6 глава

Король в нетерпении вышагивал по комнате. Сейчас он совсем не походил на того грозного и величественного монарха, каким его знали придворные. Дело было слишком серьезным, и даже закаленная в боях и интригах невозмутимость отступала. Он просто не может остаться без наследника… наследницы! Иначе все это, созданное столькими усилиями, — для чего?

Его величество Виктор Галльский озлобленно прикусил губу. Слишком часто в последнее время накатывало это чувство абсолютной бесцельности и бессмысленности всего, чем он занимается. Лесть придворных, завистливые взгляды тех, кто молча подчинился новой власти, постоянные интриги за спиной, полное скрытой ненависти ворчание жаждущих самостоятельности гордецов, слащавая дипломатия — все это допекало хуже горькой редьки. Один только вопрос — для чего? — выворачивал мир наизнанку. И больше не хотелось бороться, добиваться, юлить, что-то из себя изображать. Он сделал в своей жизни многое — ну и что?

Интерьер комнаты говорил о королевском богатстве. Ослепительно-белые двери в два человеческих роста. Золоченые ручки. Картины, написанные лучшими художниками современности, в золотых же рамах. Широкие окна, сквозь которые льются потоки света. Невесомые шторы из Ивисского шелка. Здесь все смотрелось эффектно, и Виктор не зря выбрал эти покои для того, чтобы принять известного лекаря. Пусть прочувствует: обещания короля — не пустой звук! Если только принцесса выздоровеет, монарх не поскупится. Награда будет достойной.

Лекарь же, однако, обращал на обстановку совсем мало внимания. Он был погружен в особый род профессиональной задумчивости. Несмотря на огромный опыт, ему еще не доводилось сталкиваться с подобными заболеваниями, и все существо врача требовало поставить диагноз. Ум тщетно искал другие подходы к загадке — казалось, все варианты уже просмотрены и отброшены. Но в памяти неизменно всплывало тщедушное тельце, впалые щеки, очень редкие волосы девочки-подростка, и картина не давала покоя. Ребенок не должен чахнуть, ощущая на своем лице дыхание смерти. Если бы только знать, как здесь помочь!..

Пожалуй, король даже не представлял, сколь незначительным фактом для его гостя была обещанная награда. Виктор впал в типичное заблуждение «знатока человеческой натуры»: все люди в его глазах стремились к богатству и славе, преследуя исключительно свои собственные цели. Он не понимал других мотивов и не верил в них.

Со своей стороны, лекарь так же абсолютно заблуждался по поводу мыслей государя, считая его в первую очередь горюющим отцом. Вряд ли сам Виктор отдавал себе в этом отчет, однако на деле он руководствовался скорее интересами наследования своей короны, и здоровье дочери волновало его именно посему. Настоящие же отцовские чувства были давно погребены под «соображениями государственной важности» (в сущности — амбициями), что, впрочем, не мешало королю искренне заботиться о девочке.

Еще в комнате присутствовала законная супруга правителя, мать Луизы. Она с достоинством устроилась на краешке высокого стула, держа спину прямой а руки — сложенными на животе. Ее красивое лицо было спокойным, голубые глаза выражали внимание. Королева тоже успела смириться с болезнью дочери — никакие переживания не могут длиться бесконечно, — но, конечно, желала Луизе выздоровления.

Правда, сейчас часть ее мыслей занимал начальник рыцарской гвардии, Жерар де Льен, сравнительно недавно подаривший ей нежданное утешение и избавление от одиночества. Когда Анастасия вспоминала об этом молодом графе, ее сердце сжималось — и от сладостного предвкушения очередной ночи, и еще по одной причине. В последнее время королева начала подозревать, что беременна. Разумеется, отнюдь не от царственного мужа, который вовсе не появлялся в ее спальне уже несколько лет.

Подозрения эти рождали страх. Что будет, когда тайное станет явным? Как отреагирует Виктор? Зная своего мужа, Анастасия чувствовала холодок в животе. Дай Бог, чтобы она ошибалась! Может, виной всему лишь недомогание, которое она испытывала на прошлой неделе? Еще пару дней, и все встанет на свои места…

— Итак, — резюмировал Виктор сообщение доктора, — вы затрудняетесь сказать точно, что это за болезнь. Но можете ли вы хоть что-нибудь посоветовать?

— Увы, — развел руками известный лекарь, приехавший из соседнего государства по специальному приглашению короля. — Кроме внимания и доброго отношения, ничего. Мои предшественники, насколько мне известно, испробовали все общеукрепляющие процедуры, и ни одна из них не дала положительный результат. Я мог бы попробовать взяться за лечение сам, но ничего обещать не буду.

Виктор остановился и бросил в сторону доктора пронзительный взгляд:

— Если вы останетесь рядом с Луизой, то шансы на ее выздоровление повысятся?

— Может быть, — старик блуждал мыслями где-то далеко и не заметил чуть изменившегося тона в голосе своего собеседника. — Долгое наблюдение вполне способно дать ключ… Да-да! Пожалуй… Или нет?…

Он самым возмутительным образом разговаривал сам с собой. Правда, и король, и королева были готовы простить ему это неприятное нарушение этикета, списав все на естественную чудаковатость лекарей, — только бы он оказался тем самым спасителем, которого они так долго искали!

