За горизонт

К северу от Порто–Франко. 09 число, 9 месяц, 16 год. День.

Поскрипывая рессорами на ухабах, рыча мотором на подъемах, выбрасывая из–под брюха сизые клубы выхлопа, сухопутный броненосец размеренно укладывает под колеса километры дороги. Эх, мне бы еще башню главного калибра, со стволом калибра хотя бы 12,7 мм. Объективности ради надо заметить, что пока нет целей даже под 7,62. Но хотеть–то это не мешает.

Руди с Мухой давят на массу, а у меня сна ни в одном глазу.

Километров через десять настолько осваиваюсь с управлением бронированным монстриком, что позволяю себе начать рассматривать местные пейзажи и потихоньку отхлебывать пиво из заныканой бутылки.

Местные пейзажи не впечатляют, все та же монотонная саванна до горизонта. Пару раз проезжаю мимо проржавевших до состояния никому не нужности остовов малолитражек. Судя по отсутствию в останках характерных дырочек, машинки отошли в верхнюю тундру естественным образом. Вдоль дороги изредка попадаются следы цивилизации в виде рваных покрышек, пестрых обрывков непонятно чего и редких ответвлений от основной дороги в сторону океана.

Через час попадается первый трофей достойный внимания — легковой «Фиат» выпуска середины восьмидесятых. Капота, колес, сидений «Фиат» уже лишился. Двое парней под руководством мужика в пропитанном маслом комбинезоне обдирают с «Фиата», оптику и подкапотные потроха. Не сбрасывая скорости, приветствую конкурентов парой коротких гудков. Конкуренты судорожно втягивают бошки в плечи, машут мне в след кулаками и демонстрируют интернациональные жесты с отгибанием среднего пальца. Во даже стволы похватали, озорники.

Разбуженный ревуном Руди вскакивает и с энтузиазмом таранит бестолковкой бортовую броню. Мне показалось или в бронелисте образовалась вмятина?

Ан нет, это тень так легла — броня в полном порядке.

Бешено вращая налитыми кровью глазами, потомок ариев высказывает, что он обо мне думает. — Ты какого хера творишь? Мозги наглухо закоротило…., — и много других теплых слов.

Обалдевшая от такой же подставы Муха, скатывается куда–то под сиденье. И смешно дрыгая задранными к потолку задними лапами, обиженно тявкает, выражая полную солидарность с арийцем.

Вот спелись, гады, а не бибикнуть ли мне еще разок?

Тянусь к рукоятке ревуна. Вот, так–то лучше. Руди зажимает ладонями уши, а псина начинает биться совсем уж в припадке.

— На, глотни, — протягиваю немцу почти допитую бутылку. — И, спи дальше, я больше не буду.

В три глотка добив бутылку, Руди заваливается дрыхнуть дальше. Знатно его вчера укатали девки.

Муха обустраивается покемарить на прежнем месте, но одним глазом косится в мою сторону в ожидании очередной подставы.

Заскучал я маленько, с кем не бывает. А тут такое развлекалово. Не удержался, извиняйте.

Собственно, весь кипеш приключился из–за того, что вместо стандартного гудка, на бронемашину установили тепловозный ревун с приводом от автомобильной пневмосистемы. Бип! — и на пару минут ты оглох, а мелкие формы жизни в радиусе ста метров массово переселились в поля вечной охоты.

И снова монотонный калейдоскоп пейзажей. Хоть бы машина встречная попалась, хотя откуда ей взяться. Чтобы попасться мне навстречу, нужно было ехать ночью, а ночью тут стараются не ездить.

Проснувшийся червячок голода, тихонечко сверлит внутренности. Быстро он что–то проснулся, то ли выпитое пиво так сказывается, то ли свежий воздух.

Выуживаю из прислоненного за водительским сиденьем мешка с харчами сверток с хамоном.

