5 глава

Даже днем здесь было сумрачно. Шторы из плотной ткани гасили дневной свет, а открывали их только изредка. Застоявшийся воздух имел какой-то приторный запашок. Проветривать спальню запретили придворные доктора.

Посреди обширного помещения, в нескольких шагах от окна, располагалась большая кровать. На ней, укрытая одеялом, лежала девочка тринадцати лет от роду, неправдоподобно худая и выглядящая младше своего возраста. Сейчас девочка плакала.

Только что от нее вышел еще один врач из тех, которых отец собирал по всей стране. Врач говорил добрые слова и утверждал, что все будет хорошо, но девочка видела по глазам: лжет. Внутренне он был растерян и совершенно не представлял, как можно излечить маленькую принцессу, загадочно заболевшую два года назад. Он не знал подобных болезней.

Надежда уже умерла. Два года юная Луиза провела в этой постели. Девочка хорошо помнила то злополучное утро, когда она проснулась и поняла, что не может встать с кровати. Нижняя часть тела просто утратила всякую чувствительность. Ноги словно перестали существовать вовсе. Их можно было нащупать руками — теплые, как обычно, но совершенно чужие. Они больше не подчинялись ее воле.

Сперва Луиза сильно испугалась. На ее крик прибежали слуги, а потом и родители. Узнав о несчастии, все становились растерянными и подавленными.

Потом отец заявил, что найдет лучших докторов в мире, и они обязательно излечат странное недомогание. Справившись с первым потрясением, он говорил уверенно, и на смену испугу пришло ожидание. Целыми днями пролеживая в своей кровати, девочка мечтала о том часе, когда снова сможет ходить. В момент таких мечтаний ее часто одолевало нетерпение, однако Луиза знала: нужно лишь подождать. Доктора умеют всё, и непременно найдется тот, кто поставит ее на ноги.

Но проходили дни, недели, месяцы. В спальню принцессы без конца наведывались всё новые люди. Одни были умелыми врачами, другие — обычными шарлатанами. И первые, и вторые бесцеремонно осматривали девочку, задумчиво бормотали что-то непонятное, прописывали какие-то средства. Всё тщетно. Луиза с каждым днем лишь больше чувствовала отвращение к этим осмотрам, которые ничего не приносили, и к рукам, что по-хозяйски трогали ее тело.

Со временем она поняла: болезнь ее очень серьезна и до сих пор не была известна докторам. Медицина расписалась в своем бессилии. Теперь девочку могло спасти только чудо… но ведь чудес в мире не бывает. Так всегда говорил отец, и Луиза убедилась в правдивости его слов. Чудес не бывает. Ждать бессмысленно.

Загляни какой-нибудь взрослый в мысли этой тринадцатилетней девчушки с красивыми голубыми глазами, и он поразился бы беспросветному и не по-детски глубокому пессимизму. Маленькая принцесса многое обдумала за эти долгие месяцы. По сути, у нее ведь не было другого занятия. Доктора требовали покоя, а родители цеплялись за малейшую надежду, выполняли любые рекомендации. Этот смрадный воздух, пропитанный потом всех заходивших сюда и запахом всевозможных травяных припарок, этот надоевший полумрак… Почему такое произошло? Почему она не играет со сверстницами на зеленых лужайках под веселым солнышком? Отчего ее жизнь так внезапно закончилась, еще не успев начаться?

Так на смену ожиданию пришла безнадежность. И теперь каждый визит нового лекаря казался насмешкой. Девочка желала, чтобы ее оставили в покое, избавили от своих процедур… не мешали умирать. Она пожаловалась было матери, но та ужасно расстроилась, а позже отец очень категорично приказал, чтобы Луиза выбросила всякие глупости из головы. Ее просто обязаны вылечить.

Вот только сама она уже знала: это невозможно. Болезнь лишь прогрессировала, с каждым днем забирая силы и уничтожая еще капельку стремления жить. Плоть ребенка постепенно истаяла, а кожа стала сухой, как пергамент. Луиза уже находила трудным даже просто подвигать руками, и по большей части пребывала в состоянии апатии. Только иногда в юной принцессе просыпалась былая надежда — это когда она замечала, что очередной доктор действительно умеет лечить и желает приложить все силы для ее выздоровления. Чаще у ее кровати появлялись шарлатаны, позарившиеся на обещанную отцом награду (этих тонкостей государственной политики девочка не знала, но шарлатанов чувствовала). А сегодня пришел настоящий доктор. Он принес с собой вспышку веры. И неизбежное разочарование.

