Возвращение королевы

Глава 24

Всю ночь Луту терзали кошмарные сны, он проснулся, измученный, когда в окно уже ярко светило солнце, а в его дверь кто-то яростно колотил.

— Лута, ты там? Открывай, именем короля!

Лута, пошатываясь, поднялся с постели и увидел Бареуса, стоявшего возле умывальника, — вода капала из его сложенных в пригоршню рук, глаза были испуганными.

— Похоже, это Албен, — пробормотал Бареус.

Лута пошел к двери. Насквозь промокшая от пота рубашка противно липла к его спине. Он приоткрыл дверь и выглянул в коридор.

Албен, увидев его, облегченно вздохнул.

— Ты здесь! Почему ты не пришел к завтраку?

— Я проспал. А почему ты так кричишь? — Лута открыл дверь шире и обнаружил, что за спиной Албена стоят полдюжины серых гвардейцев Нирина. А за его спиной был только Бареус. — Что случилось, Албен?

— Ночью сбежал Калиэль.

Лута недоверчиво смотрел на него, пока наконец с ужасом не осознал смысла сказанного.

— И мы думали, ты сбежал вместе с ним. — У Албена хватило учтивости смутиться при этих словах. — Меня прислал наставник Порион. Корин в бешенстве. Он уже официально объявил Калиэля изменником и назначил награду за его голову.

— Но это глупость! Должна быть какая-то причина!

— Он сбежал, Лута. Ты знал о его намерениях?

— Ты что, с ума сошел? Откуда ему было знать? — воскликнул Бареус.

— Может, лорд Лута сам ответит? — Из-за спин гвардейцев вышел Нирин. — Лорд Лута, есть свидетели того, что ты втайне встречался с лордом Калиэлем и строил заговор против короля. И я жалею лишь о том, что не начал действовать раньше, еще до бегства лорда Калиэля.

— Заговор? — с негодованием воскликнул Лута. — Да мы никогда… Это что, Корин так думает? Я сам с ним поговорю.

Он повернулся, взглядом ища свою одежду. Бареус хотел было подать ему штаны, но серые гвардейцы ворвались в комнату и схватили их обоих.

— Албен, как ты мог поверить! — закричал Лута, когда его тащили из комнаты. — Позвольте мне поговорить с Корином! Албен, прошу тебя! Это все интриги Нирина! Албен!

Их поволокли вниз по лестнице, полуодетых и отчаянно сопротивляющихся, на глазах у воинов и вельмож, собравшихся в холле, к сырой тюремной камере рядом с казармой.

Серые стражи втолкнули молодых людей внутрь и захлопнули за ними тяжелую дверь, оставив их в темноте.

— Лута, что происходит? — шепотом спросил Бареус.

— Я не знаю. Может, Корин окончательно сошел с ума. — Лута нащупал рукой влажную каменную стену и опустился на корточки, прислонившись к ней спиной и натянув на голые колени рубашку. — Ты же видел, кто за нами явился. Чтоб этого чародея вороны сожрали!

Наверху, там, где балки перекрытия врезались в стены, оставались небольшие щели, сквозь которые сочился едва заметный свет. Когда глаза Луты привыкли к темноте, он рассмотрел скорчившегося рядом Бареуса и очертания камеры. В ширину она была едва в две вытянутые руки.

Какое-то время они сидели молча, пытаясь осмыслить этот неожиданный поворот колеса фортуны.

— Ты ведь не думаешь, что Калиэль действительно стал изменником? — спросил наконец Бареус.

— Нет.

— Тогда почему он уехал тайком и ничего тебе не сказал?

— Мы ведь знаем об этом только со слов Нирина. Больше похоже на правду, что Нирин его просто убил. Проклятье! Я должен был предостеречь Калиэля.

— О чем?

Лута рассказал, как они подслушали разговор Корина и как король потом набросился на Нирина.

— Наверное, Нирин узнал об этом. Мне бы следовало догадаться, ведь он так жутко на меня смотрел! Черт, надо было вернуться к Калиэлю!

Они опять надолго замолчали, бездумно следя, как тусклый луч солнца ползет вниз по стене.

Неожиданно скрипнул засов, и они зажмурились от яркого света, хлынувшего в камеру. Стражник бросил им одежду.

— Одевайтесь. Вас ждет король Корин.

Они торопливо натянули одежду и в сопровождении гвардейцев прошли в зал для приемов. Корин сидел на троне, по обе стороны от него стояли оставшиеся компаньоны и волшебники Нирина. Сегодня наставник Порион стоял справа от короля, в руке он держал длинный хлыст, такой же, каким когда-то Тобину пришлось высечь Ки.

Лута сосредоточился, стараясь, чтобы никто не заметил его гнева и страха. Пусть он был бос, пусть в волосах у него запуталась солома, но он все еще был королевским компаньоном и сыном знатного человека.

— Мы сделали все, чтобы отыскать Калиэля. Но его нигде нет, — сказал Корин. — Что тебе известно?

— Ничего, твое величество.

— Не лги мне, Лута! Только себе навредишь.

— А, так я теперь еще и лжец, не только изменник? — огрызнулся Лута. — Ты действительно так думаешь обо мне, твое величество?

