Возвращение чудес

15 глава

За нами никто не гнался.

Это я выяснил в первые же пятнадцать минут езды, остановив карету на обочине и прибегнув к помощи мысленного зрения. Люди Этвика продолжили свой путь — правда, не так быстро. Вместе с женщиной теперь ехал молодой парень, сидевший ранее на козлах, поэтому коню приходилось несладко под двойной ношей. А главный все еще ерзал в седле: наверное, никак не мог устроиться поудобнее после своего падения. В общем, у компании были причины сбросить скорость.

Убедившись в безопасности, я забрался в карету и развязал Викониуса.

— Что? Что происходит? — имперский доктор непонимающе вертел головой, выглядывая через открытую дверцу наружу. — Где мы?

— Всё хорошо, — успокаивал я старичка.

— Что случилось? — не унимался он, энергично растирая освобожденные запястья. Затем начал приглядываться ко мне. — Азар, это вы?

Я кивнул:

— Да, я. Вас украли люди барона Этвика. Сейчас мы в половине дня пути от Милны.

— А что вы здесь делаете?

— Освобождаю вас. Вы ведь не хотите и дальше лежать связанным?

— Нет. Спасибо.

Несмотря на свою подвижность, Викониус казался на редкость беззащитным. Возможно, причиной такого впечатления был его маленький рост — старик с трудом доставал макушкой до моего плеча. Или подслеповато прищуренные глаза. Сейчас он походил на ребенка, попавшего в непривычные обстоятельства.

— Уже всё хорошо, — повторил я, убрав остатки веревок. — Дорогой Викониус, вы не могли бы мне рассказать, что вы запомнили? Как вы очутились в этой карете?

Доктор задумчиво нахмурился, уставившись прямо перед собой.

— Сам не понимаю, — признался он.

По его сбивчивым объяснениям я смог восстановить следующее.

Жизнь при дворе Виктора была для Викониуса необременительной. Король попросил его следить за здоровьем принцессы и за тем, как отражаются на оном мои визиты. То есть, имперский доктор просто раз в день или в пару дней наведывался к Луизе и задавал несколько вопросов (я, конечно, знал об этих визитах, однако не принимал их близко к сердцу, покуда Викониус не вмешивался). В остальное время он мог заниматься чем угодно.

У старичка существовала одна давняя страсть. Он любил наблюдать за лягушками. Выбравшись к пруду или болоту, Викониус ложился на землю и часами смотрел, как прыгают, ползают, плавают, охотятся эти удивительные земноводные. Похоже, до анатомических опытов доктор не додумался (возможно, ему просто было жаль своих любимцев), однако особенности жизни лягушек он изучил всесторонне.

— Я пишу научный трактат, — говорил он взволнованно, теребя свой большой нос. — Вы понимаете, такого еще никто никогда не делал! Мы так мало знаем о природе! К примеру…

Он пускался в описание какого-нибудь примера, и мне приходилось мягко возвращать старичка к теме разговора.

Вчера, как и обычно, Викониус отправился к одному из королевских прудов, чтобы удовлетворить свою страсть и добавить к труду жизни еще несколько исписанных мелким почерком листов. Его сопровождали двое гвардейцев.

Что произошло дальше, доктор сказать толком не мог. Он плохо ориентировался, сколько минуло времени, прежде чем на него напали какие-то люди. Куда подевались гвардейцы, для него осталось загадкой (я предположил, что их оглушили, однако Викониус не подтвердил и не опровергнул этого).

Уже проще, думал я. Доктора не похитили из дворца ночью, а выбрали момент, когда его охрана состояла всего из двух человек. Это опровергало кошмарную идею, будто половина королевских слуг — люди барона (а иначе как можно было незаметно умыкнуть человека из хорошо охраняемого здания?).

Оставался вопрос по поводу любовницы короля, но Викониус здесь ни при чем.

Доктора связали, сунули ему кляп, потащили в какие-то заросли, где он пролежал до темноты, чувствуя чье-то присутствие рядом. Потом пришел другой человек, погрузил Викониуса на плечи и отнес в карету. Они куда-то проехали, затем кляп наконец-то вытащили и позволили доктору справить естественные надобности. А дальше было утомительное «путешествие», и обалделый от тряски Викониус ничего толком не воспринимал. Он даже пропустил мой с беглецами разговор — ну, это и к лучшему.