Сейчас, пока они там, за дверью, будут обсуждать выводы нового лекаря, можно тихонько поплакать. Потом, когда зайдут родители, девочка вытрет слезы. Она очень не хочет расстраивать их лишний раз. Ведь ее родители такие замечательные! Они тоже ужасно страдают из-за ее болезни, зачем давать им повод мучиться еще больше…


* * *

Мне предоставили несколько дней «отпуска», который я использовал для знакомства с «Аркадией» и ее обитателями. Яхта поразила мое воображение с самого начала, но и обитатели были ей под стать. К примеру, я встретился с приятным молодым человеком, в облике которого просвечивало что-то мальчишеское, однако совсем не ожидал услышать от Эвелин, что это Ларри с Менигуэна. Тот самый Ларри, о котором Марго рассказывала легенду! Вольный игрок, исчезнувший более пятисот лет назад! Вот уж воистину «молодой человек»! На вид ему никак не дашь больше двадцати.

В ответ на мой вопрос Ларри с удовольствием рассказал, как всё происходившее смотрелось с его стороны. Тогдашний игрок, стоя на эшафоте, до последнего момента верил, что его не могут просто взять и казнить у всех на глазах. Однако это была вполне нормальная реакция человека, который ни разу не умирал и намеревался жить еще долго. Только его вера вполне могла оказаться фантомом… если бы не затерявшийся в толпе зрителей Клод.

Здесь сработало исключительное совпадение. Наш вездесущий бог не знал, кого там и за что судят, да и вообще «заскочил» на Менигуэн по совсем другому поводу. (В этом месте рассказа я подумал о том, сколько полезного можно было бы сделать для колоний в ту пору. Ведь отсутствие межпланетного сообщения отбросило некоторые миры к полудикому состоянию — и Менигуэн относился к их числу. А Клод, как ни в чем ни бывало, посещал эти миры и отправлялся дальше без малейших угрызений совести, не делая ни малейших попыток просветить людей.) Суд его заинтересовал, однако поначалу Клод вмешиваться не планировал: спасать всех, кого общество приговорило к смерти, — занятие неблагодарное. Тем не менее, слушая речи «обвинителей», наш бог пришел к выводу, что парень просто кому-то не угодил, и обвинение — сплошная комедия. Театральная постановка для публики даже без намека на реализм. Толпе скармливались пустые и громкие слова, за которыми ничего не стояло.

Потом один из «обвинителей» сказал: «…И это так же верно, как то, что в Дерево Правосудия никогда не ударит молния!» Тут-то маленький чертенок в душе Клода и не выдержал. Словно по мановению волшебной палочки, всегда ясное небо над Калго потемнело, и люди увидели первую за всю историю поселка грозу. С единственной молнией, которая подожгла всеми почитаемое Дерево Правосудия.

Ларри не растерялся. Потрясающий игрок, он моментально чувствовал выгоду и умел извлекать пользу из непредвиденных ситуаций. Случилось что-то непонятное, однако оно давало шанс уйти из ловушки шерифа. Сейчас, пока все остальные еще не опомнились…

Растолкав окружавших его полицейских, он вышел на середину помоста и поинтересовался:

— Ну, если у вас больше нет вопросов, то могу ли я считать себя свободным?

Он протянул руки, и полицейский дрожащими руками снял наручники. Ларри сошёл с помоста и направился домой, а люди перед ним расступались с благоговением. Но пройдя несколько шагов, он обернулся и крикнул, обращаясь к людям на помосте:

— Вам придётся поискать себе новое Дерево Правосудия. Это теперь такое же негодное, как и ваш шериф.

Его самообладание вызвало у Клода уважение, и бог решил задержаться на Менигуэне еще чуточку дольше. Он дождался, пока парень выберется из толпы, а затем просто подошел и завел разговор. Ларри по жизни был человеком общительным и дружелюбным, так что он легко откликнулся на приглашение незнакомца к беседе. Никто из них и не предполагал, какие сокровища найдет в другом.

