Время перемен

Глава 18

Жизнь в мире шла своим чередом, грохоча пушечными выстрелами, истончаясь кровавыми слезами и страданиями. В Европе сошлись в сражении огромные силы, в Азии воевали все и со всеми, даже в Америке убийство стало привычным занятием для большинства. Но мне не хотелось думать только о войне, пусть она и отнимала много сил. Основное своё время я посвящал решению хозяйственных, экономических и научных вопросов – мне они казались не менее важными, чем военные.

Одно снабжение армии в Китае требовало огромного и постоянного внимания. Мне даже пришлось отправить своего брата, человека, которому я мог доверять без оглядки, отвечать за этот участок. Алексей непрерывно носился от Урала до Амура, умудряясь в среднем проезжать в день до восьмидесяти вёрст, проверяя, проталкивая, убеждая… На Амуре пришлось срочно построить флот, который смог отбросить речные силы маньчжур и обеспечить устойчивые поставки всего и вся огромной армии Суворова. Акулинин справился. Александр Васильевич называл его «отцом победы», а это дорогого стоило.

А ведь, кроме этого, мы запустили проекты освоения Гаваев и устроения стоянок на Маркизских[1] и Мальвинских[2] островах, понимая необходимость этого в свете быстрорастущей навигации через Атлантический и Великий океаны, что требовало серьёзных затрат и огромных усилий. А ещё мы вели грандиозные строительные работы по всей империи, продвигали всё новые и новые товары…

Всё это порождало совершенно фантастические рассказы о нашем богатстве. Но не только о богатстве, не меньше легенд ходило и о моём безумии и проистекающей из этого наше слабости, ибо я категорически отказывался вмешиваться в большую европейскую войну. Кстати, подобное же поведение Испании вызывало ровно такие же толки – нас считали стремительно слабевшими из-за излишнего интереса к экспансии в совершенно бесполезных регионах странами. Европа не понимала, что наше прорастание в Азии и Северной Америке даст нам мощь, которую они уже вскоре будут уважать.

Летом я по обычаю гостил у мамы, в Царьграде, где, опять-таки, занимался делами – уж там-то такой клубок проблем свернулся… Правда, мои ребята смогли подготовить разрешение большей части сложностей. В частности, уход в монастырь патриарха Неофита прошёл тихо, без каких-либо затруднений. Как же мне понравилось выражение лица бывшего предстоятеля Константинопольской церкви, когда он узнал от меня, что Свято-Троицкий монастырь, где он будет проживать, вовсе не на острове Халки[3], на что хитрый грек рассчитывал, а, совсем напротив, на границе с нихонскими княжествами.

Вместе с отставным патриархом на переселение на острова Великого океана отправлялась почти тысяча самых богатых и влиятельных фанариотских семей, причём этот переезд они воспринимали как манну небесную, ибо он заменял им путешествие на каторгу. Все эти мероприятия прошли так легко в том числе благодаря тому, что я лично в этом участвовал – авторитет императора придавливал даже самых неистовых.

Потом мы мамой отбыли в Екатеринодар, где нас ждали мои сёстры и датский принц-регент. Катя добавила мне забот, после замужества сестры она стала ещё более взбалмошной и подвижной. Мне пришлось очень аккуратно удалить из её окружения нескольких молодых людей из Европы, которые явно поставили себе целью вскружить ей голову. Маша тоже, приглядевшись к свите супруга, сделала выводы и помогла мне в этом. Младшей сестрёнке было явно пора было определяться со своим будущим – в следующем году ей предстояло уже выйти из стен монастыря, а что делать дальше она пока не знала.

О политическом замужестве для неё и речи не шло – она категорически была против этого, а, зная её характер, я не собирался на неё давить. Найти же супруга по любви для Великой княжны было очень сложно. Она просто разрывалась, пытаясь найти, что же ей делать дальше. Я и мама её успокаивали, но очень яркая и активная Катя не желала жить просто принцессой, а хотела быть фигурой. Пришлось мне пообещать сестре, что в следующем году она отправится в путешествие по Европе и России, чтобы попытаться найти себя, это её слегка успокоило.

В начале осени я отправился с юга в Москву, чтобы провести немного времени в обществе своей невесты, которая была крещена под именем Анастасия. Юная принцесса уже много узнала о России и, как казалось её учителям, начала любить нашу страну. Мы гуляли с ней, катались на лошадях и лодках, разговаривали… Но всего-то через четыре дня мои планы были сорваны – мне принесли сообщение, переданное с помощью совершенно передового устройства – электрического телеграфа.

Пока линия новой связи от Москвы доходила только до Харькова, но эффект резкого ускорения передачи информации был оценён в полной мере. Нам даже не пришлось изыскивать средства для дальнейшего строительства – купцы были готовы брать в долг только ради возможности получать без задержки и искажения различные све́дения, в том числе и личного характера. К тому же денег для прокладки проводов требовалось существенно меньше, чем, например, для строительства железных дорог, а перспектива новых технологий была уже очевидна очень и очень многим.