— Лута! — встревоженно шепнул Бареус.

— Компаньон, обращайся к своему господину с должным уважением! — рявкнул Порион.

Дрожа от ярости, Лута сжал тубы и уставился в пол.

— Следи за своим языком, не то потеряешь его, мой лорд, — сказал Нирин. — Говори правду, или я заставлю тебя.

— Я всегда говорю правду, — резко произнес Лута, больше не пытаясь скрыть отвращение к этому человеку.

— За ним посланы мои лучшие охотники, — отчеканил Нирин. — Очень скоро лорда Калиэля найдут и приведут обратно. Выгораживая его, ты только себе делаешь хуже. Он отправился к принцу Тобину.

Лута проигнорировал его.

— Корин, клянусь честью компаньона, Калиэль ничего не говорил о своих намерениях уехать или вернуться в Эро. Мы никогда и в мыслях не держали дезертировать. Клянусь Великим Пламенем!

— И я клянусь, твое величество, — сказал Бареус.

— Но ты признаешь, что проявлял сочувствие к фальшивой королеве? — спросил Нирин.

— Сочувствие? Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил Лута. Корин все так же неподвижно сидел на троне, и неприязнь в его взгляде пугала Луту. — Нас лишь удивляло то, что мы не имеем возможности сами узнать всю правду о Тобине. Но Калиэль никогда и слова не говорил об отъезде! Он так же предан тебе, как и я.

— Все это бесполезно, твое величество, — усмехнулся Нирин. — Если позволишь, я очень скоро узнаю у него правду.

Сердце Луты упало, когда Корин кивнул. Нирин спустился с возвышения и подошел к солдатам, окружавшим Луту. Те крепко схватили юношу за руки, не давая возможности шевельнуться.

Нирин стоял перед ним, не думая скрыть мерзкую злорадную улыбку.

— Будет немного больно, мой лорд, но такова воля твоего короля.

Холодной рукой он схватил Луту за подбородок, а другую руку положил ему на голову, прижав ладонь ко лбу Луты. Его прикосновение заставило Луту содрогнуться, как будто он босой ногой наступил в темноте на скользкую холодную змею. Он сосредоточил взгляд на груди чародея. Белая мантия Нирина была безупречно чистой, как всегда; от него пахло воском, дымом и чем-то сладким.

Луте нечего было скрывать. Он думал о своей преданности Корину, пока удар обжигающей боли не вышиб из его головы все мысли. Это было похоже на то, как если бы его голову расплющили — и одновременно сунули в жаркое пламя. Лута не знал, стоит ли он еще на ногах или нет, но ему казалось, что он летит в черную бездонную яму. Отчаяние оказалось сильнее гордости: ему хотелось кричать, плакать, умолять Корина или даже мага прекратить пытку. Но он ослеп и оглох, а его язык присох ко рту.

Пытка продолжалась вечность, и в ту минуту, когда Лута думал, что умирает от боли, он очнулся и понял, что стоит на четвереньках на затхлой циновке у ног Нирина, пытаясь вдохнуть. Голова у него раскалывалась от боли, во рту ощущался вкус рвоты.

А Нирин уже схватил своей леденящей рукой голову Бареуса. Лута беспомощно наблюдал за тем, как его друг застыл и побелел.

— Корин, прошу тебя! Вели ему прекратить! — хрипло выкрикнул он.

Бареус сдавленно всхлипнул. Он смотрел перед собой невидящими глазами, сжимая кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Нирин казался совершенно спокойным и безмятежным, словно он лечил юношу, а не рвал на части его душу.

Лута с трудом поднялся на ноги.

— Отпусти его! Он ничего не знает! — Он схватил чародея за руку, пытаясь остановить.

— Стража, взять его! — приказал Корин.

Измученный Лута слабо попытался сопротивляться, но двое дюжих гвардейцев крепко держали его.

— Лорд Лута, не надо! Ты все равно ничего не можешь сделать, — предупредил его один из солдат.

Нирин отпустил Бареуса, и юноша без чувств упал на пол. Стражи тоже разжали руки, и Лута опустился на колени рядом с другом. Глаза Бареуса были плотно закрыты, но на лице застыло выражение предельного ужаса.

— Они говорили правду, твое величество, — сообщил Нирин. — Об исчезновении лорда Калиэля им ничего не известно.

Мелькнуло ли во взгляде Корина облегчение? Лута не был уверен, тем более что это выражение мгновенно исчезло.

Нирин окинул его уничтожающим взглядом.

— Однако я обнаружил, что они искренне преданы принцу Тобину. Боюсь, их любовь к нему сильнее, чем любовь к тебе, твое величество.

— Это не так! — выкрикнул Лута, с ужасом понимая, что это может быть правдой. — Корин, прошу тебя! Ты должен понять! Он был нашим другом! Твоим другом! Мы лишь хотели, чтобы ты поговорил с ним, как просил Тобин…

Глаза Корина снова превратились в ледышки.

— Откуда ты знаешь о его просьбе?

— Я… Ну, Калиэль и я… — Он замолчал, не в силах говорить дальше.

— Он признается, что шпионил за тобой, твое величество, — сказал Нирин, качая головой. — А теперь Калиэль сбежал к Тобину, чтобы в подробностях рассказать ему о твоем войске.

