Время перемен

Глава 19

Мелкие раздражители отпали сравнительно быстро. Потёмкин своевременно отреагировал на попытки Кучук Хусейн-паши и ряда анатолийских эмиров проникнуть на нашу территорию. Гришка собрал войска, организовал дружины из местного населения и нанёс несколько сильных ударов, доходя даже до Центрального Тавра[1] и Понтийских гор[2]. Когда же с юго-востока пришла армия Лотф Али-шаха Зенда, а с востока – Ага Мохаммед-хана Каджара, то история турок в Малой Азии стремительно покатилась к закату.

К осени была установлена новая граница. Государство Зендов, теперь занимало Юго-Запад Ирана, Сирию, Месопотамию и Юго-Восточные территории Малой Азии. Наши земли отныне включали в себя бо́льшую часть Анатолийского плоскогорья. На востоке же Черноморского побережья орудовал Ага Мохаммед-хан Каджар. Разгром остатков Османской империи в Малой Азии породил чудовищные перемещения населения. Для здешних земель в очередной раз наступил настоящий Конец Света, повлёкший за собой страшный перелом в умах людей.

Часть местных жителей, обитавших на землях, перешедших под мой скипетр, уходила от нас к мусульманским владыкам. Другие же, напротив, из-под власти богопротивных шиитов[3] шли к приличным «Людям Книги[4]». Третьи, памятуя о своей вере или, по крайней мере, о религии предков, стремились стать подданными христианского царя, снова взявшего Константинополь. Толпы народа брели по дорогам Анатолии, ведо́мые разными проповедниками и идеями.

Мы с Зендами пытались вначале навести порядок в этом брожении, как-то обеспечить людей едой и теплом, но вскоре осознали всю тщетность наших усилий и сосредоточились на противодействии эпидемиям и обустройстве тех, кто уже решил, что пришёл к желанной цели. Контроль за территориями осуществлялся патрулями и постепенным передвижением кордонов. В Малой Азии всё более или менее успокоилось только лет через пять.

Великий Скопец же, как называли на Востоке Ага Мохаммед-хана, кроме захвата Черноморского побережья, вторгся в Закавказье, устроив там такую резню, что даже старики, помнившие ещё времена Надир-шаха, пришли в ужас – затейнику нравилось строить башни из отрезанных голов и прочих частей тел побеждённых. Огромные массы христианского и мусульманского населения бросились бежать от наступающих орд. Это, учитывая перемещающиеся толпы обитателей Анатолии, ещё более усложнило работу Земского приказа. За какие-то полгода в пределы Теречного и Кубанского наместничеств прибыло более полумиллиона человек.

Среди беглецов одним из первых была семья бакинского хан Хусейна-Кули. Тот прислал самых дорогих для него людей с просьбой о принятии своего владения в русское подданство, видя в этом единственный шанс уберечься от гнева Каджара, на сторону которого перешли многие местные феодалы, включая родственников самого́ правителя. О моём покровительстве просили и царь Картли-Кахетии[5], и Талышский хан[6], и атабег Самцхе[7], и католикосы Эчмиадзина[8] и Агвана[9].

Однако меня вовсе не интересовало присоединение этих земель, я рассчитывал, что они принесут России больше пользы, в качестве торговых партнёров, к тому же из Закавказья в наши пределы уже много лет ежегодно переезжало более сорока тысяч человек. Меня такое положение полностью устраивало, да и армии местных владык были очевидно в силах противодействовать нападению Каджаров.

Но, как всегда, все передрались со всеми, интриги, который плёл хитрый и жестокий Ага-Махаммед хан, оказались вполне действенными, а голоса разума и моих агентов часто заглушались страхом и посулами Каджаров. Когда через границу хлынул поток беженцев, мы пытались хранить хладнокровие. Когда наши купцы и дипломаты писали о безумии Каджара, казнившим зачастую даже своих вре́менных союзников, мы думали о безопасности, прежде всего, русских границ. Но вот когда уже среди нашего населения начались волнения, вызванные рассказами беженцев и разведчиков, то пришлось реагировать.

Русские войска и ополчение перешли границу и вступили в прямое противостояние с Каджаром. До большой битвы дело не дошло – разгром нескольких отрядов и опасность нападения со стороны ненавидящих его соседей вполне отрезвил Ага Мохаммед хана. Он отступил к Нахичевани и начал с нами переговоры относительно границ. Я по-прежнему не желал слышать о присоединении Кавказа – наши Теречное и Кубанское наместничества только набирали силы и принять в свой состав достаточно заселённые земли, не имеющие с нами общих обычаев, неродственные нам, было чревато теми же проблемами, которые разрушили Советский Союз.

Однако и оставить всё как есть было безумием. Штединг предложил применить для земель Закавказья хорошо знакомый ему польский сценарий, Разумовский подержал соседа в этой идеи, так что и я возражать не стал. Из всех местных владык, да и дворян вообще, моё доверие вызывал только бакинский хан, который не предал своих клятв и до конца стоял за Россию, остальные же слишком легко меняли сторону. Те, кто бежал к Каджарам – бежал, прочие же должны были ответить за свои грехи, караваны отправлявшихся на каторгу и поселение в восточные провинции дворян потянулись на север.

