Время перемен

Глава 5

Агапий сидел в уголке возка и молча пытался осознать всё происходящее. С того момента, как он робко вошёл в приёмную Сретенского монастыря, до этой минуты прошло чуть более часа, а изменилось уже очень многое. Патриарх лично принял его, побеседовал, а потом предложил возглавить учреждаемую Павловскую епархию, которая должна была заняться распространением христианства и окормлением православных в южной части Аляскинского наместничества.

В северных же краях создавалась Новохолмогорская епархия, да и на территории Камчатки теперь должно́ было появиться две новых епископских кафедры. Владыке Иосифу и дальше поручалось окормлять все дальневосточные земли империи в титуле архиепископа. Агапий был единственным из предполагаемых новых старших священнослужителей, который знал местную обстановку, его собирались рукоположить уже в ближайшее время и познакомить с будущими соратниками-архиереями.

Планировалось значительно увеличить количество священников на восточных землях, открыть ещё пять монастырей и серьёзнее заняться просвещением туземных жителей. Патриарх видел необходимость в распространении православных традиций среди коренных обитателей Северной Америки, в том числе и тех, что населяли пока не русские территории. Агапий, принёсший свет веры пяти местным племенам, виделся наилучшим учителем для священнослужителей, готовившихся к отправке в эти земли.

От таких новостей впору было впасть в беспамятство, а если принять во внимание, что всё это произошло за этот самый час, то ошарашенное состояние Агапия было вполне естественным. Разговор у патриарха был прерван секретарём Святейшего, сообщившего, что император уже ждёт его в Даниловом монастыре у схимника[1] Трифона. Слухи о московском старце, к которому частенько захаживал даже сам император, широко расходились по России. Следуя с восточной окраины империи Агапий неоднократно слышал это имя, у него спрашивали, знаком ли он со святым человеком, верно ли говорят, что тот всё обо всём знает. Тогда Платон предложил почти епископу сопроводить его в поездке, где и продолжил излагать свои планы.

Приехав в монастырь, патриарх быстро пошёл на встречу с императором. Агапию требовалось хотя бы немного времени, чтобы переварить все новости, и он просто молчаливой тенью следовал за Святейшим. Государь бросился обнимать Платона, понятно было, что отношения между ними были скорее дружеские, и они давно не виделись, затем Павел увлёк предстоятеля православной церкви за собой.

Казалось, что про игумена все забыли, но он послушно шагал позади оживлённо разговаривающих собеседников. Они спустились в келью, где их уже поджидал старец. Агапий был погружён в себя и мало обращал внимания на происходившее вокруг, из глубокой задумчивости его вывел голос, что-то смутно напомнивший, вызвавший совершенно неестественную дрожь во всём теле.

- О, пожаловали, наконец! Вот, государь-батюшка, повернись-ка к свету! Огляжу тебя. О! смори-ка – седина уже в бороде наметилась! Да ты-то куда лезешь, Святейший! Чай тебя-то постоянно вижу, дай на государя посмотреть!

Агапий медленно, словно во сне, высунулся из-за спин первых лиц государства. Он разглядел тощего, белобородого монаха, в куколе[2] схимника. Тот тоже на мгновение отвлёкся на нового человека, и вдруг остановил свои речи, как-то смешно, по-собачьи, наклонил голову влево и тихо спросил:

- Ты кто такой?

Огромный игумен, забыв обо всех правилах, плечом раздвинул стоя́щих перед ним императора и патриарха и навис над схимонахом. Протянул к нему руки и повернул того к свету:

- Ваня? – голос Агапия стал каким-то детским и неловким.

Отец Трифон обвис на руках бывшего татя, глаза старца словно подёрнулись мутной плёнкой, он затрясся и выдавил хриплым стоном:

- Господи, твоя воля! За что мне на старости лет виде́ния столь страшные шлёшь?

- Ваня, ты? – из единственного глаза Агапия покатились слёзы, одна за одной, он будто умолял Трифона о чём-то.

- Петруша! Братец! – старец выскользнул из ослабевших рук великана, упал на колени и обнял того за ноги.

Император, глядя на двух рыдающих, словно дети, черноризцев, тихо спросил у патриарха:

- Это что такое? А, отче?

Тот также недоумённо ответил:

- Сам не пойму. Пойдём лучше, выйдем, государь. Мешать им в таком деле не стоит – давай-ка разберёмся, чему мы сейчас свидетелями стали.

Выйдя на морозный воздух, оба задумались, почти не разговаривали. Через несколько минут из кельи, словно ошпаренные, выскочили оставшиеся там игумен и старец. Явление последнего вызвало переполох – схимник уже много лет не покидал свою каморку. Патриарх руками затолкал их обратно и принялся корить обоих за неподобающее поведение.

Император же прервал его словоизлияния громким хохотом:

- Ой, не могу! Прям как в дамском романе! Давно потерянные братья нашли друг друга! Ох, Головкины[3], какие же вы живучие да приставучие! Дай присяду, а то упаду от смеха!

Патриарх взглянул, вопросительно подняв бровь.

- Точно, Ваше Святейшество, брат он мой младший, Пётр. – вжав голову в плечи, ответил старец.

- Что, не догадался, Святейший? Михаила Гавриловича Головкина[4] помнишь? То дети его.

- Так они же померли все?

- Живы, как видишь! Ну, про старшего я давно знал, а вот про младшего сейчас догадался.

- Как же ты, государь, про такое о брате Трифоне-то проведал?

- Я и сказал! – бесхитростно признался старец.

- Почто мне не открылся? – нахмурил брови патриарх.

- Так, моё родство разве к спасению души отношение имеет? – развёл руками схимник.

