Время перемен

Глава 9

Турки прекрасно воспользовались победой при Кисомборе. Они очень быстро захватили Хорватию и почти всю Венгрию, успешно продвигались к Вене. Будапешт держался, но было очевидно, что его падение лишь вопрос времени и приложения сил. Иосиф метался, пытаясь хоть где-то найти войска, из нафталина был извлечён жестоко униженный покойным Фридрихом фельдмаршал Ласси, но и он не брался решить проблему.

В тылу османов вспыхнуло восстание славян. Пришлось запустить этот процесс значительно раньше, чем мы рассчитывали и готовились. Требовалось любой ценой спасти союзника – падение Австрии ставило бы нас в совершенно критическое положение. В таком случае мы были бы вынуждены вести боевые действия уже по всей нашей западной границе, и ни о какой возможности завершить войну с требуемым результатом и речи бы не шло.

Восстание оттянуло ресурсы турок и снизило давление на Вену. Но этого было явно недостаточно. Румянцев получил приказ немедленно двигаться со стодесятитысячной армией на помощь союзнику. Русские прошли по Империи ускоренным маршем, не допуская грабежей и мародёрства, словно ангелы, и не дожидаясь австрийцев, с ходу ударили по османам, расположившимся на отдых возле Лебени[1]. Битва длилась целый день.

Подошедшие утром сорок тысяч имперцев под командованием Хаддика и самого́ императора увидели русскую армию, деловито собирающую трофеи и вяжущую многочисленных пленных. Особенно поразили Иосифа множество земляных укреплений, которые успели построить русские. Один день боя, а всё поле было изрыто.

Коджа Юсуф-паша смог удержать свою армию от катастрофы, вовремя начав отступление, но поражение было грандиозным. Более сорока тысяч турок осталось на месте битвы, из них тысяч двенадцать навсегда.

Вторым фактом, поразившим австрийского фельдмаршала, стали огромные госпитали, которые развернули русские и лечили там не только свих раненных, но и вражеских, не делая особых различий.

- Зачем Вам это, фельдмаршал? – спросил Иосиф у Румянцева, — Помогать врагам, тратить на них свои ресурсы?

- Басурмане тоже люди, Ваше Величество! – усмехался старый, уже порядком раздобревший полководец, только что спасший Священную Римскую Империю от гибели, — Вон посмотрите, пленные могилы роют, да туда трупы своих сволакивают. А потом их наши казачки погонят в Россию, там тоже надо шахты рыть, каналы копать, мосты ладить. Дело для них всегда найдётся, а людей всегда не хватает. Что же нам от них отказываться?

- И это всё? Вы просто бережёте людей?

- А что их не беречь? У нас в России, почитай, половина дворян из басурман будет. Коли бы всех убивали, то как бы мы жили? Да и грех это…

Русские и австрийцы быстро пошли дальше, требовалось не дать туркам прийти в себя и собрать силы, разбросанные по Венгрии. Коджа Юсуф-паша двигался к Штульвейсенбургу[2], где надеялся объединиться с армией, пока занятой осадой Будапешта. Возле деревеньки с труднопроизносимым названием Веспремваршань Румянцев снова настиг турок и сей раз смог разгромить их.

Бегущих османов гнала лёгкая конница, сам Хаддик лично возглавил преследование и как в молодости сладострастно махал саблей. Теперь уже у армии, осаждавшей Будапешт, не было вариантов, турки уходили из Венгрии, выпустив на просторы пушты[3] башибузуков[4]. Ласси очищал от них земли Габсбургов, а Румянцев шёл вдоль Дуная, целя на Белград.

На Балтике ситуацию тоже удалось развернуть. В шведской армии начались волнения – офицеры из Финляндии и окрестностей Стокгольма требовали немедленного мира, не желая превращения своих земель в пустыню. Генерал Мекноб[5] разорял «страну озёр» тщательно и изобретательно, гоня в Россию тысячи пленных и огромные обозы с трофеями, а Круз разносил предместья столицы Швеции по брёвнышку.

Густав III захотел было сыграть ва-банк и вывести свой флот против нашего, но его брат, герцог Зюдерманландский[6], командующий военно-морскими силами королевства, убедил монарха не делать такой глупости. Ситуация была патовой – оставить осаду Копенгагена шведы не могли, но и продолжать её не было сил. В таком положении мой хищный дядюшка запросил переговоры о мире, в чём ему не было отказано.

С каждым днём войны рос риск выхода из союза с нами Дании, которая из последних сил обороняла свою столицу и с ужасом ожидала возможной атаки со стороны Пруссии. Выпадение же Дании из нашей колоды открывало бы Датские проливы[7] для свободного прохода кораблей европейских держав, что могло бы заинтересовать Англию существенно больше, чем мы планировали.

Эта война, вошедшая в анналы истории как «Короткая», закончилась Скорским миром, подписанным в деревушке Скоре, недалеко от старинного Фальстербу в августе 1790 года. Всё осталось на своих местах, пришлось разойтись миром без территориальных приобретений и материальных компенсаций. Однако мы освободили значительные ресурсы, которые были очень нужны на других театрах военных действий, да и полное открытие торговли на Балтике дорогого стоило.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Николай! Пёсий ты сын! Ты зачем полез в эту типографию сам, а? – русский посланник в Лондоне Трубецкой был просто вне себя от ярости.

