Время перемен

Глава 7

Мы попрощались с Иосифом в Киеве. Почти три недели дороги провели в обсуждении будущих границ, сфер влияния, взаимных обязательств, торговых соглашений – всё нужно было обсудить и подготовить большой союзный договор. Наши министры лишились сна и отдыха, но результат был достигнут. Были определены взаимоприемлемые цели в войнах с Турцией и Пруссией.

Мы договорились, что в землях Османов Россия претендует на территории Добруджи[1], Нижней Мёзии[2], Фракии[3], Восточной Македонии[4] и Западной Анатолии[5], и не возражает против притязаний Австрии на Валахию, Боснию, Сербию, Рагузу[6], Западную Македонию, Грецию и Морею[7]. А в Пруссии Великая Римская империя желает получить Силезию и мелкие владения Гогенцоллернов и не будет сопротивляться переходу под власть польской короны Восточной Пруссии в обмен на воссоединение с Россией всех оставшихся земель Рюриковичей и передачу нам Курляндии.

Инициатором обмена выступил сам Понятовский, пусть даже он явно таил за пазухой большущий камень, но подобное предложение короля шло вполне в духе наших замыслов, точнее, идей Штединга. Генерал-поручик заметил мне, что Пруссию надлежит ослабить по мере возможности, поэтому Восточную Пруссию у них следует отнять. Однако нам сейчас точно не пригодится целое немецкое княжество, отделённое от наших земель польскими территориями.

Даже после отсечения от Речи Посполитой последних исторических русских территорий мы можем рассчитывать на значительное количество сторонников в Сейме как православных, так и протестантов. Управляемость нашим полувассальным государством нисколько не снизится, мы получим вполне готовые к освоению территории, а польские аристократы новые земли для дележа.

Наш союз, казалось, давал очевидные преимущества Австрии – она получала существенно более многочисленные и богатые новые земли, миллионы подданных. Их это вполне устраивало, а я не собирался пытаться проглотить слишком много и получить несварение желудка. Меня очень интересовало, как долго протянет Священная Римская империя, захватив огромные земли, плотно заселённые столь разными по языку, вере и привычкам жителями. Нам такой радости точно не хотелось – по прикидкам Баура в одном только Стамбуле проживало не менее миллиона человек, а мы даже небольшую семисоттысячную Молдавию переваривали долго, да и мятеж там был вполне настоящий, заставивший нас серьёзно напрячься.

Заселённые земли – это вам не пустая степь Новороссии и Нижнего Подунавья, так что кушать надо понемножку. К тому же именно в таком виде мы получали удобные границы – по горам и крупным рекам, а расширение территории было нам уже ни к чему. Зачем нам новые земли, если и имеющиеся мы будем осваивать долгие-долгие годы?

Мы уже установили предельную цифру ежегодного переселения из центральных губерний – сто тридцать тысяч человек на все огромные необрабатываемые до сей поры земли. Больше не получалось по финансовым и политическим причинам – дворяне жаловались, что сложно найти крестьян для всех наделов, а промышленники испытывали нехватку рабочих рук на заводах и рудниках. Поэтому пришлось ограничить переезд, хотя улучшение дорог позволяло его нарастить более чем в два раза.

Скоро начнёт входить в возраст молодёжь, в русских семьях сейчас редко где было меньше шести детей, так что через несколько лет мы сможем решить проблему и увеличением перетока населения в наместничества и с новыми подданными. Я надеялся, что у нас есть ещё несколько лет до большой войны и мы спокойно реализуем свои планы.

Договорились, что официальный союз будет предан огласке, но вот наши взаимные аппетиты останутся втайне – не стоило злить Англию до такой степени, чтобы они позабыли о своих текущих планах и кинулись на нас, предотвращая резкое усиление как Австрии, так и России, решивших поделить между собой территории и денежные потоки, на которые остров давно плотоядно поглядывал и считал своими. Да и Франция могла перевозбудиться, поняв, что теряет Турцию, на усиление которой уже несколько веков тратило свои ресурсы, и пускает в Средиземное море двух новых и весьма опасных игроков.

Был проделан огромный объём работы, я был выжат как лимон, примерно так же себя чувствовал и Иосиф. Мы расстались в Киеве очень довольные друг другом, я рассчитывал наконец немного отдохнуть, но получил неожиданный и весьма неприятный сюрприз.

- Павел, нам надо поговорить! – такие слова Кати вызвали у меня прилив желчи, никогда женщины таких речей не ведут просто так, без крайне неприятного повода.

- Что случилось, Като? – я чувствовал, что происходит нечто неправильное, моё хорошее настроение утекало будто вода сквозь пальцы.

- Я прошу Вас разрешить мне принять постриг, государь! – моя почти жена, женщина, которая делила со мной постель, которая была хранительницей моего домашнего очага, встала на колени передо мной и низко склонила голову.

- Что? – меня словно пыльным мешком по голове огрели, я не понимал сути происходящего, — О чём ты, Катя?