Пять княжеств, которые создавались в Закавказье и в Трапезунде[10], должны были принять на содержание русские войска, полностью открыться для торговли с нами, отправлять детей на обучение в наши корпуса и училища, а их князья принести мне личную вассальную клятву. Мои наместники на Кавказе должны были следить за их делами. Всё побережье Чёрного моря переходило под наш контроль.

В Северной Америке всё тоже решилось довольно просто – Римский-Корсаков успешно отбил нападение бывших английских колонистов на форты Сан-Фредерик[11] и Онтарио[12], после чего сам ударил на несчастный Сен-Пьер, который был до прихода наших войск захвачен противником после длительной осады. Потери американцев были весьма значительны, а уж когда наш флот полностью блокировал порты США, то генерал Грин сам запросил переговоры о мире.

Договор США с Великобританией о союзе и совместных действиях в Северной Америке был отменён – сейчас всё могло закончиться для Грина, самое малое, потерей власти, и ему это было точно не нужно. Нам, конечно, пришлось пойти на уступки – оставить за США земли за Аппалачами[13] между Огайо и Теннесси[14] да ещё и многострадальные Сен-Луи и Сен-Пьер. Продолжать войну было невыгодно для обеих сторон: мы нуждались во времени для освоения новых земель, а американцам нужен был отдых от многолетней тяжелейшей войны. Испанцы были счастливы получить Нижнюю Луизиану и установить прочную сухопутную связь с Флоридой и Джорджией, Грин мог успокоить общество и продолжать править в качестве победителя, а мы смогли заняться нашей частью Новой Франции.

Наместником Новофранцузской провинции стал один из лучших моих администраторов, Михаил Кречетников, для которого это была вполне посильная задача. Пора было ему уже покинуть Архангельск, из которого он сделал один из крупнейших торговых центров России, а в губернии, словно грибы, росли города и села.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Ришелье сегодня решил отдохнуть от дел, отоспаться и в присутствие не поехал. Он сидел на террасе возле воды и пил кофе. Нижне-Быстринский острог разрастался, его статус важнейшего транспортного узла на дороге через континент в Новофранцузское наместничество привлекал в городок множество людей: охотников, инженеров, чиновников, солдат. Герцог, имевший неофициальный статус старшего французского должностного лица в этих землях, был очень занятым человеком и за почти год массового переселения в русские провинции сильно устал. Он был один и всё глубже погружался в свои мысли и воспоминания, чему способствовала осенняя погода.

- Господин герцог. – тихо проговорил за его спиной слуга, привлекая к себе внимание.

- Да, Марсо! – тут же отозвался Ришелье, — Что случилось?

- Господин Димитриев просит уделить ему время, господин герцог.

- Подпоручик Александр Димитриев? – удивился бывший вице-губернатор Квебека, — Мы же только вчера с ним общались.

- Он в новом мундире – теперь он поручик! – хитро усмехнулся слуга.

- Ну, ладно, его-то я всегда готов принять! Зови!

На террасу беззвучно вошёл улыбающийся молодой офицер.

- Господин герцог! Приношу извинение, что посчитал нужным прервать Ваше уединение!

- Чем обязан, любезный Александр? Вижу, что Вы получили повышение? – аристократ поднялся к гостю и обнял его по-дружески.

- Да, сегодня утром прибыл курьер с патентом и горжетом.

- Давно пора, друг мой! Давно…

- Однако я не хвалиться пришёл, господин герцог – прощаться!

- Что, Вас переводят? Куда? – огорчённо спросил Ришелье.

- Да, меня отправляют на берега Огайо, там нужно налаживать охрану новой границы. Отъезд срочный, сегодня же, но я не посчитал возможным не попрощаться.

- Дорого́й мой Александр! Вы последний человек, который связывал меня с прошлым! – покачал головой француз, — Выпьете вина́?

- С Вами, господин герцог, обязательно. – усмехнулся офицер, церемонно отдавая честь.

За бокалом вина́, Димитриев предался воспоминаниям:

- Как вспомню Монреаль, виселицы на улицах… Я, признаться, тогда подумал, что в городе правит какое-то чудовище. Полковник Шерер мне виделся кровавым убийцей, а Вы – его подельником, уж извините…

- За что Вас извинять, друг мой? Я и сам тогда не понимал, в каком мире нахожусь. Только чувство долга позволяло мне не сойти с ума – измены, грабежи… Безумие охватило земли Новой Франции! Хорошо, что Лафайетт не дожил до такого! Генерал бы умер от стыда за своих соплеменников, ради которых он сражался столько лет! Только Шерер держал в руках Квебек. Но, если бы Вы не появились на улицах Монреаля, боюсь, и полковник бы не справился. Вы пришли очень вовремя!

- Я часто думаю, что, успей мы прийти раньше, не было бы всех этих казней, людей на пути в наши земли много меньше бы пропало, да и Сен-Пьер, возможно, удалось бы удержать! – глухо проговорил поручик, глядя вдаль.