- Дык, Николай Николаевич, что было делать-то? Этот Пуль упрямый, как осёл, отказывался задержать печать тиража своей дурацкой брошюрки. Вы же сами сказали, что надо любой ценой… — бубнил низко склонивший голову молодой светловолосый парень.

- Да, печать требовалось обязательно задержать. Мне было необходимо, чтобы наш памфлет вышел первым. Голосование в Парламенте требовалось развернуть в нашу пользу, а то, не дай бог, эти завитые бараны ещё бы и денег выделили на снаряжение эскадры на Балтику. Но ты зачем туда сам полез? Тебя приметить могли, дурья башка!

- По-другому никак было, Николай Николаевич, людей у меня мало, только на отведение внимания «новых пуритан» от Вашей особы десяток задействован. – развёл руками Николай и поспешил сменить тему, — А что и вправду могли эскадру снарядить?

- Могли. – устало сказал Трубецкой и присел на стул, глядя сквозь собеседника, — Король Георг Россию ненавидит, да и торговля ему наша поперёк горла. И не только ему! Хорошо, что этот Чарльз Колдфилд отвлекает всеобщее внимание на религию и деятельность в Индии, а то сейчас бы не миновать какой-нибудь гадости в наш адрес.

- А что, запрет на ввоз мыла, стекла и прочее из России не гадость? – удивился молодой человек.

- Это-то? Это ерунда, Николаша. Такие мелкие вещи и контрабандой ввезти несложно, больших потерь от этого мы не несём. К тому же они вовсе запретили эти товары, значит, в само́й Британии их производить не будут точно. Мы от этого даже выиграем, кроме нашей контрабанды, ничего здесь не появится, да… А вот если бы они нас лишили портов на морях, ну или ограничили нашу торговлю, то нам бы это было очень неприятно…

- Они бы всё под себя забрали?

- Не так всё просто, Николаша. Мы для них просто соперник, который будет мешать и в будущем. В настоящем они больше Францию не любят. А мы для них что-то вроде маратхов в Индии – вроде и люди, а вроде и не совсем, а может, и совсем не люди. Так, что-то, если хочешь, учёных обезьян. К тому же они давно нас не любят, и памфлеты против русских здесь пишутся со времён Ивана Грозного.

- А как же наша работа? Ваши статьи да брошюры? А романы о России?

- Когда мы начали, а? А у них веками русскими детей пугали. Дело не быстрое, но, посмотри – сейчас получилось же! – улыбнулся посланник, — Подожди-ка, братец, а ты не зубы ли мне заговариваешь? Чтобы в последний раз ты сам куда-то полез! Ты столько знаешь, что попадись ты в руки вражеских агентов…

- Знаю, Николай Николаевич, знаю… Не волнуйтесь – не попаду!

- Молчи, дурень! Сказал бы тебе в церковь сходить. Да здесь не стоит. Иди и больше так не делай! Нужен ты мне, очень нужен!

- Спасибо, Николай Николаевич! – Николай откланялся, накинул на голову тёмный капюшон и стал похож на обычного прохожего, который в этот дождливый день следует по улицам Лондона по своим делам.

- Нужен я ему! Я здесь всем нужен! – улыбнулся про себя молодой человек, — Весело-то как всё!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Кажись, отбились, Платон Абрамович! – майор Стацкевич, исполнявший обязанности начальника штаба крепости, радостно улыбался командиру.

- Не могли не отбиться, Алексей Фёдорович! Я себе бы не простил! – засмеялся Карпухин и утёр пот, обильно струившийся по лицу, — Плохо, что второй равелин[8] не удержали при первом штурме, турки из него всё лезут.

- Так там они и остаются! – махнул рукой майор, — Бастионы[9] хорошо пристрелялись.

- Два штурма мы пережили. Жидок враг, господин майор. Сколько, по твоему мнению, они у нас уже потеряли? Тысяч тридцать будет?

- Нет, не будет. Думаю, тысяч двадцать пять будет.

- Всё одно неплохо. Четыре месяца сидим в осаде и перебили поболе нашего гарнизона.

- Что всё ордена себе примеряешь, господин бригадир? – беззлобно рассмеялся Стацкевич.

- Да нет, думаю, что дальше будет. Найдут они сил ещё на штурм, или передышка будет.

- Дождёмся нашего арапчонка, Платон Абрамович, он нам новости принесёт-расскажет. Или, может, шар поднимем, а?

- Не хочу я последний шар терять. Прядкин хоть сюда упал, а Яковлева унесло. Коли он к туркам попал, что с ним, беднягой, сотворили… Научились басурмане прокля́тые стрелять. Нет, оставим его на крайний случай.

- Вот, что хочешь говори, Платон Абрамович, а я не верю, что это турки. Чтобы из фальконетов так в небо палить, да ещё так точно – не справятся османы. Вот, из штуцеров – это они, а из пушек – не верю.

- Думаешь, французы?

- Больше некому. Они. О, смотри-ка, Платон Абрамович, Милинкович и отец Силуан с третьего бастиона шагают!

- Пётр Дмитриевич, какие потери? – сразу спросил поручика Карпухин.

- Три человека погибли, двенадцать ранено. Надо укреплять левый фас[10], да и две пушки выбыло. Вот письменный доклад. – серб протянул мятый лист коменданту крепости.

- Прими, Алексей Фёдорович. – бригадир, не глядя отдал бумагу Стацкевичу, — А на словах, как выдержали?