- И государю, стало быть, поведал тайну свою?

- Ну, так оно для доверия важно было…

- Ты, Святейший, пожурил старца Трифона, да и будет. Я и вправду единственный, кто знал о его происхождении. Вот и догадался про брата. Понимаешь ли, отец Трифон, на слово тебе поверить я всё же не мог. Изучили люди мои то, что ты мне поведал. Сомнений в честности твоей не было, тела возле Кимр действительно нашли. Пусть вот твой Петруша и расскажет, что было.

Огромный Агапий не мог осознать всю суть происходящего. Его брат, болезненный Иванушка, стоял перед ним живой через столько лет.

- Меня дядька Иона вёл с обозом. Тати налетели, обозные за топоры сдуру схватились, Иона меня под сани засунул. Потом меня атаман Кулиш к себе взял. Я дядьку больше и видел. Никого из обоза тоже не видел. – просто сказал он и развёл руками.

- Тела тогда только по весне нашли, как снег сошёл. Иону признали по левой руке, у него двух пальцев недоставало, а мальчонка рядом с ним был. Кто же мог подумать, что не Пётр это? Я больше и не искал. – виновато произнёс старец.

Перед глазами уже немолодого игумена, как наяву, всплыли воспоминания. Те, о которых он давно и думать забыл, что вроде бы стёрлись из детской тогда ещё памяти, защищая разум.

Как кровь затекала медленной алой струйкой к нему под сани, словно тянясь к живому, кривой ручеёк, всё приближаясь и приближаясь к его лицу. Запах железа, сырость на веках — ужас перехватил дыхание. Потом стихли крики, он выскочил задом наружу и по снегу бегом к недалёкому леску. От разрубленной головы попутчика торговавшего вроде бы ситцем, от выпущенных кишок лошадки, ещё пусть и сла́бо, но ещё бившей ногами, от лежащих в лужах крови недавних знакомцев…

А потом, его хватают за шиворот, мир вертится вокруг, безумным водоворотом. И голос Кулиша:

- Экий колобок, пытался от лисы убежать! Ха-ха-ха!

Агапий осел, словно сугроб весной, прижал ледяными руками пульсирующие виски и прохрипел:

- Там ещё мальчонка был, племянник чей-то, его зарубили…

- Успокойся, брат Агапий! Всё давно миновало, прошло и больше не вернётся! – голос патриарха успокаивал, ему становилось легче, призраки прошлого уже не прорывались в сознание.

- Так, вот думал, сюрприз сделать, а теперь он двойной выходит… — император легко вскочил и, приоткрыв дверь, спросил, — Приглашённые-то уже приехали? Отлично! Пусть зайдут!

В келью вошли два молодых офицера-артиллериста.

- Позвольте представить вам братьев графов Петра и Фёдора Гавриловичей Головкиных[5]! – император произнёс их имена с широкой улыбкой.

Молодые люди, родившиеся в Голландии, уже много лет проживали в России, вполне успешно завершили обучение в Артиллерийском корпусе и теперь служили положенный дворянам срок в армии. Их знакомство с патриархом и родственниками должно́ было послужить дипломатическим комбинациям в Европе, в которой члены этой фамилии имели обширные связи. А здесь выяснилось, что родственник у них уже не один, а целых двое, причём оба занимали достаточно высокое положение в церковной иерархии России.

Знакомство с дядюшками положительно пошло на пользу молодым людям. Они попросили разрешения отправиться на Аляску вместе с Агапием и многочисленными служителями православного культа, Головкины рвались к приключениям, с восхищением глядя на полумистического дядюшку, который прежде был страшным преступником, но стал почти святым человеком, ведущим к свету тысячи опасных жителей загадочного американского континента.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Господин лейтенант! Господин лейтенант! – капрал Барро вбежал в дом с настолько перепуганным видом, будто ему явился как минимум сам сатана.

Лейтенант Бонапарт, мирно задремавший в удобном кресле, спросонья вскочил, но тут же со стоном рухнул обратно – заживающая нога ещё не позволяла ему совершать такие прыжки. Именно ранение, полученное в очередной схватке с бостонцами, вызвало его, пусть и вре́менное – до излечения, назначение комендантом совершенно курортного, тылового форта Бурбон на берегах реки Па[6]. Здесь не было никаких проблем, кроме ссор между индейцами и мехоторговцами, которые пока ещё очень медленно начали возвращаться в Новую Францию.

- Что случилось, Сильвен? На нас напали? Индейцы?

- Хуже, господин лейтенант! Ригаль видел возле форта белых!

- Сколько их? Как вооружены?

- Ригаль перепугался и не выяснил! Он рыбачил и…

- Неужели американцы прорвались! Готовимся к бою!

Забил колокол и все восемь человек гарнизонных солдат и пятеро горожан всего-то через полчаса собрались на площади возле дома коменданта. Злой и подтянутый Бонапарт расставил их за частоколом — если прокля́тые бостонцы, как стали называть все иррегулярные части американцев, которые постоянно атаковали французские поселения вдоль границ, действительно прорвались к форту, их ждал серьёзный бой.

Боль в ноге отступила перед решимостью сражаться с ненавистным врагом. Его люди тоже не тешили себя надеждой сдаться – все слышали историю форта Нант, располагавшегося в глубине Новой Франции, на берегах реки Огайо[7], всё население которого было перебито подобным отрядом. Бостонцы не брали пленных и не оставляли свидетелей, всё сваливая на нападение дикарей-индейцев. Слишком уж выросла взаимная ненависть в этой казавшейся уже бесконечной войне. Стратегия американцев заключалась в запугивании французских поселенцев и принуждению их к оставлению территории, чтобы потом захватить её как ничейную.

