Война. Часть 2

Глава 9

Москва, ул. Серафимовича, д. 2,

"Дом на набережной".

0 августа 1939 года, 07:30.

– Похудела-то как, кожа да кости, – по выходе из ванной прихватываю собранную к выходу Олю, она со страдающим выражением на лице сразу же освобождается из моих объятий, – ну что я сделал не так, ещё кого-нибудь не того поцеловал?

– Ты тут не причём, – спохватывается она и пытается улыбнуться, – измучилась я, не знаю больше где "Джокера" искать, "человек-невидимка" какой-то: ни отпечатков, ни словесного портрета.

– Что дал допрос Кулика? – со вздохом разочарования вешаю полотенце на крючок.

– Ничего не дал, отрицает он всё, мол не выносил никаких документов из наркомата, но его подпись на экземпляре той расшифровки стоит, Будённого, кстати, тоже.

– М-да, так ты продолжаешь считать, что это кто-то из НКВД или Генерального штаба?

– Кофе будешь? – Оля перемещается на кухню, чиркает спичкой и зажигает газ, – смотри, "Джокер" явно имеет специальную подготовку, где её ещё можно получить?

– Аргумент, – натягиваю брюки, застёгиваю сорочку и берусь за галстук, – но может быть он сейчас работает не в ИНО или в военной разведке, а где-нибудь в аппарате члена политбюро, секретаря ЦК или наркома?

– Члена политбюро возможно, но в ЦК и в обычный несиловой наркомат такие расшифровки не шлют, – Оля ставит турку на огонь.

– А в МИД или в наркомат внешней торговли?

– М-м, это надо проверить, – задумывается супруга, глядя невидящими глазами на начинающий закипать напиток, – я думала, что Молотову и Микояну посылают эту информацию, как членам политбюро, но они же сейчас почти всё время проводят у себя в наркоматах… а я всё думала, зачем "Джокеру" фунты здесь? Так он, наверное, заграницу собрался или даже часто ездит туда…

– Зачем тогда таскать валюту через таможню, не проще ли получить деньги там? Кофе! – rоричневая пена выплёскивается через край, шипя на огне.

– Не скажи, – Оля без сожаления бросает турку в раковину, – вполне может боятся, что его надуют. А если "Джокер" – "инициативник", то англичане его и в лицо могут не знать, работают с ним через тайник. Вынырнет с фальшивым голландским паспортом на острове в Карибском море и сбылась его детская мечта: пальмы, песчаный пляж, море, мулатки. Всё, я побежала. Ты с утра в Кремле? Тогда я забираю твою машину…

– Егор Кузьмич, – начинает Оля с порога, – нужна ваша помощь.

– А чего домой? – начальник отдела кадров НКВД Новак поправляет перед зеркалом петлицу с одним ромбом, – я уже на службу выезжаю.

– Я провожу, – умоляюще смотрит на него девушка.

– Нет, давай уж лучше здесь, – хмурится майор госбезопасности.

– Анечка, проходите в гостиную, – из кухни выглядывает жена Новака, – что ж ты, Егор, гостью в прихожей держишь? Ухожу-ухожу…

– Пошли в кабинет, ну что у тебя.

– Срочно нужны личные дела сотрудников, которые сейчас служат в НКИДе и Наркомате внешней торговли…

– Ты с ума сошла?

– Товарищ Сталин лично поручил мне провести негласное расследование исчезновение Киры Кулик. Позвоните ему, если хотите.

– Ведь сама знаешь, что нет его сейчас на работе, – со злинкой в голосу отвечает тот, – а товарищ Берия в курсе?

– Нет, товарищ Берия ведет расследование по своей линии.

– Ну не могу я через его голову, понимаешь?

– Позвоните товарищу Кирову, он подтвердит..

– Ох, доведёшь ты меня до цугундера, девка, – тяжело вздыхает Новак и неохотно идёт к письменному столу.

– Никто не узнает об этом, Егор Кузьмич, обещаю.

