Возвращение чудес

3 глава

Замок Этвика стоял на высоком естественном холме. Издалека высокие стены казались белыми, а само укрепление — изящным и почти нереальным. Круглые угловые башни выглядели очень красиво. Местность вокруг просматривалась на много километров: редкие деревья не могли бы укрыть передвижения возможного врага. Рядом с холмом не было рек, но я подумал, что в замке, должно быть, выкопан очень глубокий колодец. На случай осады никак нельзя оставаться без воды, особенно если осаждающие начнут перебрасывать через стены зажигательные снаряды.

— Здорово! — оценил я, немного выходя из амплуа обычного знахаря.

— Нравится? — мое замечание барону явно польстило. — Это родовое поместье Этвиков. Его выстроил триста лет назад один талантливый архитектор, которого на родине объявили сумасшедшим.

С видом профессионала я наморщил лоб:

— Он был болен?

Этвик слегка замешкался, соображая, что я имею в виду. Вероятно, он не считал сумасшествие болезнью и подумал, будто мой вопрос — о физическом здоровье архитектора.

— Нет, болен он не был. Здоровый, как бык. Он подковы гнул и самые крупные камни для стен двигал в одиночку. А блаженным его считали, потому что он еще в те времена заявил: круглые башни сподручнее для оборонительных нужд, чем квадратные. Ну, сейчас-то это общеизвестно, а тогда — представь! — он нарушал Канон. Да еще ладно бы нарушал, так он ведь носился со своей идеей, что самый натуральный дурачок! Все пытался кому-то что-то построить по своему разумению. В конце концов ему перестали доверять архитектуру. Так он отправился скитаться и встретился с моим предком, которому рассуждения архитектора показались здравыми. Мой предок разрешил построить этот замок, и с тех пор никто из Этвиков ни разу не пожалел о его решении. Замок Этвик действительно неприступен. Нынешний король имел возможность убедиться в этом лично.

Последнее барон произнес с неприкрытым хвастовством. Мне этот молодой человек (возраст которого в пределах Содружества назвали бы несерьезным, но здесь его лета казались внушительными) нравился все больше. Он был совершенно непохож на свое окружение. Он позволял себе быть разным, а не исключительно рыцарем, бароном или кем там еще. В нем чувствовался недюжинный ум. Я понял, что наконец-то нашел интересного и по-настоящему неординарного человека. Клод свидетель, как долго я об этом мечтал!

— И поэтому когда мне говорят «это новое!», я не спешу с выводами, — продолжал Этвик, и едва заметная улыбка тронула уголки его рта (кажется, он отнесся к своей вспышке хвастовства с изрядной долей самоиронии). — «Новое» не всегда значит «плохо». Иногда человек при помощи своего разума может понять, где плохое, а где доброе. Наши предки были велики, но и они знали не всё.

Для традиционалистского общества нынешние высказывания моего попутчика звучали весьма вызывающе, но я уже заметил, что дерзости барон не чурается. Правда, самому мне следовало играть более умеренную роль, и вслух я произнес:

— Наверное, предки совершали ошибки. Но знания, доставшиеся нам, прошли испытание временем.

— Конечно-конечно, — согласился Этвик поспешно. Все-таки дух средневековья был в нем силен. — Только если кто-нибудь вдруг находит способ делать что-то лучше, чем делали раньше, то это нужно лишь приветствовать. Не правда ли?

Кажется, он был не вполне уверен в своих словах — недаром же закончил свою мысль вопросом. Я решил поддержать прогрессивные начинания и кивнул:

— Мне стоит согласиться с тобой. Нужно лишь тщательно проверить, действительно ли новый способ лучше старого. Не подвергаемся ли мы тщеславию разума, стремящегося единственно возвысить нас над достойнейшими из рода человеческого.

После этих слов барон впал в легкую задумчивость, но, очевидно, в целом остался доволен разговором.

Тем временем мы двигались по направлению к замку. Холмы вокруг отнюдь не были однообразными и создавали приятное впечатление. Вдалеке паслись разнообразные животные — там были деревенские пастбища. Еще дальше виднелась сама деревня, а вокруг нее — возделанные поля. От деревни к замку шла дорога, которая змеилась, следуя прихотям ландшафта. Сами мы ехали по другой дороге, вливавшейся в первую под острым углом возле самого подножия холма.