Анастасия подалась чуть вперед.

— Вы считаете, что надежда все-таки есть? — спросила она с напряжением. Последнее признание заставило королеву полностью отвлечься от мыслей о графе и возможном ребенке от него.

— Все может быть, — так же неопределенно ответил лекарь, все еще не ощущая, до какой степени он накалил атмосферу своими туманными высказываниями. Затем старик вдруг опомнился и вернулся к действительности: — К сожалению, остаться я не могу, так что это пустые разговоры. Простите. Кажется, я вынужден откланяться. Благодарю вас за оказанное доверие, которое я, к сожалению, не оправдал.

Он снова как-то беспомощно развел руками, словно не благодарил, а извинялся.

— Почему же вам не задержаться на несколько недель? — вновь подала голос королева. — Наш двор недостаточно гостеприимен?

— О, разве же в этом дело! — воскликнул лекарь. — Ваше гостеприимство превосходит любые рассказы о нем. Я и раньше был наслышан о прекрасной щедрости вашего величества, — он церемонно поклонился королю, — но, увидев все воочию, могу сказать: потрясен.

— Тогда в чем? — немного несдержанно спросил монарх, и с нажимом повторил: — В чем дело? — Его глаза смотрели на собеседника, не мигая, а в позе не было ни малейшего выражения учтивости.

Однако бесцеремонность короля снова-таки ускользнула от доктора. Он близоруко смотрел в какую-то точку перед собой, сгибая и разгибая пальцы левой руки. Было непонятно, считает ли он что-то, или просто нервничает.

— Вы… — пробормотал он неуверенно, — вам, наверное, известно, что его величество император Генрих… ну…

Виктор, не в силах ждать, пока гость сформулирует мысли, нетерпеливо кивнул:

— Да, это было частью соглашения. Но послушайте, вы ведь доктор. Император не умирает, он живет и здравствует. А моя дочь… вы видели. Кому больше нужна помощь?

В его словах ощущалось то же давление, что и во взгляде. Лекарь еще больше сник:

— Да-да, конечно.

Кажется, теперь он совсем не знал, как себя вести.

— Значит, решено! — заявил монарх. — Вы остаетесь до тех пор, пока это будет необходимо. Благодарю вас за это решение — от себя и от имени жены, — Виктор бросил в сторону Анастасии тяжелый взгляд.

Та поспешно присоединилась к мужу:

— Мы благодарим вас.

— Чувствуйте себя как дома. Слуги обо всем позаботятся, — добавил король и своей самоуверенной походкой быстро зашагал прочь из комнаты.

Анастасия догнала его на пороге третьего зала, оставив лекаря наедине со своим смятением.

— Виктор!

— Что? — он резко остановился, чего королева совсем не ожидала. Она споткнулась и, чтобы не упасть, схватила мужа за руку. Виктор деликатно помог ей вернуть равновесие, однако в его глазах был холод.

«Холодный огонь, — подумала про себя Анастасия, внутренне содрогаясь. — Господи, какой безумный у него взгляд…»

Вслух же она произнесла:

— Не делай этого, пожалуйста!

— Чего не делать? — мысли монарха уже убежали от только что законченного разговора.

— Император оказал нам большую любезность, — заторопилась королева, зная вспыльчивый характер мужа и боясь, что он не станет ее слушать. — Ты всегда старался поддерживать с ним хорошие отношения…

— Плевать! — перебил Виктор, глядя поверх ее головы. — Если этот доктор сможет хоть что-то сделать для нашей дочери…

— Но он не уверен! — взмолилась Анастасия. — А отношения с императором будут испорчены наверняка.

Король слегка прищурился.

— Я пошлю к нему послов с подарками, пусть испрашивают милости. Главное, чтобы выздоровела Луиза. Все остальное не имеет значения.

Отстранив жену, он порывисто зашагал прочь. Края королевской мантии взметнулись от неожиданного потока воздуха, словно еще раз подчеркнув всегдашнюю энергичность самодержца. Но теперь в этой энергичности Анастасии чудилось что-то болезненное. Ее собственный муж казался ей все более чужим, и она боялась, что однажды безумие все-таки овладеет им.

«Не дай Бог!» — произнесла королева про себя.

Однако в этот самый момент что-то кольнуло в ее животе, и она переключилась на совсем другие мысли.


* * *

Некий ученый-историк когда-то попытался составить полный список удовольствий, которыми мог пользоваться в своем поместье типичный сеньор европейского средневековья. Их оказалось пятнадцать: охотиться, ловить рыбу, фехтовать, биться на копьях, играть в шахматы, есть и пить, слушать пение жонглёров, смотреть на бой медведей, принимать гостей, беседовать с дамами, устраивать торжественные собрания вассалов, гулять по лугам, греться, ставить себе банки и пускать кровь, смотреть, как падает снег.

Барон Этвик почему-то не захотел довольствоваться этим списком и счел нужным расширить его.