- Дорого́й Александр, Вы неслись, словно ветер! Не Ваша вина́, что пока Римский-Корсаков добрался до Нижне-Быстринского, в Новой Франции начались такие проблемы. После смерти нашего генерала удержать ситуацию под контролем смог только Шерер!

- Ну, дорого́й герцог, без Вашей помощи он бы не справился! Вы позволили своим людям выжить!

- Да что я! Вот полковник Шерер… Как он, Вы не знаете, друг мой?

- Знаю! – усмехнулся русский, — Шерер на Хонском острове знатный порядок наводит, нихонцы от его имени дрожат, да среди местных камчатских казаков он весьма авторитетен.

- Вот, он уже при деле, а мне каково?

- Так Вы же сами, господин герцог, отказались принять официальную должность от императора. – тонко усмехнулся поручик.

- Я не мог взять на себя новую ответственность до того, как последний француз не будет передан в руки ваших окольничих. – гордо отвечал аристократ, — Я так вижу свой долг!

- Не скрою, господин герцог, я Вас чрезвычайно уважаю, так же как и все мои люди! Именно Вас я считаю подлинным героем Великого переселения. – поручик встал и отдал честь Ришелье.

Тот в ответ тоже вскочил и распахнул объятья Димитриеву:

- Друг мой! Я же восхищён храбростью и стойкостью Вас и Ваших людей, а уже деятельность русских врачей и интендантов меня поразила до глубины души!

- Вас не раздражает, что Вы теперь живёте среди русских, дорого́й герцог? – улыбнулся поручик.

- Немного непривычно. – также усмехнулся Ришелье, — Но всё же, я нахожу с вами общий язык. Знаете, друг мой, я решился — я собираюсь отправиться за горы, туда, где и живут теперь мои бывшие квебекцы…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

На главных театрах военных действий всё было сложнее, но тоже вполне удачно. Пруссаки и их союзники начали движение к польской границе сразу же после объявления войны. Армия противника шла по двум основным направления – к Познани, где их ждал король Станислав, и к Данцигу, который был им нужен для установления прочной связи с Восточной Пруссией, там, в Кёнигсберге, собиралась третья армия, но она пока не была готова к наступлению. Ещё более двадцати тысяч пруссаков подошли к датской границе с запада, отвлекая на себя армию моего зятя.

В Познани захватчики соединились с силами, пришедшими к Понятовскому, и направились напрямую к Варшаве, где собралась генеральная конфедерация, официально объявившая короля низложенным, в связи с изменой государству. После завершения рокоша[15], должен был созван конвокационный сейм[16], потом пройти выборы, но пока именно конфедерация считалась законным правительством Речи Посполитой, и её устранения было первоначальной целью союзников.

Русскую армию за серьёзного соперника наши враги не считали, полагая, что против них может быть выставлено не более шестидесяти тысяч человек, включая верных мне поляков. Фельдмаршал Мёллендорф[17], которому Фридрих-Вильгельм поручил командование основной армией, вёл более ста двадцати тысяч человек и уже заранее считал себя триумфатором. Для него оказалось больши́м сюрпризом, что до реки Нотець[18], где его поджидал сам Вейсман, дошли чуть более семидесяти тысяч его солдат – две из пяти прусских колонн попали под удары русско-польской армии, которая вполне воспользовалась медлительностью противника.

Именно Отто определял, где и когда произойдут сражения. Имея в подчинении таких умных, активных и опытных генералов как Карпухин, Меллер и Мекноб, он бил на опережение, громя противника по частям. Посчитав, что уже достаточно ослабил врага, генералиссимус собрал все свои силы в кулак и начал битву.

Самое глупое в этой ситуации: почти до конца сражения пруссаки не понимали истинной численности нашей армии, считая, что имеют преимущество. Между тем против них стояли почти вдвое превосходящие их войска, а уж пушек у русских было едва ли не в пять раз больше. Такой быстрый и решительный разгром армии, которая должны была дойти, по крайней мере, до старой русской границы шокировало Европу – даже война с Францией замерла. Хотя к тому были и другие причины.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Я удивлён, Лазар! Удивлён! – почти кричал на своего приятеля Файо, — Ты знаешь, что даже в Париже уже люди умирают на улицах? Голод заставляет людей идти на преступления и делает их беззащитными перед болезнями! А что предлагает Комитет общественного спасения? Гильотину для всех, у кого есть деньги! Каждый день ко мне идут богатые торговцы и просят помочь скрыться! Что, от этого становится больше хлеба? Что происходит?

- Мне самому хотелось бы понять, Анри… — тихо отвечал ему Карно, с грустной улыбкой слушавший друга, — Робеспьер совсем сорвался с цепи. После измены Дюмурье немцы бьют нас везде, где только захотят. Я предлагаю меры, а их отвергают. Наши генералы могут побеждать, но им мешает невероятный апломб комиссаров Конвента, считающими себя лучшими генералами, торговцами, хлебопёками, даже любовниками, чем кто бы то ни было. Да ещё и нехватка пороха, продовольствия, а ещё ружей, пушек, пороха, продовольствия не улучшает наше положение.