Я наконец-то был свободен. Едва к рукам и ногам вернулась чувствительность, я тут же заявил, что поеду верхом, и барон поспешил удовлетворить мою прихоть. Для этого он отобрал одного коня у моих бывших конвоиров. А им самим сказал:

— Можете заниматься, чем хотите. Но учтите: разбоя на моих землях нет. Начнете чинить — перевешаю. Никто не может безнаказанно грабить моих холопов и купцов, что под моей защитой.

Конвоиры угрюмо молчали. Происходящее им вряд ли нравилось. Капитан же был вовсе бледен. Его одолевала и злость, и стыд за проваленное задание. А еще он опасался гнева короля.

На сим мы их и оставили, чтобы совершить путешествие к замку — тем более замечательное, что теперь я чувствовал себя человеком и мог нормально глазеть по сторонам. Попутно мне пришлось заниматься восстановлением тканей, которых коснулся некроз^* из-за недостаточного притока крови. Я был рад, что этот восстановительный процесс скрыт от окружающих, иначе даже столь здравомыслящие люди, как мой освободитель-барон, отшатнулись бы в ужасе. Однажды мне показали, как страшная рана в течение минуты затягивается сама, а на ее месте не остается даже рубца, — и я, уже привычный ко многому, смотрел на явление с мистическим трепетом. Что же говорить об этих людях, которые верят в оборотней, ведьм и колдунов? Это просто благо, что мои нынешние повреждения были незаметны для глаза! Они могли бы проявиться позже, вызвать тяжелые заболевания, но мне этого совсем не хотелось.

Интересно, а понимали мои конвоиры, что в результате их обращения «колдун» может прийти в негодность и оказаться бесполезным для короля? Или в моей полезности никто не нуждался? Может, король просто соскучился по кострам из колдунов? Огонь пылает, искорки пляшут — сплошная радость для глаз и отдохновение для души…

— А что с королевской дочкой? — спросил я неожиданно у Этвика. — Она в самом деле серьезно больна?

Барон размышлял о чем-то своем. Отвлекшись от своих мыслей, он поморщился:

— Да. Вот есть ведь Бог на небе и справедливость в мире!

Затем повисло молчание. По всей видимости, мой новый знакомый не желал разговаривать на эту тему. Что ж, подождем. Информация любопытна, однако не следует выпытывать всё сразу. Пока я для барона — всего лишь случайный гость. Странно ожидать, что он тут же с радостью начнет делиться всеми своими мнениями и секретами. Но это было бы неплохо. Пожалуй, с ним стоит сдружиться.

Замок постепенно вырастал перед нами. Уже стало заметно, что стены выложены из больших светло-серых камней, аккуратно подогнанных друг к другу. Чтобы рассмотреть кладку, нужно было задирать голову: склоны холма довольно круто обрывались вниз, что наверняка доставляло лишние хлопоты атакующим. Рва вокруг замка не существовало — да и вряд ли в нем была необходимость. И только перед воротами, в которые упиралась дорога, строители выкопали канаву. Таким образом, подъемный мост давал обитателям замка контроль над «парадным входом».

Въезжая во дворик, я размышлял о том, как удивительна игра, в которую мы все играем. Еще утром я был пленником у каких-то рядовых исполнителей королевской воли, а теперь меня привечают в качестве почетного гостя. Наверное, Клод все-таки прав насчет «сильных фигур» и фактора неопределенности. Вот уж никогда не считал себя сильной фигурой!

Рассказ Эвелин меня обескуражил.

С Клодом она познакомилась еще в те университетские времена, которые мне доводилось недавно вспоминать. (Кто бы мог подумать, что нахлынувшие яркие образы из прошлого вскоре столкнут меня с этим самым прошлым!) Оказывается, наш знакомый бог развлекался на Паэне тем, что… читал лекции по философии информационных технологий. Я не посещал этот курс и не мог знать «профессора» в лицо, но Эвелин — посещала. И знала.

Пожалуй, она раскусила Клода раньше, чем тот об этом догадался. Несмотря на внешнее легкомыслие, моя очаровательная знакомая умела и любила думать, да и вообще была чертовски проницательна. Однажды, после импровизированного экскурса к Винеру^* (этот экскурс не был запланирован программой, но Клод решил посвятить основателю кибернетики целую лекцию), Эвелин беззаботно увязалась вслед за преподавателем. Они прошагали коридорами университета, потом вышли на лужайку, укрытую осенними листьями. Воздух был чист и прохладен — приближалась зима.