Одна из многочисленных комнат замка представляла собой библиотеку. Довольно скудную, конечно, по меркам нашего общества, но для времен рыцарства четыре сотни книг кое-что значили. Солидные тома с толстыми страницами и кожаными переплетами хранились в специальном шкафу, занимавшем едва не половину маленького помещения. Последнее располагалось со стороны двора, благодаря чему днем в этой библиотеке было достаточно света.

Именно сюда направился Этвик, когда мы вернулись со своей утренней «разминки». Барон явно любил почитать. Может, для саморазвития, а может, и ради обычного любопытства.

Однако на сей раз он просто захотел показать мне свою литературную сокровищницу.

С местной письменностью я был знаком, но вот книг на Фриде мне читать еще не доводилось. Хотя бы потому, что стоили они немыслимо дорого и нигде просто так не продавались. Общество, не знающее типографии и всеобщей грамотности, жило в основном проповедями бродячих монахов и песнями менестрелей-сказителей. Что касается книг, то каждая из них была уникальна, даже если являлась обычной копией. Человек, переписывавший чей-то труд, по-своему украшал и разрисовывал листы, допускал свои ошибки — да и, в конце концов, по-своему толковал некоторые отрывки из текста, производя на свет нечто новое.

— Ну как? — Этвик с гордым видом доставал из шкафа пухлые тома.

Улыбнувшись про себя, я подумал о том, что, пожалуй, не каждый день барону попадаются люди, перед которыми можно похвастаться библиотекой. А гордиться здесь действительно было чем. Любая из этих книг пошла бы в Содружестве с аукциона по баснословной цене.

Поэтому я ответил:

— Потрясающе! И ты всё это прочитал?!

Барон скромно пожал плечами:

— Ну, не всё. Вот эти две мне привезли совсем недавно. Эти написаны слишком заумно, я бросил читать сразу, — он неторопливо перекладывал фолианты, открывая их на разных страницах, чтобы показать мне. — Вот эта неплоха. Ее писал один монах. Он утверждает, что высказанные здесь идеи уже приходили в голову древним. Некоторые из этих идей серьезны, другие весьма забавны. Представь себе, кто-то утверждал, будто Земля* круглая, а Солнце вращается вокруг нее!

— Воистину удивительны мысли великих! — заметил я.

— Да-да! — подтвердил Этвик. — Но это как раз понять можно. А вот сам монах пишет, что на деле Солнце больше Земли во много раз, и это Земля вращается вокруг него, а не наоборот. Что ты об этом думаешь, знахарь Азар?

Что я об этом думаю? Что можно думать, когда знаешь, что данная планета движется по околосолнечной орбите со скоростью чуть менее тридцати километров в секунду, а все планеты системы по своей совокупной массе не превышают одного процента массы местного светила?

— Мое скромное воображение не позволяет судить мне о вещах столь абстрактных и далеких от повседневной жизни, — произнес я осторожно. — Меня заботят люди и их здоровье.

— Понимаю, — кивнул барон. — Однако я наслышан о тебе и твоей мудрости. Равно как и о твоей скромности. Ты отказываешься учить тех, кто пришел из любопытства, но больным рассказываешь многое. Один известный философ даже прикинулся калекой, чтобы иметь возможность послушать твои уроки.

Ага. Значит тот охламон, которого я около месяца назад прогнал палкой от своего дома, был известным философом. Припоминаю. Здоровенный такой дядька, на нем пахать можно, а он все плакался о разных болезнях. Изрядно мешал работать, сукин сын. Надеюсь, синяки у него остались надолго.

Любопытно только, как обо всем этом узнал барон?

— Больные нуждаются в излечении не тела, — сказал я. — Слабый дух — вот что допускает немощь. Если укрепить дух, болезнь пройдет сама собой. Если лечить одну болезнь, на смену ей придет другая, только и всего. К сожалению, не все мои коллеги понимают это. Сейчас любят объяснять все болезни естественными причинами. Очень опасное заблуждение. Оно переносит ответственность за слабость тела с человека на эти самые «естественные причины», потакая слабостям и порочному образу жизни. В конечном итоге это приведет лишь к тому, что количество болезней и больных будет постоянно возрастать, а не наоборот. Иногда у меня складывается такое впечатление, будто некоторые мои собратья по призванию стараются как можно прочнее обеспечить занятость своим потомкам, а не излечить страждущих.

Этвик задумался, механически листая книгу. Я рассматривал рукописные страницы, украшенные всевозможными завитушками на пару с замысловатыми символами.

— Ты говоришь интересные вещи, — заявил барон после непродолжительного молчания. — Мой отец любил повторять, что болезнями Бог наказывает нерадивых. Кажется, только теперь я понял, что он имел в виду.

В ответ я хотел изречь что-то глубокомысленное, однако наш разговор прервали. На пороге появился человек, которого я еще не видел раньше. Средних лет, тело тренированное, хотя слегка тяжеловатое, не очень густые светло-русые волосы, спускающиеся до плеч.

— Барон, — обратился вошедший к хозяину, — у ворот замка стоит некто Бенедикт де Пассо. Он пришел пешком и без оружия. Назвался рыцарем. Требует встречи с тобой.

Этвик поморщился.