- Нормально, мои ребята злые, отступать не станут. Вот один солдатик сомлел, так его отец Силуан сразу в ухо! – засмеялся Милинкович.

- Так ты у нас герой, Силуаша? – приобнял свояка Карпухин.

- Да отстань ты, Платоша! – застеснялся священник, — Пойду я, мне ещё в гарнизонную церковь надо…

- Героический он поп, — глядя в спину удаляющегося отца Силуана, проговорил поручик, — Мало того, что вдохновлял солдат, так ещё и к пушке встал, когда наводчика убило…

Внезапно их разговор прервал страшный взрыв, просто разметавший твёрдую поверхность крепостного плаца, потом второй, третий и четвёртый.

- Силуан! – словно бык взревел Карпухин и попытался рвануть из-под стены казармы, прикрывшей их от осколков.

- Куда, Платон Абрамыч! – повисли на нём офицеры, — Не лезь под огонь!

- Силуан! – бригадир просто осел на землю.

- Вроде всё. Видать, перезаряжают!

Все трое кинулись на изрытый взрывами плац. Отец Силуан лежал, свернувшись калачиком, тихий, каким был бо́льшую часть жизни. Тело его было изранено так, что сомнений в его смерти и быть не могло, но вот лицо осталось целым. Маленький попик, смешной любитель выпить и поговорить, лежал светлый и спокойный, даже, кажется, улыбаясь.

- Силуаша, братец! – шептал Карпухин, гладя мёртвое лицо своего друга и почти родича, — Как же ты так? Двадцать лет рядом, как же, а? Что же я твоей Агриппине-то скажу?

- Уж извини, Платон Абрамович, — утёр слезу Стацкевич, — Надо с плаца уходить. Большие мортиры теперь нас бомбят, никак нельзя здесь оставаться.

- Да-да, Алексей Фёдорович… — бригадир подхватил, ставшее таким лёгким тело священника, и пошёл назад к казарме.

- Запретить ходить без оглядки, — отрывисто говорил комендант, — Склады у нас, благо, подземные – не подорвут, казармы тоже крепкие. Жаль, не додумались и переходы под землёй прорыть. Ходить разрешить только бегом и сразу после обстрела. И, Пётр Дмитриевич, надо разведку готовить, выяснить, что это за мортиры по нам лупят…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, губернатор Азовский, назначенный командующим армией, собранной в юго-восточных землях Российской империи, сидел над картой и думал. Что у него было? К Тамани подходили два полка, сформированных в Таврии, один из них гренадерский, у Разумовского на Кавказе один полк, но егерский. Больше регулярных войск нет. Но зато есть почти двадцать тысяч ополченцев из местных – отставных солдат, казаков и кабардинцев. В общем, силы с турками примерно равны.

Задачи понятны – самое малое, удержать османов на их позициях, не пустить басурман в новые русские земли, не дать им разорить города и села. Как же это сделать? Как? Ведь хотелось не только выполнить приказ, но и доказать, что и генералом он бы был способным и увольнение его из армии было несправедливым.

Пороху у турок не хватало, уж очень они рассчитывали на запасы Анапы и Новгородки, но они их не получили. Спасибо русским солдатам. Этот Лущилин – железный человек. Доктор Полоз статью про него в военно-медицинский сборник пишет – переломан весь, ни одного ребра целого не осталось, череп в двух местах пробит, серебряные пластинки вставили. А всё просится в бой, мстить за своих. А этот десятник Гешев! Коли не его подвиг, получили бы турки порох…

Подвоз новых войск и припасов затруднялся активностью русского флота, а через горы тащить их было очень тяжело, да и далеко. Артиллерия османов почти вся под Новгородкой. Как они по горной дороге довезли пушки и мортиры – самому интересно, надо будет потом разобраться. Значит, и порох турецкий почти весь там…

Так, если бы грузины сейчас подняли восстание и перерезали пути снабжения басурман, всё решилось бы само собой – оставшись без подвоза пороха, турки вынуждены бы были сдаться. Но грузинские князья просто валяли ваньку, не говоря ни да ни нет, явно надеясь присоединиться к победителю. И вера для них здесь никакого значения не имела.

Хотелось обозвать их предателями, но язык не поворачивался – сотни лет они провели под турками и персами, выживали только те, кто умел так маневрировать, да ещё и по наследству получая науку обмана… Вот те, что переехали в Россию, они уже совсем другие – увидев возможность жить по чести и вере, теперь русские грузины за это зубами готовы были цепляться. Но тем, что за горами, доверять точно не стоит.

Разумовский пишет про князя Абхазии и старшину горцев, дескать, они готовы взять на себя ответственность и ударить в тыл туркам. Только вот мало их совсем, не сдюжат они против османов. Но вот если… Хорошо, что не велел Разумовскому сразу пытаться снять осаду с Новгородки, сидят там турки плотно, коли их с трёх сторон ударить – русские войска, гарнизон и местные восставшие, там все басурмане и останутся.

Дальше по «старой турецкой тропе» можно будет атаковать Сухум-кале, а сил-то там у турок почти нет, из Грузии пока войска подтянут, много времени пройдёт. Здесь, надо надавить слегка, турки у Анапы собираться начнут, а потом Разумовский из Абхазии их сзади прижмёт.

