Южный поход

Глава 16 Как заселялась степь

Справедливости ради надобно заметить, что есть у степи своя, особенная стать, заметная только наблюдательному путешественнику. Я пришел к этой нехитрой мысли на следующий день нашего похода.

Зеленые волны травы сменились блестящими на солнце речками, камышами и прудами. Армия сделала привал и пополнила питьевые запасы. В кустах на бережку егери застрелили джейранов, потом на них напал туранский тигр, вымерший, к сожалению, еще в двадцатом веке. Сие обстоятельство не помешало хищнику ранить одного солдата, пока другие кололи его штыками.

Дальше эти благодатные места закончились, трава измельчала и пожелтела. Всю равнину до горизонта усеяли белые и желтые цветочки, местами попадались скопления красных и синих. Названия сих полевых украшений мне были неведомы, а спросить у ботаника я стеснялся из-за вчерашнего географического инцидента. Узоры на степном ковре, тем не менее, получились изумительной красоты. Будь я художником, непременно сел бы с холстом и написал бы картину.

Погода стояла все такая же солнечная и солдаты изнывали от жары. У телег постоянно отваливались колеса и армейские кузнецы не сидели сложа руки.

Так поход продолжался весь день и к вечеру мы остановились на берегу полноводной реки, поменьше Волги и Дона, но тоже широкой и величавой. До Иртыша добраться мы не могли, значит, это был его младший брат, Иргиз.

Едва солдаты успели поужинать и отдохнуть полчасика, как неугомонный наш предводитель приказал приступить к строительным работам.

Я оглядел место стоянки внимательнее. Холмистый берег, почва твердая, не глина, кое-где торчат скалы. Суворов задумал поставить поселение у реки и доставлять сюда припасы водным путем. Если укрепить на совесть и набрать припасов, можно долго выдерживать осаду кочевых племен и лузгать семечки, глядя, как они пытаются проломить высокие стены.

План строительства быстро накидал подполковник с военно-инженерным опытом. Суворов и сам был далеко не профан в этом деле, даром, что ли, еще в екатерининские времена поднимал укрепления на Кубани и усиливал крепости в Финляндии? Он просмотрел план, сделал в нем кое-какие правки и приказал начать стройку.

Дерева вокруг, конечно же, не было, пришлось использовать запасы, взятые в Орске. Суворов планировал пока поставить здесь нечто вроде римского военного лагеря с возможностью швартовать речные суда. Пока что это был своего рода перевалочный пункт, база снабжения Южной армии, в будущем способный перерасти в полноценный городок. Его должны были охранять полтораста человек. До зимы они должны были жить в землянках и палатках. До наступления холодов, когда по реке доставят лес, можно было построить дома и церковь.

Усталые солдаты ворчали, что из них сделали плотников. Тогда Суворов, а за ним и остальные генералы сами схватили пилы и топоры и приступили к работе. Увидев это, солдаты наперегонки бросились укрепление.

Работали всю ночь, при свете огромных костров, пылающих на берегу. Я тоже трудился вместе с другими.

Поначалу мне в голову пришла светлая мысль, что с моими фундаментальными знаниями в области строительства, можно сильно усовершенствовать процесс строительства. Я ведь, каюсь, отгрохал сестре Иришы дачу в пригороде из подручных материалов.

Хотя строение получилось хлипким и скособоченным, я гордился, что возвел его собственными руками, пока Иришина сестра не пожаловалась, что крыша сильно протекает, а северная стена грозит рухнуть. Тогда моя девушка прозвала меня «рукожопом» и запретила когда-либо прикасаться к инструментам в ее доме.

В общем, я пошел к одному из унтер-офицеров и предложил построить землеройное устройство на берегу реки, наподобие водяной мельницы. Унтер таращил на меня глаза и ничего не понимал. Вздохнув и осознавая, что мои идеи еще долго останутся нереализованными, я взялся за топор и взялся заколачивать гвозди.

Вскоре я попал себе по пальцу и остался временно нетрудоспособным. Унтер-офицер отвел меня в повозку к другим раненым и хворым и слезно попросил впредь не путаться под ногами. Я дал покорное согласие и лег спать. Топоры стучали всю ночь.

Утром, когда я проснулся, погода начала портиться. Небо закрыли тучи и задул холодный ветер, хмуро гоняя волны по реке.