– Анечка, что мы предъявим Волкову? – хватается за голову Шейнин, откидываясь в кресле, – у нас ничего на него нет, а без открытого уголовного дела мы даже обыск на его квартире провести не имеем права.

– Соседка Толстого опознала в нём по фото человека, который уехал на лифте вместе с Кирой.

– Ну и что?! – прокурор хватается за трубку телефона, – два кофе, быстро!

– Ты можешь, Лёва, допросить его как свидетеля, – наклоняется к нему Оля, упираясь руками в столешницу.

– Не могу, он – сотрудник госбезопасности, я обязан сообщить об этом его начальству, у них там свои следователи, – сглатывает слюну Шейнин, заглядывая за корсаж платья девушки.

– А вообще, откуда тебе знать, что он из НКВД? У Волкова сейчас на руках удостоверение, выданное в наркомате внешней торговли. Задержим до выяснения всех обстоятельств и точка!

– Нет уж, уволь меня, я с Берия ссориться не стану, – появившаяся дверях с подносом в руках миловидная секретарша, бросает ревнивый взгляд на согнувшуюся у стола девушку, – на кофейный столик. Спасибо, Клавочка.

– Кто говорит о ссоре? – Оля делает маленький глоток из кофейной чашки и кривится, – ты, лёва, просто выполнишь свой долг прокурора. Ничего тебе Берия не сделает.

– Это тебе легко говорить, у тебя муж заместитель председателя Совнаркома, а меня он в бараний рог… – Шейнин, хитро прищурившись, опускает взгляд на ноги девушки, – было бы ради кого мне в петлю лезть…

– Берию, значит боишься, а Чаганова нет? А что если я пойду и расскажу, какие ты тут намёки делаешь его жене…

– Да ты меня неправильно поняла, Анечка, – зачастил прокурор, подпрыгнув с места, – я опасаюсь просто, что этот Волков ни причём, покувыркался в постели с Кирой, чмокнул её в носик и пошёл себе домой…

– Тем более это ничем тебе не грозит. У меня чувство есть, наш он клиент. "Волков Константин Иванович, старший лейтенант государственной безопасности, 1905 года рождения, – перед глазами Оли возникло круглое с маленькими глазками лицо фигуранта, – был, помнится, такой перебежчик-неудачник, который после войны чуть не раскрыл Кима Филби. Как узнать только, что это именно он, а не однофамилец? К англичанам пытался перебежать полковник МГБ Константин Волков и это всё о нём".

"Молотов, наверное, ненавидит меня лютой ненавистью, – развязываю тесёмки простой картонной папки, – мало того, что я поспособствовал его болезненному понижению, так ещё на посту наркома иностранных дел его уже достал".

В самый решительный момент, в канун нападения Германии на Польшу, немцы меняют шифровальную машину, переходят с "Энигмы", давно и успешно взломанной нами, на "Рыбу". Сталину с Молотовым нужно знать, что замышляют немцы, а дешифровка встала намертво. Единственное, что мне пришло в голову, попытаться узнать устройство прошивки роторов. Для этого надо хотя бы приблизительно знать открытый текст сообщения, который посылают немцы в Берлин.

"Как это сделать"?

Несколько дней назад начались советско-германские консультации по вопросам внешней политики. По предложению советской стороны на каждой встрече Молотова с послом Шуленбургом речь должна идти строго об одной теме, например, как сегодня об Испании. Система тут такая, Молотов предлагает заключить перемирие между республиканцами и Хунтой, перечисляет населённые пункты с севера на юг по которым должна проходить разграничительная линия.