Там — за ленточкой ничего подобного мне пробовать не доводилось. При советской власти с разносолами была тотальная напряженка. А с приходом демократических ценностей, подобные вкусности попадали исключительно во внутримкадье или культурную столицу. К нам, на периферию почему–то доезжала лишь продукция «Анкл Бенца» или «Доширака». Тоже, говорят, питательно, но лично я не пробовал.

Вчера, покупая вкусняшки детям, наткнулся на подобное чудо. Сперва меня смутил душок, исходящий от подвешенного на костяной крюк сыровяленого свиного окорока. Но матерый продавец мигом впарил мне на пробу тонкую почти прозрачную полоску мяса. Схарчив презентованный кусок, я понял — надо брать.

Вот только цена в сорок экю за кило, мигом вернула меня на грешную землю — плебеям подобные лакомства вкушать не положено.

Со слов, бьющего себя в грудь и активно жестикулирующего продавца, выходило, что это товар завезен ОТТУДА. И не просто ОТТУДА, а аж из самой Кастилии.

Пока не женюсь на дочке местного олигарха, придется глотать слюни и смотреть на хамон издали.

Положение спас зашедший в лавку Руди. Уловив мой интерес к мясному продукту, немец мигом опустил цену до экю за килограмм.

Рвавший рубашку на груди продавец, проследил мой тоскливый взгляд, упирающийся в разделочную колоду с воткнутым в нее полуметровым тесаком. И пришел к очень правильному выводу — на первую покупку, не лишним будет сделать пятидесятипроцентную скидку, и сразу настрогать мясца тонкими ломтиками. Огромный мир Новой Земли иногда так тесен.

По выходу из лавки, я выпытал из Руди детали работы местной пищевой промышленности. Лучший хамон производили в Виго. В тех местах произрастали деревья с плодами, похожими на гипертрофированные до размеров футбольного мяча орехи каштана. Сидя на диете из этих самых каштанов переростков, свиньи за неполный местный год набирали под два центнера веса, а их мясо приобретало особые нотки вкуса. А добываемая на местном побережье соль усиливала вкусовые качества мяса.

Со слов Руди выходило, что местный хамон по вкусовым качествам заруливал лучшие староземельные сорта для гурманов. Вот его и впаривали по космическим ценам залетным пассажирам, вроде меня.

Сам Руди подобные мясопродукты не любил, безоговорочно отдавая предпочтение расово верному шпику.

Развернув сверток с хамоном, вдыхаю аромат вяленого мяса и кладу на язык первый тонюсенький кусочек. Мясо настолько нежное, что жевать его практически не надо. Через пару минут само рассосется, заставляя вкусовые рецепторы требовать новой порции.

Муха, мигом просекла, что без нее едят что–то страшно вкусное, да еще с таким непередаваемым ароматом. Псина перелезла через спящего немца, попутно наступив лапой на саму ценную часть арийского организма.

— Руди, хамончика пожуешь? Ыыыы.. шайзе, это, я так понимаю, нет. Ну, нет, так нет. Наше дело предложить, — скрючившемуся в позе эмбриона немцу сейчас действительно не до мяса. Когда тебе полцентнера весело пропрыгает по яйцам, актуальными становятся несколько иные ценности.

Оправляю под язык очередную пластинку мяса и выдаю Мухе остатки куска.

— Нде, лохматая, это не про тебя медведь бегемоту говорил, «таким бы хавальником, да медку хлебнуть», — Муха со всем согласна, только дайте еще кусочек.

Руди, оклемавшийся до состояния — хочу сатисфакции, зло пинает Муху под зад.

Это он зря. Мгновенно растерявшая весь пацифистский настрой псина, на всю глубину своей немаленькой пасти прихватывает немца за каблук берца.

Немец пытается пнуть собаку второй ногой. Псина дергает немца на себя. В результате бестолковка Руди опять проверят прочность бортового бронелиста. Карма у него, видимо, такая.

— Уу… останови, — под пристальным взглядом Мухи, немец вываливается наружу.