Самое сложное, это всё точно спланировать и провести… Да, уж, идея есть, теперь только думать и думать…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Разгром турок в Абхазии и под Анапой был довольно шумным, только в плен попало более десяти тысяч человек. Кутузов показал себя отличным военачальником, способным проводить сложные операции, а Андрей Разумовский умело управлял настроениями горцев, и его идея о присоединении Абхазии в таком свете показалась вполне обоснованной. Граница с Мингрелией[11] по реке Ингури[12] была удобной, лезть дальше в грузинские княжества совсем не хотелось – и так лишнего брали.

Летом же была полностью снята осада Астрабада. Ага-Мохаммед-хан получил лихой пинок и вылетел из Мазендарана. Поражение сделало его характер ещё более скверным, но наши позиции в Иране только укрепились, а войска освободились для более важных дел.

Ситуация в Польше изменилась после заключения мира со Швецией. Фридрих-Вильгельм II понял, что его сидение около Данцига стало бессмысленным. Появившийся в заливе русский флот снял морскую блокаду порта, к тому же город был отлично укреплён, гарнизон был многочисленным и тренированным, а Штединг командовал очень умело. Риск, что русские смогут зажать армию Пруссии с двух сторон, стал велик, и осада была снята.

Силы Фридриха-Вильгельма теперь более активно начали действовать в Польше. Прибывший туда Вейсман, который всё же добился от меня позволения отбыть к войскам, решил не пытаться сойтись с армией, воспитанной ещё Фридрихом Великим, в генеральном сражении, осознавая, что у противника более чем трёхкратное превосходство в силах. Отто использовал своё преимущество в манёвренности и принялся кусать пруссаков за бока, не давая им покоя, но и не позволяя втянуть себя в значительное сражение.

Требовалось дождаться прихода подкреплений из России, да и Австрия начала восстанавливаться от турецкого удара, но пока никак нельзя было допустить, чтобы Пруссия переключил хотя бы часть своего внимания на её сла́бо укреплённую границу в Богемии – удара уже с другой стороны Империя могла и не пережить. Пока надо было просто тянуть время.

Штединг же вырвался из Данцига, как лев из клетки. Он серьёзно переживал за потерю контроля над Понятовским и просто рвал и метал, желая исправить свою ошибку. Генерал смог быстро найти короля Станислава и уже не отпускал его, повсюду таская за собой. Порядок в управлении Польшей быстро восстанавливался, люди стекались под королевские знамёна.

Не понять, что время начало работать против него, даже недалёкий прусский король не мог. Шведы уже вышли из игры, а вскоре Иосиф восстановит свои силы и снова обрушится на Силезию, войска Мекноба объединятся с армией Вейсмана, а русско-датский флот начнёт бомбардировать его порты. Пруссаки пошли на Варшаву, стремясь заставить противника выйти навстречу и принять бой.

Браницкий показал себя настоящим героем, возглавив арьергардные сражения и задерживая пруссаков. Он стремился дать Вейсману ещё немного времени и делал это отлично. Дважды раненный коронный гетман снова и снова бросался в бой, вырывая лишний день, час, минуту, пока русские строили оборону в Модлине[13].

Битва была жаркой. Пусть у Фридриха-Вильгельма было значительно больше войск, но наша армия хорошо подготовилась к бою. Причём не только построила редуты и установила артиллерию, но и организовала прочную связь с частями Штединга и Мекноба, которые и решили исход схватки, атаковав уже глубоко завязших пруссаков. Ловушка была выстроена превосходно, и главная армия Пруссии попала в неё.

Король смог спастись, а вместе с ним смерти или плена сумели избежать не более двадцати тысяч его солдат и офицеров. Опасность для Польши и Австрии миновала, но была большая вероятность, что уже в следующем году всё начнётся заново. Фридрих-Вильгельм сразу по возвращении из неудачного похода в Польшу начал сколачивать новую армию, на каждом шагу вспоминая чудеса Бранденбургского дома[14].

А у нас войск катастрофически не хватало, никакая победа не давалась даром, а рекрутские наборы хоть и проводились ежегодно, но учить новобранцев надо было ещё несколько лет. К тому же деньги тоже кончались – ещё год мы могли потянуть довольно уверенно, а дальше пришлось бы урезать расходы и уговаривать голландцев на новые креди́ты.

Слабость союзников серьёзно нарушила наши планы и перевернула всё с ног на голову, но шансы взять ситуацию под контроль у нас были – их дала нам стойкость наших солдат. Но жизнь всё время смешивала нам карты.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Александр Васильевич, Ванька-арапчонок пришёл! – адъютант без стука ворвался в кабинет Суворова, где тот снова и снова перебирал варианты дальнейших действий. Бывал генерал в кабинете редко, почти всё время проводя в войсках, но вот в этот вечер он пытался проверить свои мысли над картой.

- Что? – военачальник пристально посмотрел на офицера.

- Ваньку подстрелили. Почти сутки полз, пока его дозор приметил. Плох он, в госпитале над ним врачи колдуют. Депеша изорвана и кровью залита, понять ничего не выходит. Ванька же твердит только, что «третий бастион пал».

- Третий бастион? Плохо дело… В госпиталь пойдём, может, Ванька что ещё скажет.

Паренёк лежал весь в бинтах, бледный, с совершенно серыми губами.

- Ваня! – погладил его по курчавой голове генерал, — Что там в Стратилатове? Плохи дела?

- Да, плохи. Осадой командует француз, Дюмур-паша. Пушки большие навезли, стреляют постоянно, бастион оставили. Штурм был, но его отбили. Зима скоро. Турки хотят до зимы крепость взять. Готовятся к новому штурму. Кара-паша говорит, что, если совсем прижмут, взорвёт склады вместе с турками. Постоянно стреляют, постоянно… Яблоки цветут… — юный русский связной начал бредить.

