раз к началу чеченской войны и выплатили, на дорожку. Дорога у лейтенанта получилась в один конец, и на одного друга детства у меня стало меньше.

Вот эти самые сапоги мне и были насильно задарены, когда лейтенант пришел отдавать занятые деньги.

Портянки, сапоги, штаны из плотной ткани, купленная на базе Ордена «родезийская» куртка. Купленная там же шляпа мне сейчас ни к чему, обойдусь капюшоном. Свёрнутый в рулон кусок брезента. СВД, четыре магазина и нож за голенищем. Все — к выходу готов.

Была бы нормальная сбруя, прихватил бы еще короткоствол, ножик повнушительней и еще много чего бы прихватил, но пока придется обойтись бюджетным вариантом.

— Руд, пожрать взял? На троих? А флягу? И бинокль взял? То–то, хватай бинокль и пошли, прогулка перед ужином очень способствует хорошему аппетиту.

Прикрытая сверху ползучим кустарником уютная расщелина отлично приютила в своем чреве пару человек и лохматую собаку.

— Руди, как отдышишься, доставай хавчик. Воду пока не трогай, нам тут при хорошем раскладе минимум всю ночь торчать. При плохом значительно дольше. Выхлебаешь воду, росу собирать пойдешь. Это для меня с Мухой. А сам, как солдат Пустынного Лиса под Тобруком, будешь жажду утолять. Оцени перспективы.

Немец перспективы оценил, судорожно сглотнул, но на уполовиненную им же флягу коситься не перестал.

Мы и прошли–то всего ничего — километра четыре максимум. По низу холмов растительность густая и продираться через нее с винтовками за плечами не самая лучшая идея. Пришлось притормозить ломанувшего как танк немца и потратить четверть часа на поиски более приемлемого варианта подъема.

Приемлемым вариантом оказалась утоптанная узкими копытцами звериная тропа. Начинаясь у ручья, звериная тропка провела нас через самую густую — нижнюю часть зарослей. И растворилась ближе к вершине холма между обломков скал и невысоких кустарников. Но дальше уже и без тропинки можно бодро топать.

Первое место выхода на гребень гряды холмов оказалось крайне неудачным. Укрыться решительно негде и обзорность никакая. Пришлось забирать у, норовившего отдохнуть, парня бинокль, сидор с продуктами и пройтись по тыльной стороне холма в поисках более подходящего наблюдательного пункта.

— Отдышался? Хлебни немного из фляги и доложи, что видел.

— Ыхыхых буль, буль, буль. А что я должен был увидеть? Буль, буль…

— Следы на звериной тропе видел? А раз видел, что про них скажешь?

— А что с ними не так? Следы как следы…. — а сам на флягу косится.

— Не так с ними то, что у ручья нет свежих следов. Местные копытные длительное время активно пользовались тропой к водопою. А сейчас свежих следов на тропе нет. Будь я там — на Земле сказал бы, что стадо спугнули. Так что пока примем это за рабочую версию. И достань уже пожрать.

Пока немец возится с нехитрыми продуктами, достаю бинокль и, виртуально разбив видимую местность на квадраты, приступаю к детальному осмотру территории.

Н–дэ, темновато уже. Еще полчаса, и сумерки окончательно превратятся в ночь. Устроившись на брезентовой скатке, дожёвываю тонкие пряные колбаски, хлеб и увядшую за длинный жаркий день зелень. Попутно с полезным приемом пищи размышляю о приятном и не очень.

«Унимог», за которым нас сюда отправили, никуда не делся. Стоит себе, метрах в восьмистах от нашей позиции, и уезжать никуда не собирается. Даже не разут, насколько с моей позиции видно. Это, безусловно, плюс.

Следов посторонней активности я не заметил, а вот это уже, скорее, минус. Потому как Муху постоянно что–то беспокоит. Собака периодически поднимает голову с лап и прислушивается к чему–то. Послушав с минуту, укладывает морду обратно на лапы и только изредка подрагивающие обрезки ушей реагируют на недоступные человеческому уху звуки.

— Руди, твоя вахта. Почувствуешь, что засыпаешь, не строй из себя героя, растолкай меня на смену. Но без резких движений, нутром чую, мы тут не одни.

Раздав ценные указания, заваливаюсь на брезент, прислонившись к теплому собачьему боку. Ух, сейчас посплю наконец–то, а то глаза слипаются. Хорошо бы часиков шесть–семь придавить, но вряд ли парнишка столько выдержит.