— Муха, еще по кусочку? — псина аккуратно, одними губами, берет предложенный ей кусок. — Вот как такое миролюбивое существо можно топтать фашистским сапогом? — Миролюбивое существо, не жуя, заглатывает свою порцию и толкает меня влажным носом под руку, требуя продолжения банкета.

— Муха, а ты задембелевала не рано? — псина, всем видом демонстрирует, что все путем и пора выдавать очередной кусочек. А вот борзого духа, уныло топчущегося снаружи, кормить не надо. Духам вредно много есть. Они от хорошего питания не в меру борзыми становятся, и пинаться, почем зря, начинают.

Справив насущные потребности молодого организма, а заодно заборов боль в отдавленных причиндалах, немец уселся на пассажирское сиденье. Скрипнула закрывающаяся бронедверь.

— Руди, порулить нет желания?

— Найн, я командир экипажа, а с обязанностями мехвода и унтерменш справится, — вот щегол, огрызается еще.

Унтерменш тем временем разогнал бронемашину до крейсерской полусотни километров в час и размышлял, на предмет, а не ударить ли по тормозам перед очередной дорожной колдобиной. Да так, чтоб бронемашина тормозила юзом. Чисто проверить командирской бестолковкой прочность лобовой брони.

Пропустив еще несколько проржавевших остовов, натыкаемся на заслуживающий пристального внимания трофей.

Я бы проехал мимо и не заметил. А вот глазастый немец углядел диссонанс в местном пейзаже. Ему проще — баранку крутить не надо и трофей притаился с его стороны.

— Тормози. Тут останови, — бронемашина замирает почти посередине долины эпохи назад проложенной крупной рекой.

— Что там?

— Вылезай, сам посмотри, тебе полезно будет, — Руди присел возле едва заметной колеи уходящей в сторону от дороги.

И хитро так место выбрано, в низине между двумя поворотами, где невысокий колючий кустарник подступает к дороге почти вплотную. На обочине след тщательно затерт, но в сухой траве змеится едва заметная колея.

— Что–то внедорожное тащило на удавке легковушку, — озвучиваю свое виденье событий.

— Угу. Досюда ее буксировали, а тут топливо слили, разгрузили и утащили прятать вон в те кусты, — Руди махнул, в сторону невысоких, но густых зарослей и согнулся, раздвигая жухлую траву на обочине.

— Что там? Мусор по обочине раскидан?

Немец утвердительно кивает, и поднимает из придорожной травы упаковку пальчиковых батареек, — Торопились.

— Трава от дороги примята. Выезжая обратно на дорогу, тягач должен был вторую колею оставить. Поищем ее?

Немец отрицательно качает головой, — Выехали они, скорее всего, предварительно сделав крюк по долине. Трава не так примнется, со ста метров следов не заметишь. А потом вон там по каменистым осыпям на склоне холма, вернулись на дорогу. На камне вообще следов никаких не останется.

— Руди, если тут легковушку протащили, нам сам бог велел проехать, — немец снова утвердительно кивает.

Подключаю передний мост и врубаю пониженную передачу, сдаю на десяток метров назад и, заложив дугу максимально возможного радиуса, выезжаю на едва заметную колею.

— Руди, вертикалку мою возьми, — из–за многочисленных кустов видимость падает до тридцати метров. Выскочи нам навстречу местная зверушка, двенадцатый калибр будет очень весомым аргументом в споре — кто тут главный.

Пользуясь попавшимся ровным участком, меняю патроны в обрезе и передергиваю затвор АПБ.

Но, обошлось — спустя пять минут неспешного виляния между кустов натыкаемся на легковой «Фольксваген», припаркованный на небольшой полянке.

Руди, сменив Маузер на мою вертикалку, по пояс высунулся из люка, и азартно крутит башкой по сторонам. — Примни траву и кусты по периметру, — просит парень.

Разумно, мало ли какие гады сидят в кустах и ползают в траве.

Хрумкая веточками кустов, бронемашина накатывает колеи по сторонам от трофея.

— Гут, задом сдавай к нему, — с трудом откинув кормовые бронедвери, подросток перебирается в открытую часть кузова. — Еще немного, все, гут. Глуши мотор.