— Нет, Калиэль не предатель! — чуть слышно возразил Лута, съеживаясь под полными ненависти взглядами Корина и компаньонов. Он понял, что все кончено. Больше никогда ему не позволят встать рядом с ними.

Бареус пошевелился и открыл глаза и тут же содрогнулся всем телом, увидев стоящего рядом Нирина.

Корин поднялся с трона и сделал шаг вперед.

— Лута, сын Асандеуса, и Бареус, сын Малела, вы изгоняетесь из рядов компаньонов и будете прокляты как изменники.

— Корин, прошу тебя!

Корин выхватил кинжал, его лицо казалось каменной маской. Стражи крепко схватили Луту и Бареуса и держали, пока Корин спускался с возвышения. Он отрезал их воинские косы, швырнул их на пол, а потом плюнул в лица обоим.

— Отныне для меня и для Скалы вы не существуете. Стражи, отвести их обратно в камеру, пусть ждут моего приговора.

— Нет, Нирин лжет! — закричал Лута, пытаясь вырваться из рук стражей, тащивших их с Бареусом к двери. — Корин, прошу тебя, ты должен меня выслушать! Нирин творит зло! Он лжет тебе! Не верь ему!

Внезапно его голову вновь пронзила яростная боль, и мир вокруг залила тьма.

Когда он очнулся, голова продолжала ужасно болеть, и на мгновение ему показалось, что он ослеп. Лута чувствовал, что лежит и его голова опирается на чьи-то колени, потом услышал тихий плач Бареуса, но он ничего не видел. Когда наконец в голове слегка прояснилось, он узнал запах отсыревшей соломы и понял, что они снова в камере. Посмотрев вверх, он разглядел щели под крышей, но свет снаружи почти угас.

— Я долго спал? — спросил он, садясь.

Осторожно дотронувшись до затылка, он нащупал большую шишку, но крови не было.

Бареус поспешно вытер лицо, надеясь, что Лута не слышал его плача.

— Несколько часов. Уже почти ночь. Я слышал, как барабан отбивал смену стражи.

— Что же теперь с нами будет? Калиэль был прав, во всем прав! Нирин просто тянет время. — Лута сжал кулаки в бессильном гневе.

— Но почему… — Бареус помолчал, неловко ерзая на месте. — Как ты думаешь, почему он не взял нас с собой?

— Он никогда бы не бросил нас, если бы решил перейти на сторону Тобина. Я все-таки думаю, его убили.

Лута предпочитал думать именно так. Все же смерть лучше предательства.

Налия задержалась на балконе, нервно ожидая, что сделают с несчастными юношами, которых бросили в камеру рядом с казармами.

Вместе с утренним чаем Томар принесла ей новые слухи. Вскоре после того, как она явилась с подносом, они услышали стук копыт и увидели, как через ворота промчался отряд вооруженных всадников и направился на юг.

— За лордом Калиэлем погнались, — сказала Томар, покачивая головой. — Говорят, недели не пройдет, как его голову насадят на пику.

— Какой ужас! — вскрикнула Налия.

Лорд Калиэль никогда не обижал ее. И он был очень хорош собой — золотоволосый красавец с темными глазами. Корин всегда говорил о Калиэле как о своем лучшем друге. Как же он мог отдать такой приказ?

В то утро Налии не хотелось ни яиц, ни хлеба. Последние дни у нее часто кружилась голова, а к горлу иной раз подступала тошнота, и несколько раз Налию чуть не вырвало. Она ничего не сказала об этом ни Томар, ни Корину. Налия достаточно слышала женской болтовни на эти темы, чтобы понять смысл подобных знаков. Ее лунные крови должны были прийти через несколько дней, и дни эти Налия подсчитывала с тяжелым сердцем. Если она наконец зачала, Корин никогда не даст ей свободу.

Лучи послеполуденного солнца просочились сквозь лесной полог, рисуя на влажной земле затейливые подвижные картинки, раскрашивая тропу, по которой шагал Мэти.

Лхел и Великая Мать вели его на северо-запад вместо юга, как то было на прошлой неделе, вели в сторону великого моста. Ночью, спрятавшись от посторонних глаз подальше в лесу, он тихонько сыграл на Временном, чтобы песня принесла видения местности и дорог, по которым ему предстояло идти. К началу дня он пошел туда, куда вело его сердце, и наконец нашел то, что искал.

Голос Матери Шек-мет звучал теперь громче, так громко, что Мэти остановился под распростертыми ветвями векового дуба, слегка покачнувшись, когда колдовские знаки дернулись и загорелись под его кожей. Шум ветра и пение птиц стихли, заглушенные медленным, глубоким биением его сердца. Он поднес оо-лу к губам и предоставил ему петь собственную песню. Мэти ее не слышал, но видел картины, которые она порождала.

Перед его глазами предстало бескрайнее море, то самое, что лежало по другую сторону великого моста. Он слышал рассказы об этом море и узнал его по яркой синеве вод. Над волнами кружили стаи чаек, а вдали Мэти рассмотрел огромный каменный дом с высокими стенами.