- Я думаю, что я уже сделал всё, то могла для Вас. Меня давно тяготят мои грехи и то, что и Вас, государь, ввергаю в грех. Вам нужна настоящая жена, а не полюбовница, которая не может даже подумать о том, чтобы родить Вам наследника. Вам нужен сын, который сможет наследовать Вам безо всяких сомнений с чьей-либо стороны. Вы уже немолоды, и тянуть дальше с этим у Вас просто нет никакой возможности.

Пока я рядом, Вы не найдёте в себе сил прогнать меня – я успела узнать Вас! Не ищите в моих словах ничего, кроме желания помочь Вам. Я уже давно решилась на этот шаг! Я хочу связать свою жизнь со служением Богу!

Она говорила и говорила, всё пытаясь объяснить своё решение, а я стоял и думал над её словами. Я действительно привык к Като, как прирастают к мебели или предметам обстановки, пусть и без любви, но… И уже не раз думал, что же нам делать дальше, но всегда откладывал решение – потом, потом… А время-то на самом деле уходило…

- Что же, Екатерина Алексеевна, знает о твоём решении? Она не пыталась тебя отговорить?

- Знает! Императрица старалась меня убедить, в том, что не дело молодой женщине себя в монастырские стены заточать, но потом согласилась, что так всем будет лучше. Только попросила дождаться отъезда императора Иосифа!

- Почему же она сама мне ничего не сообщила?

- Императрица сказала, что такие слова могут быть произнесены только между мужчиной и женщиной, и даже её вмешательство здесь недопустимо.

Моя мудрая маменька была совершенно права. Это действительно только наше дело. И мне следовало вести себя достойно и разумно.

- Хорошо, Като. Я принимаю твой выбор. – коротко ответил я и мягко положил ладонь на её низко склонённую голову. Это словно послужило для неё толчком – Катя зарыдала, по-прежнему не поднимая на меня глаз. Мне тоже очень захотелось заплакать – уходила целая эпоха моей жизни, но я сдержался…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Потёмкин снова был тем, кто первым узнал об изменениях в моей жизни и поспешил прийти ко мне для утешения и разговора. Он сопровождал меня в качестве доверенного лица, в то время как мама с дочерями оставалась в Екатеринодаре. Именно Григорию принадлежала огромная часть заслуг по достижению этого союза – он руководил освоением новых земель в Причерноморье и смог совершить почти невозможное. Его заслуги были признаны даже злопыхателями в Европе, то, что мы увидели в Новороссии – города, деревни, пашни, дороги, корабли – было построены в том числе благодаря его энергии и талантам.

Мы опять с ним просидели до утра в дружеской беседе с умеренным приёмом лёгких вин, в которых он отлично разбирался. Мне требовалось переварить действительность, которая с новой силой ворвалась в моё сознание после разговора с Катей – я не молодею, а наследника у меня нет. И это беспокоит моих подданных и моих соратников, которые справедливо боятся, что моя смерть может повлечь за собой новую смуту, способную повергнуть государство и их личное благополучие в хаос.

Жертва Кати была мне понятна, но всё хорошенько обдумать, привести свои чувства в подчинение разума мне было нужно, да и просто снять напряжение, которое владело мной многие месяцы при подготовке и осуществлении визита императора Иосифа, тоже было нелишним. Гришка был всё-таки моим другом, с которым я мог обсуждать практически любые темы и доверить ему все свои мысли и сомнения.

Мне было легко с ним и отказать себе в такой редкой возможности – поговорить с ним по душам я не мог. Утром я был уверен в себе и спокоен, пусть и слегка несвеж. Ещё сутки я провёл в Киеве, просто отдыхая, купаясь в Днепре и отсыпаясь. Все участники приговоров обрели причитающиеся им награды, Катя получила официальное разрешение принять постриг и отбыла в Свято-Афанасиев монастырь в Екатеринодар.

Григорий Александрович Потёмкин стал Князем Новороссийским и кавалером ордена Андрея Первозванного, а по его ходатайству из наместничества, как достаточно освоенные, выделялись две губернии – Азовская и Харьковская. Это был зримый итог моего вояжа на юг России, и он был замечен обществом как нашей страны, так и Европы. Мои дипломаты получили указание искать мне супругу, а я сам направился туда, куда непременно должен был попасть в этом году – в свою новую Столицу.

Столица – такое имя получил город подле впадения Камы в Волгу, который должен был стать новым центром Империи. Основные работы по возведению зданий центральной части города должны были завершиться к моему приезду, что послужит началу постепенного перемещения структур управления России из стылого Петербурга на Восток царства. Я твёрдо решил не пытаться объять необъятное и не посещать генерал-губернаторства на границе с Польшей, не заезжать на Дунай и Кавказ – всё в другой раз. я уверен, что он у меня будет.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Платон Абрамович! Вас просит генерал Текели! – молодой секретарь командира дивизии был чрезвычайно румян и радостен, чего совершенно точно нельзя было сказать о генерал-майоре Игельстрёме, который почти по стене выполз от начальства, поражая своей бледностью и ошалевшим видом.