Немец спрыгивает на землю. Сняв с борта длинный шест с развилкой на конце, обходит поляну по кругу.

Я не тороплюсь покидать уютные внутренности бронемашины. Высунувшись из люка, изображаю огневое прикрытие. В отличие от немца, у меня на ногах потрепанные кроссовки, а не берцы с надетыми поверх крагами из твердой кожи. С таким эквипом местные змеи ему не страшны.

Приеду, первым делом куплю себе такие же.

У Руди в комплекте к крагам есть еще наколенники из той же кожи, но сейчас парень не стал их надевать.

Взмах шеста, Руди прижал что–то к земле, поворот шеста и новый взмах. Коричневая лента рожденной ползать змеи, извиваясь в воздухе, отправляется в сорокаметровый полет.

— А башку отрубить ей не надежнее? «Гринпис» ругаться не будет, я гарантирую.

— Нет, не надо. На запах крови через полчаса все зверье в радиусе трех миль сбежится.

Логично. Век живи — век учись.

— Вылезай, осмотрим машину, и захвати ящик с инструментами, — немец втыкает шест в землю.

Вечность назад, фактически в прошлой жизни я выбирал между «Ауди» и таким же вот «Фольксвагеном Пассат универсал». По доброй новоземельной традиции колеса с машины сняты, и машина покоится на четырех заботливо подложенных чурбаках. В остальном находка выглядит перспективной, борта оцарапаны, но не помяты, пластиковые бампера отсутствуют напрочь, но как раз такие мелочи тут никому не интересны.

Подергав двери, Руди пожимает плечами и выносит прикладом вертикалки стекло задней двери.

Хрум!

Стекло осыпается внутрь машины, а парень ныряет в салон «Фольксвагена». Осмотрев салон и не найдя там ничего ценного, немец отпирает двери и капот машины.

— Дизель, два литра — немца аж колотит от радости, шалит адреналинчик.

— Как потрошить машину будем, командир?

— Я сниму радиатор и оптику, а ты снимай задние стойки. Как снимешь, попробуем ТНВД снять, и вообще все, что под капотом снимется. Что не открутится, пневматической УШМ срежем. Эх, жаль такой двигатель бросать, — немец вытирает нос перепачканной пятерней.

Мелко мыслит, я даже слегка разочарован в парне, на уровне чернозадых — разбил окно, спер магнитолу и бежать. Особо дерзкие еще нагадить в салоне могут, для куража.

В этот раз спишем на молодость, а в дальнейшем попробуем воспитать в парне крепкого хозяйственника.

Хотя, зачем откладывать, вот прямо сейчас и начнем воспитывать.

— Вы, немцы, тактики от бога, а вот стратеги никакие. В сравнении с русскими, конечно, — начинаю воспитательный заход. — Машину сюда спрятали при движении конвоя из Порто–Франко. Так? А раз так, то появиться в ближайшее время, бывшие владельцы нашего «Фольксвагена» не могут. Сам говорил, по ночам тут не ездят. Ближайший город, в котором ночуют перед плечом до Порто–Франко, это Веймар. И если предположить, что оттуда выехал рано утром, это место только вечером проедешь. Следовательно, время у нас есть. А время, оно деньги в буквальном смысле.

— Что предлагаешь? — немца начинает колотить еще сильнее.

— Снимай, как хотел, оптику и радиатор, воздушный фильтр и бачок омывателя. Я пока верхние крепления стоек скину. А потом заведем траверсы под днище, за них приподнимем «Фольксваген» и срежем крепления подвесок и крепеж двигателя. Тут срезать–то десять гаек. И вообще все срежем, что срежется.

Вот, что мне в немцах нравится, к поставленной цели прут, как носороги. Поняв, что инструктаж окончен, «командир» принимается потрошить моторный отсек. А вот что не нравится — это узость мышления, продолжим воспитание.