А ещё, к моей радости, при поиске достаточно надёжного изоляционного материала было сделано множество открытий. В частности, наши химики далеко продвинулись в исследовании каучуков и асфальтов – появилась непромокаемая ткань, названная в честь первооткрывателя свиринкой, был открыт процесс сульфуризации[4], в результате чего удалось получить резину, получившую название кориум[5], изобретены водонепроницаемый картон и бумага. Все эти материалы легко находили себе место в современном мире, но требовали вложений в изготовление сырья и дальнейшую переработку.

Уже в следующем году в Костромской губернии предполагалось открыть опытовую станцию по выращиванию одуванчиков, из корней которых получали каучук, а на Цейлоне должны были начать сажать бразильскую гевею. На Прядуновские нефтяные промыслы[6] на реку Ухту в Архангельской губернии нанимались новые люди, глава службы горной разведки Чернов активно отправлял экспедиции в Поволжье и на Кавказ с целью поиска месторождений земляного масла, да и медные рудники обустраивались весьма активно.

Так вот, получил я секретную депешу от Потёмкина. Писал мне он, что прибыл в Константинополь французский бриг «Голиаф», на борту которого находилась делегация из Новой Франции, обладавшая высочайшими полномочиями и желавшая предложить мне, русскому императору, принять северные провинции этого странного полугосударственного образования под свою длань. Сказать, что я был удивлён, так ничего не сказать.

Никаких замыслов о подобном я не вынашивал. За ситуацией мои люди следили, но скорее Испания собиралась влезать в дела французов, чем мы. Мадрид интересовался нашим мнением, не грозит ли им война с США и Англией, которая имела большие планы в отношении Новой Франции, поможем ли мы союзнику. Я обещал всяческую поддержку, расширение поставок в креди́т, новых волонтёров в армию Лафайетта, но лезть туда самим?

Вот зачем нам нужна эта недоканада? Воевать с совсем одуревшими американцами совершенно не хочется. У меня огромные земли, требующие внимания, масштабные стройки, планы переселения, уже разработанные на пять лет вперёд, война на Дальнем Востоке, да ещё и нарушение торговли почти со всеми крупными партнёрами. Брать на себя проблемы столь обширных территорий, зачем? Вон Франция свернула себе шею, взявшись за слишком тяжёлый кусок мира.

Хотя такие выводы, они с точки зрения современности этой реальности делаются. Мне-то памятен тот факт, что в прежнем мире очень похожее развитие событий имело место и при иных предпосылках. Великая французская революция состоялась в ситуации, когда Канада давно была английской, это-то я точно помню – был у меня в прошлой жизни приятель с канадским гражданством, постоянно твердивший, что это государство уже более трёхсот лет под английской короной ходит. Причём Англия от этих земель совсем не страдала и, в конце концов, стала сильнейшей державой мира. Значит, не всё так просто…

Сложный вопрос – надо спешить в Столицу, совещаться, обсуждать. Необходимо проработать все варианты к моменту приезда делегации – Потёмкин не пожалел дать им своё связное судно, скоро французы прибудут в Олицин, там дальше дороги уже неплохие, и, пока не настала распутица, пока по рекам идёт навигация, французы вполне успеют недели за три доехать и официально заявить мне о своём желании стать частью империи. Когда они публично сообщат об этом, то сразу же информация уйдёт ко всем европейским дворам. Значит, нам надо до этого момента решить, как же себя вести в такой ситуации и предпринять шаги, чтобы в любом случае выиграть.

В общем, мне пришлось немедленно отправиться в дорогу. Тракт на столицу ещё не был завершён – мосты да насыпи ещё не везде были готовы, но зато наплавные переправы уже были, а сухая погода позволила мне почти долететь. Четыре дня и я у себя во дворце, путь тело болело и ныло, но я был на месте и внимал словам своих соратников, а они сразу же налетели, словно вороны – уж больно важная и интересная тема.

Самое удивительное, что главным сторонников немедленного принятия в наше подданство жителей Новой Франции со всеми землями был Грейг. Далеко не юный генерал-адмирал словно помолодел и горячо доказывал, что порты на реке Святого Лаврентия дадут нам возможность активно играть уже на атлантическом океанском театре, они будут обеспечиваться промежуточные стоянки для военных и торговых судов, наши моряки получат серьёзно больший опыт, регулярно пересекая Атлантический океан. А вообще, по-моему, это была просто мечта Самуила Карловича – стать адмиралом открытого океана.

Странно, но Вейсман тоже был не против – по его мнению, на настоящий момент будет достаточно одной полноценной бригады и пары тысяч казаков для контроля за всей территорией. Крепости там французы отстроили неплохие, так что, почему бы и нет. Также, в принципе, за были и главы Посольского приказа и Тайной экспедиции, видя весьма мало международных рисков в условиях большой войны в Европе, и, напротив, очень много преимуществ от получения неофициального статуса «наследников Старой Франции».

Обресков-младший указывал, что присоединение Верхних земель и иже с ними, ещё более усилят русские позиции в Испании, которая однозначно воспримет наш приход на северо-восток континента как помощь в их противостоянии с Соединёнными штатами. Мадрид настолько был готов к присоединению Нижней Луизианы, что заранее дал разрешение на это властям Новой Испании. Пономарёв же считал, что все французы как живущие в Европе, так и оставшиеся в бывших колониях, воспримут нашу защиту своих соплеменников исключительно положительно, а это безмерно усилит положение России в их глазах и упростит работу в их среде.