Форт Бурбон же был центром торговли мехом и вполне мог оказаться желанной добычей для этих людей. И только стойкость защитников способна была заставить нападавших оставить мысли об уничтожении маленькой крепости. Напряжение нарастало, а противника всё не было видно. Наконец, на реке показались плоты. Один, второй, третий – слишком мало для нападения, да и шли они совершенно спокойно, совершенно не готовясь к схватке.

Причалили непонятные гости прямо возле форта. С плотов спустилось восемнадцать человек, причём только восемь из них были белыми, остальные – индейцы. Все вооружены, пятеро туземцев старыми ещё французскими фузеями[8], а прочие явно новыми, похоже, русскими, ружьями. Один из прибывших, ещё совсем молодо выглядевший, демонстративно положил оружие на землю и спокойно пошёл к воротам Бурбона. Остановившись шагах в пятнадцати, он снял треуголку, обнажив светло-русые волосы, и помахал ею.

- Эй, примите гостей, господа? – на отличном французском прокричал молодой человек.

Барро сначала нервно оглянулся на лейтенанта, тот кивнул, и капрал ответил неизвестному:

- А ты кто?

- Я лейтенант Ворона! Русский путешественник!

- А остальные?

- Тоже русские! Мы торговая экспедиция Аляскинского наместничества.

- Врёт, Аляска чёрт знает где! – убеждённо завил капрал и принялся целиться в гостя.

- Подожди, Сильвен. – Бонапарт, морщась, у него снова заболела нога, положил руку на плечо сивому помощнику, — Я знаком с русскими, он и вправду на них похож. Не стрелять без приказа!

- Не верю я ему… — ворчал Барро, но ружьё опустил.

- Эй, Вы, действительно, русский? – начал разговор французский лейтенант, пристально глядя через высокий частокол на подозрительного человека.

- Конечно!

- Представьтесь по-русски.

- Подпоручик Полтавского пехотного полка Борис Ворона! – вытянулся незваный гость, широко улыбаясь.

- Он русский! – выдохнул Бонапарт и жестом приказал открыть ворота. Сам вышел навстречу молодому офицеру и произнёс на языке собеседника, — Здравствуйте! Я командир форта Бурбон, поручик Наполеон Бонапарт!

- Вы говорите по-русски! — обрадовался посланец далёкой Аляски.

- Совсем нет! Просто я прослужил больше полугода с русским волонтёром, несколько слов выучил, Матвей Соломин, не знаете такого?

- Слышал, герой войны с нихонцами. Не знал, что он у вас волонтёром.

- Да, Матьё отличный офицер. Но вы-то какими судьбами в наших краях? Аляска же очень далеко?

- Не то чтобы очень! Мы спускались по реке со Снежных гор пару месяцев. Правда, мы не ожидали встретить здесь французов, видимо, не совсем правильно определили своё местонахождение. Не подскажете, где мы?

- Это форт Бурбон, при англичанах он назывался Кумберлендхаус[9].

- Боже мой! Кумберлендхаус! Мы были уверены, что находимся верстах в трёхстах севернее и примерно на столько же восточнее. Очень неудачно, что наш учёный сразу же утопил свой секстан.

- У вас есть учёный?

- Конечно, вот тот коротышка в очках – географ Степан Бергер. Можно нам войти в форт? Столько времени вдали от цивилизации…

- Кончено, заходите! Братцы, это русские, боя не будет!

Экспедиция пробыла в форте недолго, пообещав, что уже в следующем году сюда прибудут русские купцы. Бонапарт сразу же отправил в Монреаль, который был столицей Квебека и Верхних земель доклад, указывая, что необходимо срочно прислать людей для возвращения новой Франции территорий выше Бурбона по реке Па. Иначе русские непременно заберут их себе, а меховые богатства этого региона очень велики.

Подпоручик Ворона же сразу как французский форт скрылся из глаз, отозвал в сторону десятника Аляскинских егерей Ахметова:

- Федька, задание тебе будет.

- Что надо то, Борис Зиновьевич? – молодой десятник был первым помощником столь же молодого подпоручика в этой экспедиции, и Ворона вполне мог на него положиться.

- Надо-то… Смотри вот, французов в Бурбоне совсем мало, окрестности не осваивают, так чуть-чуть с индейцами торгуют. А земли-то здесь давно разведанные, мехом богатые. В общем, надо острожек ставить поблизости – место столбить, пока они не проснулись. Тебе это поручаю, Фёдор!

- Ох! – у молодого десятника похолодело в груди, он никогда ещё не участвовал в настоящем бою, так, пару раз перестреливались с туземцами. Он глубоко вдохнул тёплый речной воздух и взял себя в руки, — Кого дадите на такое дело, Борис Зиновьевич?

- Так всех отдам! – радостно отозвался подпоручик, — Только вот Бобоцкого с собой возьму, да Кузьму! Чтобы не одному возвращаться, да и Кузьма нездешний…

Игнатий Бобоцкий был ещё совсем молодым парнем, перед самой экспедицией решившим стать егерем, а Кузьма Потапов был крещёным индейцем-проводником.

- Что и Неубийбатько оставите? – старый солдат из запорожцев прошёл много битв и участвовал даже в войне с нихонцами, но отличался совершенной неспособностью контролировать себя в нетрезвом виде. За что он уже три раза был осуждён, и на Аляску приехал в надежде оказаться подальше от соблазнов.

- Оставлю, он единственный, кто у нас в настоящем бою был. Смотрю, этот лейтенант Бонапарт парень боевой да неглупый. Глядишь, поговорит туземцев, да и сожжёт наш острожек. Я бы точно так сделал! Так что, Фёдор, дело это опасное… Да и туземцы служивые тебе понадобятся – без них быстро частокол не построить и с местными не договорится. Мы втроём до наших дойдём, дорога-то уже знакомая.

