Южный поход

Глава 10 Дальняя дорога на юг

Через два дня ранним утром меня разбудили, вылив ведро ледяной воды. Шутником оказался, конечно же, Александр Васильевич. Он стоял рядом с постелью и от души хохотал, глядя на мою мокрую и ошалевшую после сна физиономию. Исполнителем купальной процедуры оказался, конечно же, Прохор.

— Вставай, Витя, нас ждут великие дела! — закричал Суворов. — Мы сей же час выезжаем на юг. Индия ждет нас!

Морщась, будто наелся редиски, я вытер лицо и отправился умываться. Все эти дни я каждый вечер возвращался домой совершенно разбитый и заваливался спать. Чтобы забыть о сердечных ранах, я целиком погрузился в подготовку индийского похода. И вот теперь настал великий день выезда, но меня это почему-то не очень радовало.

Все вроде бы уже было готово к поездке еще со вчерашнего дня. Хотя в таких делах никогда нельзя быть уверенным стопроцентно. Что-нибудь да забудешь.

Мы выехали, не позавтракав. На часах было два ночи. Суворов ехал в крытой повозке, запряженной двумя лошадьми, в сюртуке, напоминавшем военный мундир. Прошка с вещами должен был выехать сам, позже.

Я неуклюже мчался на коне по кличке Смирный. Похоже, прозвище дал некий шутник, потому что конь оказался норовистый. Проскакав сотню шагов, он каждый раз вскидывал задние ноги и подбрасывал меня в седле, видимо, надеясь выкинуть неопытного наездника. От таких попыток у меня каждый раз замирало сердце и я судорожно обхватывал коня ногами и руками. Редкие прохожие и патрули с удивлением смотрели на меня. Ночью было светло, так же, как и днем.

Выехав из города, мы помчались по Московской дороге. Ни о каком асфальте, конечно же, мечтать не приходилось. Здесь было гораздо больше народу, чем на ночных дорогах столицы, запуганной постоянными запретами Павла на всё и вся. По утоптанной пыльной дороге ехали возы с грузами, почтовые и пассажирские кареты и одинокие всадники. Иногда мы проезжали почтовые станции.

На междугородней трассе Смирный успокоился и перестал пытаться выкинуть меня из седла. Я тешил себя надеждой, что причиной тому был возросший уровень моих навыков езды.

Дорога была ужасной, всюду грязь после дождей, ухабы и ямы. Я опасался, что Суворов отстанет от меня в своей кибитке, но кучер гнал лошадей, как бешеный, частенько обгоняя меня. Вскоре я уже беспокоился о другом: как бы кучер не опрокинул повозку, поранив великого полководца. Я подъехал к повозке и хотел уже окликнуть возницу, но тут Суворов скучающе выглянул из окна и крикнул:

— Витя, скажи ему, чтобы ехал быстрее! Мы как будто на месте стоим, а не двигаемся.

К утру мы отъехали от города на довольно значительное расстояние, миновав Софию, Тосну, Любани, Чудово и другие поселения поменьше. Я предлагал заехать отдохнуть в путевые дворцы, расположенные в этих местечках, но Суворов отказался.

— Это дома для царя и высших сановников, — сказал он. — А я простой солдат, хоть и обласканный царями. К тому же я в опале, помнишь?

Он хотел останавливаться в обычных гостиницах или просто у местных жителей за отдельную плату.

Местами погода хмурилась, солнце пряталось за облаками, но дождя так и не последовало. Несколько раз повозка останавливалась на пять минут и Суворов, как ребенок, выбегал из нее размять мышцы. Помимо прочего, я опасался, что во время поездки дадут знать последствия недавней болезни, но к моему великому удивлению, он чувствовал себя прекрасно.

— Нет, Витя, я чувствую себя хорошо, — ответил он, когда я спросил, как он себя чувствует. — Одна только мысль, что я выезжаю в поход, да еще какой поход, согревает меня и придает мне сил!

К вечеру мы добрались до Подберезья, не останавливаясь за весь день на обед, лишь меняя лошадей на почтовых станциях. Суворов ехал инкогнито, приготовив для станционных служителей, помимо подорожной, грозное письмо от генерал-губернатора Петербурга, якобы он чиновник, едущий в Москву по монаршьему повелению. При виде казенной бумаги ямщики вытягивались в струнку и выделяли самых лучших лошадей.

Я же так и продолжал ехать на Смирном. Конь с каждым часом нравился мне все больше и больше. Долгая дорога нисколько его не утомила, наоборот, он казался свежим и полным сил. Кивая мне головой, Смирный выпрашивал кусочки сахара, которыми я старался его приручить и тихонько ржал, когда я гладил его по морде. Я радовался и думал, что между нами, наконец, возникло полное взаимопонимание.