Переводчик Шуленбурга записывает слова Молотова, переводит их на немецкий и транслирует на ухо своему шефу. Записывающая аппаратура фиксирует всё на плёнку, и мы получаем довольно точное содержание сообщения в Берлин. Если у немцев есть возражения, то на следующий день Шуленбург на встрече транслирует их. За это время дипкурьеру никак не обернуться из Москвы в Берлин и обратно, поэтому речь идёт только о радиограмме. То есть, имея более или менее точный открытый текст и совершенно точный закрытый, мы начинаем накапливать информацию об устройстве роторов "Рыбы". Представляю, как мучается Молотов при этом, выполняя роль говорящей головы…

"А немцы, неужели они не допетрят до такой элементарной разводки? По идее не должны: во-первых, они сами предложили интенсифицировать консультации; во-вторых, откуда им знать, что мы знаем о "Рыбе", как вариант возможна полная смена роторов "Энигмы"; и в третьих, их спецы могут ожидать значительно большей стойкости "Рыбы", чем "Энигмы"".

– Спасибо, ребята, оставьте меня с задержанным наедине, – Оля благодарно кивает двум высоким мускулистым вохровцам, втолкнувшим Волкова, большеголового плотного брюнета лет тридцати, в наручниках и мешком на голове, в кабинет коменданта объекта "Лаборатория номер 2", подставляет табуретку и усаживает его.

– На каком основании я задержан? – тут же завопил Волков когда девушка сняла мешок и вынула слюнявый кляп изо рта, – кто вы?

Задержанные осёкся, увидев перед собой молодую красивую девушку в форме старшего лейтенанта госбезопасности с двумя орденами на груди, тускло блеснувшими в свете электрической лампочки, висящей под потолком.

– Моя фамилия Мальцева, – делает паузу Оля, – я веду следствие по уголовному делу об исчезновении Киры Ивановны Кулик.

Волков вздрагивает.

– Я не имею к этому никакого отношения, – он отворачивается и опускает глаза, – почему меня связали, где я нахожусь? Мне нужно позвонить своему руководству.

– Позвоните позже, после того как ответите на мои вопросы.

– Я не буду ничего отвечать, – снова начинает закипать, – я как и вы старший лейтенант госбезопасности. Пусть меня развяжут.

– Не вопрос, – Оля заходит за спину задержанного, достаёт из кармана ключ от наручников и отмыкает их, – вам, Константин Иванович, в любом случае придётся ответить сейчас или позже. Вы последний кто видел гражданку Кулик перед её исчезновением. Вы были в квартире писателя Толстого, вас опознала соседка.

– Дайте мне попить, – скандальным тоном продолжает Волков, – где я нахожусь, чёрт возьми, куда вы меня привезли?

– Пожалуйста, – Оля передаёт ему кружку, стоявшую на столе, – а находитесь вы в Сухановском изоляторе.

– Зачем было меня хватать на улице? Если бы меня вежливо попросили, то я бы ответил, мне скрывать нечего.

– Сами виноваты, Волков, вы оказали сопротивление нашим сотрудникам, – Оля громко щелкает тумблером магнитофона, вмонтированного в тумбу письменного стола.

– Да, мы были с Кирой любовниками, – задержанный жадно пьёт, стуча зубами по эмалированной кружке, – мы скрывались от её мужа и моей жены. В тот день мы расстались у подъезда и больше я её не видел…

– Ни за что не поверю, – девушка включает настольную лампу и направляет её свет в лицо Волкову, – что такой видный молодой мужчина польстился на эту драную кошку…

Тот заржал во всё горло, едва не упав с табуретки.

– … небось, ради спортивного интереса наставили рога старику, так?

– Вы, товарищ следователь, – язык Волкова начал заплетаться, – очень проницательны. Ненавижу этих надутых тупых индюков, у которых всё есть – автомобили, квартиры, деньги.

– Это всё не их, казённое, – девушка внимательно смотрят в широко раскрытые зрачки задержанного, – то ли дело ты, Костя, ты ж настоящий миллионер, где фунты хранишь? Да нет, не надо, не говори, я не хочу этого знать, просто скажи, как тебе это удалось? Я тоже так хочу.

– Для этого вот тут, – Волков со второго раза попадает согнутым пальцем по голове, – надо кое-что иметь… женщинам это не дано…

– Как я ненавижу эту драную кошку, – насупилась девушка, – убила бы её.

– Опоздала, – снова заходится смехом он, – я сам её… того.