— Сбросьте его со стены, — велел он. — Этот упрямый холоп мне надоел.

Человек кивнул и собрался было удалиться, но тут вмешался я:

— Ты действительно приказываешь убить несчастного?

— Да, — барон поднял брови. Затем ему что-то пришло в голову, и он окликнул принесшего известие: — Фредерик, постой!

Тот вернулся на порог, ожидая дальнейших распоряжений. Мне чем-то понравилась невозмутимая деловитость этого человека. Пришел, коротко рассказал все по делу, получил приказ и отправился его исполнять. Все без лишних слов, церемоний и тому подобной ерунды.

Правда, сбрасывать гостей с замковой стены все же нехорошо. Это даже неэстетично, в конце концов. Портит пейзаж.

Тем временем Этвик снова обратился ко мне:

— Тебя огорчает мое решение?

Я скорбно кивнул:

— Очень огорчает. Всего себя я посвятил тому, чтобы продлевать людям жизнь и возвращать им здоровье. Мне тяжело смотреть, когда рядом делают обратное.

— Понимаю, — кажется, Этвик это действительно понял еще после моей первой фразы. Чертовски умный рыцарь! — Но того человека никак нельзя назвать несчастным. Он упрямый болван, который к тому же нахален. И он дурно обращался с тобой.

— Все это в прошлом, — ответил я. Желание Этвика уважить мои чувства было налицо. Он и в самом деле такой радушный хозяин, или все-таки что-то от меня хочет? — Теперь несчастный безоружен и смиренно ждет у ворот твоего замка.

— Ха, смиренно! — громыхнул барон. — Могу спорить, что этот нахал явился требовать твоей выдачи.

— Но ведь можно просто отказать. Он же не станет штурмовать твой замок в одиночку.

— Клянусь бородой моего деда, это было бы забавное зрелище! — рассмеялся Этвик. Даже Фредерик, по-моему, ухмыльнулся. — Однако наглость нельзя оставлять безнаказанной. Я дал этому Бенедикту шанс усвоить урок. Сдается мне, он им не воспользовался.

— Он в отчаянном положении, — заметил я. — Вероятно, король дал ему особое задание и теперь ждет результатов. Королю нужен я. Представь: Бенедикт возвращается с пустыми руками и докладывает, что я ускользнул. Причем не просто ускользнул. Мне предложил покровительство некий сильный барон, который с королем в не очень хороших отношениях и просто так меня не выдаст.

Если моя фраза и польстила Этвику, то он никак этого не показал.

— Между мной и королем не может быть договоров, — заявил он твердо. — А силу моего оружия он знает. Ты в безопасности, знахарь Азар.

Я легко склонил голову:

— Благодарю тебя! Но этого нельзя сказать о Бенедикте. Из-за кого я оказался в твоем замке, откуда король больше не может меня вытащить так просто? Из-за него. Как ты думаешь, что с ним сделает за это Виктор?

Барон как-то равнодушно пожал плечами, словно этот вопрос его вообще не касался:

— Повесит, наверное. Почем мне знать? Он со своей «рыцарской гвардией» обращается, как с холопами. Да они и есть холопы.

— Повесит, — повторил я. — И ты говоришь, что мне не стоит называть его несчастным. Он попал в незавидную ситуацию: здесь его собираются сбросить со стены, а там — повесить.

— Он попал в эту ситуацию по собственной глупости, — возразил барон. Кажется, мои аргументы его совсем не убеждали. — К тому же, герой эдакий, имел наглость вызвать меня на поединок, чтобы защитить честь своего короля. Было бы что защищать… Ладно, пусть убирается восвояси. Испытает на себе милость того самого короля, которого защищал.

— Прогнать его от ворот? — уточнил Фредерик. Он терпеливо ждал, пока мы закончим препираться. Теперь же, когда речь зашла о чем-то практическом, воин слегка оживился.

Барон захлопнул книгу, которую до сих пор листал.

— Скажи, что я не собираюсь чествовать всяких оборванцев каждый раз, когда они этого захотят, — он задумчиво почесал подбородок. — Да, и брось ему несколько монеток. На дорогу. А дальше как хочешь. Если будет мозолить глаза — прогони.

Фредерик равнодушно пожал плечами:

— Да мне-то что. Пусть мозолит.

С этими словами он скрылся за дверью. Из коридора послышались удаляющиеся шаги.

— Это мой здешний управляющий, — пояснил Этвик. — Знает свое дело. И боец хороший. На вид увалень, но лучше держись подальше, когда в руках у него меч.

Я автоматически кивнул, думая о другом. Святая простота нравов. Не нравится посетитель — сбросить со стены. И это довольно-таки просвещенный барон, который как раз показывает мне свою библиотеку. Что же говорить о других?

Впрочем, кое-какая жилка самодура-деспота в Этвике, наверное, все-таки есть. Ведь с чего все начиналось? С того, что мы наткнулись на заставу у реки. Нас не пропустили во владения барона, мотивируя это исключительно тем, что дорога портит вид из окна его спальни. Бредовая причина, притянутая за уши. Надо как-нибудь поинтересоваться, зачем Этвику действительно понадобилась та застава.