Впрочем, как оказалось, это злобное животное на самом деле выжидало удобный момент, чтобы все-таки одержать надо мной верх. Когда мы остановились, чтобы спросить насчет ночлега у первой же попавшейся избе, Смирный увидел, что я потерял бдительность и отпустил поводья. Тогда конь взбрыкнул особенно сильно и благополучно выкинул меня из седла.

Проклиная всех коней на свете, я подлетел вверх, потом шлепнулся о землю и сильно стукнулся руками, бедрами и спиной. Дед, вышедший из жилища и его внуки весело рассмеялись.

— Ну что, Аника-воин, покатался на коняшке? — улыбнулся Суворов.

Мы договорились со стариком о постое и переночевали у него. Я поужинал и уснул, как убитый. Ночью сквозь сон мне слышался отдаленный шум толпы и грубые голоса в избе.

Мне показалось, что это Суворов с кем-то ругается. Разлепив сонные веки, я увидел, что в избу набилось человек пять казаков и по очереди обнимаются с полководцем. У них были такие звучные и громкие голоса, что мне почудилось, будто происходит ссора. Поняв, что это прибыли командиры казачьего войска, я улегся спать дальше.

Выйдя рано утром на улицу, я не узнал поселения. Всюду вокруг ходили солдаты и ездили казачьи отряды. Они поселились во всех домах и еще раскинули палатки в поле за городом.

Я наскоро умылся в колодце и вернулся в избу. Суворов уже давно поднялся и разговаривал с командирами, только теперь уже не казаков, а пехоты. На весь стол разложили карты, схемы и списки войск.

— Окончательную диспозицию я раскрою в Оренбурге, — сказал Суворов. — Сейчас говорить нельзя, император закрыл мне рот.

И он в самом деле закрыл рот обеими руками. Командиры рассмеялись. Они окружили Суворова и слушали каждое его слово, внимая, как пророку. Среди них я заметил двух генералов и полковника. Остальные чинами поменьше, в основном, капитаны и майоры. Я старался узнать кого-то из бывших соратников Суворова, знакомых мне по истории, например, Багратиона или Милорадовича, но их здесь не было, хотя я видел в списках Южного корпуса их фамилии.

Полководец подозвал меня и сказал присутствующим:

— Господа, вот мой спаситель. Он вытащил меня из самой пасти смерти, когда я уготовился уже перейти в мир иной.

— Вы преувеличиваете, ваше сиятельство, — сказал я, потирая бока, ушибленные вчера после падения с коня. — Вас спасла в первую очередь великая сила духа, дарованная вам Создателем.

Но офицеры все равно окружили меня и по очереди пожали руку. Я уже говорил, что моя роль в исцелении полководца была и в самом деле минимальной. По сути он вылечил сам себя величайшим волевым усилием.

— Пожалуйте завтракать со мной, — пригласил Суворов и командиры с радостью согласились.

За столом полководец вспоминал эпизоды из походов, в которых участвовал с присутствующими здесь офицерами. Позавтракав кашей и вареной репой, он сказал:

— Я назначаю смотр войскам в Оренбурге. Отправляйтесь не мешкая, у нас мало времени. Из соображений все той же секретности я вынужден ехать отдельно от войск.

— Так куда же мы все-таки идем, ваше сиятельство? — спросил полковник. — Люди говорят, что на бухарцев, это верно?

— Ничего пока не велено говорить, но смею заверить, господа, поход еще неслыханный в целом мире, — улыбаясь, ответил Суворов.

— Неужели на Китай? — осмелился предположить один из капитанов.

— Думайте, думайте, господа, это полезно для мускулатуры головы, — продолжал интриговать Суворов.

После завтрака он приказал оседлать коня и решил проехаться на нем по расположению войск. Теперь, помимо меня, его должны были сопровождать адъютанты, отряд казаков и Прохор, нагнавший нас ночью. Еще прибыл посланец от государя, чтобы приглядывать за великим полководцем, как это было в Италии и Швейцарии. Я постепенно приглядывался к этой толпе людей, наличие которых доказывало, что Суворов вовсе не находится в опале. Кроме того, когда мы распрощались с хозяином избушки и вышли наружу, вскоре среди солдат я встретил Мишаню.