Разумеется, Клод знал, что за ним идут. Да Эвелин и не думала скрываться, усердно притопывая. Поэтому, отойдя метров двести от здания, преподаватель остановился посреди пустынной лужайки.

— Я вас слушаю, — сказал он вежливо, решив, что у студентки возникли вопросы по поводу домашнего задания (лично я до сих пор не мог понять, почему в одних случаях он легко читает мысли, а в других ничем не отличается от обычного человека).

— У меня есть вопрос, — заявила Эвелин, довольная, что ее наконец-то заметили.

— Да? — «профессор» выразил готовность слушать.

— Сколько вам лет?

— Хм, — на лице Клода появилось искреннее недоумение. — Простите, а какое это имеет значение?

Девушка обаятельно улыбнулась:

— Во время сегодняшней лекции вы оговорились, что ваш приятель участвовал в Акулонском эксперименте. Но ведь это было триста лет назад!

И наш знакомый бог заглотнул наживку! Вместо того, чтобы спокойно ответить: «Вам, вероятно, послышалось», — он начал мысленно прокручивать всю лекцию, желая понять, где был допущен промах, и как его теперь исправлять. Пока до Клода дошло, что никаких оговорок он не припоминает, Эвелин уже получила нужное ей подтверждение — в виде замешательства своего преподавателя.

А сам Клод только теперь присмотрелся к симпатичной студентке — и понял: она почти интуитивно читает его мысли. То есть Эвелин, пожалуй, сама не смогла бы сказать, откуда у нее берется убежденность в том или ином пункте. Девушка просто настолько привыкла верить своим догадкам (которые каждый раз подтверждались на практике), что воспринимала их как должное. Так же естественно люди воспринимают видимое глазом, не задаваясь вопросом, как они видят.

Конечно, в тот момент она еще не представляла, с кем ее столкнула судьба, но Клод был благодарен последней за находку. Подобные таланты на дороге не валяются.

Кстати, когда «профессор» после нескольких подготовительных бесед начал приоткрывать свое инкогнито, Эвелин совсем не удивилась. Ее спокойная реакция смутила даже видавшего виды Клода. В ответ же на его недоуменный вопрос, не находит ли она все это чистой воды бредом, девушка насмешливо сверкнула своими прекрасными карими глазами и процитировала:

Потом Эвелин легко рассмеялась:

— Кто-то сказал, что чудеса происходят лишь тогда, когда человек к ним готов. Странное утверждение, правда? Вот как вы думаете, чудо — это ведь что-то неожиданное, да?

Клод кивнул.

— А если человек к нему готов, то какая же в этом неожиданность? Я поворачиваю за угол и ожидаю увидеть там дерево. Вот оно. Никакого чуда, да?

Они действительно в этот момент разговора выходили из-за угла. Эвелин подбежала к толстому стволу пожелтевшего клена и охватила его руками.

— Вот чудо! — выкрикнула она, смеясь. — Он теплый, живой! Посмотрите на эти листочки — желтые, красные… вон еще и зеленые остались! Вслушайтесь, почувствуйте! Ветерок что-то шепчет. Разве это обыденность? Я ожидаю увидеть дерево, но откуда мне знать, каким оно будет сегодня? Потом я его вижу… и это каждый раз здорово!

Немолодой «профессор» с улыбкой наблюдал за экспрессивной студенткой.

…Когда Эвелин замолчала, я не смог удержаться от вопроса:

— И что же, у нас с Клодом была возможность познакомиться еще на Паэне?

— Была, — подтвердила девушка. — Именно от меня он о тебе и узнал. Так что, если хочешь, это я всё натворила. Ты не сердишься на меня?

Она шмыгнула носом, но взгляд остался совершенно невинным.

— Ну… — я слегка растерялся.

— Вот и хорошо! — тут же повеселела Эвелин и снова чмокнула меня в щеку. — Тогда с моей историей всё. Поговорим о тебе. Ты знаешь, как трудно спасать гибнущую цивилизацию?

— Хм, представляю.