Карпухин встал, оправил мундир, и твёрдым шагом направился к дверям кабинета, где принимал прибывший в крепость генерал. Текели прискакал в цитадель свершено без предупреждения, в сопровождении всего-то вот этого секретаря и эскадрона охраны. Генерал сиял, словно медный пятак и всячески демонстрировал орден Александра Невского, который он получил за участие в Большом путешествии, как называли завершившийся визит в Новороссию целых трёх монархов с многочисленными сопровождающими.

Текели отлично проявил себя в армейских манёврах и был отличён государем. После этого, генерал с новыми силами ринулся навещать вверенные ему части, чему он давно не посвящал требуемого времени, погрязнув в делах подготовки к важнейшему для государства мероприятию. Все надеялись, что он будет благорасположен к командованию крепости, все работы в которой шли с опережением графика и должны были быть завершены уже этой осенью.

Игельстрём даже сказал Карпухину по прибытии в крепость своего старого приятеля:

- Ух, Платон Абрамыч, вижу, как на наших мундирах засверкают новые ордена!

Командующий крепостью оказался человеком действительно неплохим, всего через две недели после довольно скандального прибытия полковника в Стратилатов, он пригласил к себе Карпухина и, что немаловажно, его супругу и церемонно извинился перед ними за своё недостойное поведение. На него произвела весьма немалое впечатление активность, проявленная его новым заместителем.

Карпухин, засучив рукава, принялся за руководство строительными работами, да и порядок управления в крепости, весьма ослабевший за время разгульной жизни генерала, навёл, при этом он демонстративно отказался осуждать и даже обсуждать поведение Игельстрёма, сказав:

- Командиру кости мыть – суть бабское дело, а мы – офицеры! Наше дело – долг свой выполнять!

Эти слова ли повлияли на Игельстрёма, или всё-таки он пришёл в себя самостоятельно, но за ум генерал взялся. И установился у него с заместителем, сначала мир, а потом и полное взаимопонимание и уважение. Вмешиваться в порядки, заведённые своим заместителем, командующий крепостью не стал, а признание у гарнизона принялся зарабатывать ежедневной службой. И вот сейчас выговор от начальства, который, судя по всему, он получил, был неожиданным.

- Что? Покрываешь ты, полковник, своего Игельстрёма? – грозно зарычал на Карпухина Текели.

- Не понимаю вопроса, господин генерал-поручик! – чётко ответил тот, — Генерал-майор Игельстрём выполняет все возложенные на него обязанности…

- Ага! И водку пить и баб тискать! Да ещё прямо в крепости! – хмурился серб.

- Осип Андреевич, храбрый и честный генерал! Он днями и ночами с войсками, гонят их в хвост и в гриву так, что солдаты жалуются. Но ничего – пусть лучше, как следует сейчас потрудятся, чем потом под пулями учиться!

- А ты, полковник, с генерал-аншефом Суворовым не знаком, часом? Он постоянно подобные вещи твердит. – на сей раз хитро прищурился, резко сменив тон, командир дивизии.

- Не имею чести! Но полностью согласен как генерал-аншефом, так и с генерал-майором Игельстрёмом.

- Экий ты, служака…— усмехнулся Текели, — Вот, ответь мне, полковник, почему все офицеры в крепости писали жалобы на Игельстрёма, а ты не одной? Причём достоверно знаю, что он тебя обидел, а?

- Обиду в узде держать надо, господин генерал-поручик! А служака Осип Андреевич знатный, в бою не подведёт.

- Так почему же, с твоим прибытием в Стратилатов жалобы на командующего крепостью прекратились? Молчишь, полковник? Ладно… – Текели встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету, затем повернувшись спиной к стоявшему по струнке Карпухину, бросил, — А, знаешь ли, что, когда я Осипа чихвостил, он просил тебя на командовании оставить, коли его под суд отправят, а?

- Я никоим образом… — забормотал ошарашенный полковник.

- Ещё и хитрости ни на грош! – замотал головой еле сдерживающий смех генерал, — Говорили мне, что ты, Платон Абрамович, талант каких ещё поискать, но не поверил. Отвечай-ка, как ты в крепости порядок навёл?

- Я, господин генерал-поручик!

- Пётр Абрамовичем меня называй! И тыкай, коли хочешь! – очень по-доброму прервал его Текели.

- Благодарю, Пётр Абрамович! – Карпухину сразу стало легче говорить, — Я решил, что не может боевой генерал негодным начальником быть, а расслабился, так то случается. Главное, что не в бою! А людишки без командира дурить начали – значит, их к делу приставить надобно. Чай не первый год в армии!

- Ну-ну… Что сказать, молодец… Ты водку пьёшь?

- Пью. – удивлённо протянул Карпухин.

- Тогда выпей со мной, Платон Абрамыч! Камень с души ты у меня снял – думал, что крепость Фёдора Стратилата совсем в негодном состоянии. А ты вот какой – и гарнизон вымуштровал и самого́ Осипа не обидел. Пей давай, полковник! – смеялся генерал, разливая по маленьким серебряным рюмкам душистый напиток, который оказался весьма крепок и приятен.