Внутри Ларри дремали всё те же парапсихологические способности, которые Клод так тщательно выискивал среди человечества. Возможно, именно это обеспечивало парню постоянные выигрыши в казино. Как бы там ни было, после нескольких минут общения наш знакомец-бог понял, что судьба вывела его на очередной клад. По чистой случайности он спас человека, который впоследствии стал ближайшим его помощником. И позже Клод ни разу не пожалел о том горючем (во времена событий невероятно дорогом), которое сожгла его яхта, чтобы забрать с отдаленной колонии одного-единственного парня.

Эта история заставила меня кое о чем задуматься. Сколько же на самом деле людей, способности которых дремлют? Клод случайно столкнулся с Ларри, вполне мог пройти мимо Эвелин, не узнал бы обо мне. Сколько же шансов упущено?

На этот вопрос Клод ответил сам. После «отпуска» он пригласил меня в парк. Мы взяли любимые кресла-качалки, выбрались на одну уютную полянку и, расположившись поудобнее, начали долгожданную беседу (мне уже давно не терпелось узнать всякие подробности).

Здесь наступила «ночь». Небо погасло, и сквозь него обозначился реальный вид, который должен был открываться с «Аркадии». Миллионы звезд, ярких и тусклых. Галактика. Млечный Путь. Яхта продолжала дрейфовать в реальном космосе.

— Если не возражаешь, — заговорил Клод после нескольких минут молчания и вдумчивого созерцания созвездий, — я выскажу сперва общие положения. У нас раньше толком не было возможности обсудить это, а твои догадки не во всем верны.

— Ну что ж, давай! — согласился я. Всегда любил сказочки на ночь. Откинувшись на спинку кресла, я покачивался и смотрел в небо, пытаясь найти знакомые звезды. Ну и, конечно, внимательно слушал.

— Тебя одолевают сомнения по поводу того, имеем ли мы право вмешиваться в судьбы цивилизаций. А имеют ли родители право воспитывать своих детей?

— Я не чувствую себя родителем по отношению к цивилизации.

— Хорошо, как насчет учителей и прочих воспитателей? Они совершают что-то плохое?

Вопрос был риторическим, так что я и не подумал отвечать. А Клод продолжил:

— Мы понимаем, что нет. Их деятельность не всегда бывает успешной, но в идеале именно благодаря их стараниям ребенок становится человеком. Они больше знают, больше умеют, и это уже серьезное основание для воспитания.

Одно всеобщее заблуждение заключается в том, что если ребенок достиг определенного возраста, воспитывать его уже никто не имеет права, ибо это будет нарушением личной свободы и права на собственную точку зрения. Довольно странный принцип. Сплошь и рядом попадаются люди, так и не выросшие из детства, совершенно неразвитые и не умеющие делать ничего толкового. Да, им попались плохие воспитатели, но почему нельзя вмешаться теперь? Только на том основании, что они перевалили за некий возрастной рубеж?

Если принять, что, обладая соответствующими знаниями, можно и нужно помогать взрослому человеку становиться лучше и счастливее, то многие вопросы насчет цивилизаций отпадут сами собой. Широко пропагандируемый принцип «невмешательства» есть не что иное как защита от дураков — от неумелых «воспитателей», у которых полно энтузиазма, но не хватает мозгов. Наше любимое правительство, зорко следящее за соблюдением названного принципа, в то же самое время финансирует некий очень любопытный комитет. Занимается сей комитет исключительно тем, что готовит специальных агентов для засылки на отсталые планеты. В задачу же агентов входит подготовка мира к включению в Содружество, то есть, по существу, прямое вмешательство. Каково?

Однако не все обитаемые миры нашей галактики открыты и исследованы. Многие цивилизации предоставлены сами себе. И некоторые из них нуждаются в помощи.

— Здесь нужно выяснить еще один вопрос: зачем помогать? — неторопливо рассуждал Клод. — Цивилизация идет своим путем, и если это путь в никуда, то, может быть, так и надо? Вдруг ее выживание принесет много страданий и войн? Неужели мы мудрее, чем жизнь?

Возможно, и мудрее. Суть в другом.

Человечество изменяет саму ткань мира. Мы растем, становясь лучше, и мир вокруг нас тоже хорошеет, приобретает глубину. Классический пример: тысячу лет назад межзвездные путешествия были невозможны. Их не открыли, обнаружив доселе неизвестные законы. Их просто создали.

— То есть как это «создали»? — остановил я собеседника. — Раньше таких законов не было, что ли?