Песня рассказала ему о глубокой печали в том доме, о надломленном духе и о холодном сердце, которое не могло согреться. Его путь лежал в ту сторону, и он должен был торопиться.

«Быстрее!» — шепнула ему в тишине Великая Мать сквозь безмолвную песню оо-лу.

Мэти опустил поющий посох и открыл глаза: солнце уже почти покинуло небо. Повесив на плечо перевязь с оо-лу и сумку с едой, Мэти быстро зашагал дальше. Быстроногий олень, проложивший эту тропу, оставил на земле следы раздвоенных копыт. И эти двойные метки указывали дорогу босым ногам Мэти до тех пор, пока не вспыхнули звезды.

Лута и Бареус следили за убывающим днем по слабым лучам света, скользившим по стене. Стемнело, но никто так и не принес им ни еды, ни питья. Они слышали, как снаружи беспокойно топтались стражи и тихо переговаривались между собой.

Превозмогая головную боль, Лута осторожно подошел к двери, надеясь услышать что-нибудь о Калиэле, но караульные говорили только об играх и женщинах.

Лута тщательно изучил камеру, он даже встал на плечи своего оруженосца, чтобы дотянуться до потолочных балок и соломенной крыши. Он нашел ведро, в которое следовало мочиться, и еще одно, для воды, но не обнаружил ни единой щели, сквозь которую можно было бы выбраться наружу.

Потеряв надежду, друзья заснули, прислонившись спинами к стене, а на следующее утро их разбудил грохот наружного засова. Пока они моргали и щурились на яркий утренний свет, в камеру втащили еще одного человека и бросили его на солому рядом с ними. Он упал лицом вниз, его руки были связаны за спиной, но они сразу узнали Калиэля по светлым спутанным волосам. Судя по его виду, он был сильно избит, его волокли по земле и, наверное, до того он еще выдержал серьезное сражение. Два коротких пучка волос на его висках обозначали те места, где недавно красовались воинские косы.

Дверь захлопнулась, и мгновение-другое Лута вообще ничего не видел, ослепленный внезапной вспышкой света, но он подполз к Калиэлю и поспешно ощупал его, проверяя, есть ли на нем раны. Он нащупал большую шишку сбоку на голове и множество кровавых ссадин на руках и ногах друга. Калиэль не двигался, но стонал, и Лута прощупал его грудь и бока. Дышал Калиэль с трудом.

— Ребро сломано или два. Негодяи! — пробормотал Лута.

Он освободил руки Калиэля и стал растирать их, чтобы восстановить движение крови, потом сел рядом с другом. Им оставалось только ждать решения своей судьбы. Лучики света проползли по стене уже половину дневного пути, когда Калиэль наконец шевельнулся.

— Калиэль! Мы здесь, с тобой. Что случилось? — спросил Лута.

— Меня догнали, — хрипло прошептал Калиэль — Серые спинки… и один из этих проклятых чародеев. — Он попытался сесть, морщась даже от едва заметного света. Правая сторона его лица почернела от засохшей крови, разбитые губы опухли. — Они даже не пытались честно сражаться со мной, а напали с дубинами. Думаю, тот гад еще и заколдовал меня. Я ничего не помню, что было потом. — Он со стоном повернулся. — А вы что тут делаете?

Лута быстро рассказал ему о последних событиях.

Калиэль снова застонал.

— Но я потому ничего и не сказал вам, чтобы не впутывать вас в неприятности!

— Мориэль что-то наплел своему хозяину. Нас всех обвинили в заговоре против Корина.

Калиэль вздохнул.

— Танил и Зуштра погибли, а подлецам вроде Мориэля все нипочем. Пламя Сакора, где же справедливость?

— Зато теперь нам предстоит столкнуться со справедливостью Корина, и мне не нравится наша позиция в этой игре, — грустно сказал Лута. — Нирин отрезал нас от него, аккуратно так отрезал, как хороший портной.

— Я должен был предвидеть. Проклятье, если бы я только сумел добраться туда и узнать все о Тобине!

— Мне очень жаль, что тебя схватили, но я рад, что ты не сбежал к нашим врагам, — мягко произнес Бареус. — По крайней мере, буду думать об этом перед виселицей.

— Думаешь, нас повесят, Калиэль? — спросил Лута.

Калиэль пожал плечами.

— Они могут повесить меня, но вы-то ничего не сделали! Это неправильно.

— С тех пор как мы покинули Эро, ничего правильного вообще не случалось, — мрачно сказал Лута.

Нирин стоял рядом с Корином в комнате совета. Пока несколько лордов решали судьбу предателей, он молчал, но не бездельничал.

Мысли молодого короля были для него знакомой территорией, но до сих пор волшебник иногда находил удивлявшие его повороты, затейливые изгибы и стены сопротивления — такие, которые не могла пробить даже его ложь. И укреплял большинство таких стен именно лорд Калиэль, да еще тот малыш с крысиной физиономией; да, он тоже был ничуть не лучше. В глубине души Корин все еще любил их.

— Твое величество, они предали тебя, — настаивал герцог Ветринг, — Ты не должен проявлять слабость! Их необходимо наказать на глазах у всех! Всех троих!

Корин все еще вертел в руках три тонкие косы — светлую, рыжую и темную.

