Время перемен

XIII

Север разительно отличался от всего, что Рем видел до сих пор в своих странствиях. Дорог тут почти не было — одни направления. Народ предпочитал летом двигаться по рекам на шнеках и лодках, зимой — тоже по рекам, но на санях. Стоящие преимущественно на возвышенностях, у берегов водоемов поселения северян радовали глаз причудливой и грандиозной деревянной архитектурой.

По большому счету, здесь имелось всего два типа населенных пунктов: городища и селища, если переводить названия с языка саами на имперский. В селище в высоких бревенчатых избах, с крышами из дранки и резными дверями и ставнями обычно проживало сотни три человек, занимались они натуральным хозяйством — земледелием, охотой, рыбной ловлей, ремеслом. Городище же было эдаким укрепленным центром, куда сбегались в случае серьезной напасти. Население около тысячи человек позволяло выставить сильное ополчение, а укрепления в виде рва, вала и тына из заостренных кольев могли защитить от практически любой угрозы, встреченной сынами и дочерьми Севера за свою историю. Кроме магии и имперских легионов, конечно.

Микке рассказывал, что настоящий город тут был один — Байарад. Добираясь до него, путники дважды останавливались в селищах, и Рем всякий раз удивлялся любви северян к специфическим гигиеническим процедурам: залезать в тесный сруб, вдыхать раскаленный на жгучих камнях водяной пар, лупить друг друга метелками, а после бегать и валяться в снегу — это казалось сумасшествием.

Он единожды поучаствовал в подобном досуге, а уже второй раз ограничился только купанием в горячем источнике, которых тут было великое множество. Оазисы вокруг вулканических озер и бурлящих гейзеров испокон веков становились еще одним центром притяжения северян-саами. У исходящих паром водоемов тоже можно было встретить поселения — те же трактиры, постоялые дворы, хутора…

Такие места, полные зелени, почти летнего тепла и разнообразной живности, которая собиралась со всех окрестностей чтобы погреться, разительно контрастировали с окружающим белым безмолвием. Скакали по ветвям кедров и лиственниц клесты, снегири и синички, зеленел мох у камней на берегах источников и блестели капельки росы на свежих, ярких травинках, которые с большим удовольствием жевали нахохлившиеся зайчики. Им явно тут задерживаться не стоило — свирепые хищники нередко становились гостями таких островков лета.

Отряд даже спугнул однажды целую семью огромных серых медведей, которые по какой-то причине не впали в спячку, а коротали время, блаженствуя в сернистых теплых водах. Наверное, им и зимой хватало корма: мишки охотились на рыбу в реках, поджидая добычу рядом с полыньями, или промышляли озерных нерп — водоемов с проточной и стоячей водой на Севере хватало.

На самом деле, благодаря подземному жару стужа здесь переносилась легче, чем на землях вокруг Дымного Перевала, зима была мягкой — почти как в Аскероне. Расплачивались за такой волшебный климат и плодородную почву северяне риском постоянных землетрясений, выбросов пепла, туфа, и самым страшным — извержениями…

— Тунгнафедльсйёкюдль! — без запинки проговорил Микке, указывая рукой, затянутой в плотную меховую перчатку на огромную черную гору, вершина которой озарялась зловещим багровым светом, который пробивался сквозь клубы черного дыма. — Когда я поки-инул Байарад, дым из него уже-е шёл! Теперь наверняка-а Йоккола вся переселилась подальше…

— Это потому у вас все дома деревянные? Чтобы можно было перенести с места на место? — осознал Рем. — Сложил новый фундамент — и переехал?

— Точно! — кивнул северянин. — Только Байара-ад никогда не переносили. Слишком большой, и вулка-анов там нет.

Зимнюю сказку нарушили запахи гари, паленого мяса и человеческого страха. Черный, жирный дым был заметен издалека — он поднимался над обрывистым мысом, который вдавался далеко в реку.

— Горит Оула! — воскликнул Микке. — Скорей, возможно там кому-то нужна помощь!

Всадники подстегнули коней, и устремились следом за северянином. Копыта, подкованные кузнецом с постоялого двора особыми шипастыми подковами, выбивали из ледяной глади, сковавшей реку, холодное белое крошево. Объезжать мыс пришлось по широкой дуге — склоны его были крутыми, и подход имелся только с одной стороны.