— Хорошо, — произнес я вслух.

— Хорошо? — изумленно переспросил доктор, заглядывая мне в лицо. Ему-то, наверное, вся эта история казалась вопиющим безобразием.

Я усмехнулся:

— Всё могло обернуться гораздо худшим. Кто знает, что задумал этот барон. Но теперь вы свободны, верно? Сейчас мы вернемся в Милну, а уже завтра вы отправитесь домой. С надежной охраной и в удобном экипаже. Добро?

При упоминании дома Викониус оживился.

— Конечно, — сказал он, часто кивая. — Конечно.

Вероятно, двор Виктора ему изрядно надоел.

— Вы сможете ехать верхом? — поинтересовался я после небольшой паузы.

Доктор сразу выпрямился и расправил плечи:

— Я стар, но не немощен!

— Вот и здорово, — заметил я. — Мы сможем сэкономить уйму времени.

Разумеется, я не стал бросать карету посреди дороги. Мы доехали до ближайшего села и уже там выпрягли лошадей, оставив экипаж на попечение трактирщика. А сами налегке двинулись дальше.

— Азар, — окликнул меня Викониус, когда село скрылось из виду. — Могу ли я вас кое о чем спросить?

Его старческий голос дрожал, сбиваемый тряской. Однако доктор держался в седле неплохо. Мы с трактирщиком подогнали под него стремена, укоротив их, и почтенный лекарь ехал подобно седовласому герою давних сражений.

— Спрашивайте, — отозвался я.

— Чем вы лечите принцессу? Поразительно: у нее за несколько дней снова появился аппетит! Вам, должно быть, известны какие-то особые травы…

Мне было очень трудно удержаться от смеха. Викониус мог поднять тысячу вопросов. Например, на чем я приехал в то место, где перехватил его из рук беглецов? Каким образом мне удалось справиться с его похитителями, которые в любом случае превосходили меня численно? Как я оказался впереди стремительно удирающих? Какое мне, лекарю, дело до государственных дел и до него, Викониуса, лично? Почему пришел я, а не команда гвардейцев?

А добродушный и где-то наивный старичок спросил меня, чем я лечу принцессу.

Но я все-таки не засмеялся. Методы и идеи, которые я использовал для «лечения», существовали уже более тысячи лет. Только вот для того, чтобы их знать, нужно было жить в пределах галактического содружества. И учиться в престижных университетах.

— Видите ли, доктор, — сказал я достаточно громко, чтобы спутник меня расслышал, — вы и сами знаете о том, что людям бывает тяжело на душе. Причиной тому может быть разное и многое. Важно следующее: иногда этот груз становится настолько большим, что человек не видит смысла и возможности жить дальше. В одних случаях это приводит к самоубийствам. В других же человек ни о чем таком не думает, но тело как бы принимает свое решение. Вот тогда и возникают очень странные болезни.

Этими словами я открыл весьма большую лекцию, которая продолжалась, кажется, больше часа. Викониус задавал вопросы, я терпеливо и как можно полнее отвечал. Вряд ли, конечно, всё это когда-нибудь понадобится моему спутнику, но старичок вызывал во мне невольную симпатию. И я рассказывал, что мог.

В столицу мы въехали на закате. Люди, взимавшие плату за пользование мостом, вновь пропустили нас бесплатно. Знахарь Азар, кажется, приобрел в здешнем обществе огромное влияние.

Мы беспрепятственно добрались до самого дворца, и, оставив Викониуса на попечение стражи, я отправился искать Жерара.

Начальник гвардии был в казармах. Он как раз закончил совещание сотников. Увидев меня, граф поднял брови:

— Азар?

— Как у вас дела? — с ходу полюбопытствовал я.

Взглянув по сторонам (в помещении еще толпился самый разный люд), граф пригласил меня на свежий воздух. Мы вышли из длинного деревянного здания и зашагали по направлению к дворцу.

— Всё немного разъяснилось, — сообщил Жерар, глядя себе под ноги. Мы брели в высокой траве, и навстречу нам взлетали стайки комаров. — Охранявшие покои слуги были верны королю. Виктор им строжайше запретил говорить о… об этой женщине.

— Кто она?