Клод кивнул:

— Именно так.

— Гм. А что человечество еще создало?

— Думаю, углубившись в этот вопрос, мы впадем в полный солипсизм. Какая-то мера должна быть, но признаюсь честно: я ее не знаю.

Общеизвестно, что наша галактика населена исключительно людьми. В общей сложности встречаются пять рас, однако различия несущественны. Мы являемся одним биологическим видом и можем скрещиваться между собой. Многие ученые до сих пор ломают голову над этой проблемой: как на огромном количестве разных планет могли возникнуть одинаковые жизненные формы? Объяснить подобное действительно сложно. А если предположить, что человечество есть нечто большее, чем сумма составляющих его индивидов? Что оно формирует в некоторой степени не только себя, но и окружающий мир? И что, наконец, оно является одним целым с окружающим миром?

— Эту простую мысль почему-то понять труднее всего, — даже в темноте было видно, что мой собеседник улыбается. — Мы являемся частью мира, а мир — частью нас. Становимся лучше мы — улучшается мир. Вроде бы доступно и ясно, правда? А вот сейчас послушай об открытии, которое заставило меня снова пересмотреть этот древнейший тезис.

Я скептически хмыкнул: ну-ну!

— Ты уже знаешь о нашей экспедиции к Андромеде, — теперь голос Клода звучал без намека на улыбку, серьезно. — И я сказал, что есть все основания предполагать наличие разумной расы. Но это не будут люди.

— Почему же? — не смог удержаться от вопроса я.

— В галактике Андромеды попросту действуют другие физические законы, — снова-таки абсолютно серьезно ответил «бог». — К примеру, скорость света в вакууме, принятая у нас за константу, там почти в полтора раза выше.

Это утверждение заставило меня поперхнуться. Как выше? А единые физические законы для Вселенной?

— Но если во Вселенной такой бардак, то мы не сможем по ней путешествовать. Во-первых, наши корабли прыгают в пространстве согласно вполне определенным законам. Если законы другие, то прыжок будет невозможен. Во-вторых, наши тела просто не выдержат совершенно чуждого окружения, потому что тоже подчиняются физике… нашей физике. Этого просто не может быть!

На ладони правой руки Клода вдруг зажегся маленький огонек. Затем он слетел на землю, поднялся в воздух и, разгоревшись ярче, повис в метре над нашими головами. Теперь я отчетливо видел лицо своего собеседника. Он улыбался:

— Этого тоже не может быть. Однако признай, что путешествовать по Вселенной мы и так не в состоянии. Скорости наших кораблей слишком малы. Беспокоиться не о чем: до сих пор мы ничего не теряем.

— Угу, — согласился я нехотя. — Но наши наблюдения всегда подтверждали, что во Вселенной единые законы. Возьмем первое попавшееся. Например, эффект гравитационного отклонения световых волн — то, о чем говорил еще Эйнштейн, и что подтвердилось практическими исследованиями в его же времена*. Световые лучи отклоняются при прохождении через гравитационные поля, и это справедливо как для звезд, так и для целых галактик. Иначе почему мы видим два квазара** там, где он один? Или четыре?

Собеседник остановил меня поднятой рукой:

— Я не готов ответить на вопросы, касающиеся астрофизики. За время космической экспансии ученым многое пришлось пересмотреть, но и сейчас в этой науке гораздо больше противоречий, чем согласия. Возможно, чуть позже они соберут побольше данных и как-то увяжут современные теории с тем, о чем я тебе сказал. Однако пока что ни у них, ни у меня этих данных нет. Есть у меня только факты, которые немного изменяют наши представления о мире. Я не в состоянии согласовать их с результатами научных исследований.

Отступил он изящно. Но и в самом деле, если им удалось лишь на самую малость приподнять завесу неизвестности, общей картины и не получится. Только отдельные факты — порой шокирующие, или пугающие.

— Помнишь, однажды в средствах массовой информации мелькала некая религиозная секта, — продолжал Клод, — постулаты которой гласили, что галактики — это органы Бога? Вполне физические и вполне реальные?

Помню, конечно. Как раз недавно вспоминалось.

— Глупая и ограниченная религия, — мой собеседник то ли вздохнул, то ли хмыкнул. — Но в каждой глупости есть доля истины. Последнее время я часто думаю, что в этой глупости есть изрядная доля истины. Если, конечно, отвлечься от примитивизма.