- Бедняга… Что с ним? – спросил Суворов у врача.

- Раны очень тяжёлые. Говорят, турки его поймать пытались, я три пули из него вынул. Да в нём ещё две остались, никак не извлечь. Чудом жив, мальчонка. – доктор бессильно развёл руками.

- Откуда Ванька родом-то? Фамилия у него есть?

Адъютант лишь покачал головой:

- Не известно, он сам ничего не помнит – ни родителей, ни имени, а у турок его Мустафой звали, вроде, да и то совсем изредка, а так просто рабом называли. Его уже у нас Иваном прозвали, а фамилию не успели дать…

- В документах именовать его впредь солдатом Иваном Мустафиным. Даст Бог, может, выживет. Герой-парень. Ладно, Дюмурье этот, значит, Стратилатов брать наметился, а Карпухин уже еле отбивается… — задумался генерал.

Силы у Суворова были скромные, более чем в три раза уступавшие турецким, но ждать подхода подкреплений времени не было – французские советники и пушки делали своё дело, Стратилатов был на грани падения, ещё одного штурма он бы не выдержал. А без такого опорного пункта вся компания будущего года ставилась под большой вопрос, да и победа над русскими придала бы османам новые силы.

Смелые планы генерала до сих пор отвергались императором, не желавшим рисковать без серьёзных оснований, но теперь, отказаться от удара по врагу, было положительно невозможно. Турки подтянули к русской крепости огромные силы, ослабив армию, воевавшую против Австрии. Привлекли к командованию осадой французов, прокля́тый генерал Дюмурье[15], столько попивший нам крови во время Барской конфедерации, которую он и организовывал, снова вернулся из тени, интригуя против России.

Всего пятьдесят две тысячи человек было у Суворова, а под Стратилатовым, под командованием самого Великого Визиря, стояла стопятидесятитысячная армия турок с многочисленной артиллерией, давно подготовившаяся к сражениям и почти взявшая сильнейшую русскую крепость.

- Считать врагов после битвы будем! – твёрдо стоял на своём генерал.

Уже наступала осень с её распутицей, турки не ждали активности от Суворова и готовились к штурму полуразрушенных укреплений Стратилатова. А тот неожиданно ударил.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Платон Абрамович! Пальба в лагере у турок! – Стацкевич с рукой на перевязи и в запылённом до невозможности мундире вбежал в цитадель, где в госпитале комендант навещал раненных.

- Штурм? – Карпухин рванулся было наружу.

- Да нет, далеко от нас! – замахал единственной целой рукой майор.

- Что же творится у них? Давай-ка, Алексей, никосферу поднимай! Что уже её беречь, скоро совсем не понадобится.

С шара передали, что видят большое сражение. Русские войска бились с турками, пытаясь спасти Стратилатов. Осадную артиллерию турецкие топчи старались перетащить для обстрела нового противника, а в охране лагеря оставалось не более десяти тысяч пехоты, да иррегулярная конница. Момент для оборонявшихся был очень удачен.

Карпухин скомандовал вылазку. В гарнизоне в строю сохранилось почти семь тысяч солдат и все они ударили по не ожидающему нападения со стороны изнеможённого Кара-паши, как стали называть бригадира турки, противника. В крепости остались только раненные, которые зубами скрипели, что им отказали в последней схватке с врагом. Стацкевич, тоже оставшийся со своим раненым плечом в цитадели, плакал, словно ребёнок.

Под рокот барабанов, с развевающимися знамёнами, покрытые пылью и копотью, русские солдаты шли в бой. Нельзя было затянуть время и допустить, чтобы Гази Хасан-паша успел перебросить резервы для помощи своей артиллерии. Карпухин не стал вести долгий обстрел врага, пусть и имея в нём преимущество благодаря выучке солдат и лучшего оружия, а отогнав турецкую кавалерию, сразу ударил в штыки.

Бой сразу превратился в свалку, где русские имели преимущество – даже гарнизонные артиллеристы отлично владели холодным оружием, чего нельзя было сказать о турецких топчи. Сам бригадир рубил саблей, когда-то вручённой ему лично Вейсманом. Кровь, крики, дым выстрелов, всё слилось в безумный хоровод. Сабля бригадира жалобно звенькнула, наткнувшись на умело подставленное под удар ружьё, и вылетела из руки.

Откуда-то сбоку выскочил Милинкович, коротко ткнул уже обрадовавшегося победе турецкого пехотинца штыком и молча сунул в руки командира своё ружьё, сам схватив валявшийся под ногами банник[16]. Словно былинный богатырь, размахивал он тяжеленным орудием для чистки стволов:

- Направо махнёт – улица, налево – переулочек, вокруг махнёт – площадь целая! – хрипло орал поручик слова из полюбившейся истории об Илье Муромце, ломая кости и пробивая черепа врагов.

Егеря поручика нагнали далеко ушедших вперёд офицеров, и теперь русские солдаты уже не допускали, чтобы их командиры слишком рисковали. Многие турки бежали, бросая артиллерию и обоз, часть во главе с французами пыталась сопротивляться. Навстречу Карпухину выбежал немолодой, но очень подтянутый человек, в одной белой рубахе, умело размахивая саблей.