Тебе надо будет до следующего лета продержаться. Там обязательно пришлю подкрепление. Ты, Федька, не бойся. Точно знаю, что с этой стороны перед перевалом решено острожек-то расширять, крепость там строить будут, целую инженерную роту туда собирались отправить, небось, уже отправили! А инженеры-то обязательно дорогу через перевалы оборудуют, куда без неё! А я их уж уговорю и путь к реке расчистить нормальный. Так что точно люди легко пройдут, много людей! Ты только жди, Федька!

- Это как же выходит, господин подпоручик, и недотёпа наш со мной останется? – так прозвали среди членов экспедиции недотёпу-географа, который, мало того, что на второй день утопил приборы, и без них никак не мог определить местонахождение отряда, так ещё за время путешествия два раза чуть не утонул сам, и один раз едва не заблудился в лесу.

- Останется. Мне он зачем, коли даже карту нормально составить не может без секстана? Следить за им – людей у меня не будет, а у тебя он хоть вволю своих растений да животных изучает. Потом его вывезут.

Долго и деловито молодые люди обсуждали место, где поставят острожек, как его защищать в случае нападения, как запасти продовольствие… Многое из этого не пригодилось – лейтенант Бонапарт уже через полтора месяца был отозван обратно в Сен-Пьер. Нога у него зажила, а боевых офицеров в зоне непрерывных стычек остро не хватало.

Капрал Барро, который остался на хозяйстве ничего предпринимать в отношении русского острожка, обнаружившегося всего в пятидесяти верстах от форта, не стал, так что Ахметовский отряд вполне спокойно дождался прихода подкрепления. Почти вся река Быстрая оказалась во владениях Российской империи, да и Па её вскоре называть перестали.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Василий Самойлов с бешено колотящимся сердцем вошёл в дом главы миссии в Пекине. Он так долго добивался этого перевода, так стремился наконец попасть в таинственный и манящий Китай, что теперь не получить одобрения самого́ Строганова было бы подлинной катастрофой. Молодой человек понимал, что теперь-то его уже никто обратно не отправит – слишком уж это было бы сложно. Но всё одно – не прийтись по душе начальнику было бы весьма неприятно и могло полностью разрушить будущую карьеру.

В убранстве покоев Строганова почти не было европейских ноток – только китайские, и совсем немного русских. Сам глава миссии, человек уже не юный, ещё подтянутый и уверенный в движениях, был в цинском халате с разрезами и пил чай, к которому приобрёл устойчивое пристрастие. Увидев нового члена миссии, тот поставил чашку на столик и приветливо улыбнулся.

- Вы Василий Соломонович Самойлов из Петербурга?

- Никак нет! Родом я из Кишинёва, а прислан к Вам из Никитска!

- С Хонского острова, значит? Воевали?

- Немного успел только…

- Не скромничайте, Василий Соломонович, Святого Иоанна так просто не дают!

- Так не Георгия же!

- Но всё же?

- За успешные переговоры с местным князьком получил. Он согласился перейти под наше покровительство…

- Один с ним говорили?

- Так получилось…

- То есть, кроме отражённых в Вашей характеристике способностей к восточным языкам, быстрому приобщению к культуре и обычаям других стран, Вы ещё обладаете и дипломатическими навыками? Почему же Вас по линии приказа дел иностранных не направили, а ко мне послали?

- Сам просил! Меня очень привлекает империя Цин. Я много слышал в Нихоне о величии Поднебесного царства, о древней её культуре, традициях, на которые с восхищением смотрит вся Азия!

- И что, чего же Вы добились на поприще тяготения к китайской культуре, молодой человек?

- В общении с цинцами, которые оказались вдали от родины, я изучил немного китайскую речь и…

- Сколько же потратили на это времени?

- Четыре месяца, Александр Сергеевич!

- И что, по-Вашему, Вы достигли успехов за такое короткое время?

- Надеюсь!

- Вы весьма самоуверенны! Переведите-ка! – и Строганов проговорил некую китайскую фразу.

- Э-э-э… Что-то вроде страх обманывает душу…

- «Честолюбие и гордыня – обманчивое возбуждение духа. Стоит это возбуждение унять, как проступают истинные свойства натуры!» Так сказал великий Хун Цзычэн[10] в своей книге «Вкус корней». Отриньте свою гордыню, Василий Соломонович, Вы всё же в духовной миссии. – усмехнулся Строганов, — Хотя, замечу, что Вы, безусловно, самый талантливый молодой человек, которого я видел, но Вы только стоите на пороге познания одной из самых интересных стран мира. Учтите, языков в империи Цин множество, а с Вашим талантом Вы вполне способны с ними разобраться.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Карпухины въезжали в Стратилатов. Город был большой, торговый, широкие дороги были заполнены представителями всех сословий, которые направлялись по своим делам, создавая впечатление непрерывного движения. Такая суета напомнила полковничихе Петербург, её деток, оставшихся там, и она попробовала было пустить слезу.

- Машенька, прекрати разводить хляби[11]! – ласково пробурчал её муж, — Неприлично новому заместителю коменданта крепости прибывать с заплаканной женой!

- Деток вспомнила! Как они там без нас-то?

- В крепости и узнаём. Письма туда должны уже приходить! – успокаивал супругу полковник.

- Ох, а город-то какой чудно́й! – удивлялась Мария Кондратьевна, — Вроде и большой, да всё будто твои деревянные макеты!

- Это да, город-то важный торговый, но, коли война придёт, то ему не быть – крепость совсем рядом, сгорит весь! Вот и не строят ничего постоянного да каменного, только из дерева.