Карпухин вышел от Текели, ощущая, как опьянение начинает мягко обволакивать его ноги. Игельстрём ждал его на улице, нервно бегая по плацу.

- Осип Андреич, ты почто у генерал-поручика перед глазами мельтешишь? – удивился полковник.

- Тьфу ты, про́пасть! Забыл, дурак, что окна прямо на плац выходят! – огорчился Игельстрём, — Пошли скорее отсюда! Что генерал?

- Всё нормально, он успокоился.

- Чую! – жадно втянул носом командующий, — Своей фирменной сливовицей угощал?

- Было дело…

- Значит, и вправду успокоился! Пойдём Платон Абрамович, ещё немного примем? Тоже успокоиться надо.

- Вот, не стоит сейчас, Осип Андреевич! – мягко остановил командира Карпухин, — Генерал завтра будет бастионы осматривать, выучку проверять. Дело ли будет, коли мы на него перегаром дышать станем? А, вот как уедет – тут сам Бог велел!

Через месяц в Стратилатов пришёл приказ о присвоении Карпухину бригадирского чина, что совершенно не удивило Игельстрёма, ибо оказалось, это именно он официально ходатайствовал о повышении своего заместителя.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Иван Васильевич! Вечер добрый! – в дверь дома Поповых заглянул высокий, словно каланча, тощий чиновник с вислым носом и глазами навыкате.

- О! Мефодий Илларионович! Каким ветром занесло к скромному кораблестроителю такую важную персону, как секретарь самого́ наместника? – вскочил из-за стола Ивайло.

- Ну, положим, всего лишь один из секретарей, причём не самый главный. – усмехнулся гость, — Райна Тодоровна, разрешите выразить Вам своё восхищение – Вы воистину обворожительны! Мне, собственно, Иван Васильевич, надо парой слов с Вами перекинуться…

- Конечно! – Ивайло вышел с хорошо известным ему чиновником во двор.

- Познакомьте меня, Иван Васильевич, с Вашим гостем, будьте любезны. Я хотел бы, чтобы именно Вы меня ему представили.

- Конечно, Мефодий Илларионович, я готов! – Ивайло вызвал Вардана во двор.

Армянин с кряхтением снял детей друга со своих колен и вышел на воздух.

- Вардан, позволь тебе представить Мефодия Илларионович Колпакова, секретаря по особым поручениям при наместнике нашем. Он мне хорошо известен, как человек честный, умны и весьма влиятельный!

Чиновник церемонно отсалютовал треуголкой и обратился, внезапно по-армянски, к ничего не понимающему судовладельцу:

- Вардан Бардакчиан, я полагаю?

- Да, это я!

- Иван Васильевич, не могли бы Вы нас оставить с Вашим товарищем наедине? – Колпаков словно произнёс приказ, и Ивайло не посмел ослушаться.

- Известно мне, Вардан Геворгович, что Вы брат очень влиятельного в Стамбуле купца Тевана Бардакчиана. Так ли это?

- Это спесивая собака, которая продала меня в рабство – мне не брат! – воздев руки вверх начал армянин.

- Да, неужели? – усмехнулся чиновник с таким видом, что Вардан понял – врать бесполезно, он знает всё.

- Брат мой… — сразу поникнув, ответил судовладелец.

- Вы поддерживаете с ним отношения?

- Я не имею с ним дел! – попытался ещё раз уклониться от истины армянин.

- Да-да-да, и Вы уже два раза возили для него грузы. Давайте не будем обсуждать законность провоза в Стамбул этого товара? При этом Вы утверждаете, что с ним в ссоре. Зачем, если не секрет?

- Торговые дела! Ну, пока мы ругаемся, никто не заподозрит, что я вожу для него разный товар…

- Он один из богатейших людей Стамбула и большой авторитет среди армян Османской империи. И у моего ведомства есть к нему предложение.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Ну что, значит, уезжаешь, Саша? – Разумовский грустно посмотрел на Кривоноса.

- Уезжаю, пора. – усмехнулся его друг и бессменный соратник, — Что тебя гложет, наместник Кубанский? Люди у тебя есть, помощников множество, император тебе благоволит!

- Ты же мой друг! И человек, на которого я всегда мог положиться. Мне будет тебя очень не хватать!

- Мне тоже. Я сроднился с тобой, Андрюша… Даже Нана не представляет как мы без тебя, твоей Даши, дети тоже никак с твоими расстаться не могут. – тоже пригорюнился Кривонос, но сразу же взял чувства в кулак и бодро продолжил, — Однако, господин наместник, долг меня зовёт! Государь не любит тех, кто опаздывает без серьёзных оснований, а слёзы уж точно таковыми не являются!

- Значит, в Харьков?

- Да, пора уже… Небось, заждались нового губернатора-то, и вправду не дело…

- Всё же лучше было бы тебя на Теречное наместничество посадить – всё бы рядом были, да и места ты знаешь…

- Ну, тебе же ясно государь написал – «Пока не время, тяни воз сам!». – хлопнул по плечу товарища Кривонос, — Позже, возможно, и разделят наше Кубанское наместничество… Наше… Пора отвыкать, однако.