Граф удрученно покачал головой:

— Неизвестно. Они сказали, женщина маленького роста, черные волосы и…

— …и зеленые глаза, — закончил я.

Лицо Жерара вытянулось:

— Вы…

— Да, я знаю. Я ее видел. Сегодня. Но об этом позже.

Пряча явное удивление, мой собеседник продолжил рассказ.

Королевские слуги сперва не хотели признаваться ни в чем. Однако Жерар со своими гвардейцами немного надавил, дав при этом понять, что Виктор больше никак не сможет вмешаться, — и подействовало. Информация полилась рекой.

Правда, не очень полноводной. Слуги могли с уверенностью сказать, что эта женщина навещала покои короля на протяжении трех месяцев. Откуда она взялась, где ее родственники, знатная она или нет — эти вопросы оставались без ответа. За всё время никто не услышал даже ее имени. И только единицы видели любовницу короля в лицо.

Вчера она вышла от Виктора глухой ночью. По обыкновению ее проводил к тайному выходу один из слуг. По его словам, ничего особенного в поведении своей провожатой он не заметил.

— Ну что ж, — произнес я с известной долей иронии, — пусть Виктор не пеняет на вашу гвардию за то, что его убили. Сам построил себе ловушку.

— Бог справедлив, — сказал Жерар задумчиво. — За предательство Он карает предательством.

Я вспомнил события, которые свели нас с начальником гвардии вместе, и заметил:

— Не буду спорить. А что вы разузнали насчет Викониуса?

Оказалось, ближе к середине дня нашлись двое гвардейцев, которые были приставлены опекать доктора. Доблестные воины всю ночь провалялись связанные в зарослях возле одного из королевских прудов поблизости от дворца. Поздним утром их обнаружила девчушка, дочь кого-то из дворцовой прислуги, отправившаяся втайне от родителей наломать веток для каких-то своих игр. Ребенок испугался, увидев лежащих, позвал на помощь садовника, который и развязал гвардейцев.

— Герои, — протянул я. — И что они сказали?

Жерар криво улыбнулся:

— Вечером на них напали какие-то люди. Связали и затащили в кусты. Больше ничего.

Я хмыкнул:

— А где эти люди взялись? Из-под земли выскочили? У меня такое впечатление, граф, будто телохранители Викониуса попросту наплевательски отнеслись к своим обязанностям. На ровном месте не заметили приближающихся незнакомцев… Впрочем, их уже наказали. Пролежать ночь связанным в кустах поблизости пруда — удовольствие сомнительное. Комары там всякие, жучки, улитки…

— Они лишены месячного жалования, — сообщил мой собеседник ровным тоном. — Но во всем есть и моя вина, Азар.

— Вряд ли стоит переживать по этому поводу. После вашей с Виктором размолвки трудно требовать от вас, граф, безупречного руководства. Как бы там ни было, я рад, что теперь вы вернулись к делам. А Викониус ждет нас во дворце, — предупреждая вопросы удивленного Жерара, я продолжил: — И наша задача, граф, — как можно скорее отправить его домой. Я думаю, император с бароном найдут для нас и другие сюрпризы, но пока это хороший шанс оттянуть войну. Особенно если император не знает о похищении своего доктора.

Эта мысль мне понравилась, и я мечтательно прикрыл глаза:

— Представьте, граф. Приезжает Викониус и сообщает, что люди барона Этвика плохо с ним обращались. А он как-никак семейный доктор. Подходящая возможность немножко поссорить союзников.

— Вы так полагаете? — рассеянно произнес мой собеседник.

На землю спустились прекрасные летние сумерки, однако это лишь подчеркивало приближение осени. Еще несколько таких вечеров — и всё изменится. Задождит, начнет веять холодом. Откуда-то с севера потянутся туманы. В небе зазвучат прощальные крики улетающих на юг птиц. Затем пожелтеют и опадут листья, землю укроет первый снег…

Жерар невольно поежился, облокотившись на белые перила и глядя вдаль.

Весь день он сегодня думал об Анастасии. Время от времени дела захватывали его полностью, но каждый раз, немного освободившись, граф возвращался мыслями к своей любви. Из головы не шли слова Азара: «Успокойте, пожалуйста, королеву. Ей сейчас нужна ваша помощь — как никогда».