«Какая верность, и даже после того, как друзья отвернулись от него! — думал волшебник. — Жаль, что эта верность неуместна». Нирин снова сосредоточился — на этот раз на картинах, добытых им из мыслей юного принца Корина, затерявшегося в тени своей семьи. Сестры, которым предстояло стать королевами. Братья с сильными руками и быстрыми ногами. Отец, отдававший предпочтение то одним детям, то другим, — по крайней мере, так казалось маленькому мальчику, который никогда не был уверен в том, что его вообще замечают… пока чума не унесла его соперников. А потом — чувство вины. Даже когда никого не осталось на его пути, он не был достаточно хорош. Нирин давно уже откопал воспоминания о подслушанных разговорах — наставник Порион просил компаньонов, чтобы они позволяли Корину победить. Да, глубокая рана, которую к тому же посыпали солью. Калиэль знал об этом.

Нирин нежно лелеял эту глубоко скрытую боль. Корин ничего не подозревал, он лишь почувствовал, как его сердце окаменело, когда бросил на стол срезанные косы и выговорил, стиснув зубы:

— Да, разумеется. Ты прав.

Нирин остался доволен.

Наступил вечер, когда наконец дверь снова распахнулась и на пороге появился сам Нирин с торжествующим видом.

— Вас представят на суд Корина. Идите. Или предпочитаете, чтобы вас повели силой, как вы того заслуживаете?

— Держитесь, — тихо сказал Калиэль, с трудом поднимаясь на ноги.

Лута и Бареус уже стояли. Что бы ни говорили, они оставались королевскими компаньонами и никого не боялись, даже самого короля.

Они вышли из камеры и обнаружили, что суд над ними пройдет прямо во дворе крепости. По краям огромным квадратом выстроился гарнизон, Корин стоял в дальнем конце двора, рядом с ним были Порион и старшие военачальники.

Стражи вывели компаньонов в центр площади. Нирин подошел к Корину и встал по правую руку от короля, среди генералов и знатных лордов.

Лута огляделся по сторонам, всматриваясь в лица. Многие смотрели на него без всякого выражения, но некоторые поспешили отвести глаза.

Корин в полных боевых доспехах держал перед собой обнаженный меч Герилейн.

Высказать обвинения предоставили наставнику Пориону.

— Лорд Калиэль, тебя обвиняют в дезертирстве и предательстве. Тебе было категорически запрещено отправляться к принцу-узурпатору, однако ты сбежал тайком, как вор, чтобы присоединиться к его армии. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Что я могу сказать, Корин, если ты настолько слеп, что сам не видишь правду? — ответил Калиэль, гордо вскинув подбородок. — Если ты считаешь меня дезертиром, значит, ты никогда не знал моего сердца, хотя мне казалось иначе. И мне нечего сказать, чтобы переубедить тебя.

— Значит, ты признаешь, что направлялся в армию Тобина? — резко спросил Нирин.

— Да, — кивнул Калиэль, по-прежнему глядя на Корина, и только на Корина. — И ты знаешь зачем.

Лута увидел, как пальцы Корина сжались на рукоятке меча. Его глаза вдруг стали пустыми, мертвыми, когда он произнес:

— Измена лорду была величайшим преступлением воина во все времена, но в наши дни, когда я ожидаю, что близкие мне люди будут подавать пример другим, предательство тем более непростительно. Калиэль и Лута, вы оба постоянно перечили мне с тех пор, как мы покинули Эро. Я проявлял терпение, надеясь, что вы изменитесь и станете теми преданными компаньонами, которых я знал прежде. Но вместо того вы сеяли тревогу и сомнения в других…

— Каких других? — перебил его Лута. — Мы тревожились за тебя, потому что…

Внезапно словно железная рука сжала его сердце и горло, заглушив протест. Никто ничего не заметил, зато Лута снова увидел, как Нирин с откровенной насмешкой наблюдает за ним. Магия! Но почему никто не видит, что творит этот мерзкий колдун? Лута судорожно сглотнул, желая предъявить обвинение волшебнику, но чем энергичнее он пытался произнести хоть слово, тем сильнее боль сдавливала его сердце и сжимала горло. Он упал на колени и схватился за грудь.

Корин неправильно его понял.

— Встань! — рявкнул он. — Не унижай свое достоинство еще больше!

Все было напрасно. Нирин знал, что именно хотел сказать Лута, и просто остановил слова в его горле. С трудом поднявшись на ноги, Лута хрипло выкрикнул:

— Бареус ничего не знал! Он ни в чем не виноват!

Бареус, стоявший рядом с ним, расправил плечи и громко произнес:

— Я — оруженосец лорда Луты, и я всегда буду рядом с ним! Если он виновен, то и я тоже. Я готов разделить с ним наказание.

— Так и будет, — сказал Корин. — Прежде всего вас высекут на глазах у всех за предательство. По двадцать ударов плетью получат Лута и его оруженосец и пятьдесят Калиэль, поскольку его преступление серьезнее. А завтра на рассвете вы будете повешены, как и подобает поступать с изменниками и лгунами.

Лута продолжал высоко держать голову, но ему показалось, словно его в живот ударил копытом боевой конь. Несмотря ни на что, он не верил, что Корин может зайти так далеко. Даже Албен выглядел потрясенным, а Урманис побледнел.