А может, она и не относилась к разряду глупых прихотей? Что если Этвик имел в виду какую-то вполне конкретную цель?

Хм. Что-то у меня появилось ощущение, будто на этот мой вопрос барон не ответит честно.


* * *

Анастасия опустила ступни ног в обжигающе горячую воду. От деревянной кадушки, стоящей на полу, поднимался обильный пар. К нему примешивались запахи обычных полевых трав и редких благовоний, привезенных откуда-то из Восточной империи. В целом аромат был приятный, но королеву почему-то начало мутить.

— Что с вами, моя госпожа? — обеспокоено спросила Инесса, личная служанка Анастасии. — На вас лица нет.

Королева прижала ладони к вискам. Через некоторое время дурнота прошла, стало легче. Женщина со вздохом вернула себе царственную осанку и вытерла пот со лба. Господи, ну что это такое? Уж не больна ли она?

Служанка заботливо обмахивала Анастасию платком, помогая той прийти в себя. Среди всего здешнего двора Инесса была единственным человеком, которому королева доверяла полностью. Ну, может быть, не считая Жерара де Льена. Но с мужчиной не поговоришь о женских делах.

Анастасия и Инесса вместе выросли. Пусть одна всегда была принцессой, а другая — служанкой, но объединяло их многое. Это многое нынешняя королева особенно прочувствовала, когда ее отдали замуж за молодого и амбициозного короля соседней державы, и молодая девушка неожиданно оказалась в совершенно чужом окружении. Все её ровесницы и подруги, дочери знатных дам, канули в прошлое. Из той жизни, воспоминания о которой все чаще становились тоскливыми, у Анастасии осталась лишь Инесса. Ее личная служанка. И королеве чудилось, будто никого ближе во всем мире у нее теперь нет.

Жерар? Их отношения столь ненадежны, да и какое у них будущее… Постоянно таиться, обводить вокруг пальца придворных, лгать Виктору. Это не может продолжаться долго. Где-нибудь окажется слабое звено, и всё рухнет. И Виктор — что тогда сделает Виктор? Анастасия вспомнила его взгляд и содрогнулась. Нет!

Королева панически боялась представить себе реакцию ее мужа на известие о том, что у нее завелся любовник. Она всегда трепетала перед Виктором — даже когда была полностью уверена в своей правоте. Даже когда знала, что ей ничего не грозит. Он был таким человеком: его словно окружала невидимая, но всеми ощущаемая аура, заставлявшая трепетать и бояться. Анастасия слышала, что когда ее муж входил в камеру допроса, начинали говорить даже те, кто молчал под пытками. Она этому верила. Не по природной доверчивости, а из-за того, что вполне испытывала его влияние на себе.

Много лет назад он был другим, но и тогда в его глазах уже жило что-то такое. Да и не только в глазах. Его грубые ласки никогда не были приятны Анастасии, его вежливые знаки внимания отличались холодностью. Если он что-то ей дарил, она прятала это в самые дальние уголки шкафов и комодов, а порой и тайно отдавала на нужды церкви. Виктор все равно никогда не помнил о своих подарках и не спрашивал, почему его жена отказывается носить то роскошное колье, которое он подарил ей к Рождеству, или тот золотой перстень с рубином, который был куплен им за немыслимую цену у какого-то заезжего купца. Возможно, его это не интересовало, чему Анастасия была искренне рада. Она не смогла бы объяснить мужу, что от его подарков веет тем же холодом, который она привыкла ассоциировать с Виктором. И что бриллиантовое колье, подаренное на Рождество, едва не довело ее до сердечного приступа, когда она попыталась выйти в нем на каком-то торжественном приеме.

Дочь просвещенного монарха маленькой державы, Анастасия не была слишком набожной. Отец даже позаботился о том, чтобы она усвоила основы некоторых наук. Возможно, кое в чем ее подводила вечная нерешительность, однако в отсутствии ума нынешнюю королеву вряд ли кто-нибудь мог обвинить. Она могла смотреть на мир непредвзято, отбросив всякие суеверия.

Но причина ее чувств к мужу оставалась для Анастасии загадкой. Иногда она искренне пробовала быть хорошей супругой — и каждый раз ничего не выходило. О Викторе можно было спокойно думать, о нем можно было даже мечтать как о мужчине, однако когда он приходил, душа начинала трепетать от необъяснимого страха, и все хорошие намерения пропадали втуне.

А его подарки действовали на нее точно так же, как и он сам.

Иногда королева думала: не из-за этой ли его ауры заболела их дочь? Может, детское тело оказалось просто не в состоянии противостоять… чему-то, что окружает Виктора? Анастасия не верила в злые чары и прочую мистику, но бывали моменты, когда все это начинало казаться слишком реальным.

И среди этой тьмы был лишь один лучик доброго и ясного света. Жерар.

Но что дальше? Что, кроме большой порции одиночества?

Неожиданно она почувствовала, что плачет.

— Да что же с вами такое? — воскликнула Инесса, уголком платка вытирая щеки своей королеве.

— Ничего, — Анастасия шмыгнула носом. — Это сейчас пройдет.