- Ежедневно из Франции бегут тысячи людей, которые могли и желали оставаться французами, но якобинцы готовы их убить, и они спасают свои жизни и жизни своих семей. Сегодня ко мне приходил метр Маршан, тот виноторговец, что поставлял вино к празднику, когда тебя избрали в Конвент. Помнишь его, Лазар?

- Конечно, друг мой! Я покупаю у него вино. Он величайший ценитель этого напитка…

- Маршан просил укрыть его от казни и спасти его семью. За ним пришли, и он чудом бежал…

- Но почему он не пошёл ко мне? Я бы его…

- Он был у тебя, Лазар. Его не пустили в твой дом.

- Как же так?

- Твои слуги и охрана, Лазар, уже как бы не твои…

- Бог мой! Куда мы идём?

- Тебе не кажется, друг мой, что уже будет лучше, если немцы избавят нас от этого безумия?

- Нет… Нет, Анри – это не выход!

- Да, не выход, Лазар… Но где же он, где?

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Взрыв случился в июле, или по революционному календарю в месяце термидор. Пишегрю, решивший нанести удар по врагу у Арраса[19], был арестован комиссаром Каррье[20], заподозрившем генерала в измене. Следствием этого поступка было отступление французов, а потом офицеры освободили своего генерала. Пишегрю смог превратить поражение в победу, самолично три раза поднимая войска в бой и погибнув в очередной атаке. Вести об обстоятельствах, сопровождавших победу при Аррасе, дошли до столицы, терпеть это больше было нельзя.

Армия, оскорблённая до глубины души, поддержала заговор. Генерал Моро ввёл войска в Париж и окружил Конвент. Робеспьер и его сторонники сами стали жертвой гильотины, а к власти пришли силы значительно более разумные. Лазар Карно занял пост главы Вре́менного Верховного Комитета или Диктатора, сосредоточившего в своих руках всю власть в стране до победы над врагом и проведении новых выборов.

Новое правительство немедленно отменило все ограничения на внешнюю торговлю, начало террор уже против якобинцев, поручило флоту Леванта прорвать блокаду с моря, дало дополнительные права «генералам Франции», как назвали пятёрку командующих, в чьих руках теперь было будущее государства. Моро, Массена, Жубер, Журдан и Келлерман[21] смело начали менять мир.

Что было стало причиной? Историки и социологи будущего, скорее всего, скажут о невероятных силах, закипевших во французском обществе после освобождения третьего сословия. Политики предположат, что всему виной отказ ирландцев и моряков поддержать из Бретани наступление ненавистных англичан. Военные задумаются о победах Вейсмана, которые показали слабости немецких армий: медлительность в принятии решений и передвижениях, а также не очень уверенное использование ими артиллерии. Конспирологи найдут причину в русских кораблях с порохом и припасами, прорвавшимися во Францию. Наконец, большинство найдёт искомое в гении генерала Моро и Лазара Карно…

Келлерман намертво вцепился в Вейсенбургские линии обороны[22] и не отошёл ни на шаг, Журдан удержал Седан[23] и даже смог нанести небольшое поражение австрийцам, Жубер не отдал врагу юг. Массена же и Моро ринулись на север, где осенью начали творить историю. Первый от Арраса ударил на Лилль, отвлекая силы противника, а второй принялся громить наступающие на Руан[24], последний оплот революции на пути к восставшему Западу, силы принца Кобурга и герцога Йоркского[25].

Моро показал себя подлинным гением войны, он носился как ветер, громя колонны и отряды противника, успевая бить большими силами меньшие. Даже когда на переправе через Сомму[26] у деревушки Кокерель его заманили в ловушку и ударили с трёх сторон, оказалось, что это всего лишь мираж – Моро сам затеял западню для врага. Массена пришёл вовремя и разгром армии, которая должна была решить судьбу войны, состоялся.

Пусть Моро и Массене пришлось вести своих солдат за собой, преодолевая сопротивление численно большего противника. Моро был дважды ранен, а Массена навсегда остался на поле битвы. Как же здесь не хватило армий, которые ушли воевать против России! Такая мысль проникла в очень многие умы военачальников и политиков стран коалиции. Но увы! Австрийцы, баварцы и англичане не имели резервов и времени.

Моро был признан великим военачальником Франции, пусть он и твердил, что все заслуги в победе у Кокереля принадлежат Массене, но тот погиб, а Моро был жив… План разгрома Франции рухнул, более того, реформы Карно – его законы о свободе религии, амнистии для бунтовщиков, отмене регулирования цен на продовольствие, сняли напряжение в Бретани, и Моро смог навести там порядок. К концу года французы полностью восстановили положение.

Вот только страна была опустошена войной, голодом, эпидемиями, террором. Всё хозяйство лежало в разрухе, даже хлеба не хватало. Только поставки из России позволяли выжить революционной державе.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Осенью, изгнав пруссаков и короля Станислава из Познани и от Данцига, Вейсман принялся преследовать противника и осадил Кюстрин[27], отправив Мекноба в Померанию[28], а Карпухина в Восточную Пруссию. Карпухин был отлично знаком с этим регионом и справился быстро. Особенно его поразил эпизод, когда, прибыв к стенам Мемеля, генерал увидел, как через ворота выходит делегация во главе с сияющим русским артиллерийским майором в парадной форме.

