Я — твоя Кошка (СИ)

27. Кровь и смерть

«Самые грязные, кровавые и постыдные тайны обычно хранятся в семейных архивах». М. К. Кот «Дневники и записки»

Этот вечер был знаковым. Мы сидели за маленьким, но отчего-то вдруг ставшим уютным столом на зеленой кухне Норы и молчали. Мужчины молча себе наливали, отчего Ди морщилась каждый раз, я подкладывала им нехитрые закуски. Нам всем было, о чем помолчать… и подумать.

Хотя, судя по тяжелым взглядам, сидевшие рядом со мной все же вели мысленный диалог, напряженный и долгий. Мне это совсем не мешало, напротив, я вдруг поняла, что такой вариант застолья в тесной компании для меня самый лучший. Идеально: незамысловатая, но вкусная еда, крепкие, как слово бессмертных, напитки и многозначительное молчание, наполненное пониманием.

— Только смерть! — тихий голос Кота, произнесшего эти страшные слова, заставил меня дрогнуть.

Магия молчания лопнула и я буквально услышала, как она с тихим звоном осыпалась прямо на гладкий каменный пол.

Ди удивленно взглянула на Марка, потом перевела взгляд на меня, приподняв свою тонкую бровь. Хочу тоже так научиться мимически разговаривать. За недолгое время общения с этой великой я успела насчитать уже шесть видов выгибания брови, как минимум. В высшей степени красноречивых таких.

— Я думала, — задумчиво произнесла эта бессмертная, — что ритуал древнего брака связывает супругов ментально.

Выразительный взгляд на серебристую вязь татуировки, отчетливо видневшейся в пройме расстегнутой рубашки Кота, уточнил, о каком ритуале вела речь великая.

— Илона — зеркало, — он нехотя пояснил. — Нам и так тогда несказанно повезло. Я в себе сомневался и не верил до последнего.

— Проведите отдельный, — подал, наконец, голос мрачный Лер. — И чем быстрее, тем лучше. Мы в голове друг у друга живем уже целую вечность, и ничего… Макс вон и вовсе все мысли и чувства жене открыл, но так делать вам я не советую. Ветерок, у тебя там в столе артефакт ментальной связи не завалялся случайно?

Венди строго взглянула на мужа. Потом на меня, и взгляд ее ощутимо смягчился.

— Вам пора, — вдруг сказала хозяйка Норы. — И Марк, относительно приговора… согласна. Оставлять Гётлимов в живых неоправданно опасно для всех нас. Вообще для всех, к сожалению.

— Да, — нехотя Лер согласился с женой. — Но услышит ли нас Трибунал? Сомневаюсь… Ладно, все, отдыхайте, уже этим утром вы будете призваны на заседание Трибунала, свидетелями. Ди, отправь молодежь сразу домой. И никаких возражений, вы оба действительно вымотаны.

Надо же. Что это с нашим начальством случилось? Заметил вдруг очевидное. Я хотела сказать было что-то язвительное, но взглянула в уставшее и мрачное лицо бессмертного и осеклась. Потом еще выскажу.

***

Проснувшись в нашей кровати и почти-уже-нашей квартире, я лежала и не отрываясь смотрела на спящего мужа. Кот так и не обернулся, мой самый упрямый во всем этом мире мужчина. Лежал на боку очень близко, расслабленный, трогательный. Чему-то хмурился постоянно, даже во сне.

Тронула кончиком пальца тонкий шрам над левой бровью.

Тревожный сон, уходи. Дай ему выдохнуть, хоть на пару часов перестать быть солдатом на этой жестокой и бесконечной войне.

Мой золотой, мой любимый, немножечко отдохни.

Мне так хотелось бы развести его беды руками и в снах нарисовать сказку с хорошим концом. Травка зеленая, море, песочек, красивый пейзаж, солнышко, бабочки, единороги и феи. И пусть там все будут милые, добрые, честные.

На секунду мне даже почудилось: Марк легонечко улыбнулся. Нет, показалось: снова черные тени налетели на полюбившееся лицо.

Интересно, а почему у меня больше не получалось попасть в его сознание? Когда я оказалась запертой наедине с безумной пумой это бы не помешало. Я ведь так в нем нуждалась. И… ничего бы не изменилось. Я понимала тогда, что это ловушка. И не позвала, мимолетно подумав о своем странном везении. Обручального кольца, способного принести ко мне мужа за долю секунды, на моем пальце тогда еще не было. К счастью для нас обоих.