Генеральный же штаб, хоть и считал принятие этих земель в состав империи излишне усложняющим свои задачи, всё же не отрицал такую перспективу совершенно – речные транспортные пути были там уже достаточно развиты и позволяли сравнительно быстро наладить снабжения.

Категорически против были Земский и Ямской приказы, для которых такое расширение зоны ответственности было непосильно, а уж глава Казённого приказа, мой верный янычар, Шереметев просто орал у меня на аудиенции, что он не переживёт такого – «руки на себя наложу, и грех этот на твоей душе, государь, станется». Многие прочие мои советники также высказывались против такого решения, справедливо указывая на резкое масштабное усложнение работы почти для всех государственных структур из-за существенного увеличения зоны их ответственности.

Я всё больше и больше склонялся к тому, чтобы всё же отказать делегации, соглашаясь с доводами противников присоединения. К тому же пришли послания от Шелихова, о появлении в Нижне-Быстринском остроге числившегося волонтёром в армии Лафайетта генерала Римского-Корсакова с просьбой от тех же французов принять их беженцев на наших землях. Шелихов был совсем не против получить новую партию переселенцев и уже дал согласие. Наверняка поток людей уже потёк в земли наместничеств, и население Новой Франции и так будет почти полностью нашим.

Заставили меня отказаться от столь категоричного взгляда на проблему доклады Меховой и Хлебной палат. Эти ведомства не стали спешить донести до меня свою позицию, а занялись более точным расчётом последствий возможного присоединения столь обширных территорий. И вот их проработанные выводы заронили во мне серьёзное сомнение – получение полной монополии на пушнину и обладание основными запасами дешёвой рыбы сулило нам огромные прибыли и совершенно невероятные возможности для влияния почти по всему миру.

Даже сейчас, в условиях отсутствия официальной торговли с Китаем, контрабанда мехов через Гуанчжоу уже почти достигла уровня до запрета, а цена при этом была выше более чем в полтора раза и быстро росла – богатеи совсем не желали отказываться от такого предмета роскоши. Более того, они рассматривали подобное вложение как некую страховку от нарастающих проблем в государстве. Пушнина стала универсальной ценностью, и с её помощью получалось достигать отличных результатов.

С рыбой всё было ещё заманчивее – Европа уже привыкла считать её продуктом ежедневного питания, и люди не желали остаться без этой важной части рациона. Да, на короткое время такое было возможно, но любое ограничение поставок сразу же вызывали существенное недовольство населения, а многочисленные косяки морской живности в водах у северо-восточного побережья Северной Америки были сейчас единственным соперником для недорогой русской рыбы.

К тому же Шереметев, ознакомившись с этими проектами, сменил гнев на милость и, пусть и ворча, но признал, что некоторый интерес к подобному предприятию вполне обоснован, а ресурсы у нас ещё есть. Правда, резервы были не бесконечны, а проблемы с торговлей заставляли их расходовать, ибо ни о какой приостановке планов по развитию я и слышать не хотел. Так что, сейчас средства Николай изыскать мог, а вот в длительной перспективе мы запаса лишались…

В общем, я колебался, опасаясь, что мы просто не сможем освоить эти территории или перенапряжёмся и надорвёмся. Последней песчинкой на весах стало наличие в составе делегации французов усталого и мрачноватого, но ещё далеко не старого офицера. Когда я услышал, что секретаря дипломатической миссии зовут Наполеон Бонапарт, то только моя привычка не демонстрировать публично свои чувства избавила целую группу присутствовавших от зрелища скачущего в восторге и радостно хохочущего русского императора. Сам Наполеон просится в русское подданство! Самый яркий военный гений девятнадцатого века может служить в моей армии! Невероятно!

Вот так Новая Франция стала частью Российской империи. Ещё недели три шли переговоры, в результате которых определялись права новых подданных, в том числе и отдельных личностей, но в целом всё прошло без особых сложностей. Обширные налоговые льготы, земельные наделы, доли в предприятиях – всё это и так уже использовалось для заселения новых земель в империи и не было чем-то критически важным. Принятие же в русскую службу всех желающих чиновников и военных тоже было вполне приемлемо с учётом всё же некоторого дефицита персонала в Североамериканских наместничествах.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Суворов не стал долго ожидать дальнейших действий противника и двинулся на Гирин[7]. Крепость была довольно серьёзная, а русские совсем не спешили с её взятием. Александр Васильевич полагал, что наше армии нужна крепость и город как отличное место для зимних квартир и постарался не разрушить её. Сапёры аккуратно подкопались под стену, взорвали часть её, и гренадеры быстро вошли внутрь. Маньчжуры не успели отойти со стен и город достался русским почти целым.

Фельдмаршал ожидал, что после такой цепочки поражений цинцы попытаются провести хоть какие-то переговоры. Однако они просто решили проигнорировать угрозу с севера, справедливо считая, что зима остановит продвижение русских. В империи кипели нешуточные страсти и власть императора серьёзно шаталась под ударами со всех сторон.

