Якудза из клана Кимура-кай

Глава 1

— Рюичи, ты же его убьёшь! — женский вопль прозвучал глухо, как сквозь толстое одеяло.

Я не в своей тачке, а лежу на холодном асфальте. Меня бьют. По голове. Возможно, даже ногами. Что, чёрт побери, вообще происходит?

— Будет знать, как за тобой таскаться, — процедил мужской голос, манерный и томный.

Я наконец разлепил глаза, передо мной всё плыло, я видел только асфальт и лужу крови на нём. Моей крови.

Надо мной стоял молодой парень в спортивном костюме. Азиат, но с белыми крашеными волосами и уложенной в стиле Элвиса чёлкой. С велосипедной цепью в руке. Мы находились на открытой парковке, поздним вечером. Фонари уже зажглись.

— Ты понял меня, Кадзуки? — спросил он.

Это он мне? Я вроде всю жизнь был Георгием. Для своих Жора, для чужих Георгий Сергеевич.

Рюичи ткнул меня острым носком ботинка в бок, который обдало жгучей болью. Я зашипел.

— Видишь, Нанако, живой, — посмеялся он.

Жизнь научила меня отвечать ударом на удар. Так что я собрался с силами, и резким рывком бросился на этого беловолосого урода, опрокидывая его наземь, чтобы тут же осыпать его градом ударов.

Меня тотчас же оттащили, но юшку я этому черту пустил, да так, что он заверещал на всю парковку.

— Держите его! Держите!

На меня накинулись сразу несколько таких же модников, как он. Накинулись и начали запинывать толпой, так что я предпринял единственное, что можно сделать в такой ситуации. Свернулся калачиком и закрыл голову руками, предпочитая принимать удары предплечьями, а не черепом.

— Хватит! Перестаньте! — взвизгнула Нанако, но её не послушали.

— Хватит с него, — вальяжно произнёс Рюичи, и шквал ударов прекратился. — Он усвоил урок. Да, Кадзуки?

— Пошёл ты, — просипел я.

Рюичи посмеялся, зажимая разбитый нос пальцами.

— Вижу, что усвоил, — сказал он. — В следующий раз будет больнее, Кадзуки. Валим.

Громко взревели мотоциклы без глушителей, вся банда прыгнула в сёдла. Меня наконец оставили в покое.

— Не связывайся с нами, — предостерёг один из них, но я уже записал их всех в свой собственный чёрный список.

Те, кто толпой запинывает одного — заслуживают наказания.

Мотоциклисты один за другим стали уезжать, крутя движки до отсечки и стреляя выхлопом. Я наконец остался один.

Не без труда принял сидячее положение. Посмотрел на руки (чужие, грязные), на лужу крови (моей), на парковку вокруг. Я, похоже, сошёл с ума. Что вообще происходит?

Ощущения крайне поганые, позорная слабость разливалась по всему телу. Обычное дело после того, как тебя пинают толпой, но меня так не пинали уже, наверное, лет сорок. Не меньше. Со времён бандитской молодости.

Я вдруг рассмеялся. Истерически, надрывно. Странная, наверное, картина. Посреди пустой парковки сидит и смеётся избитый… Кто? Осознание и память начали приходить постепенно. Похоже, я попал.

Кимура Кадзуки… Обычный японский… Нет, не школьник. Выпускник школы, взрослый уже парень.

Может, мне это снится? Я ущипнул себя за ногу. Не помогло.

Значит, я просто сошёл с ума. Однако ощущения самые натуральные.

Я, пошатываясь, встал. Поехала крыша у меня или нет, нужно отсюда выбираться.

На парковке, кроме асфальта и кровавой лужи на нём, стояли машины, причём старые, японская классика вроде «Королл» и «Краунов», настоящий JDM. Были и незнакомые тачки, но все сплошь японские и праворульные, все характерного для восьмидесятых и девяностых рублёного дизайна. Никаких тебе серых одинаковых обмылков, каждая со своим узнаваемым внешним видом и характером.

Вывески и объявления… Тоже на японском. Бегло читать не получалось, но если приложить определённое усилие, то я понимал и катакану, и хирагану. Судя по всему, Кимура Кадзуки и сам не слишком-то бегло читал.

Я приложил руку к разбитой башке. Короткий ёжик волос сменился длинным хаером в стиле «Битлз», волосы слиплись от крови сплошным комком. Этот ублюдок, Рюичи… Рассадил мне (или Кадзуки?) башку велосипедной цепью. Да так, что чуть скальп не снял.