— Брось, Лекси! Ты наверняка представляешь неправильно. Нет ничего проще, чем спасти какую-нибудь захудалую цивилизацию. Это, если хочешь, неквалифицированный труд. Но у него есть недостаток: он занимает кучу времени.

Эвелин говорила серьезно, а я пытался понять к чему она клонит. Моя собеседница очень недвусмысленно заявила, что принадлежит к компании Клода, Марго и остальных «богов». Она неплохо ориентировалась в здешнем искусственном парке, выбирая тропинки без того, чтобы уделить этому процессу хотя бы дольку внимания. Я видел, что она чувствует себя здесь хозяйкой. И хотя радость от встречи еще бурлила во мне, где-то поднималась легкая досада: вот, оказывается, неведомое было всегда совсем рядом, а я прошел мимо, не заметил. Почему моей очаровательной подруге намного раньше удалось то, к чему я шел столько лет? Ну не обидно ли теперь ощущать себя «отстающим»!

— То есть, — произнес я вслух, — ты намекаешь на то, что мне покамест предоставляется неквалифицированная работа? Как начинающему богу? Спасти какую-нибудь цивилизацию?

— Вот! Ты обо всем догадываешься с полуслова! — Эвелин, кажется, так и не разучилась делать свои двусмысленные замечания. Вроде бы и комплимент, но, с другой стороны, разве я выгляжу настолько тупым, что моя простейшая догадка вызывает у окружающих восторг?

— И это, разумеется, займет кучу времени.

— Да, милый, — покладисто кивнула девушка.

— Сколько?

— На этот счет тебе лучше поговорить с Клодом. Он рассчитывал лет на пять.

Пять лет просидеть на какой-то неразвитой планете? Ради чего?

— Кажется, меня уже впрягли в повозку, даже не спрашивая моего мнения, — язвительно отметил я.

— Ах, Лекси! — Эвелин наклонилась, сорвала маленький нежно-фиолетовый цветок и сунула его мне. — Ты ведь уже согласился. И даже не один раз. Ты согласился еще до того, как встретил Клода. То стихотворение о чудесах… ведь написал его ты!

Да, и я когда-то крапал стишки. А то, что Эвелин прочитала мое творение Клоду, меня изрядно смутило. В мире много вещей, которые заслуживают звание шедевра, но я никогда не считал, что мои стихи к ним относятся. Для меня их написание было умственной разминкой, словесной игрой, задачкой на подбор рифм.

Или нет? Интересно, кто-нибудь знает, для чего вообще пишутся стихи? И почему?

— Эта строка о светлой краске, откуда она взялась? — продолжала тем временем моя спутница. — Ты еще тогда не соглашался с мнением, что мир невозможно сделать лучше, правда? Это была твоя одержимость, я ведь помню. Наверное, она и привела тебя сюда. Разве не так?

— Угу, — сказал я. — Милая девчушка с кротким взглядом предлагает мне банку светлой краски и кисточку, — шутливо щелкнув Эвелин по носику, я привлек ее к себе. — Надеюсь, мне не придется переплывать океан? Чтобы быть уж до конца последовательным?

— А это как захочешь, — улыбнулась она, легко поддаваясь моему движению. В ее голосе вновь зазвучали интонации той Эвелин, которую я когда-то знал.

Одежда на мне еще не успела просохнуть после «холодного душа», который устроил Клод, и может, это сыграло свою роль. Как бы там ни было, я вдруг вспомнил до малейших деталей, как всё происходило на далекой Паэне…

… Ласковое солнце ранней весны. Пляж на берегу моря. Волны медленно накатываются на берег, а потом лениво и неохотно уползают обратно. Яхта, размеренно покачивающаяся вдалеке.

Шаги. Приближаются. Мне неохота открывать глаза и поворачиваться, и я продолжаю млеть на солнышке, честно зарабатывая свежий загар.

— Лекси, ты снова прогуливаешь занятия! — раздаётся звонкий девичий голос прямо надо мной. Голос будто нисходит с небес.

— Это так приятно — полежать под весенним солнышком, — отвечаю я, испытывая своего рода удовольствие от общения с небесами.

Небеса, однако, остаются недовольны моим ответом, и грозная туча вмиг заслоняет солнце.

— Вставай, смертный, ибо пришёл твой час!

— Часы приходят и уходят, а смертные остаются, — философски замечаю я, продолжая лежать.