Юго-западные провинции были потеряны полностью – восставшие мяо устроили там форменную резню, но в Тибете местный амбань[8] пока держался, умело играя на противоречиях. В Джунгарии и Северной Халхе шли сражения между силами империи Цин и её противниками. У маньчжуров было много союзников среди монгольских вождей, особенно в Южной Халхи, которая уже более ста лет была под властью династии Цин. Тамошних князей устраивало их довольно высокое положение в обществе, где кочевники стояли значительно выше оседлых китайцев, и они с готовностью сражались за императора.

Повстанцы из «Белого лотоса» захватили несколько провинций в центре империи и успешно отражали атаки местных наместников, уверенно расширяя зону своего влияния. Под властью императора оставались территории вокруг Пекина и широкая полоса земель вдоль океана.

Хэшень, будучи фактическим правителем государства, направил всю свою энергию на наведение порядка в Центральном Китае. Он правильно понимал, что, удержав эти земли, маньчжуры смогут набрать новое войско и снова вернуть себе могущество, а вот, потеряв самые населённые и богатые свои территории, они сойдут со сцены, скорее всего, навсегда. Однако, он делал это так, как привык, а именно: активно торгуя должностями и привилегиями.

Даже смерть старого императора, не перенёсшего проблем в государстве, не принесла покоя маньчжурам – Хэшень сохранял власть, пусть его репутация и была серьёзно подмочена поражением на Сунгари. Молодой император пытался отодвинуть фаворита собственного отца от власти, но пока…

В Европе компания этого года принесла новые проблемы для Франции, которые та, по привычке, решала массовыми казнями. Летом австрийцы неожиданно ударили в Италии, опрокинув Шодерло де Лакло и выйдя в доли́ну Роны. Для организации ответного удара были переброшены войска с других участков, что закончилось довольно плачевно – Кюстин был разбит, пал Майнц, Дюмурье отступал, пытаясь зацепиться за Лилль. На гильотине закончили свою жизнь все командующие, кроме хитрющего Дюмурье. Главным виновником поражения был объявлен, гражданин Эгалите, бывший герцог Орлеанский, который был торжественно казнён в Париже.

Это произвело некий эффект, и молодым генералам Моро[9], Жуберу[10], Массена[11], Журдану[12] и Пишегрю[13] удалось всё же остановить наступление союзников. Чувствовалось, что кампания следующего года будет ещё более яростной и напряжённой.

Эффект же от манифеста «О принятии земель Новой Франции в державу Российскую» был презабавный… Франция восприняла это событие с вполне ожидаемым спокойствием, после всех решений властей и войны большинство населения считало заморские земли вполне отрезанным куском и совершенно не огорчилось сему факту. Более того, даже сам Робеспьер поддержал это решение, уповая на то, что после усиления Республики и победы над врагом заморские земли вернутся в государство свободы. Германские страны восприняли событие довольно равнодушно, занятые войной. Император Франц даже порадовался, что устремления России направлены на Восток, оставляя ему Европу. Испания откровенно ликовала, что её союзник теперь связан с ними своими интересами и в Луизиане.

Единственной европейской державой, крайне раздосадованной нашим новым расширением, оказалась Великобритания. Как выяснили мои агенты, король Георг заключил тайное соглашение с генералом Грином, по которому тот готовился передать своему союзнику территории Акадии, Квебека и Ньюфаундленда в обмен на поставки и прямую помощь в войне. Теперь всё весьма осложнялось, хотя Соединённые штаты всё ещё могли выполнить свои обязательства – просто менялся противник.

Но Георг положительно озверел. Он вёл себя совершенно безумно, над чем смеялись, но теперь уже с некой опаской – правительство лорда Сиднея начало преследовать шутников за унижение короны. Однако, Трубецкой пытался что-то предпринять, и в результате его кучер-англичанин, отлично умевший обеспечить господину некую свободу рук, был убит в результате нападения. Официально, на карету русского посланника был налёт каких-то проходимцев, но мы узнали, что приказ был отдан с самого верха. В общем, Николай Николаевич оказался практически под домашним арестом – выйти на улицу ни он, ни его супруга не могли, опасаясь покушения.

Здесь, мы начали беспокоиться. Парламент одобрил выделение средств на восстановление верфей на самом острове. Было очевидно, что это попытка выйти из положения, в котором уже больше половины кораблей для Великобритании строилось у нас. Началась кампания по очернению России, масса памфлетов с обвинением меня лично, мамы, Потёмкина во всех смертных грехах, включая людоедство. Нашим агентам удалось вполне уверенно парировать все эти попытки, даже получилось поджечь Чатемские верфи[14], что нанесло им огромный ущерб.

К тому же война с Францией крепко связывала англичанам руки, да и пора бы им уже было обратить больше внимания на Индию, где маратхи поделили с Афшарами наследство дурранийцев и смогли уже задуматься о самом полуострове. Ну и первой их целью стала, что вполне очевидно, Бенгалия, на которую они давно точили зубы. Англичане были заняты вытеснением французов из Пондишерри и откровенно проспали явление Махаджи Шинде[15] с огромной армией под Патну. О каком-то значимом сражении здесь говорить не пришлось – Патна была взята за несколько часов, и маратхи двинулись захватывать Бенгалию.