Но что мне мешает теперь? Слова Лера, сказанные о ментальной связи супругов отчего-то тревожили воображение. Может быть, мы уже как-то связаны?

Закрыла глаза, вспомнив все уроки ныряния в Сумерки, медленно отключила сознание и потянулась к Коту. Осторожно, как будто пытаясь нащупать подушечками пальцев тепло его яркой души.

Трепетно, робко, на ощупь, в кромешной темноте собственного сознания. Тянулась к нему и искала хоть самую маленькую искорку, лучик, легкое дуновение теплого ветра. И… не находила. Где же ты, мой самый любимый во всем это мире мужчина, где же ты?

Ощущение взгляда. Нет, не опасного, скорее напротив: он совершенно меня не пугал. Что-то до боли знакомое.

Оглянулась и в изумлении замерла. За моей спиной возвышалась стена. Сложенная из светлого круглого камня, она вынырнула из густой непроницаемой темноты и уходила в туман, мглистый, мрачный.

Протянула руку, притронулась к ней несмело, пальцы нащупали мягкое, ласковое тепло, словно не камень под ними, а мягкий мех огромного зверя. Мох, которым сплошь поросли швы между камнями, ласкал руку теплым, шелковым прикосновением. Стена словно прильнула ко мне, приглашая, зовя.

Шаг вперед, и я становлюсь ее частью, врастая, в камнях растворяясь, тону с головой.

Я — камень, о который легко разбиваются самые бурные волны. Разрезающий ветер, разделяющий царство Света и Тьму. Я тысячи лет существую, я стою здесь со времен юности этого мира.

Над моей головой пролетали драконы, юные и бессмертные боги ходили по этим камням. Я простою еще тысячи лет. Жизни смертных, что рядом со мной — лишь песчинки.

Я — великая сила, над которой не властно даже могучее время.

Еще шаг, и неожиданный выход.

Узкая, длинная комната, красные шторы на грязном окне, невероятно огромная кровать, застеленная серым постельным бельем. Кровь. Море крови. Она везде: на постели, полу и на грязном линялом ковре.

С ощущением липкого, жуткого ужаса я смотрела на руки свои, не в силах осмыслить увиденное.

Это я виновата, я!

Еще шаг вперед, и я вижу лежащую на полу в луже собственной крови молодую и крупную женщину. Лицо ее белеет ярким пятном в этом кровавом кошмаре.

Крик рвется из легких, в голове диким зверем бьется осознание страшного: я — убийца! Мелькает яркий калейдоскоп свежих воспоминаний: голая женская грудь, низкий смех, вожделение, вязкая, клейкая патока похоти и озарение, как удар.

Запах крови, он бил сокрушительно-больно, наотмашь, ломая сознание, выворачивая душу, болезненно скручивая плоть.

Виновен!

Рывком поднимаю холодное женское тело, все отчаяннее понимая, что поздно, ей уже ничего не поможет, совсем ничего. Страшное осознание смерти, чудовищное. Только что это был человек. Она смеялась, мечтала, думала свои маленькие и простые короткие мысли, я хотел ее, мы были близки.

Как вообще могут быть близки совершенно чужие друг другу мужчина и женщина.

Я убил ее.

И уже даже не удивляет рисунок вен на моих волосатых, могучих руках. И мужской громкий рык, что рвется из горла. Больно, как же больно внезапно и остро осознать себя просто зверем, ничтожеством. Она умерла, ее стремительно холодевшее тело стало просто предметом.

Как теперь с этим жить?

Шаги за спиной, узкая рука легла на мое дрогнувшее плечо и слова, прозвучавшие словно гром среди ясного неба.

— Ну та даешь, мой голодный котенок. Оставь ее. Мы уходим, я замету все следы.

Я узнаю этот голос.

Я знаю его, позабыть невозможно. Оглянулся, поймав ее взгляд. Казалось, что в воздухе раздался звон скрестившейся острой стали. Это было секундное противостояние, Гира тоже узнала меня.

Меня, Кошку, смотревшую на нее глазами Кота. Очень злую и очень ревнивую, как оказалось, Илону Олеговну Кот.

Миг, удар, и меня выбросило из сознания Марка, как щепку. как мелкую и назойливую муху.

Она испугалась меня?

Я открыла глаза, тут же столкнувшись с еще одним взглядом, любимым.