— Как ты смеешь!.. — возмущаются небеса, но что они могут поделать?… Туча рассеивается, и солнце вновь ласкает моё тело…

Воспоминание принесло с собой волну такой невыразимой нежности, что я даже застонал.

— Эвелин, это было вчера.

— Да, — шепнула она; ее ответные прикосновения дарили тепло, ласкали мое тело подобно лучам весеннего солнышка. — Да. Потому что время не имеет значения.

Вечером Этвик устроил пышный ужин в одном из залов своего замка. За длинным деревянным столом, обильно уставленным яствами, сидело без малого пятьдесят человек. Здесь были все те, кто сопровождал барона днем, а также много новых для меня людей. Впрочем, я опять-таки подозревал, что это далеко не всё войско моего радушного хозяина. Чтобы охранять такой замок, требовалось самое меньшее человек двести. Возможно, право на ужин за одним столом с бароном следовало еще заслужить.

В таком случае мне повезло больше всех остальных: как почетный гость я сидел по правую руку от хозяина, в самом начале стола. Слуги никогда не забывали наливать мне вино, и вкуснейшие блюда также были в пределах досягаемости. Кое-кто из свиты поглядывал в мою сторону неприязненно, но на сей счет я волноваться и не думал. Знахарь из меня еще тот: полезут в драку — мало не покажется.

Сравнительно небольшой, скупо освещенный свечами зал казался тесным из-за столь большого количества народа. Шагах в трех-четырех за спинами сидящих покачивались на сквозняках гобелены. Пламя свечей металось в такт этим движениям, создавая на стенах и довольно высоком потолке причудливую игру теней. Казалось бы, сквозняки должны приносить свежесть, но воздух почему-то был спертым.

Когда я почувствовал себя основательно сытым и немного отодвинулся от стола (насколько это позволяла общая лавка), Этвик наклонился в мою сторону.

— Доволен ли ты угощением? — поинтересовался он любезно.

Хм. Грех быть недовольным, если тебя так кормят! Особенно после суточного воздержания от пищи. Поэтому я чистосердечно признался:

— Да, весьма. Благодарю тебя.

— Ты оказал мне и моему замку большую честь, почтив нас своим присутствием, — не остался в долгу барон.

Несмотря на большую разницу в статусах, мы говорили как равные. Этвик не кичился своим происхождением, ну а я не привык к самоуничижению. Кажется, именно это барону и нравилось.

— Ты очень необычный лекарь, — продолжал он.

Его голос во всеобщем гуле звучал очень тихо и вряд ли был слышим кем-нибудь еще. По левую руку от Этвика сидел тот самый седовласый Поль, который днем заставил капитана назвать свое имя. Сейчас он что-то активно обсуждал с соседом. Везде вдоль стола наблюдалась аналогичная картина: рыцари о чем-то спорили, разбившись на группки по два-три, а то и по восемь-десять человек. От гвалта у меня уже начало звенеть в ушах, но присутствующие, кажется, находили уровень шума вполне нормальным. Они сосредоточенно спорили и рассеянно пили вино, закусывая чем попало.

— Долг лекаря — помогать людям в возвращении здоровья, — ответил я, несколько заинтригованный ходом нашей беседы. — Я следую ему, как и многие мои собратья по ремеслу.

— Разве исцеление людей — это ремесло? — возразил Этвик, отставив свой кубок. — Мне казалось, что это как дар. Не каждый способен исцелять.

— Это закономерно, — кивнул я, — потому что не каждый знает, как это делать. Однако я должен кое в чем с тобой согласиться. Знахари могут лечить одинаково хорошо двух разных людей, и один из этих людей выздоровеет, а другой — нет. Такое бывало не раз, и потому мы должны помнить еще одну истину: мы лечим людей, но исцеляет их — Бог.

Цитата из Паре^* вышла у меня как-то сама собой, но, думаю, великий врач не обиделся бы на этот маленький плагиат.

— Да-да, — задумчиво произнес барон. — Ну да оставим. Необычность твоя в другом. Ты очень молод для искусного знахаря. Вероятно, ты все свои юные годы потратил на изучение мудрых книг? Твоим наставником был какой-то чрезвычайно талантливый человек?