Так что, Балтийский флот по весне отправился в долгий путь через Атлантику. Требовалось доставить в Квебек войска, провизию, боеприпасы, артиллерию – для этого пришлось нанять множество коммерческих судов, которые всё одно простаивали из-за проблем в торговле с Францией и Англией. Это даже помогло поддержать моих корабельщиков, лишившихся доходов, а небольшой избыток товаров на внутреннем рынке прекрасно был освоен армией – шла война, да и набор только рос.

Кстати, с финансами всё тоже стало лучше – Абрам Чернов гоголем ходил по моему кабинету, рассказывая, что с новооткрытых месторождений на Аляске по весне вывезли золота более чем на миллион рублей. И это только за полгода отрядом в тридцать человек! Я услышал знакомые по прошлой жизни названия – Юкон, Клондайк, пусть теперь они и называются иначе. Открытие там золота утаить не удалось, и туда рванули уже сотни искателей богатства, люди привыкли к тому, что русские находят новые сокровища и готовы делиться ими со всеми.

Масштаб этого явления многократно превышал последствия открытия золота на Енисее, даже от первых слухов из Европы потёк всё расширяющийся ручеёк желающих поучаствовать в поиске счастья. «Золотая лихорадка» — вот что я сказал тогда Абраму. Эти слова быстро разошлись по миру, послужив очередным доказательством моей чрезвычайной афористичности.

У меня же в голове запрыгали давно забытые образы, которые так привлекали меня в детстве в XX веке. Смок Беллью[16], ищущий удачу в книге Джека Лондона, Чарли Чаплин, с аппетитом евший варёный башмак в немом фильме[17]… Сколько всего я позабыл… В голове следом всплыло что-то про огромные суммы, которые получили США от золота Аляски.

Вот странная штука - память: яркая картинка Клондайка, которую я так любил, почти истёрлась, а вот Калифорния, про месторождения которой я толком ничего и не знал, засела в голове намертво. Я даже покупку этих земель у Испании организовал, памятуя, что именно золото привлекло туда массы переселенцев, а вот про Клондайк забыл! Но у меня получилось создать такую систему, которая исправляла мою забывчивость и невнимательность!

Открытие новой кампании 1795 года в Европе заставило меня задуматься… Очень странно выходило – армии Пруссии, Ганновера и ещё нескольких германских государств не пришли с зимних квартир, из войны с Францией они не выходи́ли, но воевать принялись только Австрия, Бавария да Нидерланды. Про разлад в лагере союзников реи не шло, но несмотря на проблемы, которые в их отсутствие назревали на Рейне, где Моро и Пишегрю уверенно возвращали утраченные по итогам прошлогодних боёв позиции, войска этих государств не спешили участвовать в битвах. В Великобритании же король Георг прямо потребовал от Трубецкого незамедлительно покинуть Лондон…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Иоасаф, старый друг мой… — грустно говорил русский посланник своему слуге, — Пора нам собираться.

- Что, барин, всё же решился этот Георг? – вздохнул тот в ответ.

- Ты, полегче, друг мой! Он, всё же, монарх! – скривился Трубецкой.

- Сколько у нас времени, Николенька?

- Неделя, самое большее. Говорят, что король злобствует, отдал приказ, если через пять дней я не покину Лондон, то выгнать меня взашей. Ну, мне ещё пару дней-то точно дадут, не зря же я аристократ…

- Вона как… А что Марьюшка? Как ей-то непраздной с родной земли-то отплывать?

- Да хорошо всё, Иоасафушка! Ей уже давно опротивела вонь Лондона. К тому же государь подарил нам место под дом подле своего дворца в Столице, самого́ Монастырёва-Олицина нанял, тот Маше уже проект прислал... Да ещё и надел, там же, под Столицей, вид на Волгу – красота! Павел Петрович прислал нам картину работы самого́ Алексеева с перспективой из окна нашего будущего поместья, её Маша в будуаре своём повесила. Мечтает она уже в Россию уехать!

- А дело наше как?

- Что же, Иосафушка, сам же знаешь, что Никифор Рубчинский, словно клещ, вцепился. Пока я сверкал, да речи говорил, он такие связи навёл… Паук он, воистину… Да ещё и Еремей здесь. Никуда король не денется, интриги плести будет, деньги трать тоже, а вот настоящую пакость не сможет затеять. Скорее уже мы ему такого ежа под одеяло запустим, век помнить будет.

- Твоими бы устами, Николенька… – качал головой старик.

- Ты бы лучше, Иоасаф, распорядился, чтобы вещи собирали, да и отправить их надобно…

- Да уж сам знаю, Николенька! Ты мне лучше скажи, можно мне паренька того с собой взять? Погорельца того?

- Да помню! – отмахнулся Трубецкой, — Бери. Я отписал в Петербург, прося, чтобы его приняли в Университет, как обещал. Не откажут чай, а коли что – государю поклонюсь!

- Николенька! В ноги тебе паду…

- Молчи, старый! – нахмурился посланник, — Мелочь это! Ты этого юношу, словно сына нянчишь уже который год, что же мне тебе не помочь? Беги уже, обрадуй его. И про отъезд наш не забудь!