– Ну ты хитёр, так вот за что тебе англичане заплатили? Слушай, а не найдут её тело ненароком?

– Не найдут, – мотнул головой Волков, – я её в лесу закопал… А ты ничего… из какого отдела?

– Из особого… а ты?

– Из экономического, – поднимает он палец кверху.

– Врёшь, экономический отдел уже год как не в Главном Управлении Госбезопасности.

– Когда меня переводили в секретариат товарища Микояна он был в ГУГБ.

– Бумажки перекладывать? – презрительно улыбается Оля.

– Что ты понимаешь, обеспечивать государственную безопасность во внешней торговле!

– Любовницам французские духи из-за границы возить?

– Закупки стратегических товаров контролировать, – девушка придерживает за плечи готового рухнуть на пол Волкова, – это тебе не хухры-мухры.

– И в Германии тоже?

– А как же, сейчас весь секретариат товарища Микояна переключают на неё…

– Дешифровки по Германии получаете?

– Это секрет, но тебе можно, да получаем, – вдруг Волков обхватывает голову руками, как от сильной боли, то есть нарком получает, показывает мне, а я ему обзоры пишу.

– Попей ещё, – Оля подливает в кружку ещё воды из графина, – бог с ними с секретами этими, ты мне лучше скажи куда загород вы с Кирой ездили?

– А поехали сейчас со мной, – на лице Волкова заиграла счастливая улыбка, – рядом с Пушкино у меня дача есть…

– Да я не против, но твоя жена нас не застукает?

– Неа, я тебя в Пушкино, а не на свою дачу зову. Друг у меня есть…

– Так ты там рядом Киру прикопал?

– По дороге на станцию…

– Алё, гараж, – с трудом удерживая одной рукой обмякшее тело Волкова, другой наотмашь Оля шлёпает по его щекам, – давай просыпайся. Чёрт, сердце, кажется, остановилось… Зинченко! Ко мне!

– Товарищ Чаганов, – как всегда не тратя время на приветствия, вождь сразу переходит к делу, – где у вас за городом дача?

– Нет у меня никакой дачи, товарищ Сталин, – прижимаю плечом к уху телефонную трубку и ставлю подпись на очередном документе.

– Почему? Вам же как наркому давно положено иметь.

– Я сам отказался, не хочу время терять на поездки.

– Время не хотите терять, товарищ Чаганов, это можно исправить… Зайдите к Поскрёбышеву, получите ключ от госдачи в Волынском… хорошее место, недалеко от работы, на берегу Сетуни, будем соседями, – в трубке раздался щелчок.

Оля прикладывает ухо к груди, лежащего на полу Волкова и прислушивается:

– Тихо! – девушка поднимает руку, вохровцы замирают, – вроде бы есть пульс!

– Ик, – вонючая жёлтая жидкость вытекает через рот и нос задержанного, заливает сорочку и рукав Олиной гимнастёрки.

– Переверните его на живот, быстро… так, теперь по затылку по затылку постучите, – командует она, из ящика стола на свет появляется акушерский саквояж.

– Сильно? – Зинченко с сомнением смотрит на свой пудовый кулак.

– Я сама, – одной рукой надавив на челюстные мышцы и открыв пациенту рот, девушка сжатой в кулачок второй уверенно выбивает остатки рвотных масс, – снимите с него пиджак и сорочку, шторы откройте.

Достав из стерилизатора шприц, соединив его с поршнем и надев иглу, она чиркает резачком по острию ампулы с надписью "CaCl2" и большим пальцем отламывает её. Поддавив поршень и выдавив пузырьки воздуха из шприца, Оля поворачивается к мертвецки бледному пациенту.

"Не торопись, медленно вводи, – как заклинание повторяет она, привычным движением проткнув иглой синюю вену на локтевом сгибе, – раз, два, три"…

Секунд через десять, показавшиеся девушке бесконечными, Волков неожиданно открывает глаза, а его щёки розовеют.

– Что вы делаете со мной? – едва слышно хрипит он, панически вращая зрачками.