Городище явно брали штурмом, и не так давно. Вытоптанный, грязный снег, следы сотен ног и волочения грузов, пятна крови и испражнений…

— Взгляните! — Флавиан указал рукой на раскуроченный частокол, разбитый вал и полузасыпанный ров. — Здесь поработали стенобитные орудия!

— Нет, это не таран, не баллисты и не требучеты, — покачал головой дю Валье. — Это что-то другое.

— Как бу-удто кто-о-то бил дуби-иной, да-а? — Микке растягивал гласные больше чем обычно, явно волнуясь.

Он спрыгнул со своего битюга, снял с петли у седла секиру и двинулся через пролом в ограде. Дю Валье с двумя обнаженными мечами следовал за северянином. Рем спешиваться не торопился, он привстал в стременах, осматриваясь.

— Как сказал маэстру Ярвинен? — Флавиан бродил вдоль рва. — Как будто кто-то бил дубиной? Это была очень, очень большая дубина…

Священник остановился в какой-то обширной выемке в снегу, и Рем с некой внутренней дрожью осознал, что это был гигантский след ноги, до ужаса напоминавшей человеческую!

— Они дождались, пока из окрестных селищ народ сбежится под защиту укреплений. Оула стала ловушкой для людей. Нападающие не боялись оказаться в меньшинстве… — слова священника, которые он произносил бесцветным тоном, падали на душу тяжким грузом. — Или их было гораздо больше, чем людей в городище… Или они считали себя гораздо сильнее — и были правы.

— Больше чем… Чем… — в Оуле на главной площади Рем увидел оживший кошмар из сказаний о жестокостях древних владык: пирамиду, сложенную из голов.

— Три тысячи человек, — в голосе Флавиана не было ни единой эмоции, он как будто отсек их, оставив только сухой анализ и факты. — В этих местах невозможно спрятать такое войско, и прокормить его. Какие бойцы были в Оуле?

— Здесь жили земледельцы и рыболо-овы, они никогда-а не ходили в походы и не служили нае-омниками, — протянул Микке. Он был мрачен и погружен в себя, но отвечал как можно более подробно: — Кто хотел приключе-ений уходил в Байара-ад. Но — тут бы-ыло оружие, и припасы, и высо-окий вал… Их не застали вра-асплох.

Действительно — Рем видел воткнутые в снег метательные копья и стрелы, некоторые из них — со следами крови или изломанные. Саами из Оулы приняли бой и сражались! Но это им не помогло — головы мужчин, женщин и детей были сложены на центральной площади городища…

— Даже будь здесь пять сотен дружинников — они умылись бы кровью. Ни один вождь, ни один клан не повели бы своих воинов в бой, зная, что за частоколом их ждут готовые подороже продать свою жизнь местные. Слишком невыгодный размен — сотни или десятки жизней опытных бойцов на ту жалкую добычу, что они могли здесь взять… — рассуждал Рем.

Микке возмущенно вскинулся, но был остановлен жестом Аркана:

— Если на Севере не было голода, то идти на верную смерть из-за зерна и вяленой рыбы — это вершина глупости. Я не верю, что твои соотечественники откровенно глупый народ.

— Не глу-упый, да!

— Значит — у меня есть только один вывод… — Рем выжидающе посмотрел на своего брата.

Священник кивнул:

— Мы снова столкнулись со сверхъестественным. Страшные дела творятся на твоей Родине, Микке Ярвинен!

Северянин только понурил голову и сжал свои мощные ладони в кулаки.

— Нам нужно к дя-адюшке Вилле! Он оди-ин может разобраться во все этом, и навести порядок!

Эдгар дю Валье всё это время внимательно слушал их речи, и кивал, соглашаясь. Когда все завершили высказываться, рыцарь-ренегат проговорил:

— Как быть с погибшими? Нужно похоронить их останки, но мы не сможем справиться вчетвером… А если промедлим — их растащит воронье и звери.

Мужчины переглянулись. Только Флавиан оставался невозмутимым:

— Господь поможет. Не растащат. Езжайте, я вас догоню, — он опустился на колени, прямо в снег и замер, сложив руки в молитвенном жесте.

— Едем, — Рем, едва коснувшись стремени ногой, взлетел в седло Негодяя, который возмущенно заржал.