Ничего, он за это ещё ответит. Сука… Он точно ответит.

Я добрался до тротуара. Фонари светили через одного, сама улица и дома на ней создавали какое-то гнетущее, жуткое впечатление. Не самый благополучный район, похоже. Но если верить ощущениям, где-то здесь неподалёку Кадзуки и живёт.

Точнее всего моё нынешнее состояние описывало слово «шок». Я брёл вдоль низких заборчиков, еле переставляя ноги, всё тело болело, как прокрученное через мясорубку, но об этом я даже не думал. Я пытался понять, как меня вообще угораздило тут очутиться, и не понимал. Периодически из меня вылетал истерический смех, потому что это настолько же глупо, насколько и смешно, подорваться в «Тойоте» и очнуться японцем… Бред сумасшедшего. Может, меня глючит? Надышался чего-нибудь, или отравили… Я перебирал все версии, даже самые безумные.

Но боль избитого тела напоминала о себе с завидной регулярностью, такую не подделаешь никаким наркотиком. Она была мне знакома, я словно очутился в своей собственной юности, когда мы дрались район на район.

Ладно, значит, будем действовать по ситуации, импровизировать, адаптироваться. Вести себя так, словно вокруг одни враги.

Я добрался до дома, нашарил распухшими пальцами ключи в кармане. Подошли. На автопилоте прошёл в (свою?) комнату и завалился спать, надеясь проснуться в своей родной постели с красавицей-женой в обнимку.

Не повезло. Проснулся я всё там же.

Я стоял напротив замызганного зеркала в крохотной ванной и разглядывал отражение. В отражении вместо моего родного славянского лица кривил рожу узкоглазый пухлый японец. Лицо чем-то напоминало широкую обезьянью морду, с густыми бровями и носом картошкой. Оно ещё и опухло так, будто меня покусали пчёлы.

— Кадзуки! Ты чего там опять засел⁈ Кадзуки, выходи уже! — пищал тонкий голосок из-за двери.

Кадзуки, получается, это я. Теперь. Хотя ещё вчера был Георгием Сергеевичем. Успешным бизнесменом и политиком, спортсменом-тяжелоатлетом в молодости… В бурной молодости.

— Кадзуки, я в школу опоздаю! — взвыл голос за дверью.

Сестра этого самого Кадзуки, Юрико-тян. Я знал это, потому что Кадзуки это знал, да и вообще, память парнишки осталась со мной, иначе я бы ни слова не понял на японском.

Последнее, что я помнил как Георгий Сергеевич Каменев, так это то, как я сажусь за руль своего двухсотого крузака и включаю зажигание. Потом вспышка, взрыв, боль, темнота. И вот, я здесь.

— Кадзуки, я маме пожалуюсь! — продолжала колотить в дверь сестра.

— Да выхожу я, — крикнул я в ответ.

Подошёл к унитазу, потянул за смыв, чтобы не пришлось объяснять, что я так долго торчал в ванной. Футуристическая японская сантехника? Как бы не так, самый обычный фаянсовый трон, с рычажком сбоку вместо привычной кнопки. Открыл кран, ополоснул лицо. Только после этого открыл защёлку и вышел в коридор.

— Иди, мелкая, — разрешил я.

Юрико-тян надулась и пихнула меня острым локтем в бок, протискиваясь внутрь ванной. Красивая девчонка, хоть и японка, старшеклассница. Симпатичное личико, длинные ноги, тонкая, как тростинка. По сравнению с Кадзуки будто эльф рядом с орком, и можно было даже подумать, что они от разных отцов, но нет, отец у них был один.

— Навонял! — хлопнув дверью, фыркнула сестра.

Враньё. Вообще, нечего было щёлкать клювом, тогда успела бы зайти раньше меня.

Там у меня ни братьев, ни сестёр не было. Зато здесь была вот эта Юрико, к которой я испытывал странную смесь нежности и раздражения, и старший брат Кейташи, который поступил в университет и уехал, так что его я знал только по воспоминаниям Кадзуки.

В целом… Обычная семья. Папаша, вкалывающий допоздна, как ломовая лошадь, саларимен, как их тут называют. Мягкий, рыхлый, как варёный рис, но формально считающийся главой семьи Кимура, хотя фактически управляла всем его супруга. Домохозяйка, торчащая у плиты по восемь часов в день, а в остальное время сплетничающая с соседками.