- Спасибо, барин! Всё сделаю! – слуга поклонился и почти бегом покинул кабинет.

Наскоро одевшись, Иоасаф выскочил на улицу, взмахом руки привлёк внимание хакни[18] и отправился в Сохо[19]. Экипаж был открытый, самый простой, явно русской работы, влекомый всего одной лошадкой, он медленно катился по улицам, и один из дежуривших близ дома Трубецкого соглядатаев свободно успевал идти следом.

Прибыв на место, старик велел извозчику ждать его, а сам зашёл в небольшую москательную[20] лавку.

- Гэмфри, мальчик мой! – радостно поприветствовал русский юношу, стоявшего за прилавком.

- Здравствуйте, господин Джосафат! – молодой человек выскочил к нему и поклонился, — Я Вас давно не видел! Мама просила передать Вам, что молится за Вас каждый день! Вы истинно великодушный человек, и лишь благодаря Вам наша семья не умерла от голода!

- Она говорит это постоянно, Гэмфри. – тепло улыбнулся старик, — С тех пор, как я повстречал тебя на пепелище вашей лавки…

- Вы, словно вестник господень, господин Джосафат! – слёзы выступили на глазах юноши, — После смерти моего несчастного батюшки, упокой Господь его душу, и трагической гибели приёмного отца моей матери, пусть ангелы не оставят его, всё наше наследство ушло на эту лавку! Моя мама постоянно твердила, что в таком беспорядке только столица королевства может принести нам уверенность в завтрашнем дне! Этот прокля́тый Вестминстер[21]! Этот ужасный пожар, этот кошмар… Если бы не Вы, то что случилось бы с нашей семьёй?

- Мальчик мой, ты, перемазанный сажей, был так похож на моего покойного племянника… Степанушка так же смотрел на меня много лет назад… — взгрустнул было Иоасаф, но быстро нашёл в себе силы исправится, — Как, Соломон тебя не обижает?

- Что Вы, господин Джосафат! Господин Соломон меня ценит и доверяет мне самому вести хозяйство, он даже не противится моим опытам!

- Прекрасно, Гэмфри… Но, я пришёл к тебе не расспросить тебя о твоей жизни… Помнишь, я спрашивал тебя, хочешь ли ты учиться дальше, а ты рассказывал, что твоя мечта – Петербургский университет?

- Да, конечно! – глаза юноши загорелись тайной надеждой.

- Мой господин испросил для тебя такую возможность. Готов ли ты отправиться со мной в Россию, Гэмфри?

- Я? Конечно! – юноша вспыхнул было радостью, но тут же угас, — Но как же, моя мать, братья, сестра? Мой заработок и Ваша помощь – это всё, что у них есть!

- Мальчик мой, не беспокойся – я не оставлю твоих родных без средств, даже мой отъезд ничего не изменит. А ты сможешь, я верю, получить стипендиум, помочь своей семье и даже выписать их к себе! Ты, безусловно, талантлив, я не сомневаюсь, что ты не пропадёшь и не дашь страдать своим родным… И мне. – тихо-тихо закончил Иоасаф.

- Я всегда буду помнить Вашу заботу! И если бы я мог, то посчитал бы за высшую честь почитать Вас как своего отца! – с искренним надрывом выкрикнул юноша.

Старик заплакал, молодой человек обнял его шепча:

- Три года Вы заботитесь обо мне, как о своём сыне! В искренней любви, не прося ничего взамен! Я никогда не забуду этого, господин Джосафат! Не будь я Гэмфри Дэви[22]!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

В начале апреля я отбыл в Петербург, чтобы встретиться с моим дядей, регентом Швеции герцогом Карлом Зюдерманландским, который прибыл в Россию с официальным визитом. Герцог желал обсудить перспективы брака своего юного племянника, Густава-Адольфа[23], который после жуткого убийства отца, короля Густава[24], правил у нашего соседа. Мы общались с герцогом почти неделю и у меня сложилось впечатление, что он слишком уж аккуратен со мной, слишком часто соглашается с моим мнением…

При этом шведские армия и флот активно вооружались на английские субсидии, под предлогом вступления в войну с Францией, но пока наша северная соседка только накапливала силы в районе Ландскроны[25], что серьёзно нервировало датчан. Герцог Карл пытался рассеять мои подозрения в намерениях Швеции, но получилось у него не очень хорошо. Наоборот, я практически уверился, что грядут большие неприятности.

Наши агенты также сигнализировали, что настроения в правящих кругах многих стран Европы как-то стали весьма агрессивными с явным направлением против России. Пусть ненависть к нам текла исключительно из самой верхушки английской власти, где король Георг нашёл себя в ненависти ко всему русскому и окружил себя такими же нашими ненавистниками, но это было заразно. Во многих германских государствах становилось модным вещать о желании вернуть нашу державу на место, которое, по их мнению, мы должны занять – в самом низу пищевой цепочки.

Пока это поветрие не затронуло Австрию, где император Франц, словно упрямый слон, намеревался разбить французскую республику и отомстить за сестру. В Британии также всё было непросто, общество по-прежнему видело своим историческим врагом именно галлов, мечтало отомстить им за все страдания и войны, а Россию видело в розовом цвете. Да и начинать войну против нас, не закончив войны с Францией, выглядело полным безумием, а французы не допускали пока даже мысли проиграть и собирались драться до конца.