- Как же мы тут жить будем, Платоша?

- Да, нормально будем, небось не хуже, чем столько лет в Новгородке!

- Ну, сравнил! Там-то городишко всего ничего. А вот в Петербурге…

- Так там климат тебе не по нраву был! – усмехался полковник.

- А то! Дождь да холод, холод да дождь!

- Вот, а здесь – места южные, хоть тепло будет!

Так слово за слово они и доехали до крепости. А вот она-то по-настоящему впечатляла – главная русская твердыня на юге, которая возглавляла четвёрку оборонительных сооружений на южном направлении. Крепости святых Фёдора Стратилата, Ильи Муромца, Дмитрия Солунского и Никиты Воина прикрывали Россию от турецкого нападения. Именно им предстояло в случае войны принять первые удары врага, задержать его до подхода русской армии. Гарнизон крепости Фёдора Стратилата составлял девятнадцать тысяч человек, он должен был надёжно связать значительно превосходящие силы противника.

Для этого требовалось срочно достраивать бастионы, равелины, гласисы[12] и прочее, устанавливать орудия, тренировать гарнизон, прорабатывать возможности вылазок. Работы было непочатый край, и Карпухин даже немного опасался задач, которые могли возникнуть перед ним. Крепость нависала над ними, давила своей пусть и незавершённой мощью.

Пройдя через несколько караулов, строго проверяющих документы, Карпухины въехали внутрь цитадели[13], где их встречал сам командующий крепостью генерал-майор Игельстрём[14]. Ещё не старый генерал встретил их как-то неласково.

- Явились, наконец!

- Господин генерал-майор, полковник Карпухин прибыл для исполнения обязанностей заместителя коменданта крепости Святого Фёдора Стратилата, готов немедленно приступить к работе!

- Что так долго? Я ждал Вас месяц назад, полковник!

- Так месяц назад я только назначение получил, господин генерал! Как же я…

- Месяц назад! – упрямо гнусавил Игельстрём, раскачиваясь с пятки на носок, — Работы непочатый край! Извольте немедленно приступить! Я Вами недоволен!

Полковник непонимающе вытянулся, а комендант резко повернулся и пошагал прочь.

Мария Кондратьевна так и стояла подле мужа, разевая рот, словно рыба, не понимая, что же произошло. Карпухин, тоже находившийся в некой прострации, прихватив супругу, направился к ещё не успевшей отъехать карете. Каких-либо указаний о проживании он не получил, так что предпочёл немедленно заняться размещением на ночлег.

Остановиться пришлось в гостинице. Карпухин не находил себе места, не понимая, что же ему делать дальше, поэтому, уложив жену спасть, он спустился в трактир. К нему без разрешения подсел какой-то майор.

- Платон Абрамович, выпить не желаете?

- А если желаю?

- Тогда вот! – нежданный гость махнул рукой, и на столе тут же появились полуштоф весьма недешёвой настойки на ста травках и корзина с пирожками.

- Вы из тайной экспедиции?

- Ну, Вашей проницательности я не удивлён, но всё же Вы, Платон Абрамович, немного ошиблись. Майор Алексей Стацкевич, окольничий, за поставку материалов отвечаю для строительства, ну и в особом столе Генерального штаба работаю. Выпьем?

- Не откажусь!

- Так вот, — продолжил свой рассказ майор, выпив с собеседником, — я решил объяснить, что произошло сегодня у Вас с генералом. Он, вообще-то, человек неплохой, известный храбрец, только здоровье его подводить начало, да и расслабился дюже…

- Однако, его поведение несколько противоречит принятым обычаям…

- Согласен, позвольте, продолжу? Ещё по одной? Будем! Так вот, гнев его был вызван не Вашим опозданием, а, напротив, Вашим слишком ранним прибытием. Осип Андреевич, видите ли, весьма слаб в отношении женщин. Откровенно говоря, удержу в этом не знает! Сейчас у него три любовницы! Три! И он их держит в цитадели. Не стесняется, знаете ли… Генерал-поручик Текели[15], командир нашей дивизии, доверяет Игельстрёму полностью, они с турецкой войны в хорошем знакомстве. Уже полгода как в крепости не бывал…

В общем, в Вашей квартире в цитадели, ну, которая для Вашей семьи предназначена, новая пассия нашего коменданта проживает, валашка… А он сам Вас совсем не ждал и вчера перегулял. М-да…

- Ну, положим, Вы мне объяснили, я Вас понял, но что мне-то делать?

- Приступайте к выполнению обязанностей, Платон Абрамович. Завтра с утра приезжайте снова в цитадель. Начальник штаба крепости будет Вас встречать. Пока беспокоить коменданта не будем – придёт в чувства, сам придёт к Вам извиняться.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Где нам можно увидеть Ивана Васильевича Попова? – толмач[16] передал слова богато одетого иностранца усталому мастеровому со стружками в кудрявых волосах.

- Что, Попова? Так вон, на третьем стапеле шхуну закладывают. Там он, точно.

- Спасибо, любезный! – переводчик не успел даже перевести слова своему нанимателю, как тот бросился в указанном мастеровым направлении, и бедному переводчику пришлось догонять его бегом.

Ивайло, азартно жестикулируя, ругался с корабельным мастером, тыкая в чертёж. Его собеседник вяло отбивался от напора хозяина, но чувствовалось, что Попов скоро окончательно сломит сопротивление своего специалиста. Однако, сегодня этому не суждено было случиться, иностранец прервал эту беседу.

- Русский! Ивайло! Брат! – толстый гость, подпрыгивая, словно мячик, нёсся прямо на Попова.