– Фу-ух, – облегчённо выдыхают вохровцы, побелевшие почти также, как задержанный.

– Где спрятал фунты? – Оля, сделав страшное лицо, склоняется над лежащим, шприц угрожающе приближается к его лицу.

– На моей даче, на подловке, – крупные слёзы покатились по впавшим щекам пациента.

– Труп Киры где закопал?

– В роще, примерно в километре от станции…

– Покажешь? Давно бы так, но смотри, если вздумаешь крутить, то, что ты сейчас чувствуешь покажется тебе райским наслаждением… противоядия я тебе больше не введу. Будешь корчиться в муках пока не сдохнешь, это понятно? В наручники его и в медпункт.

– Мальцева у аппарата, – Оля поднимает телефонную трубку, – кто сегодня дежурит? Позовите. Сейчас к вам приведут нарушителя, сделайте ему промывание желудка и дайте активированный уголь, четыре таблетки. Какое у вас мочегонное есть? Подойдёт, две столовых ложки. Снимите кардиограмму, я подойду скоро, вместе посмотрим. Да, скажите санитаркам чтобы постирали его одежду, выполняйте.

Девушка щёлкает тумблером на магнитофоне, останавливает запись и включает перемотку ленты.

– Чёрт, облевал меня всю, – кривится она, бросаясь к шкафу, снимает с плечиков платье.

– Товарищ Игнатьев, – Оля хватается за трубку ВЧ, – есть новости, вы можете сейчас подъехать на "двойку"? Отлично, жду.

– И что, никто не спросил, чего это Волков у тебя на допросе так "поплыл"? – стоим на балконе своей квартиры и смотрим на только загоревшиеся рубиновые звёзды Кремля.

– Как же не спросил, это у всех был первый вопрос, после прослушивания плёнки – супруга прижимается ко мне всем телом, – сказала, что из Мексики привезла галлюциногенные грибы, мол, древние ацтеки применяли их в медицине и ритуалах, как психотропное вещество, а, проще сказать, наркотик… Тут все напряглись, но обвинять меня в наркотрафике не решились. Я пояснила, что прочла в медицинском журнале, как один американский психиатр соком этих грибов вводил своих пациентов в "сумеречное" состояние. Они становились как дети, просто и непосредственно отвечали на любые вопросы, ну я и решила попробовать…

– И?

– … Молотов спросил, какое я имела право испытывать это вещество на людях. Ответила, что сначала проверила его на себе. Он мне – оно и видно, у меня подследственный чуть от него чуть не умер на допросе. Берия заметил, что я не имела права вести следственные действия – задерживать, допрашивать, а также привлекать к этому противозаконным действиям вохровцев. Отвечаю, что улик у меня не было никаких, одни подозрения, от которых Волков на допросе бы легко отпёрся, ну встречался с женой Кулика, это же не преступление. Тут Киров заступился, мол, не о том говорим… ей, то есть мне, надо в ножки поклониться, что шпиона выявила и убийство раскрыла, а разбирать надо персональные дела тех, кто шпиона этого у себя под крылышком пригрел и тех, кто его не разоблачил, хотя "по закону" был обязан. Возникла перепалка, и Сталин меня сразу за дверь выставил.

– Да-а, учудила ты… вот представь, что бы случилось, если ты б не нашла фунты и труп Киры? А если ещё бы Волков умер, то тюрьмы не миновать… В дверь, кажется, кто-то стучит.

– Где моя спасительница? – в прихожую вваливается грузная фигура Кулика с букетом роз и шампанским, источающая сильные запахи алкоголя и одеколона "Шипр", – Чаганов дай я тебя расцелую…

– Увольте, Григорий Иванович, – поспешно отступаю вглубь прихожей.

– Вот она! – Оля без проблем разрешает себя троекратно расцеловать, – Анечка, я тебе жизнью обязан, я твой вечный должник.