- Господин генерал! Я майор Костромского артиллерийского полка Максимилиан фон Кетриц! Нахожусь в отпуске по семейным делам! – радостно доложился артиллерист.

- Генерал-полковник Карпухин! – представился командующий армией, — Что Вы здесь делаете, майор и что всё это значит?

- Я в городе уже более полугода – наследство жены, знаете ли… Мне удалось убедить магистрат и гарнизон, что сопротивление русской армии бесполезно! Вам желают вручить ключи от города!

Оказалось, что майор был выпускником артиллерийского корпуса, отличным офицером, очень весёлым человеком и больши́м любителем говорить о России и своей службе. Рассказчиком фон Кетриц был превосходным, и почти каждый вечер его с удовольствием слушало всё высшее общество города-крепости — полгода слушало и прониклось. Сыграло свою роль и то, что во главе армии, шедшей к Мемелю, стоял Карпухин, который уже брал эту крепость.

Вообще, Россия была очень популярна в Пруссии – почти вся молодёжь восторженно воспринимала всё, что касалось страны безграничных возможностей, где даже бедный человек всегда может найти счастье и достаток, а образованные люди вполне способны без особых проблем обеспечить себе безоблачное будущее. Более взрослые люди же помнили, что русский кайзер был любимцем старого славного Фрица и всегда оберегал их страну от жёсткого обращения.

Очень многие города, пусть и не такие важные крепости как Мемель, сдавались без боя. Мекноб и Вейсман тоже это заметили. К зиме восточнее Одером под контролем пруссаков оставались только Кольберг[29] и Кёнигсберг, но завершение их осады было просто вопросом времени. Ну а король не собирался сдаваться – Фридрих-Вильгельм снова бредил чудом Бранденбургского дома, а помогали ему в этой вере щедрые английские субсидии.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Ещё один наш противник, Швеция, памятуя ход прошлой войны, не собиралась атаковать русскую границу в Финляндии, просто выставив заслоны против наших крепостей, намереваясь решить все вопросы на воде. Именно на море состоялось первое сражение новой русско-шведской войны. Огромные усилия регента королевства, который убедил высшее общество и риксдаг согласиться на эту войну, для своего закрепления требовали немедленного успеха. Шведская эскадра под командованием герцога Зюдерманландского ударила на Балтийский порт, где были большие верфи и многочисленные пристани, и стояло множество торговых и несколько русских боевых судов.

Учебное судно Петербургского Морского корпуса «Ростислав» было единственным линейным кораблём с нашей стороны. Пусть в порту были ещё пять фрегатов и несколько прочих небольших военных судёнышек, но преимущество шведской эскадры было просто всеобъемлющим. Однако отец и сын Спиридовы – Григорий Андреевич, старый попечитель Морского корпуса, отправившийся с новиками, и Алексей Григорьевич[30], командир Балтийского порта, приняли бой.

Спиридовы показали миру, что русский флот умеет не только открывать новые земли – старший вывел врага под огонь неизвестных шведам береговых батарей, а младший устроил показательную порку герцогу Карлу. Противник вынужден был отступить, опасаясь прихода основных сил русских из Кронштадта. Самой важное, что среди новиков не было убитых, лишь двое легкораненых.

После неудачи у Балтийска вражеская эскадра вынуждена были вернуться в Карлскрону[31] для ремонта. Здесь прояснились планы шведского регента – хитрый герцог Зюдерманландский лишь продемонстрировал нападение на русского побережье, запутав противника, расслабив датчан, а сам тотчас атаковал Копенгаген. Флот моего зятя Фредерика ещё раз познал, что удача переменчива, и, не ожидая появления шведов, безвольно проиграл сражение у острова Сальтхольм[32], оставив Эресунн[33] без защиты.

Датская армия топталась в Шлезвиге, отражая вероятное нападение Пруссии, а столица королевства была без защиты. Казалось, что десант и падение Копенгагена неминуемы, однако же, очень вовремя пришла наша эскадра из Архангельска, резко изменив ситуацию. Теперь шведы опять оказались перед выбором, что же делать дальше. Удар по стремительно восстанавливавшему боеспособность датскому флоту, усиленному почти десятком русских кораблей, был слишком рискованным, поэтому Карл снова собрался атаковать наше побережье.

Десант в тыл нашим крепостям в Финляндии был прекрасным решением, но адмирал Круз такое решение швелов предугадал и встретил неприятеля возле прохода Роченсальм[34]. Совместная атака корабельного и галерного флота оказалась весьма удачной – высадка была сорвана, многие суда шведов погибли или попали в плен, даже два линейных корабля оказались трофеем русских. Вот такой удар выдержать уже было тяжело. Ни о каких активных действиях на море против русско-датского союза в таких условиях речи уже не шло, а атаковать соперников на суше было слишком глупо – датско-русский флот помешал бы высадиться в Дании, а наша линия крепостей в Финляндии была слишком крепким орешком.