- Не смейся, Саша! Я всё же считаю, что разделять наместничество самое время – слишком уж разные земли у нас. Но, ничего, вот присоединим шапсугов[8], абадзихов[9] да Абхазию, так точно разделять придётся.

- Всё ты, аки волк алчущий, по сторонам носом водишь, Андрюша. Вот что тебе неймётся? Дел-то столько, что спать иной раз некогда! – по-прежнему смеялся Александр.

- Да что там народу-то? Всего-то тысяч шестьдесят, а шапсуги готовы под нашу руку перейти, да и Келешбей[10] хочет в русское подданство перейти! Сильно проще, чем с Кабардой-то выйдет!

- Так ведь болота там сплошные, Андрюша! Комары там размером с воробья!

- Ничего, и орошать, и осушать земли мы уже умеем, а коли их присоединить, то сильно проще с грузинами станет. – убеждённо твердил Разумовский, — Они люди православные, всяко проще их крестьянам у нас лучшей доли искать будет, коли дорога простая ляжет. Сколько нам не крестьян в год присылают? Всего-то пятнадцать тысяч! А с грузинами всё легче будет.

- Ну, положим, в прошлом году ещё десять тысяч ирландцев к нам приехали, но ты прав-прав! – успокаивающе замахал руками Кривонос.

- У тебя вон, в губернии народу почти столько, сколько у нас в наместничестве, а земель-то не в пример меньше! Перестанешь о переселенцах голову ломать.

- Ещё чего! Земель-то незаселённых там ещё много. Пашни готовить, дороги торить, каналы рыть. А торговля, а заводы? На всё люди нужны. Так что, друг дорого́й, не волнуйся – без забот не останусь.

- Да, Саша, вот дела-то. Ты теперь целый губернатор…

- Э-эх! Андрюша, как же без тебя-то? – и Александр порывисто обнял друга, а тот также прижал его к груди.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Добираться до Столицы пока было долго. Сначала до Ярославля, пусть постоянные мосты на тракте ещё не были готовы, но дорожное полотно уже почти везде лежало, что существенно облегчало передвижение, потом вниз по Волге, на галерах – снова целая эпопея. Конечно, когда постоят прямую дорогу от Москвы, всё станет сильно проще, но пока там только где-то рубили лес, а где-то только размечали трассы.

Можно было весь путь проделать по реке, что было, конечно, спокойнее, но пока проплывёшь по Москве-реке до Коломны, потом по Оке до Нижнего, перекрывая всю навигацию по этим нешироким рекам… Да, настали времена, когда даже в карете можно добираться быстро и спокойно, правда, не везде – таких дорог пока мало, но вскоре всё изменится. Да и каналы быстро строились – Волго-Балтийский должен был быть завершён уже в следующем году, через три года по плану собирались открыть Северо-Двинский канал и вот тогда перевозки грузов в центральной России получат ещё один толчок.

Но думал я сейчас совсем не об этом. Когда я только прибыл в Киев, там меня ожидал толстенный пакет из Кривого Рога. К нему было приложено небольшое сопроводительное письмо от Алексея Лобова, в котором указывалось, что сии бумаги есть труды знаменитого воздухоплавателя Аникиты Никольского.

Учёный долгое время отдыхал в Кривом Роге в доме у батюшки, местного священника, и посвящал именно этим запискам почти всё свободное время, но всё же немного их стыдился, и делится плодами своего труда никоим образом не спешил. К науке эти бумаги отношения не имели, скорее были плодом фантазии скучающего ума, и Лобов просил именно меня вынести решение о судьбе этих трудов, так как считал, что только я могу убедить автора в их перспективности.

Это письмо меня действительно заинтриговало, но времени у меня было явно недостаточно – в трясущейся карете читать довольно сложно, и я всё-таки тратил всё возможное время на дела, да и отвлекали меня постоянно. Но вот когда мы достигли Ярославля и началось путешествие на галере, вот тут уж я вспомнил про записки Никольского, наступило их время.

Аникита Васильевич оказался не только великим учёным, но и великолепным писателем. У меня даже складывалось впечатление, что настоящие таланты его лежали совсем не в сфере исследования воздушного океана и прикладных наук. Я читал и читал, не в силах остановиться.

Первая часть записок предоставляла собой бытописание Кривого Рога и окрестностей. С их страниц, как живые, на меня смотрели: старенький, седой как лунь, мудрец-священник, большой и толстый заводской голова – ближайший царёв стольник, два заводских мастера – один хитрый, второй попроще, и ещё десятки людей – мужчин, женщин, детей.

Все людские взаимоотношения подавались так ярко и с таким юмором, что я хохотал во весь голос. По стилю и слогу повесть отличалась от известных мне произведений. Да, комедии писались многими, но почти все они изучали особенности взаимоотношений высшего общества, а сейчас я увидел живой мир простых людей, что было неимоверно важно. Прочитав такое, нормальный человек уже никак не мог рассматривать простолюдинов как некой простой рабочей скотины – слишком уж живыми они были, слишком много души было в них.