Этот странный человек, которому доступно невероятное. Неужели он знает?…

Анастасия…

Она плакала утром, узнав о смерти мужа. Но не было ли в тех слезах, кроме горя, капелек облегчения? Королева признавалась Жерару, что чувствует себя несчастливой рядом с Виктором. Чересчур нервное поведение венценосца пугало её. И начальник гвардии сам видел это — в конечном счете, не потому ли пробудилась в нём нежность к царственной супруге?

Когда об их отношениях стало известно Виктору, любовники отказались от встреч наедине. Каждым двигали самые благородные побуждения. И даже предательство Виктора, так неожиданно выплывшее на поверхность, ничего не изменило.

Но Жерар по-прежнему любил эту женщину. Она теперь осталась совсем одна — и во главе большого государства. Уже сегодня на нее свалилась целая гора королевских забот. А в ближайшие дни положение ухудшится. Если Этвик с императором не откажутся от своих притязаний, то всё грозит полететь кувырком.

И дай Бог, чтобы сюда не примешались мятежи среди сторонников!

Анастасия — умница, она все это понимает. Ей сейчас будет трудно, очень трудно. От первых шагов зависит последующий успех… или неудача. А значит, нужно оценивать, анализировать, выбирать из альтернатив — до полного изнеможения.

Слишком много для этого требуется сил. Ей сейчас нужна ваша помощь — как никогда.

Незаметно стемнело. Очнувшись от своих размышлений, Жерар бросил еще один взгляд на слабое свечение, оставшееся от заката, на белесую полоску убегающей вдаль реки — и решительно зашагал к покоям королевы.

На сегодня сюрпризы не закончились. Это я понял, обнаружив в своей комнате гостя.

— Господин барон изволили вас ждать, — сообщил слуга, но я жестом показал, что он может быть свободен, и вошёл.

Навстречу мне поднялся де Лири.

— Простите мое незваное вторжение, — сказал парень с волнением в голосе, поклонившись.

— Всё в порядке, — я махнул рукой.

Интересно, к чему это объявился юный барон? Надеюсь, он не собирается снова попробовать меня убить.

Между тем мой гость начал объясняться, сбиваясь и путая слова:

— То, что сегодня случилось, ужасно. Наш король… его больше нет.

— Увы.

— Но я… не за этим пришел. Сир, я понял. Я догадался еще тогда. Вы… я вижу в вас свет. Вы несете добро. Я хочу… я знаю, что не достоин. Но… позвольте мне быть вашим учеником.

Эта просьба меня поставила в тупик. Он что, серьезно?

Однако парень действительно не шутил. Увидев мои колебания, он стал что-то тараторить, а потом — во второй раз за время нашего знакомства! — рухнул на колени. При этом смотрел он на меня с таким просветленным видом, что мне даже сделалось стыдно. И за него, и за себя.

— Успокойтесь, Жорж, — сказал я вслух. — Если вы желаете учиться, я с удовольствием вам помогу.

— Да, — обрадовано кивнул парень.

— Встаньте.

Он незамедлительно выполнил мою просьбу-приказ. В его глазах светилась бесконечная преданность.

Ну что ж. Я себе слабо представляю молодого барона своим учеником, но почему бы не попробовать? Глядишь, и привью ему пару полезных ценностей и привычек. Найдется, чему учить: материала хоть отбавляй.

— Понимаете ли вы, Жорж, что такое быть учеником?

— Я буду слушать всё, что вы говорите, и поступать в соответствии с вашими заповедями, — с готовностью ответил парень.

Громкие слова. Неужели и я в юности любил громкие слова? Кажется, нет — хотя…

— Этого мало, — заявил я серьезно. — Ты будешь неукоснительно соблюдать мои… хм, специальные рекомендации. Даже в мое отсутствие. И — самое главное — никогда не пререкаться. Если ты сочтешь свою гордость более важной, чем свое ученичество, — я не стану тебя удерживать.

— Да, — парень был вне себя от восторга. — Я согласен.

— Тогда первый урок, — в моем голосе появились преподавательские нотки. — До завтрашнего вечера ты ни разу не должен употребить слово «я». Ни в беседах со мной, ни в разговорах с друзьями или слугами — нигде. Пусть это станет одновременно твоим первым испытанием, так что не относись к задаче легкомысленно. Учти: я проверю.