* * *

Мы с бароном еще немного позанимались, затем окунулись в речке и отправились назад, в замок. Расслабленные тренировкой и лучами полуденного солнца, мы стали очень благодушными. И, пользуясь ситуацией, я все-таки разговорил Этвика.

— Похоже, ты знаком с королевскими делами лучше моего. Прости мое любопытство, знаю, что ты не любишь упоминаний о Его Величестве, но я очень смутно представляю себе государственные взаимоотношения. Слишком долго я прожил вдали от этих дел.

— Это простительно, — махнул рукой барон. Теперь у него не возникло приступа «королевской аллергии», и я искренне порадовался такому спокойствию. — Ладно. Почему мне не нравится король.

Дав теме название, Этвик начал рассказывать.

Нынешний король, Виктор, пришел к власти вполне обычным для этих времен методом — уничтожив одних претендентов на престол и основательно запугав других. Прошлый монарх не оставил после себя прямых наследников, поэтому и возникла спорная ситуация. Как водится, о себе сразу же заявило множество самых разнообразных родственников умершего. Никто из них не мог предоставить основания, которые бы давали ему абсолютное преимущество перед другими. Но вопрос решался просто: на чьей стороне сила, тот и прав.

И вот, пока другие собирались с мыслями и армиями, Виктор, герцог Галльский, медлить не стал. Заключив несколько стратегических договоров с теми, кто пошел на переговоры, он в качестве следующего шага сделал быстрые рейды к не очень сильным соседям. Один за другим пали замки и крепости, и соседи были вынуждены присягнуть на верность победителю. Через считанные месяцы армия будущего короля уже была самой крупной в стране.

Его менее предприимчивые противники пока развлекались тем, что сводили друг с другом счеты. Их взоры приковал трон, а бесчинства герцога на периферии практически никого не волновали. Умные люди, конечно, находились, но кто хоть когда-нибудь слушает умных людей?

Потом Виктор в два счета нейтрализовал самых опасных конкурентов (причем для большей уверенности не взял с них клятву, а попросту отправил к праотцам), выбил из столицы малодушного графа де Тири (сам граф тут же присягнул перед победителем) и короновался. После всех его побед возражений ни у кого не возникло. Через некоторое время в столицу начали съезжаться вассалы бывшего короля — чтобы засвидетельствовать свою преданность королю нынешнему.

— Все эти действия показывают герцога Галльского человеком решительным, целеустремленным и еще мудрым стратегом, — говорил барон, покачиваясь в седле. Наши кони шли шагом, поскольку торопиться было особо некуда. Свита столь же медленно плелась сзади. — Хорошие качества. До коронации упрекнуть Виктора вроде бы не в чем…

Забавно здесь рассуждают, — подумалось мне. Человек вероломно напал на соседей, принудил их к сотрудничеству, с помощью их армий разгромил всех остальных конкурентов, узурпировал власть, а упрекнуть его совершенно не в чем. То есть так обычно и поступают все нормальные честные люди. Надо взять на заметку.

А вот после коронации, по словам Этвика, в герцоге обнаружились отвратительные свойства характера. Во-первых, он почти сразу же нарушил те договоры, что заключал ради собственной победы. Подобного бесчестия рыцарство еще не знало. Новый король собрал огромное войско (теперь-то у него было достаточно вассалов) и отправился добывать земли тех графов и князей, что когда-то по договору предоставили ему полную свободу действий в обмен на собственную независимость от будущей короны. Выяснилось, что независимости им не видать, несмотря ни на какие клятвы.

Во-вторых, Виктор еще больше надругался над традициями, организовав свою пресловутую «рыцарскую гвардию». Чаще всего в это воинское подразделение принимались люди совершенно незнатные, даже простолюдины. Их тренировали, снабжали плохенькими доспехами и оружием, давали какого-то коня и принимали в рыцари.

— Это же позор! — возмущался барон. — Всякий холоп может назваться рыцарем! Да у него достоинства ни на волос! Лебезят перед королем… тьфу!

В-третьих, король усердно включился в кампанию по сожжению еретиков. Однако поскольку сам он особой набожности не проявлял, то следует признать, что ему нужны были скорее деньги этих самых еретиков, а не освобождение королевства от козней Врага Человеческого. Для того же, чтобы его намерения были менее очевидными, Виктор попутно сжег и многих не очень богатых людей. И совсем бедных. Достаточно стало малейшего подозрения, чтобы послушные королю священники отлучили человека от церкви — ну а дальше процедура понятна.