Появление такого произведения было по эффекту близко к трудам Гёте, который своим Гермогеном начал резко менять отношение в Европе к православию, показав размышления святого человека, его спор с дьяволом, представляющимся Александром Гонсевским[11], и его победы на нечистым, пусть и ценой собственной жизни. Но читали Гёте всё же только высокообразованные и размышляющие люди, а вот Никольский умудрялся ещё и развлекать, что могло бы сделать его повести очень популярными, пусть и только в России.

С удовольствием закончил я «Записки криворожского обывателя» и принялся читать то, что вначале посчитал его продолжением. Однако оказалось, что передо мной нечто совершенное, иное. Это был настоящий роман о похождениях капитана императорского флота Ивана Шубина. Похоже, в основе задумки лежали книги Свифта, Дефо и им подобных, но всё это было не похоже на них.

Приключения Шубина захватывали – он переживал шторма, сражался с пиратами, выбрасывался на необитаемый остров, его брали в плен, он находил свою любовь. При этом перед нами были совсем не только приключения, а ещё и много научных деталей и идей. Мне очень понравилось, как Шубин для побега от берберийских пиратов изготовил воздушный шар, для чего ему понадобилась масса деталей из различных материалов. Аникита Васильевич увлекательно рассказывал о географических открытиях, течениях, кораблях. Это был совершенно незнакомый для этого времени научный роман.

Никольский предвосхищал великого Жюля Верна, которым в детстве, проведённом в том, уже полузабытом мире, я зачитывался до такой степени, что не замечал смены дня и ночи. Передо мной был пусть ещё и сыроватая, но написанная очень талантливо, книга. Я проглотил её на одном дыхании, вспомнив забытую детскую привычку читать по ночам, отказавшись от своего жёсткого режима.

История капитана Шубина вызывала желание более глубоко изучать науку. Мне вспомнилось, как я и все мои друзья пытались изготовить по рецептам Жюля Верна нитроглицерин, как я искал на карте неизвестную мне Патагонию и исследовал тридцать седьмую параллель…

Я сидел поражённый. Попытался понять, что это было. То ли я действительно путешествовал с капитаном императорского флота Ивана Шубиным, отправившимся на бриге Нептун из Санкт-Петербурга в Олицин, или всё же это была книга известного воздухоплавателя. Роман и повесть было просто необходимо издать, и, более того, невозможно было себе представить, чтобы эти две книги стали последними написанными Никольским, который считал, что такие произведения могут вызвать осуждение общества.

В Петербург полетела депешу, требуя, незамедлительно по его прибытии в порт направить Никольского ко мне на аудиенцию.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Я в одиночестве, развалившись, сидел на корме галеры и смотрел на воду, лениво размышляя об удивительном мире вокруг нас, а скоро уже Нижний Новгород, где меня ждёт торжественная церемония закладки моста через Оку. Тоже важное дело – мостостроение переживало у нас настоящий бум. Необходимость уверенно круглый год перебираться через реки и овраги, возникающая уже не только у торговцев и гонцов, сошлась, наконец, с техническими возможностями и наличием денег.

Два моста завершались через Большую Неву в Петербурге, в Москве достаивался уже третий, планировалось возвести большие переправы в Киеве, Смоленске, Ярославле, а уж количество таких конструкций, сооружённых через речки поменьше исчислялось уже многими десятками. Переправа в Нижнем была очень нужна растущему городу, и я с удовольствием объявлю о новом строительстве.

Нижний Новгород мне нравился, это был город уже не исключительно торговый, но и промышленный. Замосковские металлургические заводы стремительно расширялись, теперь благодаря не только энергии одной семьи Баташёвых, к ним присоединились ещё два заводчика – Булатов и Никишкин. Теперь по Оке производилось почти всё, что можно делать из железа – от витых подсвечников до знаменитых русских ружей.

Как грибы росли ткацкие и кожевенные производства, строились пороховой и химический заводы – для обработки тканей и кож нужны были кислоты. Распахивались поля, закладывалась деревни. В самом городе каждый год появлялись новые дома, школы, церкви. Нижегородскую клоаку уже ставили в пример, и сюда постоянно приезжали группы водопроводчиков для обучения.

После торжественной встречи, молебна и закладки моста местный губернатор, Павел Потёмкин, дальний родственник Григория Александровича, повёз меня показывать городские новинки. Здания присутственных мест и Гостиный двор постепенно перестраивались – они увеличивались в размерах, им предавалась большая помпезность, улучшались вентиляция и отопление, вносились изменения в систему пожарной безопасности. Вокруг метался с совершенно безумным видом архитектор Матвей Казаков, для которого это была первая полностью самостоятельная работа – Старов решил, что он уже готов для подобного.

Пришлось его похвалить, благо, действительно, его проекты были очень красивы, пусть и своеобразны. Казаков смог выработать собственный стиль, хотя и не уходя от классической архитектуры, и получалось у него очень интересно. Дальше Потёмкин потащил меня на стройку химического и пороховых заводов в сельцо Кстовское[12]. Большие пристани там уже имели постоянный характер, к ним причаливали баржи, везущие строительные материалы, а вскоре их уже должны были сменить суда с сырьём для производства.