Кот замер. Лежа строго напротив он, кажется, даже боялся дышать. Глупый.

Я прошла эту грань отношений, когда еще выходило судить того, кто тебе дорог.

Теперь все значительно хуже: я люблю его абсолютно любым и всегда выберу его сторону, абсолютно всегда. Безрассудно и самоубийственно.

Потянулась ладонью к щеке, осторожно провела пальцами по щетине. Прижался, зажмурившись, поцеловал. Снова быстро взглянул мне в глаза, словно не веря.

— Ты видела все, — прошептал.

— Мне кажется, — в ответ я улыбнулась, — нам надо подняться, принять душ, спокойно позавтракать или что у нас там по времени, проклятые белые ночи… ладно, не важно, поесть.

— Ты ненавидишь меня? — снова вопрос, заданный тоном осужденного на смертную казнь, причем, без прав на помилование.

— Я люблю тебя, — снова погладила, улыбнувшись. — А еще я с некоторых пор очень чутко чувствую ложь.

Кот моргнул, совершенно и явно меня не понимая.

— Тебя обманули, любимый! — я поднялась осторожно, наконец обнаружив, что спала все это время одетой, как и мой бедный муж. — Поговорим чуть позже, и я расскажу тебе все, что увидела обыкновенная женщина твоими глазами, и то, чего никак не мог видеть ты.

— Кажется, я сделал глупость, — Кот задумчиво пробормотал. — Надо было давно тебе все рассказать.

С этим трудно было поспорить, если бы не одно важное «Но».

Раздавленный горем мужчина не видел и не понимал всей явной лживости произошедшего. Увидеть своими глазами, вот что мне было нужно. В одном прав мой муж: от скелетов в шкафу нам обоим пора избавляться. И начнем этот процесс прямо сейчас…

Мы молча и сосредоточенно мылись, каждый думая о чем-то своем. Марк бросал на меня странные взгляды, но тщательно старался не прикасаться. В кои-то веки мой абсолютно бесстыдный котяра не разгуливал голышом по квартире и не раздевал меня при каждом удобном случае. А я… чувствовала себя неуютно от этих преображений.

Да… я стала Кошкой. Хотелось залезть к нему на руки, мурлыкать, тереться всем телом о голую волосатую грудь, нюхать запах могучего мужика и… все остальное. Как слабы эти сильные люди рядом с нами, любимыми. Я — его самая главная слабость. Я и его глупая, слабая мать, не сумевшая защитить сына, и добиться простого, обычного уважения у Кирьяна.

Кошки умеют учиться на чужих ошибках.

Кошки чувствуют опасность и они осторожны.

А еще кошки умеют любить.

Я быстро сварганила простенький завтрак: горячие бутерброды, глазунью с ветчиной, присыпанную мелко нарезанными сырыми тепличными помидорами и зеленью (Марк именно так и любил). Кофе, конечно, сварила. Сливки теплые прямо в чашку, ложка засахаренного прошлогоднего меда, банку которого я купила у бабульки, стоявшей с лоточком недалеко от метро. Кот пристально смотрел на все это, не пытаясь помочь, вообще безучастно, думая снова о чем-то своем, что для него совершенно несвойственно.

— Коть, ешь. Мне что-то подсказывает: она скоро придет. Ты же понял? Меня просто вышвырнули из твоего сна.

Судя по растерянному взгляду, ничего он не понял. Судя по нахмуренному слова лбу, с трудом переваривал все мной сказанное.

— Спасибо, — тихо ответил. — Не хочется.

— Надо, родимый, считай, что жена твоя вероломно включила опцию «дочь офицера». Если от каждого сна морфы начнут терять аппетит, то они очень скоро все вымрут. И кстати, готовься: как только поешь, сразу уйдешь в оборот.

Он было только взял в руки нашу многострадальную вилку, взглянул на меня и медленно положил ее снова на стол.

— Я смотрю, ты ничего не боишься! — вдруг зло прищурившись, Кот ответил. — Можешь не верить увиденному сколько угодно, твое право. Но, Люсь, факт остается незыблемым фактом: восемь лет назад я затрахал до смерти дешевую столичную проститутку. Не задушил, не прирезал, пойми. Трое суток пробегал на опаснейшем задержании по Сумеркам и обратно котом, а потом просто вызвал ее и затрахал.

Ледяной тон обвинителя.

Наивный мужчина.