Тот, не веря своим ушам, медленно повернулся на голос и успел распахнуть объятья другу.

- Вардан! Сукин ты сын! Где же ты был? Я тебя столько лет не видел! Думал уж, что ты потонул!

- Э, нет, брат! Вардан Бардакчиан не тонет! Нет такой пучины, что могла бы меня сожрать!

- Что, бербер, стал капитаном, как хотел, а?

- Даже больше, брат! Я хозяин Ориоля! Старина Картрайт пережил столько битв и штормов, а умер в борделе в Нью-Йорке, когда чокнутая французская шлюха перерезала его горло… — погрустнел Вардан.

- Вот он как… Не скрою, не очень я любил его, но жаль капитана… Ладно, а брат твой как? Наверняка же ты был в Стамбуле и навестил семью? Мехмет как, а? – усмехнулся владелец верфи.

- Брат, что брат… Ещё богаче и толще стал… Мехмета, кстати, он пережил – тот неловко поскользнулся и утонул в заливе, Теван мой устроил ему маленькую неприятность. Хе-хе!

- Что же ты не остался у брата?

- Да, продал он меня, Ивайло. Хоть и брат, и простил я его, но как можно доверять ему, если он меня уже продал, а? Да и интереснее сейчас с Вами, русскими, иметь дело. Вот я и решил попробовать тебя найти. И нашёл! Тебя, оказывается, каждая собака на побережье знает. Ты теперь большой человек, гляжу!

- Вот, верфь у меня, братец!

- Ты не прибедняйся! Все говорят, что после императорских – твоя уже самая большая будет!

- Неправда. – усмехнулся Ивайло, — у Спанидиса всяко больше, да и Кодрат Пушаков больше кораблей спускает.

- Ну так будешь, брат! Как твоя семья? Как жена, дети?

- Жена, дети в порядке. Брата и его жену не увидел – чума здесь была…

- Горе какое, брат Ивайло! Горе… Давай выпьем с тобой за упокой твоих родных.

- Конечно, Вардан. Поехали ко мне домой. Райна будет рада – очень много о тебе слышала, да и детей моих увидишь!

- Я с огромным удовольствием, брат!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Я весьма рад Вашим успехам, Аарон! Вы отлично себя показали в Новой Гранаде[17] и на Антильских островах[18]. Мало того что смогли провести столько оружия, так ещё ваши корсары отлично порезвились! Я очень доволен средствами, которые Вы передали на наше дело. Вы – верный человек, Аарон.

- Спасибо Вам, мой Светоч! Я рад, что моя скромная работа помогла нашему делу! Я могу поздравить Вас с вхождением в Правительство?

- О да, мой друг! Вы будете первым, кто узнает, что я теперь официальный глава Совета по сельскому хозяйству в правительстве герцога Портлендского[19]! Мои слова были услышаны Тайным советом, и отныне традиционные библейские занятия будут под особым контролем. Возможно, что вскоре мы сможем и запретить богопротивные машины законом! И вернуть себе благодать Божью!

Причём именно Вы станете одним из проводников чистых духом! Ваша работа привела к тому, что восстания во французских и испанских колониях в Вест-Индии пылают, словно костёр! Я заработал на этом достаточно влияния на короля и общество, что теперь моё слово значит больше, чем даже мнение самого́ герцога Портлендского! Я могу надеяться, что стану следующем премьер-министром, Аарон!

- Смею ли я заметить, что, возможно, и не стоит так уж возвышаться в глазах толпы, мой Светоч? Это может привлечь уж слишком много внимания и раскрыть нашу тайну! Вы же способны управлять политикой королевства, как бы из-за ширмы, не показываясь!

- Ну, возможно… Вы очень разумны, Аарон. Поэтому Вы до сих пор живы. Вы знаете, что Вы самый старый из моих верных?

- О, мой Светоч, я в всегда буду предан Вам!

- Немного жаль, что Испании удалось почти подавить волнения в Новой Гренаде. Что же, было сложно предположить, что безбожные русские за ничтожную часть испанских владений на Тихом океане, за земли в каких-то Калифорниях[20], предоставят им такой креди́т на покупку оружия и товаров! Что за глупые названия – Сан-Франциско, Сан-Диего! Положительно, испанский язык, суть язык варваров!

- Говорят, что территории в генерал-капитанстве Внутренних Провинций императору Павлу достались немаленькие…

- Бросьте, Аарон, сто пятьдесят тысяч квадратных миль пустыни, где нет населения и каких-либо богатств! За эти земли, которые отделены от центра континента горами, русские заплатили десять миллионов своих полновесных золотых рублей! Если бы кто-то попробовал провести такое предложение через наш парламент, то его побили бы, и на этом его политическая карьера была бы похоронена!

- Ну, сэр Чарльз, эти земли, говорят, вполне пригодны для земледелия, к тому же Испания получила деньги не навсегда…

- Что Вы понимаете, Аарон! У русского царя кошмарное множество земель! Он никогда не сможет освоить даже десятой их части! А обещать вернуть деньги через двадцать лет, значит, не вернуть их никогда! Это бессмысленная жадность восточного чудовища, как назвал его в своём последнем памфлете лорд Сидней[21], ещё прославится в веках как невероятная глупость!

- Лорд Сидней считает, что Россия скоро станет нашим главным соперником…

- Ерунда! Совсем уже в ближайшем будущем царство восточных дикарей падёт под ударами турок, пруссаков, шведов, да и персы не останутся в стороне! Нам же следует сосредоточиться на возвращении в обе Индии.

- А как же Ирландия, мой господин?