— Всех повесить? — спросил наставник Порион очень ровным голосом. — И Луту с Бареусом тоже?

— Молчать! Король говорит! — рявкнул Нирин, бешено сверкая глазами на старого воина. — Ты смеешь сомневаться в мудрости его величества?

Порион покраснел от гнева, однако поклонился Корину, не сказав больше ни слова.

— Если наставник Порион не может говорить, тогда я скажу! — воскликнул Калиэль. — Перед всеми этими свидетелями я заявляю, что ты несправедлив. Повесь меня, если это необходимо, но твое сердце знает, что я действовал ради твоей пользы. Ты говоришь, что наказываешь предательство, а я говорю, что ты вознаграждаешь его. — Он бросил мрачный взгляд на волшебника. — Если ты повесишь этих юношей, пусть все увидят твое правосудие и поймут, что это чистое зло! Ты забыл, кто твои настоящие друзья, — в ярости закончил он, — но даже если ты убьешь меня, я останусь тебе верен.

На секунду Луте показалось, что Корин вот-вот смягчится. Лицо короля словно исказило болью, но это длилось лишь мгновение.

— Пусть первыми накажут тех, кто совершил меньшее преступление, — приказал он. — Компаньоны, исполняйте свой долг.

Албен и Урманис подошли к Луте и, не глядя ему в глаза, быстро сорвали с него рубаху. Гарол и Маго сделали то же самое с Бареусом.

Все происходящее казалось Луте нереальным, когда его вели обратно, к каменному зданию, примыкавшему к камере. Высоко в стену были вставлены большие железные кольца. Солдаты уже хлопотали у стены, пропуская сквозь кольца недлинные веревки.

Лута гордо поднял голову и смотрел прямо перед собой, не желая выказывать ни малейших признаков страха. Краем глаза он видел ряды молчаливых воинов, сливавшихся в зловещую темную массу.

Он видел достаточно наказаний плетью, чтобы знать: двадцать ударов — это очень серьезное испытание. Но страх предстоящей боли не ранил его так, как мысль о том, что все долгие годы дружбы и преданности ничего не значили для Корина. Он отшвырнул в сторону их прошлое небрежным взмахом руки, повинуясь одному слову подлого чародея.

Компаньоны подтянули руки приговоренных вверх и привязали к кольцам; они стояли теперь, прижавшись лицами к шершавой каменной стене. Кольца находились так высоко, что Лута едва касался ногами земли. Ему казалось, что руки вот-вот вырвутся из плечевых суставов.

Он повернул голову, чтобы посмотреть на Бареуса. Тот решительно сжал губы, но его глаза расширились от страха.

— Держись, — прошептал Лута. — Не позволяй им услышать твой крик. Не доставляй им удовольствия.

Он услышал движение за своей спиной, а потом как будто множество людей вздохнули разом. Обнаженный до пояса коренастый мужчина в холщовой маске, закрывавшей лицо, подошел совсем близко и показал плеть, которой они должны были быть наказаны. Плеть состояла из дюжины или более узловатых ремней, прикрепленных к длинной деревянной рукоятке.

Лута кивнул и отвернулся. Вцепившись в железные кольца, он приготовился к первому удару.

Удар оказался сильнее, чем он мог вообразить. Ничего подобного Лута не испытывал ни во время учебных боев, ни на настоящем поле битвы — ничто не могло сравниться с этим первым жестоким ударом. Он лишил Луту дыхания, обжег, словно яростное пламя. Лута почувствовал, как по спине потекла струйка крови, сползая медленно, как слеза.

Следующий удар достался Бареусу, и Лута услышал сдавленный стон.

Палач обращался с плетью искусно, он знал свое дело. Он аккуратно распределял удары по сторонам спины, потом делал перекрестный удар, накладывая новые рубцы под углом к предыдущим, так, чтобы они приходились на уже разорванную кожу и причиняли как можно больше боли.

Несколько первых ударов Лута сумел вынести достаточно хорошо, но к началу второго десятка он до крови закусил губы, чтобы удержаться от крика. Бареус уже кричал при каждом новом ударе, но, к чести юноши, он не плакал и не молил о пощаде. Металлический вкус крови заполнил рот Луты, кровь сочилась из прокушенных губ, но он молча считал последние удары.

Когда все закончилось, кто-то обрезал веревки, которыми руки юношей были привязаны к кольцам, но оставил запястья связанными вместе. Ноги не слушались Луту, и он бессильно рухнул в грязь. Бареус тоже упал без сознания, но мгновенно очнулся и поднялся на колени, протягивая к Луте связанные руки. Его лицо было залито слезами, изо рта текла кровь, но голос прозвучал твердо, когда он сказал — так громко, чтобы все его услышали:

— Позволь мне помочь тебе, мой лорд.

Это придало Луте столь необходимые ему силы. Он поднялся, и они с Бареусом, встав плечом к плечу, повернулись лицом к Корину. И в этот момент Лута понял, что его любовь к королю умерла.

Стражи бесцеремонно оттолкнули их в сторону и заставили стоять и смотреть, как к стене привязывают Калиэля. Все слышали, как он зашипел от боли, когда его руки подняли вверх, заставив напрячься сломанные ребра.