Ха, молод! Я понимал, что в глазах Этвика выгляжу его сверстником, но все же мысленно не смог удержаться от иронии. Мой реальный возраст как раз подходил под местные стандарты «умудренного опытом старца», а вот объяснить это было невозможно. Хотя бы потому, что мне никто не поверит.

Поэтому я ответил осторожно:

— Мне доводилось много читать, но в искусстве лекаря главное не это. Следует быть прежде всего чутким. Иные мудрейшие и достойнейшие лекари подчас не могли справиться с какой-нибудь простой болезнью только потому, что им хотелось думать, будто это другая, более редкая и более страшная болезнь.

— Даже так? — искренне заинтересовался барон. — Зачем же им было думать, что всё гораздо хуже, чем кажется?

— Ну, предположим, они хотели найти лекарство против той страшной болезни. Вот додумались до какой-то особой микстуры, а тут попался заболевший. Рвение застило им глаза, и одну болезнь они приняли за другую. Начали лечить заболевшего — да вовсе извели его своими микстурами. А сам по себе он мог выздороветь. Так бывает. Посему знание способно навредить даже больше, чем незнание. И всякий лекарь должен помнить основной закон своего ремесла: прежде всего не навреди^*.

В глазах Этвика была глубокая задумчивость. Он еще ближе придвинулся ко мне, чтобы иметь возможность нормально слышать и говорить, не слишком повышая голос. Галдеж за столом не утихал, и даже, по-моему, усиливался. Я как раз ставил кубок на стол, когда меня толкнули под локоть. Вино расплескалось.

— Прошу прощения, — тут же извинился мой сосед, увлекшийся жестикуляцией. По всей видимости, он задел меня не нарочно.

— Ничего, — я махнул рукой, и сосед, словно переключившись, моментально отвернулся и продолжил свои обсуждения.

Слуги вымокали красную лужицу и снова наполнили мой кубок. Вино было хорошее, сухое, и не пьянило. Интересно, а большие ли в замке винные погреба?

Тем временем барон промолвил:

— Твои речи звучат разумно. А твоя известность говорит сама за себя. Только — прости уж — мне трудно связать твой облик с тем, что я о тебе слышал. Ты выглядишь как воин, не как знахарь.

Этвику почему-то не приходило в голову, что я могу выдавать себя за кого-то другого. Я пока и не выдавал, но мало ли… Тем не менее, барон очень искренне удивлялся по поводу моей необычности — и это было взаимным. Он отнюдь не походил на простого барона, а я — на простого знахаря. Что ж, кое-что общее у нас уже проявилось. И хотя мы продолжали осмотрительно «прощупывать» друг друга, наша беседа постепенно приобретала дружеские нотки, становилась более открытой. Это обнадеживало.

— Моя жизнь не всегда протекала спокойно, — отвечал я, снова приложившись к кубку. Так, пожалуй, и в пьяницу недолго превратиться, на дармовщину-то! Но сам барон тоже пил изрядно, и я решил не отставать: знай наших! — Когда-то мне довелось стать рыцарем, и хоть это не было моим призванием, до вчерашнего вечера я не расставался с мечом. Те проходимцы, которых ты проучил сегодня, изрядно поработали, прежде чем связали меня.

— Так ты рыцарь! — моментально оживился Этвик.

На самом деле в рыцари меня никто не посвящал, но одна из прелестей здешнего общества заключалась в том, что можно было объявить себя кем угодно. Никто и не подумает поставить это под сомнение, пока ты соответствуешь определенным критериям. В системе, где отсутствует поголовная регистрация граждан, есть свой шарм. Вот я умею махать мечом, физически развит, знаю мелочи рыцарского этикета — и кто скажет, что я не рыцарь? Да пусть только попробует!

— Да, — сказал я с достоинством. — Но мне кажется более правильным лечить людей, а не убивать их, поэтому я выбрал другой путь.

В глазах Этвика промелькнуло восхищение:

— И это решение воистину достойно человека, у которого есть Бог в сердце!

— Быть лекарем и быть рыцарем — вещи совсем разные, — продолжил я, затрагивая интересную и довольно скользкую тему. — Для лекаря не существует знатных и незнатных. Пред Богом ведь все равны. Рыцарь же ставит свою честь превыше всего.

Тут мой собеседник помрачнел. Я даже подумал, что этот вопрос поднимать пока не следовало. Не к лицу мне оскорблять радушного хозяина.