— Вы в последнее время сама не своя, — сказала служанка, немного успокаиваясь. — Вот и ноги зачем-то парите, а мне не говорите. У вас что-то болит? Во дворце сейчас такой хороший доктор, замечательный доктор. Вы только скажите…

Королева уже осушила слезы, и теперь лишь раскрасневшиеся щеки свидетельствовали о недавней слабости.

— Нельзя доктора, — произнесла она тихо. — Виктор узнает сразу же. Нельзя.

Она задумчиво поболтала ногами в кадушке. Вода успела остыть, и теперь была лишь теплой. Аромат трав и благовоний почти перестал чувствоваться.

— Моя дорогая Инесса, мне кажется, я беременна.

Служанка охнула:

— От него?

— Да, — кивнула Анастасия. — Король больше не бывает у меня.

Когда Виктор наконец понял, что жена тяготится своим супружеским долгом, он оставил ее в покое. Надежда на наследника пропала давно, а удовлетворить свою страсть король мог и с другими. Анастасия не знала, действительно ли есть у него эти «другие» женщины — слухи об изменах мужа никогда не достигали ее ушей. Но при дворе регулярно появлялись какие-то новые дамы в пышных платьях, неизменно молодые и красивые. На всякие празднества и приемы они приезжали в роскошных экипажах, запряженных лучшими лошадьми. Они крутились то тут, то там месяц-другой, и потом бесследно исчезали туда же, откуда возникли, то есть в неизвестность. Королева очень подозревала, что это фаворитки ее мужа.

Инесса выглядела растерявшейся и некоторое время ничего не говорила. Она была настолько предана своей госпоже, что переживала за нее больше, чем за саму себя. Идея служения наполняла всю ее жизнь, являлась для молодой женщины единственным смыслом. Волею судьбы попав к чужеземцам, Инесса как бы потеряла все связи с окружающим миром и не желала их восстанавливать. Высокие идеалы самопожертвования ради ближнего были для нее реальностью.

— Что же делать? — наконец спросила служанка, обращаясь скорее к самой себе, чем к королеве.

Но Анастасия ответила:

— Может, я ошибаюсь, и всё образуется. А если нет, нужно что-то придумать, чтобы сохранить мое доброе имя. Ты понимаешь, насколько это важно?

— Да, — с готовностью кивнула Инесса. — Я сделаю всё, чтобы помочь вам. Рассчитывайте на меня, как на саму себя, моя госпожа.

— Спасибо тебе, — произнесла королева. — Только сейчас я и сама не знаю, что делать.


* * *

Ох не зря когда-то придумали поговорку о том, что и у стен есть уши. Тайна, высказанная вслух, перестает быть таковой.

Этот разговор двух женщин происходил на их родном языке, поэтому очень немногие, услышав его, могли бы понять содержание. Во дворце таких людей вовсе не было. Но судьба любит посмеяться над беспечностью.

Некий слуга, убиравший соседний зал, оказался как раз в нужном месте, чтобы подслушать сообщение королевы о своей беременности. Самой беседой он не заинтересовался, поскольку все равно ничего не понимал, но кусочек сказанной траурным тоном фразы надолго засел в его мозгах. Возможно, лишь потому, что прозвучал очень отчетливо.

Далее сработала цепь маловероятных случайностей.

Королевский казначей, Мишель де Монт, неожиданно вспомнил, что как раз сегодня у его дражайшей племянницы, очаровательной Генриетты, семнадцатилетие. Солнце уже близилось к закату, а чрезвычайно занятый казначей мог думать только о работе. Приезд доктора из Западной империи внес в дворцовые дела много путаницы, которой никто не хотел заниматься. Будучи человеком щепетильным, де Монт усердно трудился, пытаясь навести порядок, однако все остальные ему только мешали. Особенно король, потребовавший ко всему прочему изрядных средств на подарки императору как раз в тот момент, когда в подвалах казны остались одни дохлые мыши.

В общем, у казначея были причины потерять голову, и это просто чудо, что день рождения племянницы не забылся полностью.

Едва мысль о знаменательной дате пробралась в его голову, Мишель де Монт преисполнился чувством стыда и тут же вызвал своего слугу. Тому предстояло отправиться в ювелирную лавку, владелец которой еще месяц назад получил от казначея заказ на небольшую безделушку для племянницы, и принести вещицу де Монту.

Слуга сходил в город, нашел лавку и объяснил все хозяину. Однако последний не отдал безделушку слуге, а послал с ним своего ученика, который должен был лично вручить вещь казначею в руки. Предполагалось, что это знак вежливости и уважения. Вместе с учеником слуга вернулся во дворец.

Мишель де Монт, получив вещицу, уже придумал для своего слуги другое поручение. А тут ученик ювелира заявил, что плохо ориентируется во дворце и едва ли сам найдет дорогу наружу.

— Хорошо, тебя кто-нибудь проводит, — сказал казначей и поймал другого слугу.

На сей раз это был тот самый, кто ненароком подслушал разговор королевы. Дорогу к выходу он, конечно, знал, а большего и не требовалось.