«Как же он это выдержит?!» — в ужасе думал Лута. Сам он после двадцати ударов был едва жив, спина превратилась в кровавое месиво. А пятьдесят ударов должны были ободрать всю плоть до костей, возможно, даже убить Калиэля… а ведь он и без того был уже серьезно ранен.

Калиэль был выше Луты и Бареуса, и руки у него были длиннее. Он без труда ухватился за железные кольца и крепко уперся ногами в землю, опустив голову. И все началось сначала…

При первых ударах Калиэль вздрагивал. После десятого он был уже весь залит кровью. После двадцатого он дрожал так, что это было видно. Каждый удар плети оставлял кровавые полосы на его коже, а после нескольких перекрестных ударов вся спина выглядела как сплошная рана и кровь лилась потоком.

Возможно, Нирин втайне приказал палачу не убивать Калиэля, чтобы повесить его живым, потому что раны продолжали оставаться поверхностными, кости не обнажались. Но все равно после тридцать девятого удара Калиэль потерял сознание. К нему тут же подошли солдаты с ведрами морской воды. Холод и соль заставили Калиэля очнуться. Он прижался к стене, изо всех сил стараясь сдержать крик, и казнь продолжилась. Последние удары Калиэль вынес в том же упорном молчании. Когда перерезали веревки, он упал, заливая землю кровью.

— Королевское правосудие совершено, — мрачным голосом возвестил наставник Порион. — Отведите их назад в камеру. Завтра преступники будут повешены. Так завершится королевское правосудие.

Воины, стоявшие по периметру двора, ударили рукоятками мечей в латы. И этот глухой стук тупого повиновения вонзился в Луту, как нож в живот.

Они с Бареусом сумели добраться до камеры на своих ногах, но Калиэля грубо поволокли по земле и швырнули лицом вниз на солому. Лута упал рядом с другом на колени, пытаясь удержать слезы боли и ненависти.

— Пламя Сакора, он же истечет кровью! — задохнулся он, беспомощно глядя на кровавое месиво, в которое плеть превратила спину Калиэля. — Скажите королю, что ему нужен целитель, прошу вас!

— Никаких указаний не было, — пробормотал один из тюремщиков.

— Заткнись, ты! — рявкнул другой. — Я спрошу, лорд Лута, хотя и не знаю, позволит ли он. Да будет с тобой милость Создателя, что бы ни случилось.

Лута посмотрел на него, удивленный добротой стражника. На плаще солдата красовался алый ястреб, но глаза его были полны жалостью и отвращением. Он послал второго тюремщика за целителем, а сам ненадолго задержался.

— Не мое дело судить об этом, мой лорд, — прошептал он, — но вы все трое вели себя очень достойно. И… — Он помолчал, нервно оглянувшись на дверь. — И есть много таких, кому не нравится королевское правосудие. Да будет с вами милость Создателя…

Он встал и поспешно вышел.

Лута услышал, как задвигается тяжелый железный засов с другой стороны двери.

Целитель так и не пришел. С трудом шевеля связанными руками, Лута и Бареус оторвали несколько полос от своих штанов и перевязали самые страшные раны на спине Калиэля, чтобы остановить кровотечение. Спину самого Луты жгло при каждом движении, но он не останавливался, пока не сделал все то немногое, чем мог помочь Калиэлю.

От сильной боли они не могли сидеть, прислонившись спинами к стене, поэтому оба легли на живот по обе стороны от Калиэля и попытались заснуть.

Лута едва погрузился в тревожную дремоту, когда вдруг почувствовал, как его слегка толкнули ногой.

— А ты храбро держался, — прошептал Калиэль.

— Ерунда, вот ты — настоящий храбрец, — ответил Лута. — Великая Четверка! Калиэль ты даже ни разу не крикнул, ни разу!

— Правда? Я… я вообще-то не слишком много помню. — Калиэль хрипло хихикнул. — Ну, по крайней мере, не придется беспокоиться из-за шрамов, а?

— Да, не придется. — Лута опустил голову на руки. — Ты боишься?

— Нет, и вы не бойтесь. Мы вместе отправимся к вратам Билайри, высоко подняв головы. Мне только жаль, что я втянул вас в это. Вы сможете меня простить?

— Нечего тут прощать, — прошептал Бареус. — Мы лишь честно исполняли свой долг. И пошел Корин куда подальше, если он предпочитает слушать вонючего Рыжего Лиса.

Смеяться было больно, и все же смех принес облегчение.

— Да уж, шел бы он!.. — выдохнул Лута. Повысив голос, он хрипло выкрикнул: — Ты меня слышишь, Корин? Катись ты к… Если ты не понимаешь, как можно и как нельзя обращаться с теми, кто тебя любил, — пошел ты на хрен! Только туда тебе и дорога!

— Эй, хватит, — прохрипел Калиэль. — Незачем оставлять о себе такую память. Это не… Ну, в общем, я думаю, что вины Корина в этом нет.

— Как ты можешь такое говорить? — с горечью прошептал Бареус. — Он же велел повесить нас завтра утром! Может, ты до сих пор любишь его?