— Э…

Мое задание сперва несколько озадачило парня, но потом он засиял с новой силой:

— Понимаю. Хорошо. Спасибо!

— А теперь оставь меня. Встретимся утром.

— Да. Спасибо!

Кивая, парень попятился к двери, открыл ее и, поклонившись на прощание, ушел.

А я лег в кровать и предался размышлениям.

Повторяется старая история. У меня уже бывали раньше добровольные ученики. Одних привлекали мои знания. Других — философские принципы. Третьих — боевые искусства. Я неизменно давал каждому всё, но роль учителя для меня по-прежнему оставалась странной.

Что произошло в душе этого юноши, когда я помешал ему убить Жерара? Было ли в его тогдашних слезах раскаяние? Сегодня он искренне хотел учиться — но для чего? Разве в основе этого — не то же самое тщеславие, которое двигало им там, в лесу?

Наверное. Но тогда он собирался убить человека, а теперь — учиться. Вы несете добро, — сказал он мне с благоговением в глазах. Возможно, наблюдая за мной, этот парень впервые увидел особый смысл для своей жизни.

Ну, хорошо бы. Сделать первый шаг — это и много, и мало. Для одного он может быть напряжением всех сил, а для другого — простой случайностью. Парень пришел ко мне учиться. По сути же — просить о помощи. Он хочет наполнить свою жизнь чем-нибудь достойным, однако не знает, как это сделать.

Этот парень еще может стать беспощадным убийцей, не знающим совести. Всё зависит от того, какие примеры он выберет себе для подражания.

И от меня.

Наутро я, как обычно, зашел навестить Луизу.

— Привет, маленькая королева! — приветствие легко сорвалось с моих губ.

— Привет, доктор!

Девочка полусидела на своих подушках, серьезно рассматривая меня. Выражение ее лица было каким-то непривычным.

— Это правда, — спросила она просто, — что мой отец умер?

Вопрос застал меня врасплох. Я же специально попросил Жерара не сообщать принцессе новостей. Кто мог проболтаться? Нянька?

Как бы там ни было, а врать и извиваться не имеет смысла.

— Да, — ответил я, погасив улыбку. — Ты от кого-то услышала?

Луиза покачала головой:

— Никто не говорил. Я почувствовала. Спрашивала вчера у няньки, а она молчит. Потом заходила мама и тоже не сказала.

Я присел возле принцессы и взял в ладонь ее маленькую руку:

— Они выполняли мою просьбу.

Большие умные глаза что-то искали в моем лице.

— Зачем? — спросила девочка так же серьезно.

— Многие люди очень переживают, когда узнают о смерти близкого человека. А другие склонны делать из смерти настоящее происшествие. Знаешь: слезы, траур, заунывные песни. Всё это очень действует, особенно на детей, которые начинают думать, будто произошла какая-то катастрофа. Между тем смерть — обычное явление. Ею заканчивается жизнь любого человека, раньше или позже. Хорошо это или плохо, каждый со временем решает для себя сам, но то, что делают в таких случаях взрослые, — просто традиция. Тебе, наверное, известно, что в мире существует много разных народов. Среди них есть и такие, где смерть человека встречается общей радостью. Люди начинают веселиться, танцевать и готовить праздничные обеды.

На мое последнее сообщение Луиза отреагировала с недоверием:

— Почему же они радуются?

— Ну, они считают, будто их радость поможет душе умершего вознестись на небо. Есть такое выражение: «тяжело на душе». Вот когда человек печалится или видит печаль других, ему становится тяжело. А значит, его душа не может оторваться от земли и взлететь, чтобы попасть в более хороший мир. — Я пожал плечами. — Как видишь, те люди не думают, что их обычаи странные — но для нас это что-то совсем немыслимое.

Девочка впервые за утро улыбнулась:

— Вы так много знаете, доктор.

— Это потому что я побывал во многих местах. Доводилось в свое время путешествовать. Когда наблюдаешь чужие традиции, на собственные тоже начинаешь смотреть как бы со стороны — и замечаешь любопытные вещи.

— Здорово, наверное, — тихо произнесла Луиза.

Я открыл шторы и балконную дверь. Еще один хороший летний денек, хотя пушистые облака на горизонте могут к обеду обернуться дождевыми тучами.