Но я не верил в полное безумие короля Георга и лорда Сиднея – не станут они устраивать такие представления ненависти к нам без веских причин. Ещё одним лыком в строку было странное поведение Испании, которая начала затягивать переговоры по приданному, да и по совместным действиям против генерала Грина… Португалия же вообще запретила нашим судам заходить в свои порты. Ну не могло это всё быть просто так, что-то назревало. И мои предположения оказались справедливыми. Уже в конце апреля грянуло…

Дюмурье, похоже, окончательно поняв после казни Кюстина и прочих, что до бесконечности избегать гильотины он не сможет, вступил в тайные переговоры с союзниками. Те пообещали генералу, чьё имя уже становилось символом хитрости и изворотливости, всё, о чём он просил, и он открыл дорогу врагу. Конечно, абсолютное большинство солдат и офицеров его войск совершенно не думало о предательстве, но Дюмурье удалось втянуть в свой заговор не только большинство высших командиров армии, но даже некоторых комиссаров Конвента, посланных для контроля за его действиями.

Оборона французов на северном фланге великого противостояния рухнула полностью, армии императора Франца и Республики Соединённых Провинций ринулись вдоль Атлантического побережья, явно намереваясь соединиться с восставшими Северо-Запада Франции, англичане высадили шестнадцать тысяч солдат в Дюнкирхине[26], окончательно сломав оборону, которую пытался выстроить Пишегрю. Франция была сокрушена.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Солнце падало прямо на модель новой церкви, замечательно подчёркивая её летящие формы. Всё, как задумал архитектор. Вот только здесь немного подправить… Верный наклонился над работой, на некоторое время выпав из действительности.

- Базилио Верни! Вы арестованы по приказу короля! Следуйте за нами!

Русский художник непонимающе обернулся. У входа в комнату стояли два стражника, сжимающие алебарды, и злобно смотрели на него. Верный попытался схватиться за шпагу, но перевязь валялась на стуле возле входа – она мешала работе и была сброшена впопыхах.

- Бог ты мой, что происходит? – вырвалось у него через сжатые зубы.

Неожиданно раздался громкий удар, за которым последовал шелестящий грохот – это левый стражник, лязгая латами, рухнул на пол. Второй алебардист непонимающе начал поворачиваться к нему, но последовал новый бам-м-м, и он составил компанию приятелю на мозаичной плитке.

Позади отдыхающих солдат стояла раскрасневшаяся принцесса Кристина, судорожно сжимая в руках уже изрядно помятый старый металлический кувшин, которым она только что сокрушила двух крупных мужчин, и в нервном припадке сдувая непокорную прядь волос, падавшую ей на лицо.

- Что уставились, дон Базилио? Никогда не видели рассерженную итальянку, защищающую своего мужчину? – с каким-то полубезумным смешком сказала девушка.

- Ваше… А, к чёрту! Кристина, что Вы творите? Такое Вам могут не простить! – Верный бросился к ней.

- Базилио, я отчётливо слышала, как Актон приказал этим негодяям убить Вас по дороге. Вы ему точно не нужны, и король, и королева могут решить простить Вас, даже выслушать Ваше мнение, а это лишнее! Неаполь объявляет войну России – это решено и должно быть выполнено. Я не могла допустить Вашей гибели! Базилио!

- Боже! Они всё же решились… Безумие… Бегите, Кристина! Скорее бегите, Вас не опознают, решат, что у меня был ещё какой-нибудь помощник…

- Не глупите, Базилио! Этот дурацкий кувшин из моих покоев, меня с ним видели…

- Всё одно, бегите, родители Вас не обидят…

- Я не желаю выходи́ть замуж за очередного родственника-идиота! – чётко выговаривая каждое слово, заявила принцесса, пристально глядя на Василия.

- Но я же всего лишь архитектор! – опустил голову Верный.

- Вы аристократ! Самый известный архитектор и художник мира, Базилио! Любимец своего императора! Каждый месяц Вы получаете письмо от самого́ Владыки Востока! У Вас просто уже нет выхода – я спасла Вашу жизнь! – слёзы выступили на глазах девушки.

- Кристина… Долг перед Вами у меня огромен, но, поверьте, я не из чувства долга, напротив… — совсем запутался в словах Верный.

- К чёрту всё! – топнуло ногой девушка и прильнула к губам художника в неумелом поцелуе.

Через пару минут, отдышавшись, она заявила:

- Я давно знаю, что ты меня любишь! Куда бежать знаешь?

- Да, в саду за платанами есть тайный ход…

- Тогда бежим, любимый! Бежим!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Да… Уже в начале мая нам объявили войну Англия, Пруссия, Швеция, Ганновер, Сицилия и Неаполь, Венецианская республика, Португалия, ещё пять мелких государств Германии, турки из Боснии, Греции и Кипра, Каджары решили устроить вторжение в Закавказье, в которое мы не лезли, но масса христиан и торговые интересы требовали к этому региону внимания, да ещё и король Польши Станислав объявился в Познани, собирая армию. При учёте войн в Китае и Северной Америке, мы получили проблемы по всей нашей границе, пусть и разной степени.