Вылезя из повозки, я увидел между холмов высокий деревянный частокол, сторожевые вышки и массивные ворота. Вокруг укрепление окружали ров и баррикады. С запада сооружение вплотную подступали к воде и на берегу уже успели расчистить место для причала.

— Красиво получилось и крепко, — заметил мой знакомец Василий Бурный. — Быть сему поселению нашим новым оплотом на юге.

Армия собиралась в дальнейшее путешествие. Я порадовался, что сегодня мы пойдем не по жаре, а по холодочку. Вернее, не пойдем, а поедем.

Смирный, за которым присматривали вместе с другими конями, недовольно покосился на меня и взбрыкнул, когда я оседлал его.

— Успокойся уже, мерзкое животное, — сказал я. — Если ты еще раз попробуешь меня выкинуть, как вчера, я заколю тебя и отдам казахам, чтобы приготовили конскую колбасу.

Смирному очень не понравилась моя угроза, он захрапел и потряс головой.

Вскоре мы выехали дальше в степь, оставив позади свежепостроенное поселение. В нем остались две роты. Солдаты немедленно приступили к возведению домов для проживания внутри лагеря и укреплению стен камнями. Им предстояло еще много работы в ближайшие дни.

От адъютанта я узнал, что Суворов долго думал, как назвать поселение и в конце концов назвал его просто Орду-базар.

— У занудливых голов там, в столице, много времени, — сказал он. — Пусть сами подыщут название и сообщат нам, а заодно пусть пришлют резервы и припасы.

С новостью об основании новой точки на карте и просьбой о снабжении он отправил в Санкт-Петербург очередного гонца. Мы продолжали поход, но уже гораздо медленнее. Лошади здорово устали за эти дни и теперь выбивались из сил.

Армия ехала на подводах до обеденного привала. Как и всегда делал Суворов, он отправил вперед поваров, чтобы к моменту прибытия к месту отдыха обед был готов и солдаты, не теряя времени на ожидание, могли сразу отведать горячей пищи.

После отдыха прозвучала команда дальше идти пешком, чтобы дать отдохнуть ездовым животным.

— Батюшка наш Александр Васильевич желает, чтобы мы совсем не разжирели, лежа на повозках пузом вверх, — говорили солдаты.

Видимо, Суворов и в самом деле считал, что на подводах армия чересчур расслабится и ослабнет. Он приказал войскам идти до вечера ускоренным маршем. Днем прошел дождь и ноги солдат намокли. Жара сменилась осенней стужей, хотя в степи стоял самый настоящий летний месяц. Я никогда бы не подумал, что на юге может быть так холодно. Но солдаты не роптали, а бодро шли в полном снаряжении, да еще и пели весь день самые разные песни.

Ближе к вечеру началось самое интересное. На горизонте снова показалась темная полоса. Прискакали казачьи разведчики и сообщили, что с юга снова едут казахи. На случай возможного столкновения я решил вероломно покинуть мушкетеров и перебраться поближе к полководцу, чтобы посмотреть, как он управляет войсками. Приехав к командующему, я обнаружил его в открытой повозке и изучающим казахский язык в компании с татарским переводчиком. Рядом ехали на конях генералы и командующие.

— Это мой посланник расстарался, — сказал Суворов, когда узнал о приближении кочевников и имея в виду Атаке бия. — Вон как быстро примчались. Ну что же, посмотрим, какой ответ он принес. Очень надеюсь, что разумный.

Я тоже надеялся на это, потому что, как бы не храбрился Суворов, ему нужно было по возможности сохранить целой и невредимой свою чрезвычайно растянутую линию снабжения. Конечно же, ему вряд ли удалось бы сделать это до самых границ Индии, но категорически желательно было протянуть каналы снабжения через всю безлюдную степь, хотя бы до густонаселенных городов Средней Азии.

— Я заглянул в глаза этим дикарям, — заявил один из полковников, по фамилии Штейнвер, заведовавший полком пехоты. — И скажу вам со всей определенностью, они понимают только самое жестокое обхождение. Их надлежит победить, пленить и разделить на три части, одну тут же уничтожить на глазах других, вторую послать на каторгу, а третью оставить здесь, в совершеннейшей покорности.

Суворов, не любивший ненужной жестокости, поморщился.