- Эх, жалко сабелька моя где-то потерялась! – горько оскалился бригадир, примериваясь, как отбиться ружьём.

- Обойдёмся! – захохотал подскочивший Милинкович и от души приложил банником нападавшего.

Тот просто улетел от удара в сторону, потеряв свой клинок и жалобно проскулив: «Merde![17]».

- Гляди-ка француз! – комендант устало опёрся на ружьё и попытался отдышаться.

Лагерь осаждающих удалось захватить.

- Орудия гвоздить[18]? – деловито спросил артиллерийский капитан Кованько, стараясь утереть пот, стекающий на глаза.

- Стой, Кирилл Степанович! – остановил его комендант, — Кровь это, у тебя голова рассечена. Дай, перевяжу!

- Да, бог с ней, с кровью! – отмахнулся пушкарь, — Орудия-то гвоздить? Ведь пока ещё можем, а!

- Кирилл, бери двадцать человек. Как поймёшь, что турки на нас пошли, гвозди. Головой отвечаешь! И перевяжись, кровью истечёшь! Пузырин, давай, разворачивай пушки и сади по туркам, покуда можешь! Милинкович, ты со своими разберись пока с раненными да притихшими – твои ребята прыткие, быстро справятся. Марков, Сытин, Полушка – занимайте оборону, глядишь, нашим поможем. Никто же обратно в норы наши не желает?

Удалось открыть огонь по туркам из их же орудий, что смешало вражеские порядки, заставило забыть о попытках одолеть Суворова и начать в панике разбегаться. Когда к захваченному лагерю подлетели киргиз-кайсаки, рассчитывавшие на богатую добычу, их встретил усталый, в изорванном и запылённом до невозможности мундире, Карпухин.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Румянцев же атаковал Белград. Прямо с марша ударил по туркам, рассчитывая, что они ослаблены вестями о триумфе Суворова под Стратилатовым и уже думают об окончании боевых действий в преддверии зимы, а выбить у них эту крепость и важнейший пункт снабжения было бы очень неплохо. Возможно, на него повлиял и пример прошлой войны, исход которой решил неожиданный удар по противнику, поверившему, что в эту кампанию всё закончено и войска встают на зимние квартиры.

Турки действительно не были готовы к штурму в условиях начинающейся осенней распутицы, но фельдмаршал решился на это. Он натренировал войска так, что один ночной штурм крепости определил исход дела. Были захвачены огромные склады продовольствия и боеприпасов, эта турецкая армия была уничтожена, остатки её разбежались. Но и наши потери были очень большими.

Пусть навсегда на поле боя остались всего шесть тысяч человек, но раненных было более двадцати тысяч, а среди них был сам Румянцев. Ему пришлось лично поднимать австрийцев, заробевших после ранения имперского генерала принца Кобургского[19]. Пётр Александрович получил осколок в грудь и был плох. Император Иосиф, участвовавший в сражении, сам отвёз его в Вену и разместил в своём дворце Хофбург[20].

Мне пришлось бросать всё и мчаться в Вену – врачи давали плохой прогноз состоянию великого фельдмаршала, я должен был быть подле своего друга. Дороги ухудшались по мере отдаления от обустроенных русских земель, в Польше меня уже застигла грязь, а Австрии она продолжилась. Две лошади подо мной поломали ноги, завязнув в разбитых дорогах, я не спал много ночей и был покрыт грязью с ног до головы. Я успел.

Я бежал по лестницам дворца, меня вёл императорский камергер, на лице которого была невероятная сосредоточенность – все понимали важность этого момента. Сам Бороздин – главный армейский хирург был здесь, встречая меня возле покоев, где лежал Румянцев.

- Всё очень плохо, государь! – сразу начал он говорить и низко опустил голову, — Сердце у фельдмаршала уже не то, операцию по извлечению осколка провести удалось, но сердце…

- Умирает? – я так внезапно остановился, что бегущий сзади меня гайдук чуть не врезался мне в спину.

- Безусловно. Шансов почти нет. – голова врача опустилась ещё ниже.

- Сколько у него времени? – я выдохнул этот вопрос почти шёпотом.

- Несколько часов, не больше. – твёрдо ответил мне Бороздин.

В комнате находился и император Иосиф, он тоже знал о тяжелейшем состоянии человека, спасшего его страну, и хотел проводить его. Император был очень бледен, вид у него самого был весьма болезненным, но он говорил с Румянцевым стоя, лишь иногда приседая на стул, демонстрируя высочайше уважение полководцу.

Я кивнул своему царственному брату, бросившись к ложу, на котором умирал один из вернейших моих друзей.

- Государь! – Румянцев попытался привстать, заметив меня.

- Лежи, Пётр Александрович! Не надо, дорого́й друг!

- Успел увидеть тебя, Павел Петрович, перед смертью! Порадовал ты старика!

По моей щеке потекла предательская слеза. Я привык видеть фельдмаршала энергичным и сильным, даже раздобрев, он не терял этих качеств. В его глазах всегда горел молодой огонь, а теперь передо мной лежал старик, исхудавший, с отвисшей бледной кожей. Только улыбка на его устах да мудрая хитринка в глазах всё ещё напоминали, что это граф Румянцев-Задунайский.

- Позволь мне поздравить тебя, дорого́й Пётр Александрович, с чином генералиссимуса и титулом Светлейшего князя.