Очень мне нравились промышленные пейзажи, а уж что творилось с людьми, для которых подобные картины были в диковинку – страшно представить. На пригорке, с которого открылся вид на огромную стройку, стояла большая группа крестьян, восхищённо наблюдавшая за процессом и ежеминутно осеняя себя крёстным знамением. Выглядели они до того забавно, что все мы разулыбались.

Я пребывал в благодушном настроении, а уж когда для меня была произведена демонстрация продукции Замосковских заводов, то я, вообще, растаял. Столько замочков на все случаи жизни я не видел даже в Туле, а уж невероятное разнообразие гвоздей, винтов с гайками, саморезных винтов, что было для нынешней жизни просто чудом… Мы ходили среди рядов с продукцией, и я только восхищался искусством и технологиями заводских мастеров.

А вот дальше меня ждал сюрприз… Револьверы были очень большой диковинкой и драгоценностью, они производились только на Сестрорецком заводе, а отделывались исключительно в Туле, товар этот был редчайшим и штучным. Здесь же я увидел такое оружие лежащим на столе. Конечно, это были не Сестрорецкие револьверы, другого вида, но револьверы же.

- Что это? Откуда? – я не пытался скрыть своё удивление.

- Булатовские! Только делать начали! – вытянулся Потёмкин.

- Так, Кузьма Иванович, откуда у Вас такое?

Булатов вжал голову в плечи, совершенно сомлев передо мной:

- Дык вон, Фрол Грязин сделал… — он сла́бо ткнул пальцем в стоя́щего чуть в стороне довольно молодого парня.

Тот непонимающе слопал глазами и не знал, что делать. Волосы его были настолько светлыми и кучерявыми, что он походил на одуванчик.

- Иди сюда, Фрол. Ты откуда такой яркий? – помахал ему рукой я.

- В Туле я родился, государь! Горный корпус закончил, в Петербургском гренадерском отслужил. – ничуть не стушевался он.

- Грязин, из Тулы… Иван Фёдорович – родич твой? – нахмурился я. Имя Ивана Грязина мне было хорошо известно, он был одним из лучших мастеров.

- Отец он мне. – спокойно отвечал Фрол.

- А что же ты у него не работаешь?

- Так работал! Батюшка всё же просто по отделке всё больше, а я-то механик.

- И что же, ты сам придумал револьверы делать, механик?

- Так я в Сестрорецке почти три года работал…

- Так ведь непохожа твоя работа на Сестрорецкую.

- Ну, я предлагал тогда по-другому револьверы делать. Но моя идея не прошла. А потом Кузьма Иванович предложил к нему переехать, дескать, даст волю моей фантазии. Вот! – горделиво поднял голову Грязин.

- Кузьма Иванович! – обернулся я к промышленнику, — Поведай, как же ты так сманил у Бухвостова мастера?

- Дык я же… – начал мямлить по-прежнему испуганный Булатов.

- Да он и не сманивал! – вмешался молодой мастер, — Меня сам Пётр Матвеевич к нему отправил. Сказал, что у него нет возможности все идеи реализовывать, а я парень резвый да хваткий – у Булатова не пропаду. Очень хотел Кузьма Иванович оружием заняться, а я умею.

- Что, Бухвостов уже молодых мастеров раздаёт? – удивился я.

- Нас же в Сестрорецке тридцать четыре человека было! – развёл руками Фрол, — Почитай у каждого второго свои идеи заветные. Кто-то может наподхвате, а я вот никак…

- Понятно! – усмехнулся я, — Значит, решил револьверы делать? А что же они у тебя такие большие?

- Так они же для конного боя весьма удобны! – пустился в объяснения мастер. Он говорил увлечённо, уверенно, отчаянно жестикулируя, описывая мне детали конструкции, рассказывая о материалах и стоимости работ.

Я заслушался его, но через некоторое время внезапно понял, что повествование его переключилось совсем на другое оружие.

- Вот, мой винтовальный штуцер! – гордо показал он мне своё новое изделие, — Заряжается с казны[13], что в пять раз ускоряет зарядку, дальность и точность! Пока в обычный штуцер пороху отсыплешь, пока пулю в ствол вколотишь – минута точно пройдёт, да и длинный ствол никак не выйдет – не забить туда пулю. А у меня, вот в затвор пулю сунул, пороху насыпал, колпачок вложил, пробку завинтил – выстрел! И ствол длиннее можно сделать, и пуля ловчее по нарезам идёт!

- Интересно. Сравнительные стрельбы проводились?

- Нет ещё, государь! Всего-то две штуки пока изготовили.

- Так. Зимой жду тебя в Столице, привезёшь сорок штуцеров! Слышишь меня, Кузьма Иванович?

- Слышу-слышу, государь! – Булатов начала приходить с себя, в его глазах уже засверкали искры азарта.