Надежда герцога Карла была на зимнюю стужу, когда, возможно, замёрзнут датские проливы, и славная шведская армия сможет атаковать Копенгаген по льду, на удары пруссаков Ютландии, а они в этом году были маловероятны, да на приход английского флота, который король Георг грозился прислать на помощь. Так что, в этом же году шведы предпочли бы сидеть тихо, хотя они попытались прощупать моего зятя на предмет перемирия…

Предугадывая проблемы следующего года, осенью генерал Меллер, командовавший нашими силами в Финляндии, неожиданно проломил оборону противника в нескольких местах и споро двинулся к столице этой шведской провинции – Або[35], а на просторы севера словно штормовые волны вылетели десятки тысяч киргиз-кайсаков, лишая шведов налоговых поступлений и снабжения. Противник теперь больше думал об обороне, чем разрабатывал совместные планы с англичанами и пруссаками.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

На море Средиземном нам противостояли силы Неаполя и Сицилии, Венеции, Кучук Хусейн-паши, к которым присоединились несколько португальских, английских и алжирских кораблей. Формально, на стороне союзников было небольшое численное преимущество, но даже самому адмиралу Джарвису[36] оказалось не под силу сбить из этого разномастного стада нормальный флот. Кстати, забавно, но именно отсутствием Джарвиса во главе Средиземноморской эскадре Великобритании объясняли потом многочисленные прорывы блокады южных портов Франции, что привело к поражениям союзной армии.

В общем, Ушаков не испытал серьёзных проблем. Две морские битвы, в проливе Кея[37] и близ мыса Крана[38], закончились нашей победой. Противник потерял шесть кораблей, погиб сам Кучук Хусейн-паша, после чего собираемое им государство окончательно прекратило существование. В условиях господства русского флота Кутузов спокойно брал под контроль все греческие острова, которые не успел взять по итогам прошлой кампании.

Захват Родоса, после длительной тренировки на малых островах, был просто образцово-показательным действием – мы потеряли только пятерых морских пехотинцев убитыми и тридцать два раненными. Из всех крупных островов самой восточной части Средиземного моря незанятыми русскими оставались только Крит и Кипр, хотя местное население слало мне слёзные просьбы забрать и их. Пока было не время – сил всё же недоставало.

На следующий год готовились планы по захвату этих островов, но всё же важнее было обеспечить безопасность плавания через Сицилийский[39] и Сардинский[40] проливы, где свирепствовали алжирские пираты и итальянские приватиры, а нам нужна была нормальная торговля с Испанией и Францией. После наших успехов на море позиция Венеции стала более покладистой и в следующей кампании их участия уже можно было не опасаться, хотя формально выйти из войны республика пока не решалась.

Великобритания могла создать нам проблемы, но всё же вероятность их визита в наши воды при наличии в тылу флота Леванта, пусть и слабого, была невелика. Таким образом, мы готовились к противостоянию почти исключительно с Неаполем, правительство которого совершенно потеряло разум, особенно после бегства принцессы Марии Кристины с моим агентом, одним из самых известных архитекторов и художников современности, Василием Верным.

У ребят, кстати, была настоящая любовь, а дочерей у неаполитанской четы было множество, причём одна из них даже была супругой императора Франца. Вот она-то сестре вполне сочувствовала, да и вообще – такая романтическая история прекрасно вписывалась в настроения европейского общества, даже в Неаполе бегство принцессы с возлюбленным, отлично известным и весьма щедрым аристократом, вызвало скорее понимание, чем осуждение. Ну и чего взъелась на меня Мария Каролина? При этом флот Неаполитанских Бурбонов был не очень силён, и Ушаков слал мне достаточно плотоядные планы по бомбардировке Неаполя с целью побуждения королевства к миру.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

На другом конце империи Суворов не получил приглашения к переговорам – маньчжуры со всей возможной страстью сражались с «Белым лотосом», который оказывал весьма упорное сопротивление поработителям, совершенно не обращая внимания на русских. Фельдмаршал, устав ждать, двинулся дальше, в глубину империи. Мукден[41] был очень серьёзной крепостью, который должен был по замыслу Хэшеня остановить русские войска до следующего года. Но наша армия уже очень хорошо научились брать крепости, к тому же искусство китайских фортификаторов сильно отставало от европейского…

Менее, чем через месяц Мукден пал, а генерал-майор Иловайский[42] с тридцатью тысячами русских и частью союзных монголов, отправился действовать в отрыве от основных сил – в Халху. Там шла настоящая битва между войсками Цин и мятежниками. Армии маньчжур очень не хватало сил кочевников, которых повелители империи привечали как своих родственников, пусть и весьма дальних, и давних помощников в борьбе против оседлых китайцев. Сейчас преимущество было на стороне племён, верных императору, но наше вмешательство изменило баланс.