— Руди, ты не с того начал. Крышку капота сними сначала, а то если он тебе на голову упадет, мне обидно будет. Чем я прочность брони нашего шушпанцера проверять буду?

Наставляя парня на путь истинный, заглядываю на спидометр найденыша.

Хм, а помирать–то ты рано собрался. Полста с хвостиком тысяч километров пробега и меньше пяти лет от роду для подобной машины — детский возраст. Это при условии, что спидометр на второй круг не пошел.

Лично я в полсотни верю: сиденья не обтрепались, резинки на педалях практически не вытерлись, руль как новый. Нефиг думать, хороший–годный приз взяли.

Пока Руди мучается с радиатором, не спеша скидываю верхние крепления амортизаторов. Затем, припахав себе в помощь победившего–таки радиатор немца, пытаюсь завести под «Фольксваген» траверсы.

— Руди, а нафига тут эти железяки? Это ведь штатные устройства бронемашины, для чего их использовали?

— При их помощи зенитку снимали с машины и оборудовали стационарную огневую точку, а броня отходила в укрытие, — немца аж распирает от возможности поучить унтерменша.

— Хм, интересная задумка. Давай, показывай, что ты там наковырял под капотом…

Установить траверсы с первой попытки не получилось. И со второй не получилось. Мешали трубы и «банки» выхлопной системы «Фольксвагена».

Можно было, по–простому, вырвать их с мясом или тупо забить на них. Но внезапно проснувшийся в Руди «матерый хозяйственник» не мог смириться с таким кощунством.

— Русский, да ты перегрелся в кабине. Они ведь почти новые, двадцать экю наверняка возьмем, если повезет, то и двадцать пять.

Пришлось зацепить несчастный «Фольксваген» за подвеску, приподнять лебедкой одну сторону градусов до шестидесяти. И, вооружившись пневмо–УШМ, нырять под легковушку и пытаться отрезать все, что отрежется.

Остроты ощущений добавляло отсутствие на бронемашине ручного тормоза. Возможно, в юные годы броневичка он и был, но ближе к пенсии по каким–то причинам отсутствовал. И подсунуть под колеса у запасливых немцев нечего, курортники блин. Будет свободная минута, первым делом башмаки под колеса сделаю.

— Руди, ползи в кабину, прижми тормоз к полу и не вздумай отпустить.

Перекрестившись, ныряю под днище раскачивающегося на тросах «Фольксвагена». И вдыхая полной грудью едкий, солярочный выхлоп, с мыслями о своих восьми процентах, расчленяю трубу резонатора.

Озверев от циркового выступления в газовой камере, окончательно прихожу к мысли, что ломать, так ломать, без полумер и компромиссов.

— А–а–а–а–а…! Держите меня семеро.

Ж–ж–ж–ж–ж–ж–ж! Надрывается УШМка и немец оттаскивает в сторону срезанную с петель дверь. Ж–ж–ж–ж! А–а–а–а–а–аб..!

— Шайзе! — Руди обжигает пальцы о свежий срез.

Ничего, в его возрасте это крайне полезно, радикально меняет геометрию организма, и руки начинают расти откуда надо.

Зацепив за междверную стойку труп многострадальной легковушки, лебедкой втаскиваем ее на траверсы и не торопясь разделываем тушку, извлекая металлические потроха.

Пару раз на дороге было какое–то движение, но никто не рискнул сунуться в кусты, проверить, что за ударники капиталистического труда шумят на всю долину.

Ближе к финишу из кустов вылезло местное свиноподобное, обиженно хрюкнуло и бочком, бочком, вдоль стены зарослей пересекло открытое пространство. Спустя пару минут, пришлось хватать лежащие в кабине стволы и занимать круговую оборону. В сторону, куда скрылась псевдосвинья, топча и ломая невысокую растительность, на манер рвущейся на Берлин «тридцатьчетверки», пронеслась туша местного хищника. На поляну тварь не сунулась, предпочитая смять окрестный кустарник. То ли уже наученная держатся от человека подальше, то ли запах отработанного топлива и раскалённого металла показался ей несъедобным.