Слуга приготовился выполнить порученное ему дело, используя минимум слов. Молчаливость среди его братии всегда считалась достоинством. Однако ученик ювелира был человеком разговорчивым и веселым, он начал рассказывать своему проводнику всевозможные байки. Тот не мог не заметить легкого акцента и, преодолев годами выработанную привычку, все же поинтересовался, откуда гость родом.

— Из Веллории, — ответил ученик ювелира с какой-то особой гордостью.

Услышав это название, слуга сбился с шага. Это же родина королевы!

— И вы знаете тамошний язык? — недоверчиво спросил он.

Ученик хмыкнул:

— Конечно! Как можно не знать свой родной язык?

Тогда слуга осмелел окончательно и повторил фразу, которую услышал возле покоев королевы. Коряво, перевирая некоторые звуки, но все же достаточно отчетливо.

Некоторое время гость казначея смотрел на него с недоумением, а потом рассмеялся:

— Это шутка?

Слуга предпочел рассмеяться вместе с ним. Это позволяло затянуть ответ.

Еще смеясь, ученик ювелира хлопнул его по плечу:

— Самое интересное признание, которое я когда-либо слышал от мужчины. Кто из моих соотечественниц научил тебя ему?

— Да так… Одна подруга, — слуга решил не вдаваться в подробности, все еще гадая, о чем же идет речь.

— А беременна она была от тебя? — полюбопытствовал ученик, понизив голос и заговорщически подмигнув.

Именно этот вопрос и позволил восстановить смысл фразы. Облегченно вздохнув, слуга сделал кое-какие туманные намеки по поводу его отношений с этой самой гипотетической девушкой, а также сказал, будто из языка Веллории знает лишь одну фразу и просто хотел удивить гостя. Тот весело заявил, что это вполне удалось. Потом разговор свернул в другое русло.

Выйдя из дворца, ученик ювелира быстро забыл, о чем трепался со своим проводником. Он не был склонен докапываться до тайных мотивов, легко переключаясь с предмета на предмет. Его мысли редко беспокоило то, что не находилось в данный момент перед глазами. И еще, будучи прямодушен и открыт, он приписывал окружающим такие же качества и запросто верил на слово.

Соотнести произнесенную слугой фразу с королевой-веллорийкой он даже не подумал.

Зато слуге ничего соотносить не требовалось. Он понятия не имел, по какому поводу было сказано то, что он услышал — быть может, королева просто развлекала свою любимую служанку историями. Однако фраза «я беременна» в ее устах была слишком пикантной новостью, чтобы оставлять это при себе.

Слуга уже чувствовал, как его распирает.


* * *

Моя старая привычка восстановилась сама собой. Я имею в виду пробуждение на рассвете, когда солнце еще не взошло, и весь мир продолжает дрыхнуть. Полезное свойство для любого злодея: почему-то люди считают утро наилучшим временем сна, так что их добро можно брать голыми руками. Даже крестьяне в эту пору не очень охотно выбираются из постели. Они, кстати, поверье специальное придумали, будто до третьих петухов бродит всякая нечисть, и только потом можно спокойно выходить на двор. Ну конечно. Кто откажется лишние полчасика подремать…

Ассоциация со злодеями пришла в мою голову совершенно произвольно. Любопытно, почему? Я сам если и был злодеем, то не таким уж плохим. Ну нарушал время от времени законы, с кем не бывает. Кстати, добрая половина всех нарушений приходилась на тот период моей жизни, когда я служил в галактической полиции. Оказывается, что если во всем следовать букве закона, то убийцы будут продолжать преспокойно сеять смерть, а ты — скрипеть зубами от бессилия. Вот такой замечательный парадокс общественного устройства.

Вытянувшись на кровати, я наблюдал, как непроглядная тьма в моей комнатке постепенно рассеивается, и привычно перебирал события вчерашнего дня. Как бы ни хвалили мою феноменальную память, но она не была врожденной и, оставленная без тренировки, вряд ли продержалась бы долго на том же уровне. А я уже привык, что на некоторые окружающие меня вещи могу обратить внимание потом — если это потребуется.

Сейчас мне показалось интересным соединить туманные намеки, которыми Клод обычно отвечал на мои вопросы, и то, что я уже узнал об этом мире из первоисточников, то есть из собственного опыта и рассказов окружающих.

Клод придерживался какой-то странной концепции. Он ни при каких условиях не хотел знакомить меня с сутью прогнозов, из-за которых они там решили, что на Фриде требуется вмешательство. Даже когда я пригрозил отказаться от участия, мой знакомый бог лишь развел руками: отказывайся, мол, все равно ничего не скажу; вернее, с удовольствием скажу, но только после твоего возвращения. Конспиратор, понимаешь…

В итоге я мог учить историю и приходить к каким-то своим выводам. Однако времени у меня было маловато даже для того, чтобы научиться держать в руках меч. Я уже не говорю о том, что следовало освоить уйму материала, который нужен для жизни в обществе: обычаев, традиций, легенд и мифов, верований и остального в том же духе. Имел значение миллион мелочей. Ритуальные фразы (вроде банального приветствия), предметы одежды и быта, способы обхождения с противоположным полом. Короче, в те несколько недель, когда я занимался подготовкой, мне было совсем не до собственных выводов. И, фактически, даже не до истории.