— Ты прав, — заговорил наконец барон. — Некоторые рыцари действительно ставят свою честь выше всего на свете. Но наш долг — служить, и в этом мы ближе к Богу, чем простой люд. Почему же нам не уважать друг друга больше?

Я кивнул, соглашаясь:

— Здесь нет противоречия. Для рыцаря главное — уважение. Знахари же следуют велениям своего сердца, то есть дороге любви. Уважать можно далеко не каждого, но любить — совсем другое дело. И потому я готов врачевать всякого, кто пришел ко мне с просьбой о помощи. Пути любви и чести — различны.

На этот раз Этвик молчал действительно долго. Он успел дважды опустошить свой кубок, прежде чем произнес:

— Мне доставляет удовольствие беседовать со столь мудрым человеком, как ты. Но скажи, по-прежнему ли ты уделяешь время физическим упражнениям? Если так, то я буду рад фехтовать с тобой завтра.

Хм. Кажется, барон окончательно решил записать меня в свои друзья. Никакая дружба между рыцарями невозможна до тех пор, пока они не померяются силами. Что ж, грех отказаться. Этвик — крайне любопытная личность.

Мой ответ был однозначным и твердым:

— Я все же рыцарь. Упражнения с мечом доставляют мне радость, если не ведут к гибели людей. Поэтому — благодарю тебя за приглашение на учебный поединок.

Я все еще прибегал к напыщенным оборотам, но если все сложится хорошо, завтра в этом отпадет необходимость. Если барон увидит во мне достойного соперника по оружию, он станет куда открытее. И тогда, возможно, я узнаю многие интересующие меня вещи. Например, о короле. И о том, зачем он посылал своих людей, чтобы схватить меня. Может, именно из данных сведений мне придется исходить.

Этвик обладал информацией, которую я хотел бы заполучить. А вот хватит ли на это моего фехтовального мастерства?

— Эвелин, — прошептал я, не в силах бороться с самим собой. — Мы словно вернулись на Паэну.

— А хочешь, мы туда действительно вернемся? — вдруг предложила она серьезно.

Мы стояли посреди полянки, и над нами было все то же искусственное небо «Аркадии». Грандиозный парк простирался во все стороны, и обзор ограничивали только кроны деревьев. Я не представлял, какова же общая площадь этого заповедника природы. Наверняка не менее шести квадратных километров.

— Как? — полюбопытствовал я.

Девушка дернула головой и повторила:

— Скажи, ты хочешь?

— Ну, да.

— Тогда пойдем!

Она взяла меня за руку. Поддаваясь, я шагнул следом — и понял, что передо мной уже не «Аркадия».

Океанские волны привычно шептали о своем. Изумрудная вода блестела искорками солнечного света. Ослепительно-яркий в это время суток песчаный пляж тянулся вдоль воды, насколько хватало глаз. Справа, метрах в тридцати, начиналась кромка великолепных акаций, которые сдерживали напор песка. Небо — замечательное голубое небо — было сейчас абсолютно безоблачным.

Паэна!

— Но как? — против собственной воли я сделал шаг назад и осознал, что видел только мираж. Вокруг меня оставался парк яхты. Экзотические деревья, уютная полянка.

А Эвелин стояла передо мной, окруженная странным сиянием. И в этом сиянии чудились знакомые очертания океанского берега.

— Пойдем же! — девушка притопнула.

Я смотрел на нее во все глаза.

— Это… правда Паэна?

— Ну а что же еще! — в голосе моей чудной подруги удивительным образом смешались нетерпение и нежность.

— Я… я не знаю, — выговорили мои губы сами по себе. — Но ведь ты не можешь перенести меня на Паэну!

Эвелин накрыла мою руку ладошкой свободной руки:

— Лекси, и тебе охота решать сейчас философские вопросы? Пойдем!

Эта фраза прозвучала очень мягко. Повинуясь ее магии, я шагнул вперед.

И очутился на Паэне…

Теперь не оставалось ни малейшего сомнения: мы действительно переместились в пространстве. Меня овевал морской бриз, и он же трепал волосы моей спутницы. Неподалеку вполне реально шелестели листья таких знакомых акаций. Здесь была весна, и на пляже еще никто не загорал. Наше прибытие осталось незамеченным.