— Подобная лютость приведет сей край в полное волнение и навсегда оттолкнет киргиз-кайсаков от нас, — ответил он, отвергая вредный совет. — Более того, это поставит под угрозу весь наш поход, поскольку мятежники с легкостью перережут нашу линию снабжения. Вы хотите сгинуть в бухарских песках или замерзнуть в памирских снегах? У кого есть другие предложения?

— Отпустить плэнных, пусть идут с Богом, — беззаботно сказал Багратион.

Суворов улыбнулся.

— Князь Петр, пленных сначала захватить надо, а где нам взять столько коней? Киргиз-кайсаки известны чингизидовой тактикой, столь ужасной, сколь и разумной. Сначала они нападают, осыпают стрелами, а при малейшей опасности уходят назад и растворяются в степи. Это тоже самое, что гоняться за мухами или комарами, сам устанешь, а никого не поймаешь.

К повозке начальника потихоньку подъехали другие офицеры и услышали слова Суворова.

— Пушки догонят любого коня, ваше сиятельство, — заметил Барклай де Толли и Александр Васильевич быстро глянул на императорского посланника.

— Это само собой, но разве ж киргиз-кайсаки теперь подойдут на пушечный выстрел? — спросил он. — Они будут всячески уклоняться от сражения и тревожить нас назойливыми и едкими укусами. Пока мы сильны, это не страшно, но стоит ослабнуть, как они тут же воспользуются нашим положением.

— Можно устроить полевой лагерь и заманить туда сих необразованных в военном искусстве варваров, — продолжал Барклай де Толли.

Суворов снова поморщился.

— Можно, но это ж сколько времени утечет, прежде чем они отважатся к нам заглянуть? К тому же не так и глупы эти варвары, как вы их кличите, генерал. Нет, за кого вы принимаете меня? За мокрую курицу, способную лишь спрятаться в курятнике и выставить задницу наружу?

— Их надобно атаковать силами легкой конницы, — сказал Милорадович. — И всего делов. Действовать белым оружием и развеять, как дым.

Александр Васильевич прикрыл глаза и раскачивался в такт хода повозки, похожий на молящегося священнослужителя. Казалось, он прислушивался в какому-то тайному внутреннему голосу, советующему, как поступить дальше. Затем он открыл глаза и приказал:

— Готовьте артиллерию к бою. Казакам и драгунам атаковать врага навстречу славным галопом. Рубка, гонка, шпоры, храбрость и дерзость! Миша, голубчик, яви пример доблести!

Милорадович радостно отсалютовал и ускакал к конным войскам. Другие командиры тоже потянулись к полкам, готовясь к схватке. Темная линия на горизонте стремительно превращалась в плотную массу, состоящую из всадников. Южная армия замедлила ход, словно борец, который засучивает рукава и разминается перед боем.

— Странно, в этот раз их гораздо меньше, ваше сиятельство, — заметил Кушников, вглядываясь в надвигающегося противника. — Если они снова атакуют артиллерию, надо признать, что это отчаянные храбрецы.

— Или безнадежные глупцы, — ответил Штейнвер, держа у глаз подзорную трубу. — Только дурак дважды падает в одну и ту же яму.

Казахов теперь и в самом деле оказалось меньше, чем в первый раз, минимум вдвое. Они и теперь действовали точно также, как и день назад, стремительно наступая конной лавой на армию. Неужели они ничему не научились в прошлый раз? Скорее всего, это другой отряд, еще не участвовавший в стычке и оттого совершенно непуганый. От грохота копыт еле заметно дрожала земля.

Я с сожалением смотрел на подкативших к колоннам кочевников, ожидая, когда заговорят пушки и погибнут люди. Но затем Кушников удивленно заметил:

— Ваше сиятельство, что это такое происходит?

Не пересекая линии, за которой их могла бы достать картечь, степняки отхлынули назад, словно бурные волны от скалистого берега. Затем разделились на две части и быстро выстроились двумя длинными линиями вдоль нашего фронта. Кто бы что не говорил об их воинском мастерстве, но конями они управляли изумительно и действовали чрезвычайно слаженно.

— Красиво работают, прям как на маневрах, — тоже отметил Суворов и даже Штейнвер проворчал что-то одобрительное.