— Я не лгал там, во дворе, — негромко ответил Калиэль. — Я бы убил Нирина, подвернись мне такой случай. И я бы предпочел быть повешенным именно за это, чем умирать вот так. По крайней мере, в такой смерти была бы польза для всех. А так… проклятье, умру безо всякого смысла!

Застыв от ужаса, Налия смотрела, как лорда Луту и его оруженосца привязывали к кольцам в стене, но после первых ударов плети она вздрогнула и убежала в свою комнату. Ее вырвало. Томар поддерживала ее за плечи, потом помогла добраться до кровати.

— Закрой двери! — попросила Налия, пряча голову под подушку. Она не могла слышать свиста плети и криков, несшихся снизу.

Томар плотно закрыла дверь на балкон и ставни, потом вернулась к Налии, чтобы растереть ей виски розовой водой.

— Бедняжка, тебе нельзя на такое смотреть. Ты слишком чувствительна.

— Это же королевские компаньоны! — задыхаясь, сказала Налия. — Как он допустил такое?

— Ну, ну… Предатели не стоят твоих слез, голубка моя, — бормотала Томар. — Если это худшее, что могло с ними случиться, тогда король Корин — куда более милостивый правитель, чем были его бабушка или отец. Королева Агналейн приказала бы их четвертовать!

— Так это правда? — недоверчиво спросила Налия.

Значит, друзья Корина действительно восстали против него? Ей было почти жаль короля, ведь Налия не понаслышке знала, как глубоко может ранить предательство… но она ужаснулась, увидев, на что способен Корин.

— Томар, спустись вниз и постарайся выведать у стражников подробности.

Ужасно довольная тем, что ее посылают собирать слухи и сплетни, Томар поспешно ушла.

Налия лежала в кровати, с тревогой ожидая новостей. Но Томар долго не возвращалась, и любопытство победило страх. Налия снова подошла к окну, чтобы посмотреть во двор, и приоткрыла ставни.

Теперь на кольцах висел лорд Калиэль. Его спина превратилась в кровавое месиво, а человек в маске и с плетью в руках продолжал избивать его. Переполненная ужасом и словно зачарованная, Налия стала считать удары. Она насчитала тридцать один, прежде чем казнь завершилась.

Страшное зрелище стало откровением для Налии. Если Корин так обращается со своими лучшими друзьями, что он сделает с ней, если когда-нибудь узнает о таящемся в ее душе отвращении?

Мэти шел всю ночь и весь день, не остановившись ни разу. Он на ходу жевал сушеные ягоды паслена и негромко напевал под нос монотонную мелодию, отгонявшую голод и усталость. Когда он остановился, впереди виднелись сверкающие воды огромного моря Восходящего Солнца. Мэти замер, восхищенно всматриваясь в даль. В давние дни, до того, как явились бледнокожие жители долин, до того, как его народ был вынужден уйти в горы и поселиться там, ретха-ной путешествовали между двумя морями и почитали Великую Мать. На этом потерянном побережье было много священных мест. Мэти гадал, остался ли хоть кто-нибудь, кто заботится о них.

Он съел немного из припасов, что прихватил в одном пустом доме, чуть вздремнул, укрывшись в заброшенном сарае, и отправился дальше, прямо к сверкающему морю.

Вокруг не было лесов, готовых укрыть путника, он видел лишь открытые поля и редкие дома жителей долин. Когда стемнело, он увидел вдали гроздья огней, обозначавших город, и повернул в сторону, обходя это место.

Голос Великой Матери подталкивал его вперед, пока Мэти не добрался до той дороги, по которой ходили и ездили жители долин. Она казалась совсем светлой в лунном свете, и Мэти остановился на обочине, как будто дорога была стремительной рекой, способной унести его прочь, если он шагнет в нее слишком неосторожно. Колдовские символы под его кожей снова начали зудеть и покалывать, и он закрыл глаза, хотя его ноги продолжали двигаться. Он дал им свободу, доверившись мудрости Великой Матери, чей светлый, добрый лик смотрел на него с ясного ночного неба. Ее свет был подобен прохладной весенней воде, он успокаивал боль в его уставших ногах и освежал пересохшие губы.

Он долго шел по дороге, и твердая пыльная земля вызывала странные ощущения в его ступнях. Здесь не ходили олени, только лошади, а их следы не говорили ему ничего. Он шел, пока его ступня не почувствовала что-то твердое, заставившее его остановиться.

Мэти наклонился, привлеченный блеском золота в оставленном конским копытом углублении, на которое он наступил. Это было кольцо. Прежде Мэти уже видел такие украшения на руках жителей долин. Но это кольцо было погнуто и расплющено.

«Наверное, на него наступила лошадь», — подумал Мэти. Подняв кольцо, он увидел, что вещица сделана в форме птицы.

Впереди на дороге появилась Лхел и махнула ему рукой, требуя, чтобы он шел дальше.

— Поспеши, — шепнула она. — Поспеши, или будет слишком поздно.

Вдали дорога раздваивалась, как река, обегающая скалу. Одна ее половина уходила вдоль утесов на восток. Другая была намного уже и вела к темному лесу. Лхел показала в ту сторону, и Мэти обрадовался. Приятно будет снова очутиться среди деревьев, подумал он.