Но, в общем-то, мы были к этому готовы. Ещё бы лет десять-пятнадцать лет назад подобное стало бы для России огромной проблемой. Вот на такое развитие событий англичане, которые стали главным зачинщиком этой истории, и рассчитывали. Более ста тысяч человек и один из лучших наших генералов находятся на Дальнем Востоке, Балтийский флот отплыл в Северную Америку и не может защитить наше побережье, Польша отпадает от союза с нами и лишает нас своих войск и снабжения – колосс России должен пасть от малейшего толчка. Даже Карл Зюдерманландский видел пустые причалы Петербурга и пустые казармы Архангельского полка морской пехоты…

А вот более чем сто двадцать тысяч человек от Москвы до Риги, да ещё почти сорок тысяч возле Царьграда, не считая казаков, которых, готовых быстренько отправиться в бой, было в Европе более сорока тысяч, сторонние наблюдатели не заметили. Так же, впрочем, как и учебной Балтийской эскадры, под командованием адмирал Круза, оставленного, к его невероятному горю, на хозяйстве в Кронштадте. К тому же Дания вполне готова была блюсти наш союз, а её флот был никак не слабее шведского, а уж если принять во внимание, что в Копенгаген шла русская эскадра из Архангельска, а Английский флот пока был занят во Франции, то шансы Швеции в прямой схватке были невелики.

На Балканах мы вполне могли опираться на силы Али-паши, в Закавказье на нашей стороне был Бакинский хан, некоторые грузинские князья, да и Зенды косо смотрели на активность соперников на своём фланге. В Польше король мог рассчитывать только на немногочисленную аристократическую молодёжь, задетую рассказами о славном прошлом, да ушедших в Пруссию и Австрию участников прошлых мятежей, армия же и бо́льшая часть шляхты была на нашей стороне.

Северогерманские княжества были готовы держать нейтралитет, император Франц тоже вовсе не горел желанием, памятуя идеи своего покойного дяди, нападать на нас. В общем, мы были готовы воевать. Более того, мы даже чуток подтолкнули события, вводя в заблуждение агентов европейских стран относительно наших резервов. Предвидеть измену Дюмурье мы, конечно, не могли, но вот понять, что события ускоряются, и в наших интересах заставить врагов ударить как можно быстрее, чтобы они не успели перетянуть на свою сторону Священную Римскую империю, а может ещё и Испанию, было вполне в наших силах.

Так что, войну мы встретили спокойно – мы очень долго готовились к войне, теперь нам нужно было просто победить, но уже так, чтобы ещё долго никто даже не подумал напасть на Россию.

[1] Маркизские острова – архипелаг в Центральной части Тихого океана, в современной Французской Полинезии.

[2] Мальвинские (Фолклендские) острова – архипелаг в юго-западной части Атлантического океана.

[3] Халки (греч.) – Хейбелиада (тур.) остров в Мраморном море, недалеко от Стамбула.

[4] Сульфур (лат.) – сера.

[5] Кориум (лат.) – кожа.

[6] Прядунов Фёдор Савельевич (1694–1753) – русский землепроходец, рудоискатель, устроитель первого нефтепромысла в России.

[7] Гирин (Дзилинь) – крупный город в КНР, на реке Сунгари.

[8] Амбань – высший представитель маньчжурской центральной власти в Тибете.

[9] Моро Жан-Виктор (1763–1813) – французский и русский военачальник, генерал-фельдмаршал Российской империи, маршал Франции.

[10] Жубер Бартелеми Катрин (1769–1799) – французский полководец, генерал.

[11] Массена Андре (1758–1817) – французский полководец, маршал Империи, герцог Риволи, князь Эсслинг.

[12] Журдан Жан-Батист (1762–1833) – французский полководец, маршал Империи.

[13] Пишегрю Жан-Шарль (1761–1804) – французский полководец, генерал.

[14] Чатемская верфь – британская королевская верфь на реке Медуэй, в конце XVIII века крупнейшая верфь в мире.

[15] Махаджи Шинде (1730–1794) – махараджа Гвалиора, один из самых влиятельных князей государства маратхов.

[16] Смок Беллью – герой одноимённого романа Джека Лондона.

[17] «Золотая лихорадка» — знаменитый кинофильм Чарли Чаплина 1925 года.

[18] Хакни – наёмная конная повозка в Лондоне.

[19] Сохо – район Лондона.

[20] Москательный товар – продукты бытовой химии, краски, аптечный товар и т. п.

[21] Вестминстер – район Лондона.

[22] Гэмфри Дэви (1778–1829) – знаменитый британский химик, агрохимик, физик и геолог, изобретатель, один из основателей электрохимии.

[23] Густав IV Адольф (1778–1837) – шведский король из Гольштейн-Готторпской династии в 1792–1809 гг.

[24] Убийство во время бал-маскарада в Шведской королевской опере короля Густава II в 1792 году. Он был убит аристократом, недовольным его методами правления.

[25] Ландскрона (совр. Ландскруна) – портовый город в Швеции в провинции Сконе.

[26] Дюнкирхен (совр. Дюнкерк) – город-порт на берегу Ла-Манша.