Через три часа на долину опустилась тишина: не гремит разбираемое железо, притих тарахтящий дизель, замолкла УШМ, не режут слух местных обитателей душевные загибы русской речи и короткие лающие (и чего уж там, довольно однообразные) немецкие обороты.

— Руди, грабли свои убрал от пива. Нам только твоей блевотины не хватало для полного счастья. У тебя там как, пупок не развязался? — немец испуганно прижимает руки к животу, отрицательно мотает головой. — Это есть гут. Канистру с технической водой доставай. Мыться будем.

Немец, шатаясь, скрывается за бортом машины. Это не от усталости, нет.

Для работы пневмо УШМ пришлось почти все время гонять двигатель «Ящерки» на холостых оборотах. Вот за три часа и надышались солярочным выхлопом.

По–хорошему, сейчас бы отдохнуть минуток сто. Но чуйка подсказывает, что мы и так злоупотребили гостеприимством местной долины.

Пять минут, прислонившись спиной к нагретой солнцем броне, посидеть в тишине, потом стащить с себя пропитанную маслом, гарью и потом робу. Помыться, насколько хватит воды. И рвать отсюда когти, пока не замели.

Выезжая обратно на дорогу, останавливаюсь в месте, где проложенную колесами колею пересекает след здоровенной животины, обошедшей нас за кустами.

— Ох, ни хрена себе следочек, — в ссохшийся до твердости бетона красноватый грунт вдавлены отпечатки копыт размером с грампластинку. Вдавлены на глубину не меньшую, чем глубина следа, оставленного нашим броневиком, и расстояние между отпечатками побольше моего полноценного шага.

Кого я тут хотел напугать двенадцатым калибром? Против таких монстров только «ДШК», а лучше «КПВ» может считаться за аргумент.

И у немца не поинтересуешься подробностями. На мероприятия по личной гигиене у него еще хватило сил. А вот дальше у парня начались дикие спазмы, и пришлось ждать, пока он отблюется до желчи, и только потом на себе втаскивать в кабину.

В кабине немец свернулся калачиком на маскировочной сети и затих.

У меня у самого все признаки отравления налицо, но крутить баранку я пока могу. А вот на парня отравление подействовало куда сильнее. То ли потому, что я старше и у меня организм покрепче, то ли просто особенность организма.

В результате на какое–то время я остался без напарника. Сколько могут длиться последствия отравления, я не в курсе. И все, что мне остается, это утешать себя мыслью, что к вечеру, ну, край к следующему утру, Руди оклемается.

— Лохматая, тебе лучше всех, слиняла в сторонку и отлеживалась в тенечке. А мне, по всему, весь остаток дня на морально–волевых баранку крутить.

Лохматая обнюхав след, скребет когтями бронелист под дверью. Всем видом демонстрируя — кто–то отсюда валить, пока не замели, собирался? Давай, подсаживай меня в кабину, пора сваливать, а то тут какие–то следы страшные и запах непонятный.

Дальнейший путь до «Тропы четырех» прошел без приключений, немец страдал на подстилке из маскировочной сети, Муха дрыхла в ногах у немца, а бронемашина исправно накручивала на кардан километры маршрута. Редкие встречные машины и небольшие конвои. Бесконечные пологие холмы, покрытые невысокими деревцами и пожухлой от зноя травой. Стада местных травоядных, беспокойно крутящих головами при звуке работающего мотора. Редкие, обглоданные до последнего болтика, остовы машин на обочинах. И две разбитые колеи, убегающие вперед до самого горизонта.

Почти у самого поворота на «Тропу четырех» в зеркале заднего вида бодро нарисовалась тройка багги. Я уже настроился на неприятности, но обошлось.

На ровном участке дороги, стараясь держать скорость не ниже тридцати километров в час, освобождаю одну колею. Ревущим моторами тарантайкам этого вполне хватает для обгона.

Глубокий до головокружения выдох — пронесло. Решительно необходимо что–то решать, а то я тут к тридцати годам поседею без пулемета.