А затем в образовавшийся проход между двух отрядов въехала маленькая группка всадников. Ну как сказать, маленькая, с полсотни точно наберется. Большая часть из них ехала на конях светлых мастей. Двигались они неторопливо и держа сабли в ножнах. Вся эта процессия бесстрашно направилась к нашим войскам.

— Это что же, парламентеры? — спросил Суворов. — Сережа, пусть наши пока их не трогают.

Кушников поскакал было к пушкарям, но артиллеристы и сами уже поняли, что это не враги и не стали стрелять, держа, впрочем, орудия наготове. Полк казаков тронулся с флангов и поскакал по мокрой траве навстречу маленькому отряду кочевников. Затем вперед выдвинулись есаулы и старшины, обменялись с отрядом казахов несколькими фразами и выстроившись рядом, поехали вместе с ними обратно к нашему войску.

— Ваша правда, Александр Васильевич, — сказал я. — Они идут договариваться.

Рядом пошевелился Прохор с неизменным котелком горохового супа в руке.

— Трапезничать не угодно ли, ваш сиятельство, — пробасил он, протягивая кушанье чуть вперед. — Я уж третий раз грею.

— Отстань, Прошка, — сказал Суворов, вглядываясь в делегацию кочевников. — Не видишь что ли, не до тебя сейчас?

— А что дохтуры говорили? — въедливо спросил Прохор, решив прибегнуть к веским доводам. — Питаться благоразумно и согласно распорядку. Здоровье потеряете, кто войском управлять будет? Сгинет армия на чужбине, а все из-за вашего ослиного упрямства.

— Замолчи, окаянный! — рассердился полководец, но затем оглянулся и взял котелок, видимо, не хотел оставлять армию без своего руководства. — Ладно, давай, что там у тебя? Опять горох, сколько можно?

Группа казахов уже беспрепятственно добралась до линии наших войск, проехала через колонну и направилась прямо к повозке главнокомандующего. Их сопровождали казаки, а затем полк драгунов. Вокруг Суворова, поспешно опустошающего котелок, выстроились егеря.

Когда казахи приехали, наконец, к командующему, он успел доесть суп, бросил котелок Прошке и сунул ложку в нагрудной карман. Затем поднялся и сел на бортик повозки, свесив ноги, одну в сапоге, другую в туфле. Одет Суворов был в одну рубаху на голое тело. Ветер трепал его седые волосы.

Я тем временем наблюдал за подъезжающими номадами. Как я и говорил, большая часть из них сидела на белых конях и только сейчас я заметил, что это благороднейшие животные знаменитой ахалтекинской породы. В те времена приехать куда-либо на таком коне по своему статусу означало примерно то же самое, что в наши дни явиться на встречу на «Майбахе» или «Роллс-ройсе фантом». Багратион, гарцевавший на своем скакуне неподалеку, тоже отметил это и восхищенно воскликнул:

— Вай, смотри, какой кони!

Но долго разглядывать коней мне не удалось. Люди привлекли еще большее внимание. Из-за скученности полков делегации кочевников пришлось вытянуться в цепочку, чтобы проехать к командующему. Впереди ехали здоровенные детины на обычных конях, с огромными палицами на поясе, надо полагать, нечто вроде телохранителей. Следом за ними на тех самых ахалтекинских аргамаках ехали пожилые казахи с каменными лицами. Их атласные халаты были отторочены мехами соболей и горностая, словно пышные одеяния наших старорусских бояр. Высокие шапки на головах усыпаны позолотой и драгоценными камнями. Один из сих седых старцев подъехал к Суворову, поклонился и сказал через переводчика:

— Хан Средней орды Уали, сын Абылай хана, приветствует тебя, Топал-паша и приглашает к своему столу, разделить с ним трапезу и отведать его яств.

Затем степенный муж заметил ложку в кармане Суворова и от удивления растерял важность и заморгал.

— Это, конечно, хорошо, — ответил Суворов. — Только недосуг мне лясы точить и пиры закатывать. Где ваш хан?

— Он находится при своей гвардии, — старец указал на конников, так и стоявших двумя группами перед нашим войском.

— Тогда пусть идет вперед и подходит к моим войскам, — ответил Суворов. — Я тоже подъеду туда.

— Это все? — спросил чуть сбитый с панталыку глава делегации.

— А чего же еще? — удивился Суворов.

Старец поклонился:

— Я передам ваше приглашение хану Уали, — развернул коня и поехал обратно.