— Я почувствовала, что умер отец, — юная принцесса вернулась к тому, с чего мы начинали разговор, и ее голос звучал задумчиво. — Он был добрым. Но вы напрасно волновались, доктор. Я не буду плакать.

Некоторое время она так и сидела — молча, с серьезным видом. А потом неожиданно всхлипнула и уткнулась лицом в подушки.

Опустившись у кровати на корточки, я терпеливо ждал. Что бы там ни думали о Викторе окружающие, для Луизы он оставался прежде всего отцом. И, получив от меня подтверждение своей догадки, девочка дала волю уже приготовленным слезам.

Она сама узнала о смерти отца… Если это правда, то у маленькой принцессы в самом деле есть незаурядные способности. И она их раскрывает без всякой посторонней помощи. Удивительно, а вот бывает же!

Признаюсь честно: увлеченный своими мыслями, я едва не пропустил самое главное. Девочка повернулась в своей постели, и крохотная пятка высунулась из-под одеяла. Я отметил это автоматически, но вскочил, когда до меня дошел смысл происходящего. Нога двигалась так, словно Луиза пыталась ею оттолкнуться!

Самое любопытное заключалось в том, что сама принцесса ничего не заметила. Она сделала движение непроизвольно.

И веря, и не веря собственным глазам, я осторожно прикоснулся к лодыжке. Провел пальцами по верхней стороне ступни.

Девочка оторвалась от подушек, шмыгнула носом и твёрдо сказала:

— Ничего. Я уже не плачу.

— Значит, ты почувствовала? — на всякий случай уточнил я.

— Да, — маленькая принцесса кивнула, вытирая остатки слез. — Я сначала не поняла. Стало как бы пусто, понимаете? Но я думала, что это из-за няньки. Вчера она ведь у меня не ночевала в первый раз. А когда вы ушли, я прислушалась… и поняла.

Взбудораженный открытием, я еще несколько секунд не осознавал, что мы говорим о разных вещах. Мой вопрос «ты почувствовала?» Луиза восприняла как относящийся к предыдущей беседе, то есть к ее утверждению, будто она почувствовала смерть отца.

— Нет-нет, — нетерпение заставило меня выпалить эту фразу в непривычном темпе. — Сейчас. Ты ощутила мое прикосновение?

И я снова провел кончиками пальцев по ее лодыжке и стопе.

Девочка резко подалась назад (она лежала на боку и на животе), чтобы взглянуть на собственную ногу. Выражение ее лица изменилось совершенно: в эти первые моменты на нем не просвечивало ни капли радости. Скорее, это можно было охарактеризовать как испуг.

— Да, — выговорила она сдавленно. — Я…

Нога чуть сдвинулась, высовываясь из-под одеяла еще на самую малость. Луиза радостно вскрикнула:

— Да! Я чувствую!

— Хорошо, — сказал я бодро, стараясь придать своему голосу невозмутимость. — Не пытайся сейчас делать то, от чего ты отвыкла за время недуга. Ты еще несколько дней совсем не сможешь ходить.

Она настороженно обернулась ко мне:

— Почему, доктор?

— Это не должно тебя пугать. Самое главное мы совершили, теперь остаются лишь мелочи, в которых ничего сложного. С ними ты справишься и сама. Видишь ли, ходить тебе нужно учиться заново.

Маленькая принцесса задумчиво перекатилась на спину, всячески двигая ногами под одеялом. Затем с удовольствием потянулась:

— Так здорово!.. Значит, я разучилась ходить? Но я готова опять учиться. Хоть сейчас.

Улыбаясь, я покачал головой:

— Не готовы твои ноги. Понимаешь, тело человека устроено любопытно. Всё подчиняется нашей воле, но, с другой стороны, всё само по себе. Ты долго не вставала с постели, и твое тело решило, что тебе больше не нужно вставать. Теперь ему следует показать, что ситуация изменилась. Оно довольно быстро подготовится, вот увидишь.

Мой деловитый тон немного сбавил ее возбуждение, однако Луиза все-таки горела энтузиазмом попробовать всё немедленно. Она самостоятельно отбросила в сторону одеяла, поправила рубаху, которая доставала девочке до колен, и села, свесив невероятно худые ноги с кровати.