Я же, вернее, Кадзуки… Оторви и выбрось. Непутёвый сынок, с трудом окончивший школу. Это Кейташи, старшенький, был гордостью семьи, а Кадзуки… Отец и мать давно смирились, что ничего путного из него не выйдет, хотя с завидной регулярностью пытались пристроить его на какую-нибудь работу, не требующую особой квалификации. В последний раз это был консервный завод, с которого Кадзуки сбежал после первой же смены.

А потом Кадзуки получил по голове. И после этого воспоминания обрываются чёрной пустотой, а его место каким-то неведомым образом занял я. Сказать, что я охренел от такого поворота, это значит, ничего не сказать. Мне казалось, что я сошёл с ума, не меньше, но сколько я себя не щипал и не разглядывал побитую узкоглазую рожу в зеркале, ничего не менялось. Так что я принял решение работать с тем, что есть. Плюсы: я снова молод и полон сил. Минусы: я японец.

В любом случае… У меня больше не болит сердце, нет диабета и варикоза, даже волосы снова густые и шелковистые. Я снова молодой и здоровый, чёрт побери, и это лучше любой награды. Кто-то дал мне второй шанс. Возможно, шанс всё исправить.

Что самое странное, я переместился не только в пространстве. Время определённо было другое. Это было видно и по одежде, и по обстановке, и по воспоминаниям Кадзуки, а когда я добрался до календаря, то увидел дату. 1991 год.

Кто-то звал девяностые святыми. Кто-то — лихими. Для меня это десятилетие было и тем, и другим сразу.

Но это в России. Как дела обстояли в Японии, я в душе не представлял. Хотя по сравнению с Россией девяностых годов даже какой-нибудь бананостан покажется раем земным, что уж говорить о родине самураев и суши.

— Я ушёл! — крикнул я, натягивая потёртую куртку.

Я чувствовал острую потребность подышать свежим воздухом, насколько он вообще мог быть свежим в пригороде Токио. Поэтому я вышел и быстрым шагом пошёл вниз по улице, куда глаза глядят.

Сам я точно потерялся бы в этом лабиринте. Но память Кадзуки подсказывала мне, куда идти, где он обычно проводил время. В маленькой забегаловке-лапшичной напротив железнодорожной станции Кита-Сэндзю, так что ноги сами несли меня туда.

Что мы вообще имеем? Да ничего. Как у латыша, хер (Кадзуки, для азиата прибор нормальный) да душа (моя, русская). Ну и физической силушкой природа его не обделила, хотя применять её Кадзуки побаивался, судя по воспоминаниям. Мышцы его прятались под слоем жирка. Ничего, обязательно растрясём.

Школьники и школьницы, которых можно было узнать по школьной форме, торопились на занятия, старики и старухи степенно гуляли по улице, наслаждаясь утренней прохладой. Работяги и саларимены давно уже были на службе, так что улицы были не слишком многолюдны, в самый раз для прогулки.

Я шёл, разглядывая чистые улицы и аккуратные домики, витрины магазинчиков и закусочных. При свете дня район выглядел уже не так бедно и страшно. Я развлекался тем, что читал вывески и объявления, способность читать на японском, пусть даже медленно и по слогам, казалась мне жутко забавной.

Даже просто глазеть на вывески и фасады было удивительно интересно. Я вспоминал, как выглядел мой родной ПГТ в девяностые, невольно сравнивал его с тем, что видел сейчас… Сравнение выходило не в пользу моей малой родины.

А вот и лапшичная. Прозрачная стеклянная дверь с написанной от руки табличкой «Открыто» тихонько скрипнула, звякнули колокольчики над головой. Я прошёл внутрь, оказываясь в тесном пространстве, пахнущем горячей лапшой, острыми специями и чем-то неуловимо похожим на перегар.

— Кадзуки, братан! — широко улыбнулся Ироха Масахиро, мой, вернее, старый дружок прежнего владельца тела.

Был он худой, как щепка, подвижный, скользкий. Как лапша, которую он тут готовил в забегаловке своего дяди.

— Ох, это кто тебя так отделал? — воскликнул он, всплеснув руками.

— Привет, — буркнул я осторожно.