По всей видимости, у нынешнего монарха имелись и другие «заслуги», но Этвик не захотел останавливаться на них подробно.

Тем не менее, небеса не оставили всю эту деятельность без внимания. Король получил свое наказание — хотя, по мнению барона, и слишком уж мягкое.

Произвести на свет наследника Виктор оказался не в состоянии. Почему — вряд ли кому-то известно достоверно. Слухи ходили разные. Были в их числе и такие, что наверняка приводили монарха в бешенство. Но как бы там ни было, а уповал король на свою единственную дочь. Придворные доподлинно знали, что больше детей он не ждал.

Однако в возрасте одиннадцати лет принцесса серьезно заболела. Она перестала ходить, и даже лучшие врачи ничего не могли сделать. Вот уже два года неудавшаяся наследница сохнет во дворце, и ходят слухи, что она скоро умрет. Король вне себя, он пообещал немыслимые награды для тех, кто вылечит ее, но люди бессильны против гнева Господнего.

— Говорят, этот мерзавец теперь близок к безумию, — заключил Этвик уже у самого подъема к замку. Глаза моего собеседника явно свидетельствовали, что последнее сообщение доставляет ему удовольствие.

А мне подумалось о маленькой девочке, которой окружающие желают смерти с таким восторгом. Игрушка судьбы. Ей не повезло, она родилась дочерью короля, единственной наследницей. Видел ли кто-нибудь в ней просто ребенка? Хотя бы сам отец? Ведь вполне возможно, что нынешний король заботился лишь о том, чтобы передать кому-то дело всей своей жизни.

И еще в этот момент я понял, чего хочет барон. У него были свои планы на престол. В ближайшем будущем Этвик собирался приступать к активным действиям.

Только зачем ему я?


* * *

— Этот вопрос я поднял только для того, чтобы подчеркнуть: мы не существуем в отдельных нишах. Наш мир — нечто общее, и гибель цивилизации на далекой планете так же сильно отбрасывает человечество назад, как невообразимо мощный катаклизм.

Огонек над нашими головами, зажженный Клодом, успел погаснуть, и я снова смотрел на звезды, переваривая услышанное. Единых физических законов нет. В далеком космосе живут непонятные нам чужаки (а ведь когда-то радовались своему триумфу приверженцы теории, гласившей, что носителем разума может быть только человек!). Галактика является не только материальной, но и духовной структурой. Мистика!

Между тем мой собеседник продолжал говорить:

— Наши способности — заслуга всего человечества. И потому, теряя цивилизацию, мы утрачиваем часть себя. На таком уровне это уже нельзя назвать личным интересом, однако общий смысл понятен: мы не можем оставаться в стороне.

— Хорошо, — кивнул я наконец, — здесь всё выглядит логично, и ты меня убедил. Но как насчет задания, которое ты приготовил. Что за бедствующая цивилизация, и какие от меня требуются действия?

— На второй вопрос отвечу сразу из-за его простоты. От тебя не требуется ровным счетом ничего. Только согласие пожить на одной планете в течение, скажем, лет пяти.

Здесь я основательно удивился:

— И всё? Что же это за помощь такая?

— Она будет огромной, — заявил Клод твердо. — Ты всё равно не сможешь удержаться от какой-нибудь деятельности, а потом события сами вовлекут тебя.

— Ну, если я не захочу, то вряд ли.

Мой собеседник загадочно усмехнулся:

— Я тоже так думал в свое время. Более того, я был в этом абсолютно уверен — вот как ты сейчас. Но жизнь — самая забавная игра из всех, что придуманы человечеством. В ней каждый может играть по собственным правилам, а о согласовании этих правил позаботится сама жизнь. Ты не останешься в стороне. Это я могу гарантировать.

За словами Клода что-то стояло, однако мой скепсис не угомонился.

— Почему же? — полюбопытствовал я.

— Если провести аналогию с шахматами, то ты просто являешься сильной фигурой. Тебя можно поставить где-нибудь на краешке поля, и это коренным образом изменит всю игру, хочешь ты того или нет. В этом нет ничего обидного: мы все представляем собой какие-нибудь фигуры в игре жизни, что не мешает нам выбирать пути по собственному усмотрению.