Провожая взглядом проглатывающие неровности проселка огромными ходами подвесок багги, едва не проезжаю мимо него.

Местные деревца на высоту трех человеческих ростов проросли сквозь скрученную винтом раму, остатки кузова и кабины того, что когда–то было мощным, полноприводным грузовиком. Сюрреалистичная композиция получилась — ржавый автомобильный остов, нанизанный или, скорее, пронзенный стволами деревьев.

Какой груз мог так раскорячить не самый хлипкий грузовик? Топливо? Боеприпасы?

И какое он имеет отношение к названию — Тропа четырех?

Под едва ощутимым нажимом кончиков пальцев, останки кабины грузовика рассыпаются коричневой пылью. Монотонный шепот ветра стихает, уступив место мгновениям покоя и тишины, изредка нарушаемой потрескиванием остывающих механизмов бронемашины.

Есть в этом месте привкус страшной, мистической тайны из почти былинных времен начала освоения этого мира.

Бр–р–р–р…. Аж мерзкий холодок малодушия по спине пробежал.

А местный гид, как назло, слюни пускает и палубу заблевать норовит. Ему не до мистики, понимаешь.

— Руди, зацени, девки голые голосуют, подвезем? О! Ожил. Вот она сила слова животворящего.

Убедившись, что его в очередной раз цинично поимели, немец аккуратно подвинул Муху и уселся на своей лежке. Быстро умнеет или это у него уже рефлекс выработался — собак почем зря фашистскими кирзачами не пинать.

— Тропа четырех. Так что, еще час можешь дрыхнуть. А потом собирайся со своим арийским духом и начинай высматривать ориентиры, мы будем почти у цели. Мне на этом автобане будет не до осмотра местных красот, машину бы на дороге удержать. Так что, крутись, как хочешь, но наблюдение за тобой. Не нравится мне эта тропа, есть ощущение, что тут кто–то недавно проехал. А твой папаша втирал, что тут ездят не чаще двух раз в месяц.

Не нравится мне все это. Сильно не нравится.

На кратком военсовете, устроенным Вольфом перед нашим убытием на задание, предлагаю немцу свой план действий в дальней точке автопробега чехословацкой бронемашины по местному бездорожью.

— Ну нафиг. Вольф, если я замечу чужое присутствие, даже не замечу, а просто почувствую, что что–то не так, я проеду место, где ребята Уве спрятали «Унимог». Ну…. Примерно вот досюда, — карандаш ставит едва заметную отметку на три километра дальше цели. — Делаю вид, что я по своим делам мимо проехал. Потом прячу бронемашину, а сам ножками, по холмам выйду вот сюда, — карандаш оставляет еще одну отметку на карте. И понаблюдаю за местностью. Будет нужно, сутки в кустах просижу, но буду твердо уверен, что мы на месте одни.

Как мне показалось, Вольф подрастерял изрядную долю уверенности в том, что в холмах безопасно настолько, чтобы отпускать туда сына. Но, выхода у него нет, бизнес есть бизнес и слабины он не даст — не та порода.

— Гут, так и делай. Рациями на месте не пользуйтесь. Прослушать вас вряд ли смогут, но факт вашего присутствия засекут наверняка. Там высокие холмы вокруг и дальность портативной связи максимум пять километров. А движение возможно только по просеке. Бежать там некуда. Понял?

— Вольф.

— Что?

— Как в холмах на предмет хищников? А то, пока я по кустам партизана изображаю, меня за филей местный лев не прихватит?

— Крупные хищники в холмы не заходят, им простор нужен. А в холмах кустарник да косогоры. Из зверья водится мелочь одна, но ты особо не расслабляйся, стая мелкоты опасна для одиночки. Да и мелкота понятие относительное.

— Ага, вот поэтому я Рудольфа оставлю в бронемашине. Пусть охраняет. Заодно и эфир послушает, я в этом вопросе мало отличная от ноля величина.

Немец улыбается чему–то своему и утвердительно кивает.