Тем временем воины, рядовые и офицеры, прослышав о появлении любимого военачальника, сбежались всем лагерем, чтобы поглядеть на него и послушать речи. Суворов, как и всегда, называл многих солдат по имени, даже рядовых и зачитывал по памяти выдержки из своей «Науки побеждать»:

— Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко. Пуля обмишулится, а штык не обмишулится. Пуля — дура, а штык — молодец! Береги пулю в дуле! Трое наскочат — первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун.

Заботясь о здоровье солдат, он сел на коня и проехал в войсковые госпитали, проведать их состояние. По дороге он продолжал вправлять офицерам мозги:

— Чисти желудок, коли засорился. Голод — лучшее лекарство. Кто не бережет людей — офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет.

По дороге, завидев полковую кухню, Суворов слез с коня и отведал солдатской каши, затем похвалил повара. Многие полки, помня его любимую забаву, вставали плотной стеной, не пропуская командующего через свои ряды. Только один молодой штабс-капитан, не знающий порядков, распорядился пропустить генералиссимуса и Суворов сразу разозлился.

— Это что такое, солдаты должны стоять, как крепость! Ни шагу назад, только вперед! Этот немогузнайка эдак мне всю армию разложит! Под арест его, быстро!

Адъютанты отобрали у бедолаги шпагу и повели было под караул, но Суворов остановил их.

— Ты понял, почему тебя наказали? — спросил он.

Штабс-капитан, красный от стыда, высокий и курносый, кивнул, не смея сказать и слова.

— Впредь не пропуская ни врага, ни друга через свои ряды, понял? — продолжал воспитывать полководец. — А теперь иди и больше никогда не отступай. Вперед! Не смеет никто пятиться, ни четверти шага назад.

Проведав госпитали, князь заехал в подразделение военно-инженерной службы в России, созданной по указу Павла I, своеобразного прообраза стройбата. Пора было ехать дальше и Суворов попрощался с солдатами, пообещав встретиться с ними в Оренбурге. Войска кричали: «Ура!» и просили вести их куда угодно. При виде такого энтузиазма Александр Васильевич прослезился.

Отъезжая, он приказал командующему корпусом отправляться в путь как можно скорее. Частям предстоял долгий и трудный марш к Оренбургу. По особому распоряжению императора для достижения быстроты пехоту — невиданное дело! — перевозили на подводах. Для этого свозили телеги и лошадей со всей округи.

Мы поехали дальше по дороге на Новгород и Москву, Суворова окружили другие помощники, завистливо стараясь оттереть меня от полководца. Вдобавок теперь его сопровождал отряд казаков. Я запросил ружье, чтобы потренироваться в стрельбе во время путешествия. Получив отличный егерский штуцер с амуницией и закинув его за спину, предоставленный сам себе, хлестая коварного Смирного, я ехал по дороге и на ходу размышлял о положении дел.

Поход ведь фактически начинался только из Оренбурга. Весна была потеряна, оставалось только лето и начало осени, а ведь предстояло пересечь степи, добраться до Бухары и Кокандского ханства, пройти в Афганистан, и только оттуда выйти к Северной Индии. На недавнем совещании с императором было принято решение все-таки следовать сухопутным путем, не отвлекаясь на Персию. Поэтому войскам следовало двигаться со всей возможной скоростью, чтобы успеть добраться до Памира до наступления зимы.

В Астрахани к июню должны были появиться экспедиционные войска под предводительством Массены. На совместном совете, встретившись где-то на юге, скорее всего, в Уральске, командующие должны были решить: отправляться дальше через Бухару вместе или двигаться двумя армиями врозь, русские через все тот же эмират, а французы через Персию. В последнем случае Наполеон финансировал аренду кораблей для перевозки армии через Каспийское море, а Павел I обещался найти корабли.

В целом, к тому времени в Европе разгоралась настоящая буря. Наполеон, как и ожидалось, внезапно исчез в Париже и объявился в Северной Италии, грозя наказать австрийцев за их шалости. Россия к тому времени вышла из антифранцузского союза, но австрийцы, подзуживаемые англичанами, хвастливо заявляли, что и в одиночку, без северных варваров, справятся с корсиканским выскочкой. Между тем, фельдъегери Павла I беспрестанно частили между Санкт-Петербургом и Парижем, передавая послания государей, чтобы уточнить контуры намечающегося альянса.

Зная из истории, как к этому договору относятся англичане, Суворов в последней беседе с императором предупредил его, что жители Альбиона вполне способны устроить диверсии. Он знал от меня, что разведка англосаксов участвовала в покушении роялистов на Бонапарта, а затем помогала организовать убийство российского самодержца в Михайловском замке. Но Павел не поверил полководцу и весело рассмеялся в ответ на его предостережения.