Микке и Эдгар дю Валье последовали его примеру — и лошади неспешным шагом двинулись к реке. Священник догнал их через каких-то три версты: его конь мчал галопом, полы сутаны развевались за спиной Флавиана будто крылья, а над мысом, где стояла несчастная Оула, сияло солнце, в то время, как и река, и берег, и зимний морозный лес, покрытый снегом и ледяной коркой, все еще находились под покровом серых туч.

Когда Микке говорил, что рядом с Байарадом нет вулканов он в целом был прав. Одного взгляда с высоты окрестных сопок было достаточно, чтобы понять — город сам весь находится в старом, давно остывшем кратере гигантской огненной горы. Рем был достаточно начитанным, и прилежно учился в университете, а потому смог сделать такие выводы. Неправильной формы окружность около десяти верст в поперечнике, окруженная каменными природными стенами из базальта, центр которой занимало пресноводное озеро — вот как выглядело то основание, на котором стояла столица Севера.

Удивительным образом причуды деревянного зодчества народа саами вписывались в этот природный феномен. Базальтовые торосы были увенчаны стенами и башнями, срубленными из вековых лиственниц, семь огромных дубовых ворот, покрытых затейливыми узорами, вели в семь городских кварталов, каждый из которых являлся вотчиной одного из великих кланов. Сорса, Корхонены, Лаури, Поолы, Ранта, Ахо, Линдстрёмы пытались перещеголять друг друга высотой огромных теремов в три, четыре, пять этажей, сложностью крыш, маковок и куполов из дранки, вычурностью резьбы и яркостью эмалей.

Но и семь кланов, и их вассальные семьи считали делом чести отправлять лучших мастеров и тратить средства на ремонт и украшения Дома Эндускунты — общего собрания всех северных земель. Его крыша сверкала золотом! Говорили — в незапамятные времена ее заказали у гномов, и теперь Дом сиял в солнечных лучах подобно пожару в самом центре города.

— Красота-то какая! — не смог сдержать себя Рем.

Три Холма Аскерона были прекрасны, и кипучая Смарагда — тоже, и Доль Наяда обладала своим, волшебным очарованием. Но и Байарад, несомненно, являлся одним из рукотворных чудес этого мира!

Микке Ярвинен приосанился, преисполняясь гордости за соотечественников и себя лично:

— Во-он там, видишь терем с лебедями на коньках крыш? Это мой дом, это дом Вилле Корхонена! Самый высо-окий в Байараде, не считая Эндускунты, коне-ечно! Мы должны поспешить туда, к моему дяде! Пусть собирает совет! Распри подожду-ут, когда гибнут саами!

Всадники пустили лошадей рысью. Здесь дорога, определенно, имелась: ее роль исполняла насыпь из камней и грунта, которая вела к одним из семи ворот Байарада. Движение было оживленным — тянулись груженые всякой всячиной сани, запряженные косматыми пони и — о чудо! — оленями. Лихо скользили на лыжах ражие северные парни и дебёлые румяные молодки, изредка попадались и верховые — в основном одоспешенные воины с исполинскими секирами в седельных петлях.

— Микке Ярвинен! — выкрикнул вдруг один из них. — Ты ли это?

И залопотал на саамском так, что снова Арканы и дю Валье не расслышали ничего кроме «лайлакукколо» и «тролололойлоло». Этот молодой воин был похож на Микке как родной брат — такой же мощный, широкоплечий, гигантский, блондинистый и румяный. Северяне не чинясь спешились и кинулись друг другу в объятия. Они хлопали друг друга по плечам так, что гул стоял на всю округу, восторженно воздевали руки к небу и ощупывали одежду и снаряжение, и хвастались и смеялись. Однако, спустя короткое время, Микке указал себе за спину — в сторону Оулы, тревожно проговорил что-то, а потом помахал рукой своим спутникам:

— Это Рем из Аскерона, Эдгар из Аскерона и Флавиан, странствующий миссионер, посланец Экзарха Аскеронского!

— Так ты сделал это! — восхитился встреченный северянин и немного неуклюже, но с достоинством поклонился: — Я — Уве Корхонен, сын Вилле Корхонена и кузен Микке Ярвинена, мое почтение! Маэстру, мы уже думали устраивать заочные похороны по этому парню, но мой отец только отмахивался. Он всё время говорил, что Микке не так прост, и сделает всё как надо — в свое время! И, да хранит его, меня и всех нас Дорога Лебедей, старик был прав! Вы очень, очень вовремя. Скорее, за мной, пока Сорса не очнулись!