- Что? Этот остров должен быть очищен от диких еретиков-папистов! Парламент Ирландии утвердил это решение, и мы уже освободили от католического гноя весь Ольстер[22], теперь настала очередь Коннахта[23]! Если бы не прокля́тые французы, мы бы уже выжгли эту язву на теле нашего государства. Ну, ничего, в ближайшем будущем падёт Новая Франция, да и Старой осталось недолго жить. Это лягушатники поверили, что Англия пала и слишком увлеклись дележом нашего наследства…

Мы им сейчас покажем! Мы получим от американцев свои острова! Готовьтесь, друг мой – Ньюфаундленд и Новая Шотландия обеспечат нас рыбой, а Ямайка и Барбадос дадут нам сахар! Мы сможем разгромить всех наши врагов и вернуться к праведной жизни.

Война в Индии идёт превосходно, мы уже получили назад Бомбей и скоро к нам возвратиться всё, что Англия временно отдала этим глупцам! Возвращение торговли с Америкой принесло нам неплохие прибыли, и мы скоро уже восстановим наш флот! Чистая Британия снова станет, безусловно, первой державой мира!

- Конечно, мой Светоч, конечно… — поддакивал Аарон своему лидеру, а про себя думал:

- Вот гусь, совсем надулся величием короны, почти позабыл про очистку от машин и пасторальные идиллии. Надо будет менять тактику наших с ним отношений.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Какое счастье, что ты снова с нами, Ерёма! – радостно приветствовал друга тот, кого чаще всего называли месье Дени, привстав с кресла, стоя́щего в уже по-осеннему прохладном саду.

- Да что ты, Стёпа! Я и сам рад до чёртиков! Скучно в этой Испании, интриги, словно в варенье, проходят – медленно, лениво. Не то что здесь, во Франции! – Сидоров был весел и разгорячён от встречи с товарищами.

- Да, это ты прав, весело. Так весело…

- Стёпа, а что это так плохо выглядишь? Похудел, мешки под глазами? Болеешь или дела замучили? – наконец присмотрелся к сидящему в кресле Еремей.

- Да и то и другое… Дел столько, что есть не успеваю, но и сердце начало сдавать. Помру я скоро, братец.

- Ты что, Стёпа? С ума, что ли, сошёл? Ты не стар, крепок…

- Не сошёл. Жаба грудная[24] задавила… Орлов мне доктора Рыжова даже присылал, тот меня смотрел-смотрел, говорит, что сердце совсем износилось. Велел не пить больше стакана вина́ в день, да и на воздухе часто бывать – вот, видишь, сижу. Просил тебя прислать, чтобы хоть часть забот перекинуть. Мне нужно Мишу Серова в дела потихоньку вводить. Помнишь его?

- Это пучеглазый такой, что ли? Умный парень, вроде.

- Ну да, он во Франции уже больше десяти лет. Скоро советником станет в Парламенте[25] Метца, а там, глядишь, и в Париж переберётся. Он точно сможет весь воз тащить, ежели, конечно, ты ему подсобишь.

- Помогу, конечно. – Сидоров почесал нос, — Рассказывай, Стёпа, как дела идут.

- Да, что тебе сказать… С деньгами всё хорошо, на бирже у нас уже пятнадцать агентов – в месяц миллион постоянно имеем, Петербург нас хвалит. А ещё мы пролезли в Генеральный откуп[26], контрабанда, каперские товары – в общем, миллионов сорок в год даём.

- Восхитительно, Стёпа!

- А то! У меня уже и Иоанн второй степени есть и Владимир – третей! Жаль, только детей не нажил. Оставить такое некому…

- Стёпа, ты это прекрати! Глядишь и успеешь ещё! Ты же не сильно меня старше! – успокаивал приятеля Сидоров.

- Не гунди, Ерёма! Дальше что… С химиками, механиками, какие дела, ты сам знаешь. Уже вон Лавуазье[27] что-то почуял, но мы его через откуп отвлекли начисто – теперь молчит, деньги терять не любит, да… Сейчас людей да секреты вывозить достаточно легко, все политикой заняты. Мы и развернулись.

А вот с политикой, братец, сложно. Сейчас здесь все в неё играют. Всё бы было хорошо, но вот Алексей Григорьевич сильно с королём сдружился. Нам бы поиграть против – дела-то во Франции не очень идут, на Антильских островах рабы бунтуют, вот самого Сюффрена туда собрались послать, а он, бедняга, помер. Слишком уж много на него легло, а уж интриговали против адмирала все и вся.

А, может, и отравили его – короля-то он поддерживал от всего сердца. Кто его знает? Наших докторов к телу не допустили, а Орлов хотел… В Индии англичане снова принялись осваиваться. В Новой Франции американцы совсем обнаглели, уже дня без боя не проходит. Там Лафайетт пока держится, но сил у него не хватает. Да и не хочет уже никто туда ехать – бои да гибель стольких жителей сильно всех пугают, откуда там людям взяться? Франции войну надо бы Соединённым штатам объявлять, армию туда слать, но и так всё плохо.

Попытался король Людовик было собрать Ассамблею нотаблей, чтобы убедить аристократов в необходимости изменить систему сбора налогов для погашения государственных долгов. А те давай у его Калонна спрашивать, каких таких долгов? Тот было попытался отвертеться, но нотабли ни в какую. Так что он выдал, что долги превышают пятьсот миллионов ливров, а доходы уже меньше расходов почти на сто миллионов в год.

Что тут началось! Калонна выгнали сразу, вернули Неккера, но тот тоже недолго подержался. Дворяне орут, что налогов платить не желают, священники туда же. Скандал за скандалом. Королю кости перемывают. Людовик тоже орёт, кулаком по столу стучит, а Ассамблея нотаблей – нет, и всё! Дескать, только Генеральные штаты[28] такие проблемы решать по закону могут.