— Можно? — спросила она меня.

Я подал ей руку:

— Хорошенько держись и ничего не бойся.

Луиза сосредоточилась. Ее лицо стало серьезным, собранным. Ноги твердо стали на пол.

Опираясь на мою руку, девочка выпрямилась. Посмотрела на себя сверху вниз.

— Я стою, — сообщила она.

— Да, — подтвердил я. — Не тяжело?

— Непривычно, — юная принцесса осторожно подвинула ногу вперед, перенесла на нее вес тела, затем так же медленно подвинула вторую.

— Хорошо, — ободряюще сказал я.

Внутри меня все ликовало. Этот ребенок два года пролежал в постели и уже отказался от надежды на выздоровление. Каково ей сейчас делать первые шаги, понимая, что всё позади? Бессонные ночи (люди, которые мало двигаются, неизбежно страдают бессонницей), нянька у кровати, полная зависимость от других, когда даже в туалет сама не сходишь.

Сегодня произошло невероятное, которого я так ждал. И нужно было столько же раз предаться сомнениям, столько же раз разувериться в собственных силах и в правильности подхода, так же сопереживать маленькой пациентке, — чтобы ощутить то состояние, которое радостно наполняло меня доверху.

На Фриду стоило прилететь хотя бы ради этого. Помочь разуверившемуся ребенку встать на ноги.

Медленно, но с самозабвенным упорством, Луиза делала шаг за шагом. Она вела меня на балкон. Закусив губу и глядя под ноги. Ее лицо застыло маской, выказывая напряжение, однако принцесса ни разу не оглянулась на кровать.

Я был готов подхватить девочку в любой момент. Худенькие ножки — никаких мышц под гладкой белой кожей — казались неспособными нести даже столь же худенькое тело. Вот-вот одна из них безвольно подогнется…

Мои опасения не подтвердились. Луиза дошла до балкона и только там позволила себе всем корпусом лечь на перила, снимая с ног нагрузку.

— Получилось, — сказала она устало, но в голосе чувствовалось удовлетворение. Потом принцесса взглянула на меня и улыбнулась. — Мне кажется, что я сплю. Но это в первый раз… по-настоящему.

— Ты молодец, — в знак поддержки я потрепал ее по плечу. — Теперь всё будет хорошо.

Во всяком случае, мне хотелось этому верить. Болезнь пришла неожиданно, и так же неожиданно она может вернуться. Что если завтра Луиза вновь обнаружит себя прикованной к постели?

Надеюсь, этого не произойдет. У девочки слишком велика тяга к активной жизни. Правильный подход, много свежего воздуха и движения — и принцесса быстро поправится.

Некоторое время мы провели на балконе, наблюдая зеленые холмы и далекие облака в голубом небе. Девочка то и дело оглядывалась на свои ноги, поочередно сгибая их в коленях. А потом снова мечтательно смотрела вдаль.

— Вы не такой, как остальные, доктор, — произнесла она, не отрывая взгляда от горизонта.

Я стоял рядом, облокотившись о перила. Луиза была довольно высокой, что особенно выделялось на фоне ее худобы. Впалые щеки заострили нос и подбородок и четко обрисовали скулы. По сути, в облике моей маленькой пациентки не просматривалось ничего сугубо девичьего. Напротив, коротко остриженные редкие волосы и угловатая фигура могли навести незнакомца на мысль, что он видит больного подростка-мальчика.

Всё придет, подумал я, а вслух заметил:

— Каждый человек чем-то непохож на других.

Луиза повернула голову:

— Но вы совсем не такой. Я знаю, моего отца все боялись. А вы — нет.

— Я тоже боялся. Только не подавал виду.

— Вы шутите, — серьезно констатировала девочка.

Я улыбнулся:

— Ну хорошо, шучу. Только зачем же трепетать перед человеком, который ничего плохого тебе не делает?

— Не знаю. Люди часто боятся.

Да. И так же часто они не замечают своих страхов, считая их обычным состоянием.

— Ты права, — отметил я вслух. А потом — сам не знаю, почему, — продекламировал:

— Это поэма? — спросила девочка после небольшой паузы.

— Просто стихи.

— Я слышала раньше поэмы. Они мне не нравились. А это… понравилось.