Для меня всё сказанное пока что не имело ни малейшего смысла. То есть я-то вполне понимал, о чем говорит мой собеседник, и даже кое в чем с ним мысленно соглашался. Однако по своим внутренним ощущениям никак не ассоциировал себя с сильными фигурами. Представить, чтобы мое самое обычное присутствие изменило положение дел на целой планете и даже спасло цивилизацию, я мог с большим трудом.

Вслух же я пригласил:

— Продолжай.

— Будешь сок? — вместо дальнейшего рассказа спросил Клод. Вероятно, от долгих бесед у него пересохло горло.

— Буду, — согласился я и, предупреждая следующий вопрос, добавил: — Любой.

Между нашими креслами, словно по мановению волшебной палочки, возник столик с двумя наполненными стаканами, кувшином и горящей свечой. Я не смог удержаться от подковырки:

— В качестве официанта тебе не будет цены в любом ресторанчике галактики.

Клод жадно припал к своему стакану, сделал несколько глотков и лишь потом ответил с ухмылкой:

— Наверное, поэтому меня и не берут на такую работу. Слишком дорого даже для самых престижных ресторанов.

У меня не было ни малейшего представления, каким образом получаются подобные вещи. Всё это походило на детские сказки, где колдуны очень легко добывают себе хлеб насущный. Выучился магии — и больше не болит голова по поводу всяких мелких проблем вроде приготовления пищи. Правда, в сказках всегда наличествовали ограничения, иначе читать бы их стало неинтересно. А где ограничения Клода, я пока не выяснил. Заметил только, что без необходимости он к своей «магии» не прибегает.

Я попробовал содержимое своего стакана на вкус. Горьковатая, приятно-терпкая жидкость. Похоже на сок плодов киви.

— Теперь вернемся к первому вопросу, — произнес Клод, утолив жажду и отставив стакан. — О цивилизации.

Планета еще не была открыта Содружеством, и мой собеседник условно назвал ее Фридой. Она походила на многие пригодные для жизни планеты, вращалась вокруг звезды типа G, совершала полный оборот вокруг светила за 412 местных дней, сила тяжести чуть больше стандартной, климат весьма благоприятный. Я слушал характеристики краем уха, поскольку меня в данный момент интересовало другое.

Как и на многих других изначально заселенных планетах, на Фриде существовало несколько цивилизаций. Но одна из них в данный момент безудержно катилась к упадку. По расчетам аналитиков, ее исчезновение повлечет за собой неизбежный кризис остальных — что-то вроде цепной реакции. Вся культурная среда планеты будет отброшена назад на тысячелетия. И тогда придется начинать заново.

— Проблема в том, — рассказывал «бог», — что здесь всё четко предсказуемо. Нам доступны средства, о которых даже не подозревают правительственные службы, работающие по аналогичному профилю. Мы можем всесторонне анализировать ситуацию. Так вот, происходящее четко ложится в рамки прогнозов. И это плохо. Если цивилизация продолжит двигаться по своей траектории, ее конец предопределен.

— Какова же альтернатива?

— Требуется фактор неопределенности, неучтенная переменная. Этим фактором можешь быть ты. Приняв тебя во внимание, наши аналитики не смогли выдать точный ответ, а это значит, что предопределенность нарушается. Создается некая… точка бифуркации*, если хочешь. Одно твое присутствие способно каким-то образом изменить их будущее. Возможно, это произойдет раньше, чем через пять лет. Несовпадение событий с прогнозами мы отметим сразу, так что я назвал весьма приблизительный срок.

Обнаружив, что мой стакан давно опустел, я поставил его на столик и спросил:

— Хорошо, когда мне нужно попасть на планету?

— Не позднее чем через два месяца, — Клод ответил быстро, словно давно ожидал подобного вопроса. — И за это время тебе многое предстоит освоить. Как минимум следует выучить язык, историю, обычаи, научиться фехтовать мечом — и дальше в таком же духе. Что касается парапсихологических способностей, то здесь я скорее пессимист. Два месяца — очень мало, чтобы добиться значительных успехов. Там, на поверхности, ты будешь рисковать. Порой — собственной жизнью. Неуязвимость тебе обеспечить никто не сможет.

— Ну ты меня окончательно заинтриговал, — заявил я. — Когда приступаем к занятиям и тренировкам?

Загрузка...