- Решил порадовать старика перед смертью, государь? – усмехнулся он, — А император Иосиф тебя опередил – теперь я генералиссимус и Светлейший князь Священной Римской империи. А зачем мне всё это, если смерть уже смотрит мне в лицо? Сколько мне они ещё отмерили?

- Мало, Пётр Александрович… Уж прости, что с такой вестью…

- До завтра доживу?

- Как Бог положит…

- Значит, скоро… Вдвойне его благодарю, что успел ты ко мне, Павел Петрович… Дети мои как?

- Михаил отличился в Астрабаде. Молодец! Так Скопца там гонял, любо-дорого посмотреть. Генерал-поручиком скоро станет. Николая Штединг в Данциге за себя оставил, доверие к нему испытывает. Сергей у Шелихова на хорошем счету, теперь всеми войсками за Снежными горами командует. Титулы твои за ними останутся. Я за ними слежу, не переживай, Пётр Александрович.

- Ты, государь, только проследи, чтобы они женились! Внуков я так и не увидел, так пусть род не прерывается. – черты лица его обострялись, дыхание становились всё более тяжёлым. Бороздин дал ему микстуру, от которой генералиссимусу стало явно легче.

- Не волнуйся, Пётр Александрович, не оставлю твой род без забот и внимания. – успокаивал я его.

Мы с Иосифом были с Румянцевым до конца. Он ушёл достойно, как и подобало величайшему полководцу Европы, с улыбкой. Последними словами его были:

- Всегда хотел в бою погибнуть, а вот в постели умираю. Но два императора меня провожают! Сойдёт!

Полюбившийся ему Новоград-Волынский стал Румянцевым.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Нам будет очень тяжело, но Империя никогда не забудет услуги, которые Вы и великий Румянцев оказали ей! – Иосиф говорил выспренные слова, но его тон совершенно не соответствовал им. Он был очень усталым человеком. Очень. Серый лицом, какой-то болезнен, что ли, но с твёрдым взглядом.

- Россия никогда не изменит долгу союзника, брат мой! – церемонно поклонился я ему.

- Румянцев спас нас от катастрофы! Память о нём навсегда будет в сердце Габсбургов!

- Я надеюсь, что не так, как о Яне Собеском[21]! – усмехнулся я. - Король Ян спас Австрию почти в такой же ситуации, когда турки были возле Вены[22], но с Польшей долгой дружбы не вышло, да и с самим Собеским Ваш венценосный предок, император Леопольд[23] отнюдь не дружил.

- Я не такой, как мой предок! – не смутился император, — Я отлично понимаю, что Вы сделали для меня. Я никогда не забуду Вашей помощи, я Ваш вечный должник и друг, я надеюсь?

- Конечно, Вы мой друг, Иосиф. Вы один из немногих монархов в Европе, у которого хватает чести и духа ставить свои обязательства выше мнения окружающих и даже сиюминутных интересов…

- А Вы знаете, Пауль, что я вначале думал после войны пересмотреть наш союз…

- Такая откровенность означает…

- Именно, мой дорого́й брат. Теперь я верю, что Вы не предадите меня, а в России корона Габсбургов найдёт твёрдую опору на долгие-долгие годы. – Иосиф говорил так, что я не мог не поверить ему. Слишком уж он сам верил своим словам.

Пока не наступили холода, я жил в Вене, дожидаясь установки дорог, и общался с Иосифом. Мы определяли планы на следующий год и согласовывали, наши взаимные устремления в Европе. Это был уже какой-то новый уровень откровенности. Император хотел усилить свой трон обширными приобретениями на Балканах, а затем подгрести под себя Германию, наполнив статус императора подлинным смыслом.

Он мечтал и об Италии, как о вотчине древнего Рима, который и дал ему право именоваться властелином Священной Римской империи. Иосиф хотел значительно усилить свою торговлю в Индии, получить несколько островов в Карибском море. Он желал войти в историю, как новый Траян[24], а скорее даже Октавиан Август[25]. Дать империи единые и правильные законы, порядок, богатство, счастье.

А мне… Мне не нужна была Германия, но я хотел видеть выходы из Балтийского моря свободными для торговли и мореплавания, а само море безопасным. Тоже я желал получить и на Чёрном море. А далее, мои желания в Европе заканчивались. Россия будет развиваться на Восток, так что каких-либо непримиримых противоречий между нами не было. Да, страх перед войной с Германией у меня присутствовал, но всё же лучше получить долгий мир.

К тому же такой путь толкал империю к противостоянию с Францией, да и Британией, что отдаляло перспективы конфликта с нами почти до бесконечности. Ну, не попустят они такого усиления Австрии в Европе. На фоне гигантских аппетитов Иосифа даже мы смотрелись детьми, так что – к лучшему.

- Как Вы думаете, Александр Иванович, Австрия справится с задачами, которые определены на следующую компанию? – спросил я у Новосильцева, бывшего секретаря моего покойного дорогого тестя, Константина Маврокордата, посланника при дворе императора.

- Она определённо нацеливается на это, государь. – задумчиво проговорил тот, — Ласси и Хаддик готовят войска для наступления на турок, а Кобург собирается вторгнуться в Силезию. Многие солдаты, разбежавшиеся после Кисомбора, вернулись, ветераны рвутся в бой и оставляют свои дела ради империи, венгры и сербы обираются в полки для мести туркам, в Германии вербуют новых бойцов. Оружие мы им поставляем в избытке, так что – они непременно начнут.

- Вас что-то смущает?