Масахиро был лучшим другом Кадзуки, он может раскусить подмену. Но не раскусил. Хотя ладно, любые странности можно будет списать на черепно-мозговую травму.

— Да так, шпана… — проворчал я, понимая, что он ждёт ответа на свой вопрос.

— Лапши хочешь? Бесплатно, за счёт заведения, — предложил Масахиро.

— Нет, — сказал я, усаживаясь напротив него.

— Тебя подменили, что ли? Или по голове стукнули? — заржал он.

Я похолодел, понимая, что глупейшим образом подставился, да ещё вот так сразу, но Масахиро на это даже внимания не обратил. Кадзуки, к счастью, и раньше был немногословным, так что в этом плане ничего не изменилось.

— По голове, — сказал я. — Цепью.

— У-у-у… — протянул Масахиро. — Больно было?

— Нормально, — сказал я.

— Эти босодзоку… Совсем оборзели, — поморщился он. — Ведут себя так, словно они здесь хозяева.

Пришлось порыться в памяти Кадзуки, чтобы понять, кто такие эти босодзоку. Шпана на мотоциклах. Кадзуки считал их… Крутыми? Как по мне, просто идиоты. Сынки богатеньких родителей, мнящие себя грозой улиц. Искатели, блин, острых ощущений…

— Рюичи… Знаешь такого? — спросил я.

— Ватанабэ Рюичи? Мы же с ним в школе учились! Он на класс старше был! — воскликнул Масахиро. — Сильно тебя стукнули! Может, в больницу сходишь?

Я покачал головой, мол, не стоит. Не пойду.

— Ты чего задумал? — обеспокоенно спросил Масахиро.

— Это он меня так, — сказал я. — И он за это заплатит.

— Ты с ума сошёл! Его родители… Лучше не лезть, Кадзуки! — затараторил дружок.

Он испугался не на шутку. Это было видно по его лицу, движениям. Масахиро всерьёз беспокоился за меня.

Хотя беспокоиться должен Рюичи.

Я отмахнулся молча, пересел в уголок, прислонившись к стене, обклеенной постерами неизвестных мне исполнителей. Нужно было подумать.

Отступать я не привык. Я всегда считал, что в жизни преуспевает тот, кто действует, и не видел причин отказываться от этого принципа. Значит, надо как-то подниматься. Может быть, не совсем законными способами, потому что вкалывать по двенадцать часов в офисе, подобно главе семьи Кимура, я не хотел. Да и не смог бы, с таким аттестатом дорога в приличные места для меня попросту закрыта. Нужно подумать, с чего проще всего будет начать с минимальными вложениями, потому что накоплений у Кадзуки тоже не было. Максимум — купить стаканчик лапши.

Придётся начинать через криминал. Сколотить стартовый капитал на каких-нибудь не самых законных вещах, контрабанде, например, а там уже как пойдёт. Я не собирался прозябать в нищете, пусть даже в этой, новой жизни. И впахивать на каком-нибудь заводе с единственной перспективой стать в конце карьеры старшим помощником младшего дворника я тоже не хотел.

Звякнул колокольчик над дверью, в лапшичную вошёл парень в атласном сером костюме. Без галстука, в расстёгнутой до середины груди белой рубашке, в чёрных очках, хотя солнца сегодня было не так уж много. Чёрные волосы аккуратно уложены, тонкое, почти аристократическое лицо не выражало никаких эмоций.

Он вальяжной походкой прошёл внутрь, сел за стойку напротив Масахиро.

— Лапши, — бросил он небрежно.

— Сию минуту, — пробормотал Масахиро, согнувшись в поклоне.

Я покосился на своего друга, вновь посмотрел на вошедшего. Тоже молодой бандит, не иначе. Сидит расслабленно, с осознанием полного своего превосходства. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, достал пачку сигарет, вытряхнул оттуда одну, закурил, сидя за стойкой. Масахиро, похоже, и не думал возражать, хотя пепельницы на стойке я не заметил.

Мой друг поставил на стойку коробочку с горячей лапшой, положил рядом палочки в одноразовой бумажной упаковке, вновь поклонился. Парень даже бровью не повёл, лишь перекатил сигарету в другой уголок рта и взял палочки.

А потом замер с палочками в руке. И медленно повернулся ко мне, встречаясь со мной взглядом.

Я продолжил спокойно смотреть ему в глаза.

— На что это ты пялишься, урод? — с вызовом спросил он.