— Сорса? — удивился Микке. — А поч-чему они-и…

— Рысью! — рявкнул Уве Корхонен, вскочил в седло и ударил коня пятками в бока.

Микке последовал его примеру, и аскеронцы не стали проявлять норов — направили лошадей за северянами. И не зря! Когда они подъезжали к воротам, на той самой сопке, где они стояли совсем недавно, взметнулась в воздух снежная поземка, раздались воинственные крики и большой отряд тяжеловооруженных всадников перевалил гребень возвышенности, и устремился к городу. Над головами всадников развевались знамена, изображающие летящих уток.

Пожалуй, эти утки были опаснее иных коршунов!

— Здесь — квартал Лаури! — Уве Корхонен указал рукой на прибитые с обеих сторон от ворот щиты с изображением венка из лавровых листьев. — Они блюдут нейтралитет до собрания Эдускунты, к ним Сорса не сунуться!

И точно — из ворот один за другим побежали пешие воины со щитами и копьями, становясь по обеим сторонам дороги. Они пропустили путников и сбили плотный строй, перегородив проход к воротам. Командир Лаури — плотно сбитый крепыш с рыжей бородой вышел вперед и крикнул что-то примиряющее, на что со стороны всадников с утиными знаменами раздались явные оскорбления.

Что последовало дальше, Рем уже не видел — они мчались по прямым как стрела улицам Байарада, пересекая квартал Лаури, Ахо и Поолов не задерживаясь — прямо к терему Корхоненов. Когда «нейтральные» районы этих кланов остались позади — обстановка стала откровенно тревожной: улицы в вотчине родни Микке оказались перегорожены рогатками и баррикадами, на крышах дежурили лучники, патрули дружинников, усиленные ополченцами, прохаживались по улицам. Тут же, на перекрестках, жгли костры, чтобы воины могли согреться. Лица горожан выглядели напряженными и сосредоточенными.

— Seiso! — раздался предостерегающий окрик дружинника, на плаще которого был вышит белый лебедь.

Уве спешился, следом за ним — Микке, оба Аркана и дю Валье. Суровый воин — начальник караула, выдвинулся вперед, за линию рогаток. Остальные обнажили оружие, но вдруг как-то сразу расслабились.

— Hei Uwe! Kuka se on sinun kanssasi? — крикнул кто-то, явно узнавая Корхонена.

— Приветствую! — Уве помахал рукой дружинникам. — Говорите по-имперски, у нас гости!

— Да никак это Толстый Микке?

— Да какой же он толстый? Вон какой здоровый!

— Точно — Микке Ярвинен!

— Микке, мы думали ты подох!

— Микке, у тебя начала расти борода?

— Микке, а кто это с тобой? — тут была в основном молодежь из Корхоненов и вассальных семей, и они зубоскалили вовсю.

— ТИХО!!! — вдруг гаркнул Микке Ярвинен, и все и вправду заткнулись. — Вилле Корхонен отправил меня, Микке Ярвинена, в Аскерон, к его высокопервосвященству! И я сделал это! Вот — Флавиан, прославленный на Востоке и Западе миссионер, охотник на ведьм и вождь храмовых воинов — зилотов! Он искусен в речах, изощрен в ортодоксальных премудростях, и я видел, как сей церковный муж делает вещи чудные и невероятные… Флавиан имеет право говорить так, будто из его уст звучат слова Экзарха Аскеронского! Мой вик закончен!

— Айе! — выкрикнул Уве, выдернул меч и ударил рукоятью в самый центр своего щита. — Айе!!!

— АЙЕ!!! — подхватили молодые дружинники, и заслышав эти приветственные крики, люди Корхоненов устремились к его источнику, желая узнать — что же такое произошло, кого прославляют воины?

Не минуло и четверти часа, как огромная толпа дружинников и ополченцев уже несла Микке Ярвинена на плечах к терему Вилле Корхонена, и от ударов оружия о щиты и радостных кличей содрогалось само морозное северное небо.

Рем шел в толпе, сразу за молодежью, прославлявшей его боевого товарища, и бросал цепкие взгляды по сторонам. Триумф Микке был, безусловно, заслуженным, но получить во время овации стрелу в спину, или кусок черепицы на голову — это, кажется, стало бы совсем неуместным после всех испытаний, которые довелось пережить северянину в последний год.