— Как? — повторил я, но Эвелин приложила свой изящный пальчик к моим губам и, взяв за руку, потащила прочь от моря. К тому тайному месту, о котором знали только мы двое.

…Значительно позже, когда солнце уже начало опускаться к горизонту, мы шли босиком по полосе прибоя. Вода была холодной, однако нам это нравилось. Следы, оставляемые нами, тут же смывало волнами. Океан, словно какой-нибудь великий мудрец, твердил о том, что прошлого не существует. И в этом был свой смысл.

— Скажи, — произнесла Эвелин, — ты хочешь пожить среди настоящих рыцарей? Просто пожить, делая то, что считаешь нужным? Королевства, мечи, честь — ах, какая жуть! — она рассмеялась.

— Ты серьезно? — я даже сбился с шага. — Разве можно перемещаться и во времени?

— Не знаю, — ответила моя спутница. — Насчет времени — не знаю. Только в нашей галактике есть еще несколько планет, похожих на Землю. Они развиваются точно так же. Ну, не совсем, — поправилась она. — Представь, вот прямо сейчас где-то живет самый настоящий король!

— Так это и есть задачка, которую мне подобрал Клод?

— Да, милый, — кивнула Эвелин и, зачерпнув воды из уходящей волны, брызнула мне на щеку. — Но Клод мог там себе решить, что угодно. Мы и не подумаем его слушать, если это не понравится тебе. А?

Я остановился.

— Это будет как-то несправедливо…

— Почему же? — возмутилась девушка. — Ты ведь ничего никому не должен. Ты пообещал только остаться, и всё. Но если хочешь, можешь остаться здесь, со мной. А?

Она произнесла последнюю фразу, явно поддразнивая меня. На ее губах играла лукавая улыбка.

— Угу, и завтра ты снова потащишь меня на лекции, — фыркнул я. — Нет уж! Лучше какое-нибудь средневековье.

— Ах, у всех вас, мальчишек, ветер в голове! — звонко засмеялась Эвелин. — Вы не хотите учиться и бредите мечами.

Ласково обняв меня, она перестала смеяться и зашептала:

— Если ты согласишься на предложение Клода, это будет долго, очень долго. Но помни, что время не имеет значения, хорошо? Я тебя люблю, и Марго тоже любит тебя. И так будет, где бы ты ни был.

— Марго? — я удивленно посмотрел в глаза своей спутницы.

— Да, — взгляд Эвелин был необычайно теплым и добрым. — Она — моя хорошая подруга, и мне искренне жаль, что вы так глупо поссорились. Ну скажи, Лекси, зачем ты так буянишь?

Мои мысли совершенно перепутались. Размолвка с Марго сейчас казалась событием далеким и почти нереальным. Но Эвелин — она здесь, рядом. Я чувствую ее тело в своих руках, ее дыхание на своей щеке. Эта встреча — как здорово, что она состоялась! Мы снова живем друг другом и радуемся каждому мгновенью.

Марго. Она тоже прекрасна. Ее есть за что любить, и, пожалуй, я даже не смогу ее не любить. Те часы, что мы провели на Менигуэне, на Горвальдио — они незабываемы. Я погорячился, очень погорячился, и нужно непременно исправить свою ошибку.

Однако же как быть с тем, что я люблю сразу двух женщин? И что они тоже любят меня? Да еще и не возражают друг против друга?

Господи, это самый странный любовный треугольник из тех, что случались в моей жизни!

— Ну что, вернемся к Клоду? — спросила Эвелин, снова взяв меня за руку. — Мы и так пропадали уйму времени. На «Аркадии» сейчас время ужина. Пойдем?

Воздух вокруг нее заискрился.

— Скажи, как тебе это удается? — не вытерпел я.

— Что? — она собралась было шагнуть вперед, но остановилась, вновь повернувшись ко мне.

— Даже Клод не может переносить с собой живых существ. Как же ты смогла взять с собой меня? Я уж согласился ничему не удивляться, но это…

— А, — девушка загадочно улыбнулась. — Пойдем, пойдем!

Она настойчиво потянула мою руку. Хлоп! — и Паэна осталась позади, а потом и вовсе исчезла. Мы вновь стояли в парке.

— Я не брала тебя с собой, — пояснила наконец Эвелин, по-прежнему улыбаясь. — Ты всё сделал сам. Правда здорово?