Но кое-что все-таки проскальзывало. И теперь я пытался выстроить общую картину.

История Фриды поразительно походила на историю старой доброй Земли. Наверное, именно поэтому здесь могло возникнуть общество, похожее на западноевропейское средневековье. Да еще и настолько похожее, что я не взялся бы поиграть в игру «Назови сто отличий». Подозреваю, что у опытного историка были все шансы выиграть в ней, только я ведь не опытный историк.

В свое время на Фриде существовала своя Римская Империя, раскинувшаяся на огромных пространствах. Потом империя рухнула, в чем ей весьма помогли набеги варваров (но опять же, эти набеги были не основной причиной развала, а завершающим штрихом). Города обезлюдели, торговля умерла. Дороги пришли в упадок, сообщение между провинциями нарушилось. Памятники древней культуры постигла злая участь: шедевры архитектуры растаскивали на камни для защитных стен, бронзовые статуи пускали в переплавку, чтобы выковать оружие, книги вместе с искусно сделанной мебелью сжигали в каминах, отгоняя зимние холода. Цивилизация шагнула назад.

Затем варвары прижились, приняли в себя чужую культуру и сами стали развивать ее. Местная церковь, тоже поразительно похожая на христианскую, активно распространяла свое влияние. Империя, как Феникс, возродилась из пепла. Правда, всего лишь жалкими кусочками былой мощи. Она не только потеряла половину своих территорий, но и разделилась на два центра тяготения, на Восточную и Западную империи. Строго говоря, по отношению к стране, где находился сейчас я, Западная империя располагалась на юго-востоке. А Восточная, естественно, еще дальше на востоке. Хотя физическая география Фриды отличалась от земной, но на политической карте все выглядело схожим. Именно поэтому я с самого начала ассоциировал «свою» страну с Францией. Еще бы, здесь даже был когда-то свой Карл Великий!

По моим словам можно составить впечатление, что история Фриды повторяла земную во всех подробностях. Разумеется, это не так. Другие личности вождей и правителей, другие люди, другая политика — все это просто приводило к забавно похожим результатам. Порой я начинал гадать, а не существует ли у матери-жизни некий ограниченный набор сценариев, по которым она устраивает свои игры? Может, в галактике найдется еще парочка планет с такой же историей?

Вряд ли, конечно. В разнообразии нашей вселенной не откажешь. И все же идейка любопытная.

Правда, в политической карте западной цивилизации Фриды я нашел по крайней мере один серьезный изъян. Воспрянувшая империя востока находилась на пересечении двух путей, по которым на Запад могли хлынуть кочевники-завоеватели. В земной истории один из этих путей прикрывала собой весьма могущественная держава, Русь. Здесь же ничего подобного не было. Оба пути стояли открытыми, а Восточная империя представляла собой настоящий форпост западной цивилизации.

Некоторое время я гадал, не может ли именно этот факт послужить причиной гибели. Потом решил, что едва ли. Кочевники уже бесконечное множество раз рушили цивилизованные города, опустошали страны, однако в конечном итоге они лишь ассимилировались и превращались в местное население, усваивая ту же культуру, которую разрушали, и — более того — добавляя в нее что-то свое. Можно даже сказать, что такие нашествия оздоровляли культуру. Фатальные же перемены приходят обычно изнутри.

Помнится, Карфаген в свое время был замечательной демократией и достиг таких культурных высот, о которых его соседи могли только мечтать. А потом безо всякого влияния извне пришел в упадок. И еще раньше, чем римляне серьезно взялись за ненужного им соседа (подозреваю, они это сделали ради того, чтобы Катон Старший больше не надоедал им своими выступлениями), там возобновились мрачноватые ритуалы и человеческие жертвоприношения.

Итак, у нынешнего короля, Виктора, не было наследников. Что это значило? В итоге — еще одну борьбу за власть, междоусобицу, смуту в государстве. Когда такие смуты происходят слишком часто, государство обычно приходит в упадок. Это понятно: если люди воюют, а не ведут хозяйство, то потом становится нечего кушать.

Затем все может случится не очень хорошим образом. Западная империя, почувствовав слабость соседа, двигает сюда свои войска, местные графы обращаются за помощью, скажем, к Восточной империи, та нападает на Западную, и начинается абсолютная неразбериха. Для полного счастья можно прибавить варваров с далекого востока, которые, пользуясь всеобщей войной, вторгаются сами…

Может, именно таков был прогноз? Хм, весьма фантастично.

Впрочем, у меня все еще мало информации, чтобы судить об этом. Всеобщая война… Что ж, она, наверное, способна отбросить цивилизацию далеко назад. Только с трудом верится в то, что все люди разом — одновременно — проникнутся пламенной страстью к уничтожению.

Ох уж этот Клод! Вечно у него какие-нибудь тайны! Любитель создавать у окружающих головную боль…

Ничего. Когда-то я отплачу ему тем же. А то сидит там себе, ухмыляется, старый хрыч. Думает, он самый хитрый.

Посмотрим, что ты запоешь, когда я устрою тебе что-нибудь наподобие твоих штучек!

Загрузка...