– Шампанское? То, что мне сейчас нужно, Лёшик, что встал, веди гостя в гостиную, – супруга метнулась на кухню и тут же вернулась, неся тарелку с нарезанным сыром и шоколадом "Золотой ярлык".

Пробка с глухим хлопком летит в потолок, звенят бокалы.

– Проси, Анечка, всё что угодно… в лепёшку разобьюсь… но выполню, – газ от выпитого залпом шампанского начинает выходить обратно из глотки командарма.

– Заметьте, не я это предложила, – хитро улыбается супруга, – товарищ Кулик, я слыхала, что скоро ГАУ объявит конкурс на карабин, так?

– Так, – опешил он.

– А можно в нём будет Спецкомитету поучаствовать?

– Можно…

– Только наш карабин будет иметь калибр 6 миллиметров…

– Как 6 миллиметров, – выпучил глаза Кулик, – так патрона же такого нет.

– Так мы и не собираемся им Красную Армию вооружать, только своих вохровцев. Достаточно будет, если конкурсная комиссия порекомендует выпустить его малой серией – тысяч 10–15. Патронов для охранников много не надо, думаю Спецкомитет своими силами справится, если ГАУ не будет противиться нашему сотрудничеству с оружейными КБ. Ну как согласны? И будем квиты.

– Но в условиях конкурса написано, что калибр должен быть 7.62!

– Не на камне же высечено, – отрезает Оля, – так что этот пункт можно и опустить. Остальные конкурсанты, зная позицию ГАУ, и не подумают играться с калибром.

– Ну не знаю, – мгновенно трезвеет Кулик, – надо посоветоваться…

– Понимаю, мужик сказал – мужик сделал… вид, что ничего не говорил, – встаёт из-за стола Оля.

– Обещал, значит сделаю, – набычился командарм.

– Послушай, – увлекаю супругу на балкон, – откуда взялись эти пятнадцать тысяч карабинов? У нас и трёх сотен вохровцев не наберётся.

– Это сейчас. А вообще, уже сейчас надо начинать собирать под единым командованием весь вохр оборонной промышленности…

– Зачем?! Военную бюрократию плодить в тылу?

– Ну ты прямо как ребёнок: ты уже фактом своего появления в окружении Сталина и Кирова нарушил планы многих претендентов на власть. А заняв пост заместителя председателя СНК, стал их конкурентом, если не сказать врагом. Без силовой поддержки тебя после смерти "Хозяина" в лучшем случае вышвырнут со всех постов и назначат директором электростанции, а в худшем – просто пристрелят. Я сегодня посмотрела на Кирова, его внешний вид мне очень не понравился, ему надо срочно обследоваться…

– Что с ним?

– … не знаю, привези его к нам в медцентр на "двойке", сделаем анализы. Потом будем решать, какому специалисту его показывать, лучше сделать это тихо и не в Кремлёвской больнице. Если Кирова не станет раньше Сталина, то об операции "Преемник", на которую ты надеешься, можно сразу забыть. А вот то, пустят ли тебя за стол, где основные игроки начнут власть делить, будет зависеть от степени твоей поддержки в силовых ведомствах, в партии и Совнаркоме.

– М-да-а, думаю, что Берию сегодня, как союзника, мы окончательно потеряли.

– В борьбе за власть не может быть постоянных союзников и противников, – вздыхает супруга.

– Как ты себе это видишь, я имею ввиду вохр? Другие наркомы не будут против централизации?

– Кого интересует мнение подчинённого? Главное заручиться поддержкой "Хозяина", – перебивает меня Оля, – хотя считаю, что большинство наркомов с радостью сбросит с себя эту обузу. Есть несколько подходящих кандидатур, из тех, кто у меня боевыми единоборствами занимается в группе, надо их продвинуть в наркоматы ответственными за вохр, они будут вербовать своих людей на предприятиях…

– Постой, – хватаю её за руку, – если нас будут свои люди на предприятиях, то можно их будет нагрузить также сбором информации об их руководителях, о хищениях, растратах, нераспорядительности. А я в последнее время хожу, думаю, как мне наладить контроль…

– Тоже можно, – кивает Оля, – считаю, что сейчас самое время, в связи с делом Волкова, подкинуть вождю идею о создании нескольких контрразведывательных организаций по примеру Смерша, вдобавок к Особым отделам НКВД: в наркоматах обороны, на флоте, оборонной промышленности. Ведь может получиться…

– А где же твой медицинский чемоданчик? – спрашиваю Олю, появившуюся на пороге моего кремлёвского кабинета.