Всего лишь около тридцати тысяч бойцов, поддержавших маньчжур, смогли уйти, остальные же были убиты, причём так же, как и их семьи. Кровь лилась рекой. Что поделаешь, традиция степи… Кстати, именно Иловайскому были обязаны жизнью более двадцати тысяч детей, которых он вывел в Россию. Они были слишком малы, по обычаю убивать их было запрещено, но и выжить без заботы родных они бы не смогли. Генерал и его люди вывезли их, передав уже нашим окольничим. Детей распределили по всей России, такое множество сирот разом всё же было для нас впервые…

Суворов стоял возле Мукдена, к нему присоединялись монголы, готовые сражаться, а гонцов с предложением мира всё не было. Тогда ему просто пришлось нанести удар в самое сердце империи Цин – пойти на её столицу. Сражение длилось почти неделю, крови пролилось много, маньчжуры дрались за Пекин отчаянно, но укрепления уже безнадёжно устарели, а русские весьма поднаторели во взятии крепостей.

Падение Пекина да высадки камчатских войск и союзных японцев на Шаньдуне[43], наконец, вызвало реакцию властей империи, благо самого́ монарха и его родственников успели вывезти из столицы. Молодой император Юнъянь[44] смог взять власть в свои руки и отстранить Хэшеня, а потом и казнить его. В Пекин к Суворову прибыло полномочное посольство, в знак примирения везущее собранные по всей империи части тел убитых членов русской миссии и голову виновника этого преступления, повлёкшего за собой форменную катастрофу для Китая.

Фельдмаршал равнодушно взглянул в открытые глаза Хэшеня, поклонился праху соплеменников и деловито перешёл непосредственно к дипломатической работе. Александру Васильевичу хотелось скорее закончить эту войну…

Переговоры прошли довольно неожиданно, совершенно не плану, который построили у себя в голове фельдмаршал и его помощники. Суворов привык иметь дело с восточными людьми и всегда, и везде торговаться. Так и здесь, он с ходу заявил, что будущая граница должна пройти по Хуанхе[45] и Вэйхе[46], а под контроль России ещё перейдут вся Халха, Шаньдун, Синьцзян и Тибет, рассчитывая на получение встречных предложений и переход к дальнейшему обсуждению. Однако делегация маньчжур взяла паузу и принесла ответ через два дня. Они в принципе соглашались на предложенную линию границы, желая оставить себе только Монголию.

Стало понятно, что империи Цин нужен мир даже больше, чем нам, и им очень нужны монголы, чтобы держать в узде ханьцев. У нас тоже не было никакого желания затягивать войну, которая потребляла чудовищное количество ресурсов, к тому же сами маньчжуры полностью разорили при отступлении захваченные нами земли, и сейчас нам очень напрягала необходимость на постоянной основе снабжать огромную армию по пустынным, безлюдным регионам. Зимой же эта проблема грозила обернуться подлинной катастрофой.

Суворов взял на себя ответственность – переговоры нужно было завершать очень быстро. Фельдмаршал отлично понимал, что передать всю Халху маньчжурам, означает предать союзников, а это серьёзно осложнило бы наше будущее в регионе. Одновременно нам совершенно не были нужны ни Тибет, ни Синьцзян, ни даже бывшая Джунгария. Более того, получение земель Южной Маньчжурии и Северного Китая не соответствовало нашим интересам, но и отказаться от них сейчас было совершенно невозможно, не потеряв лица. Тем более что камчатские казаки уже по-хозяйски обживали берега Жёлтого моря.

Остановились на варианте прохождения границы империи Цин по основному течению Хайхе[47], а потом по Хуанхе. За маньчжурами оставались Джунгария, Синьцзян, Тибет, Ордос[48] и почти половина Халхи, где могли кочевать союзные им монголы. Важной частью Пекинского договора стали поставки русского оружия, которое было очень высоко оценено империей, и снятие всех ограничений на торговлю.

Господи, да за нами оставался даже Пекин! Таких уступок мы не могли предвидеть. При этом Суворов забрал территории почти пустые, разорённые. Маньчжуры и раньше не позволяли китайцам жить на их исторических землях, а уж во время войны они старались максимально затруднить наше снабжение и полностью перекрыть нам варианты получения припасов на местности. Халха получала независимость, причём большинство монгольских вождей уже готовы были принести мне вассальную присягу.

В империи же шла гражданская война, что в любом случае отодвигало для нас до её окончания риск нового столкновения с маньчжурами. Надо заметить, что сразу же после послов императора Юнъяня к Суворову прибыло посольство от так называемого императора Джу Ди, который претендовал на принадлежность к династии Мин. Он был провозглашён императором ханьскими повстанцами, которые пытались возродить собственно Китай.

«Белому Лотосу» тоже нужно было оружие, много оружия, без которого им невозможно было бы победить маньчжуров. Посланцы Мин признали наш договор с Цин, в обмен на обязательство наших поставок. Ну а после них прибыли гости из Нового Чу, как назвали своё новосозданное государство мяо, Тибета, Синьцзяна, Коканда…

[1] Центральный Тавр – горный хребет в южной части Центральной Турции.

[2] Понтийские горы – горная система на севере Турции, вдоль южного берега Чёрного моря.

[3] Шииты – направление ислама, признающее Али ибн Абу Талиба и его потомков единственными приемниками пророка Мухаммеда. Сторонники шиизма противопоставляют себя суннитам.