Волынка эта надоела всем, так что новый министр де Ломени де Бриенн[29] просто распустил этот совет и давай давить на парламенты, чтобы хоть они утвердили новые налоги и займы. Дела-то, действительно, плохи… Голод то тут, то там, погода не радует, бродяги в банды сбиваются – король и министры пытаются что-то поменять, а все судачат только о безудержных тратах королевской семьи.

Вот смешно же – король содержит за свой счёт войска в Новой Франции, а королева продавала драгоценности для помощи голодающим в Бретани, но говорят все об их невероятном транжирстве. Брат короля граф Артуа[30] даже в карты проигрывает в несколько раз больше, но его расходы старательно не замечаются обществом.

Дворяне отнимают у крестьян последнее, торговцы метят в дворяне, дворяне грызутся между собой, крестьяне сбиваются в банды. Все пытаются короля ослабить, все… Замечательно играть в такой обстановке, деньги, люди, всё отлично получается. Только вот Орлов всё пытается королю помочь. Дескать, добрый он человек. Постарел наш орёл, Ерёма… Чувствам поддаётся. Пусть и понимает умом, а сердцем со своим Луи… Да и все знают, что он в первых друзьях короля ходит, внимания теперь к нему много.

Так что, Еремей Иванович, испросил мне наш посол в Петербурге полной самостоятельности, и мне её дали. Вот.

- Что же, выходит, мы против своего же теперь работаем? – Сидоров непонимающе замотал головой.

- Ещё чего! Но вот только не обо всём, что мы делаем, Орлов знает. Не надо беспокоить его лишними подробностями, понял.

- Да понял, Стёпа, понял…

[1] Схимник (иначе схимонах) – православный монах, принявший великую схиму, самую строгую степень монашеского посвящения.

[2] Куколь – монашеский головной убор.

[3] Головкины – древний русский дворянский род, из которого происходил первый государственный канцлер Гаврила Иванович Головкин (1660–1734), близкий помощник Петра I, Екатерины I, Петра II и Анны Иоанновны, один из богатейших и влиятельнейших российских вельмож. Члены семьи Головкиных оказались вовлечены в большинство заговоров середины XVIII века. В результате при Елизавете Петровне все Головкины были репрессированы, прощены при правлении Екатерины II.

[4] Головкин Михаил Гаврилович (1699–1754) – сын Гаврилы Ивановича Головкина, известный дипломат и политический деятель. Фаворит правительницы Анны Леопольдовны. После переворота Елизаветы Петровны лишился всего имущества и был сослан в Сибирь, где и умер.

[5] Головкины Пётр и Фёдор Гавриловичи. Внуки Александра Гавриловича Головкина – известного русского дипломата, который после отставки своего покровителя канцлера Бестужева-Рюмина отказался вернуться в Россию из Голландии и принял там протестантство.

[6] Па – французское название реки Саскачеван, крупной водной артерии на юге современной Канады.

[7] Огайо – левый, самый полноводный приток Миссисипи.

[8] Фузея (уст.) – ружьё.

[9] Кумберлендхаус – существующий до сих пор посёлок в канадской провинции Саскачеван, в XVIII–XIX веке один из крупнейших центров меховой торговли британской Компании Гудзонов залива.

[10] Хун Цзычэн – китайский писатель, философ и поэт XVII века, автор сборника афоризмов «Вкус корней», одной из классических книг китайской литературы.

[11] Хлябь – слякоть (уст.)

[12] Бастионы, равелины, гласисы – оборонительные сооружения в структуре обороны крепости.

[13] Цитадель – центральное укрепление крепости.

[14] Игельстрём Осип Андреевич (1737–1823) – русский государственный деятель и военачальник, генерал от инфантерии, граф.

[15] Текели (Текели-Попович) Пётр Абрамович (1720–1793) – русский военный и политический деятель, серб по происхождению, генерал-аншеф.

[16] Толмач (уст.) – переводчик.

[17] Вице-королевство Новая Гранада – административная единица испанской колониальной империи, включавшая в себя территории современных Колумбии, Венесуэлы, Панамы и Эквадора.

[18] Антильские острова – острова в Мексиканском заливе и Карибском море между Северной и Южной Америками.

[19] Уильям Генри Кавендиш Кавендиш-Бентинк, третий Герцог Портлендский (1738–1809) – британский политический деятель, двухкратный премьер-министр Великобритании.

[20] Калифорнии – часть территории вице-королевства Новая Испания, включавшая в себя полуостров Калифорния и прилегающие земли.

[21] Томас Таунсенд, первый виконт Сидней (1733–1800) – британский политик и администратор.

[22] Ольстер – одна из четырёх исторических провинций острова Ирландия, бо́льшая часть которой составляет нынешнюю Северную Ирландию.

[23] Коннахт – западная провинция острова Ирландия.

[24] Грудная жаба (уст.) – стенокардия, дискомфорт за грудиной.

[25] Парламент – высший судебный о́рган во Франции до Революции.

[26] Генеральный откуп – компания, получившая во Франции в 1726 в аренду право сбора налогов. Договор продлевался каждые шесть лет.

[27] Лавуазье Антуан Лоран (1743–1794) – великий французский естествоиспытатель, основатель химии. Был членом Генерального откупа, за что и казнён после Революции.

[28] Генеральные штаты – высший совещательный о́рган сословного представительства во Франции до Революции.

[29] Этьен Шарль де Ломени де Бриенн (1727–1794) – французский государственный и церковный деятель, кардинал.

[30] Карл X (1757–1836) – брат Людовика XVI, король Франции с 1824 по 1830 год.