- И револьверов своих полсотни привози. Коли они и в вправду настолько дешевле казне будут, как твой краснобай тульский говорит, обсудим поставки в армию. Сможешь, Кузьма Иванович?

- Да мы ему поможем! – Андрей Баташёв[14] покровительственно положил руку на плечо соседа-конкурента.

- А то смотри, Кузьма Иванович, Императорский приказ готов будет тебе ссуду обеспечить! – усмехнулся я, увидев кислое лицо промышленника.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Столица. Мой новый дом. Странно его так воспринимать, но так надо. Всё готово – построен дворец, здания приказов, жилые дома, гостиницы, трактиры, церкви, казармы. Пока в городе нет личных домов знати, кафедрального собора, гостиного двора – да много ещё чего нет, но переезду это уже не помешает. Всё будет, но чуть позже.

Пока всё строилось – особняк семьи Вейсманов будет готов всего через пару недель, например, а Гостиный двор следующим летом. Только вот закладку собора не проводили – я твёрдо решил, что это будет правильно совершить после победы в грядущей войне. Именно победы – я не сомневался, что мы сделали для этого всё. Численность русской армии достигла трёхсот тысяч человек, пусть часть её была разбросана по нашим азиатским владениям, но даже при учёте этого мы имели в Европе более двухсот тысяч солдат.

Цепь крепостей позволяла нам надеяться на то, что именно мы будем определять направления ударов. Наши Черноморский и Балтийский флоты достаточно сильны, чтобы противостоять врагам, а русская дипломатия способна удержать Великие державы от вмешательства в наши дела. Мы готовы!

Я ехал по улицам своей новой столицы, махал рукой подданным, улыбался, а сам-то думал про то, как же я оставлю родной Петергоф. Место, где каждый уголок был мне знаком, даже комнаты прислуги я знал наизусть. Фактически после ухода Като, мне не требовалось возвращаться – вещи и кота вполне прислали бы без меня. Но мне хотелось просто навестить места, где мне было хорошо. Плохо мне там тоже было, но всё же это был мой дом.

Пусть новый дворец, построенный Кваренги, был прекрасен и удобен, но именно Петергоф я всегда считал домом. Нет, надо всё же вернуться, проститься, да и подстегнуть переезд людей и ведомств. Пусть всё идёт по графику, сейчас инспекция, зимой – окончательное перемещение столицы. Рождество и Новый год должны пройти ещё в Петербурге – нечего ломать планы множества людей.

Пусть здесь нет моря, зато есть Волга, да и Кама отлично видна. Рядом надо срочно закладывать корпуса и университет – привык я постоянно ездить к новикам, наблюдать, как они впитывают знания и новую культуру. В следующем году в Кавалерийский корпус придёт первая партия учеников из Маратхов, а в ещё по всем корпусам будет распределено пятьдесят человек из Аляскинского наместничества, как же их не увидеть самому?

Да и учёные – они отличная компания, да и отказаться от бесед с умными людьми просто невозможно. Так что нужны ещё и комплексы лабораторий. У нас уже было достаточно специалистов, чтобы укомплектовать ещё один полный набор образовательных и научных учреждений. Да что там один – ещё новый куст корпусов строился в Екатеринодаре, завершить его планировалось уже через год, для чего люди готовились.

Эх, как же хорошо – ветер с реки дует, прохладно. Отдохну в новом дворце недельку, а потом можно и Петербург…

[1] Добруджа – историческая провинция на побережье Чёрного моря, сейчас разделённая между Румынией и Болгарией.

[2] Нижняя Мёзия – историческая провинция на Балканском полуострове на территории современной Болгарии, ограниченная с севера и востока Дунаем, а с юга и запада горами Стара Планина.

[3] Фракия – историческая провинция на Балканском полуострове на территории современных Болгарии и Турции между горами Стара Планина и Средиземным морем.

[4] Македония – историческая провинция на Балканском полуострове на территории современных Болгарии, Македонии, Албании и Греции.

[5] Анатолия – историческая провинция на полуострове Малая Азия на территории современной Турции.

[6] Республика Рагуза – аристократическая республика на побережье Адриатического моря, современный Дубровник в Хорватии.

[7] Морея – историческая провинция на полуострове Пелопоннес и прилегающий островах на территории современной Греции.

[8] Шапсуги – в прошлом одно из крупнейших адыгских племён, проживающее на побережье Чёрного моря, в районе Туапсе и Сочи.

[9] Абадзехи – в прошлом одно из крупных адыгских племён, проживающее в горной местности между шапсугами и Кавказским хребтом.

[10] Келеш-бей Шервашидзе (1747–1808) – владетельный князь Абхазии с 1780 года.

[11] Гонсевский Александр (1575–1639) – польско-литовский аристократ, военный и государственный деятель, один из руководителей польского похода на Москву в Смутное время.

[12] Кстовское – современный город Кстово.

[13] Казна (казённик) – задняя часть ствола огнестрельного оружия.

[14] Баташёв Андрей Родионович (1724–1799) – крупный русский промышленник, один из знаменитых братьев Баташёвых.