— Александр Васильевич, вы старый солдат и ваше дело война, — сказал он полководцу. — Поверьте, англичане никогда не опустятся до подобных низостей. Добудьте мне Индию и тогда мы поговорим с ними по-другому.

Уезжая в поход, Суворов наказал Ростопчину приглядывать за императором. Кроме того, преодолев отвращение, испытываемое им по отношению к фаворитам царя, Кутайсову и Аракчееву, он встретился и с ними и тоже предупредил о возможном покушении. Любимцы царя обещали сделать все возможное и обеспечить безопасность самодержца, но Суворов понял, что на самом деле они ему не поверили и посчитали выжившим из ума старикашкой.

— Ох, и наломают дров наши дворцовые кумиры, — со вздохом сказал он мне потом. — Они меня ни в грош не ставят и профукают царя, вот увидишь.

— Посмотрим, Александр Васильевич, — ответил я. — История уже сильно изменилась и теперь все может совсем по-другому, вплоть до высадки Наполеона в самой Англии.

— Это был бы блестящий ход, — сразу оживился полководец и задумался, как бы примеряя на себя ситуацию и прикидывая, как бы он сам действовал на месте первого консула. — Но, к сожалению, англичане никогда не допустят этого. Они истребят флот французов еще на континенте.

Этот разговор состоялся накануне отъезда. Я тогда все еще ходил печальный после неудачи с Ольгой и старался загрузить себя делами выше крыши. Поэтому поздно вечером, несмотря на усталость, я поехал к купцу, издавна торгующему с Бухарой, Хивой и Кокандом. Его звали Колесников Дмитрий Михайлович. Это был бородатый мужчина в летах. О его частых поездках на юг свидетельствовал бронзовый загар.

Он много рассказал о торговле со среднеазиатскими странами и меньше об их политике. Коммерсанты из Бухары издавна возили на российские ярмарки массу нужных товаров: хлопок, шелк, каракуль, ковры и чай. Кроме того, они доставляли восточные сладости и фрукты, вроде, винограда, персиков, дыней и арбузов. Русские купцы продавали металлы: железо, медь и чугун, ну и, конечно же, древесину, куда без этого. Торговля была взаимовыгодной и все шло к ее постоянному расширению.

Что касается политики, то тут все было несколько сложнее. Как раз в 1800 году в Бухарском эмирате сменился правитель. Вместо эмира Шахмурада, весьма достойного главы государства, известного своей скромностью и проведшего успешную судебную реформу, на трон сел его сын, эмир Хайдар. Он пока еще не показал себя ни с какой стороны, но как уверял Колесников, по большому счету, у Бухары нет сильных обид на Россию. Им выгодна торговля с нами, для ее расширения в недавнем прошлом они отправляли к императрице Екатерине большое посольство, принятое с великим почетом.

В Кокандском ханстве обстановка оказалась хуже. До 1798 года там правил Нарбута-бий, мудрый и умеренный государь. При нем ханство процветало и было на подъеме. Два года назад бий скончался и оставил престол своему сыну, Алиму. Тот, в противоположность своему довольно-таки миролюбивому отцу, считает, что процветание государства возможно только за счет экспансии. Он уже нацелился на окружающие Коканд города, планируя поглотить Ташкентское государство. С ним договориться будет гораздо сложнее.

Что касается Хивы, то тут купец имел вообще мало сведений. Последние годы он почти не торговал с хивинцами. Знал только, что сейчас царем там сидит некий Аваз-инак, в целом, довольно спокойный владыка. К России относится вполне благосклонно. Хиву, кстати, несколько лет назад посещал российский посланник майор Бланкеннагель.

— Ныне он проживает в Лифляндии, император пожаловал ему там имение, — сообщил Колесников. — Дослужился до генерал-майора, вышел в отставку. Он, если угодно, может многое рассказать про Хиву.

Хива лежала несколько в стороне от прямого пути в Афганистан, поэтому сведения о ней мы собирали меньше, чем о двух других узбекских державах.

Сейчас, едя по дороге в Москву вместе с Суворовым, я освежал в памяти эти сведения и обдумывал, как повернутся события, когда наш корпус подступит к границам этих государств.

В Новгороде мы не останавливались, а помчались дальше мимо Ильмень-озера. К полудню остановились перекусить на постоялом дворе в Крестьцах. Возле заведения стояла карета со сломанными колесами и это напомнило мне нашу встречу с Ольгой. Сердце снова защемило. А затем я увидел девушку, выходящую со двора вместе с отцом, графом Симоновым и замер на месте, как каменный истукан.