Мы помолчали, а затем Луиза добавила:

— Теперь я знаю, что чудеса бывают.

Вернуться в кровать юная принцесса самостоятельно не смогла. Ее ноги, непривычные к нагрузкам, отказались проделать такой значительный путь снова. Я отнес девочку на руках: она почти ничего не весила.

— Завтра я пройду больше, — заявила Луиза твердо.

— Обязательно, — улыбнулся я, укладывая мою маленькую пациентку в постель. Ее одолевала сонливость, но это было нормально. Первая прогулка, свежий воздух, новые перспективы…

Отставив девочку отдыхать, я спустился вниз.

Жерар казался еще более задумчивым, чем обычно.

— Мы можем отправлять посольство в Адриаполь, — сообщил он мне сразу. — Только, Азар, меня одолевают большие сомнения.

— Почему? — полюбопытствовал я, присев на краешек деревянного стола.

Граф де Льен медленно покачал головой:

— Они не согласятся на наши условия. Попробовать, наверное, стоит, но это бесполезно.

— Какой же вы однако пессимист!

Жерар грустно улыбнулся и начал в деталях объяснять причины своих сомнений.

План насчет посольства принадлежал мне. Если Западная империя, рассуждал я, стягивает армии для нападения на нас, то естественный и логичный шанс не допустить вторжения — создать противовес с другой стороны. Например, с востока. Поставленный перед опасностью войны на два фронта, император будет вынужден хорошенько подумать, прежде чем нападать.

Исходя из этого, нам следовало заключить военный договор с Восточной империей. Адриапольский царь может остановить ненужную нам войну, просто похлопав своего соседа по плечу. Дружески.

Поначалу Жерар решил, что это хорошая идея. Однако чем больше он размышлял, тем менее возможным представлялся ему подобный союз.

Адриаполь далеко. Он не подчиняется папе, да и вовсе не смотрит в сторону запада. У него свои интересы и свои традиции. Адриапольцы гордятся своей высокой древней культурой. На посольство из Милны там будут поглядывать пренебрежительно — как на варваров.

Это всё полбеды, если бы Милна в качестве своего вклада в союз могла предложить что-нибудь существенное. Но королевство фактически просило помощь «за так». Почему они должны соглашаться?

А почему нет?

Впрочем, я и сам понимал, что наши позиции слабы. Граф только заставил меня еще раз хорошенько прочувствовать это.

— Значит, вы думаете, шансов мало? — переспросил я, выслушав доводы собеседника.

— Думаю, их вовсе нет, — уточнил Жерар. — Если бы не убили Виктора…

Да, смерть короля многое портит.

— Тогда, — я встал со стола и прошелся к окну. Дурацкая мысль, но что делать?… Нам нужен этот союз. Я повернулся к графу: — Тогда включите в состав посольства меня.

Кажется, мне в который раз посчастливилось удивить начальника королевской гвардии.

— Вы серьезно? — спросил он, пристально всматриваясь в мое лицо.

— Вполне. Только отметьте в верительных грамотах, что я какой-нибудь там князь. Или герцог. Пригодится.

— Но… как же принцесса?

Недоумение графа можно понять: я ведь сам еще несколько минут назад не собирался никуда ехать. Но принцесса теперь сможет обойтись без моей помощи. Так даже будет лучше, осознал я. Не нужно, чтобы девочка ко мне привыкала сверх необходимого. Блокировка снята, и теперь всё пойдет на лад. Следует лишь должным образом проинструктировать тех, кто будет ухаживать за Луизой.

— Собственно, я принес вам хорошую весть, Жерар, — сказал я, улыбнувшись. — Сегодня Луиза впервые сама вышла на балкон. Мое вмешательство, по сути, больше не требуется. До полного выздоровления еще далеко, но девочка справится и без меня. В течение последующих нескольких дней у нее резко улучшится аппетит и сон, а через недельку принцесса сможет совершать маленькие прогулки.

— Вы…

Граф нервно нащупал подлокотник кресла и сел. Сюрпризы его, очевидно, доконали.

— Азар, вам вправду удалось?…

Я ухмыльнулся:

— Похоже на то. Вы знаете, где сейчас королева? Мне кажется, мы сможем ее порадовать.

— Да-да, конечно, — Жерар с непривычной для него прыткостью вскочил. — Пойдемте.