[4] Люди Книги (люди Писания) – в исламе последователи иудаизма и христианства, признающие священной книгой Евангелие. Противопоставляются язычникам.

[5] Картли-Кахетия (Картли-Кахетинское царство) — государственное образование на территории Грузии, существовавшее с 1762 г. по 1801 г.

[6] Талышское (Талышинское) ханство – феодальное государство в XVIII–XIX вв. на юго-западном побережье Каспийского моря.

[7] Самцхе – эялет Османской империи на территории современных Грузии и Турции, с 1625 г. в наследном владении исламизировавшегося грузинского княжеского рода Джакели, принявших почётный турецкий титул атабегов.

[8] Эчмиадзин – монастырь в армянском городе Вагаршапате, где находится резиденция верховного епископа (каталикоса) Апостольской Церкви Армении.

[9] Агванский каталикосат (Церковь Кавказской Албании) – существовавшая в VI–XIX веках на территории современных Азербайджана и Дагестана автономная епархия Апостольской Церкви Армении.

[10] Трапезунд (совр. Трабзон) – древний город-порт в современной Турции на берегу Чёрного моря.

[11] Сан-Фредерик – французский форт на озере Шамплейн, на месте современного американского города Краун-Пойнт.

[12] Онтарио – английский форт на реке Освего, возле впадения в озеро Онтарио.

[13] Аппалачи – горная система на востоке Северной Америке, идущая вдоль Атлантического побережья США и Канады.

[14] Теннесси – река на востоке США, левый, самый длинный и многоводный приток реки Огайо.

[15] Рокош (польск. Мятеж) – официальное восстание шляхты против короля, разрешённое в Речи Посполитой.

[16] Конвокационный сейм – часть процедуры избрания нового монарха в Речи Посполитой, на котором назначалось место и время выборов, а также обозначались требования к кандидатам.

[17] Мёллендорф Вихард Иоахим Генрих фон (1724–1816) – прусский полководец и государственный деятель, генерал-фельдмаршал.

[18] Нотець – река в Польше, правый приток Варты.

[19] Аррас – город на северо-востоке Франции.

[20] Каррье Жан-Батист (1756–1794) – знаменитый революционер, отличавшийся невероятной жестокостью, которая даже на фоне зверств того времени выделялась, казнён.

[21] Келлерман Франсуа-Кристоф (1735–1820) – французский военачальник, маршал Франции, герцог де Вальми.

[22] Вейсенбургские (Лаутербургские) линии – линии французских укреплений в Эльзасе по берегу реки Лаутер от Шерхоля до Вейсенбурга.

[23] Седан – город-крепость на северо-востоке Франции на реке Маас.

[24] Руан – город на севере Франции, историческая столица Нормандии.

[25] Федерик Август Герцог Йоркский и Олбани (1763–1827) – второй сын короля Георга III, британский военный и политический деятель, фельдмаршал.

[26] Сомма – река на севере Франции.

[27] Кюстрин (совр. Костшин-над-Одрон) – город-крепость в современной Польше возле впадения Варты в Одру.

[28] Померания – историческая область на побережье Балтийского моря, в настоящее время разделена между Германией и Польшей.

[29] Кольберг (совр. Колобжег) – город-крепость в современной Польше, в месте впадения реки Парсента в Балтийское море.

[30] Спиридов Алексей Григорьевич (1753–1828) – русский флотоводец и администратор, адмирал.

[31] Карлскрона (швед. Карлскруна) – город-порт на юго-востоке Швеции, главная база шведского военно-морского флота.

[32] Сальтхольм – остров в проливе Эресунн возле побережья Дании.

[33] Эресунн – пролив между датскими островами Зеландия и Амагер и шведской частью Скандинавского полуострова, соединяющий Балтийское и Северное моря.

[34] Роченсальм (фин. Руотсинсальми) – пролив между островами Котка и Кутсало.

[35] Або (совр. Турку) – город-порт на юго-западе Финляндии.

[36] Джарвис (Джервис) Джон (1735–1823) – знаменитый британский военно-морской и политический деятель, генерал Королевской морской пехоты, адмирал флота, граф Сент-Винсент.

[37] Кея – греческий остров в южной части Эгейского моря.

[38] Крана – мыс на северо-востоке острова Родос.

[39] Сицилийский пролив – пролив Средиземного моря между Сицилией и Тунисом.

[40] Сардинский пролив – пролив Средиземного моря между Сардинией и Тунисом.

[41] Мукден (кит. Шэньян) – один из крупнейших городов современного Китая, расположен на северо-востоке страны.

[42] Иловайский Дмитрий Иванович (1738–1812) – русский военный и политический деятель, генерал от кавалерии, атаман Войска Донского.

[43] Шаньдун – полуостров в восточной части Китая.

[44] Юнъянь (1760–1820) – седьмой император династии Цин.

[45] Хуанхэ – река в Китае, одна из крупнейших рек Азии.

[46] Вэйхэ – река в Китае, правый, самый крупный приток Хуанхэ.

[47] Хайхе – река на востоке Китая, на которой стоит Пекин.

[48] Ордос – пустынное плато на востоке Китая.