- Да. Государь, очевидно, что начинаются волнения в Нидерландах[26]. Иосифу нужны деньги на войну, и он решил повысить налоги. Местные же торговцы совсем не чувствуют себя ответственными за судьбу империи и не собираются одобрять такое, как они считают, нарушение их традиционных прав.

Тогда император решил пойти дальше и просто отменил все старые хартии, определяющие правила созыва парламентов и утверждение ими налогов. Он потребовал от подданных просто молча заплатить запрашиваемые суммы. Пример соседних голландцев, да теперь и французов вдохновляет… Сестра императора Мария Кристина[27] и её супруг[28] просто молят Иосифа либо отказаться от такого нарушения обычаев, либо прислать им войска. Как Вы понимаете, у него нет возможности дать им ни того ни другого.

Между тем тамошняя торговля, особенно в текущей ситуации, очень важна для империи. Почти вся международная коммерция Австрии ведётся через города Южных Нидерландов. Это всё чревато резким усложнением положения в государстве, что способно внести разлад в управление и веде́ние войны.

- Мятеж способен серьёзно нарушить планы Иосифа?

- По-моему, да. Но он надеется, что волнения, если и начнутся, то чуть позднее. И он успеет.

- А это не так?

- Торговцы готовятся к отрытому неповиновению. У меня нет данных, когда они начнут своё выступление. Но если это случится весной…

- Я Вас понял. Искренне надеюсь, что императору удастся удержать ситуацию под контролем. Но придётся предусмотреть и такую проблему, да…

[1] Лебень – старинный город в Венгрии.

[2] Штульвейсенбург – совр. Секешфехервар, город в Венгрии.

[3] Пушта – историческое название степных и лесостепных территорий между Дунаем и Тисой.

[4] Башибузуки – иррегулярные военные отряды в Османской империи, вербовавшиеся для действий на Европейских территориях.

[5] Мекноб Фёдор Иванович (1737–1791) – российский военачальник, генерал-майор.

[6] Карл XIII (1748–1818) – король Швеции с 1809, король Норвегии как Карл II с 1814. Младший брат короля Швеции Густава III, с 1772 г. носил титул герцог Сёдерманландский, в русской транскрипции Зюдерманландский.

[7] Датские проливы – проливы между Скандинавским и Ютландским полуостровами, соединяющие Балтийское и Северное моря.

[8] Равелин – вспомогательное оборонительное сооружение в форме треугольника, размещавшееся между крепостным рвом и бастионами.

[9] Бастион – оборонительное сооружение пятиугольной формы на крепостном валу.

[10] Фас – стороны бастиона, выступающие углом.

[11] Мингрелия (Мегрелия) – историческая и субэтническая область в Западной Грузии, населённая мегрелами.

[12] Ингури (Ингур) – река в Западной Грузии.

[13] Модлин – деревня в Польше, недалеко от Варшавы, в месте впадения Нарева в Вислу.

[14] Чудеса Бранденбургского дома – закрепившееся в немецкой историографии обозначение двух отказов русских и союзных с ними австрийских войск завершить победой Семилетнюю войну с Пруссией после сражений при Кунерсдорфе и Кольберге из-за политических интриг при русском дворе.

[15] Дюмурье Шарль Франсуа (1739–1823) – французский военачальник и государственный деятель. Известный авантюрист, участвовавший почти во всех военных затеях Европы.

[16] Банник – деревянная щётка на массивном древке для чистки орудийных стволов от порохового нагара и горящих остатков зарядного картуза и пороха.

[17] Merde (фр.) – дерьмо.

[18] Гвоздить – термин, обозначающий забивание специальных гвоздей в запальное отверстие орудия, что выводило его из строя.

[19] Фридрих Йозиас Саксен-Кобург-Заальфельдский (1737–1815) – принц из Эрнестинской линии династии Саксонских Веттинов, известный австрийский полководец, генерал-фельдмаршал.

[20] Хофбург – резиденция и основное местопребывание императорского двора Габсбургов в Вене.

[21] Ян III Собеский (1629–1696) – король Польский и Великий князь Литовский с 1674 г. Известнейший военачальник, командуя войсками коалиции европейских держав, одержал победу над турецкой армией на горе Каленберг, что остановило наступление Османской империи в Европе. После сражения командующий австрийской армией принялся принижать заслуги поляков, союз фактически распался.

[22] Осада Вены (1683) – попытка двухсоттысячной армии Османского султана Мехмеда IV взять столицу Австрии и продвинуться вглубь Европы. После поражения при Каленберге османы были отброшены из Венгрии и Трансильвании.

[23] Леопольд I (1640–1705) – император Священной Римской империи с 1658 г. из рода Габсбургов.

[24] Марк Ульпий Нерва Траян (53–117) – император Римской империи из династии Антонинов с 98 г. При нём территория империи достигла наибольших размеров.

[25] Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (63 до н. э. – 14 н.э.) – основатель Римской империи.

[26] Австрийские (Южные) Нидерланды – католическая часть Нидерландов, принадлежавшая Габсбургам. Современные территории Бельгии и Люксембурга.

[27] Мария Кристина Йоханна Йозефа Антония, герцогиня Тешенская (1742–1798) – сестра императора Священной римской империи Иосифа II.

[28] Альберт Казимир Август Саксонский, герцог Тешенский (1738–1822) – младший сын польского короля Августа III, супруг Марии Кристины, последний наместник Австрийских Нидерландов.