– На Большой Татарской оставила, я что дура с таким в Кремль, доказывай потом, что ты – не верблюд. Так Киров что, не приедет вечером к нам на базу?

– Нет не приедет. Референт сказал, что Мироныч опять приболел, пришлось отменять все его встречи и визиты. Прямо со Старой площади уехал в Горки.

– Диагноз есть? – Оля аккуратно садится на стул, приподняв подол чтобы не помять.

– По словам Свешникова, врачи язву желудка ставят, – с опаской гляжу на супругу.

– Язва – это не страшно, тут как бы чего другого не пропустить.

– Тогда давай заскочим за твоим саквояжем и к Кирову.

– Как хорошо, что навесили старика, – бледный седой Киров с улыбкой поднимается из огромного кожаного кресла, знакомого по фотографиям "Ленин в Горках", – а тебя, Анечка, я уже сто лет не видел. Очень кстати, Мария Львовна как узнала, что ты приезжаешь покой потеряла. Слава о твоих волшебных ручках по всей Москве идёт, особенно у женского населения…

"Язвит?… Хороший каламбур".

– … пожалуйста, пойди, поговори с женой, она с её сестрой в ротонде тебя поджидают.

– Ну как ты, Алексей? – приобнимает меня он, – как тебе она, шапка Мономаха?

"Килограмм восемь потерял".

– Тяжела, не скрою, Сергей Миронович.

– Справишься, ну рассказывай с чем приехал, ты же просто так не зайдёшь…

– Просто проведать, клянусь.

– Рассказывай-рассказывай, – хозяин стучит по дивану, приглашая присесть.

"Удобный случай, когда ещё представится".

– Вы же знаете, Сергей Миронович, что я получаю стенограммы советско-германских консультаций в НКИД? Так вот на последней встрече, Шуленбург, по сути, предложил раздел Польши, причём даже обозначил будущую границу между нашими странами по "линии Керзона", так?…

Киров согласно кивает.

– … Предположим, что мы принимаем это предложение и новые области вливаются…

– Воссоединяются народы… Оккупированные панской Польшей области Украины и Белоруссии возвращаются домой.

– Да, правильно. Но меня сейчас интересуют, как это будет юридически оформлено…

– Постановлением Верховного Совета, как соответствующие области УССР и БССР.

– …Вот так просто?

– Сначала, конечно, будет всенародное голосование.

– Я, Сергей Миронович, имею ввиду то, что на этих территориях прежде всего должно быть подавлено сопротивление буржуазных и мелкобуржуазных элементов, кто-нибудь знает какой процент населения они составляют? С уверенностью можно лишь сказать, что рабочего класса там почти нет. То есть НКВД будет вынуждено взять на себя эту работу при этом никто не застрахован от многочисленных ошибок, что может повлечь недовольство населения. С другой стороны, наше перемирие с Германией не продлится долго, и эти области вскоре станут ареной боевых действий. И тут вырисовывается дилемма: мы должны привлечь на свою сторону всё население этих областей, для этого вкладывать большие средства для улучшения их жизни, зная что всё это будет скоро разрушено. Или временно до войны не проводить советизацию, оставить всё как есть, с частной собственностью и автономией, но рискуя потерять доверие той части населения, которая поверила нам.

– Граждане СССР второго сорта, – мрачно замечает Киров и тянется к пачке папирос, лечащей на журнальном столике, закуривает и судорога боли тут же искажает его лицо.

– Сергей Миронович, вы бы воздержались от курения, – он поспешно тушит папиросу, – а что касается граждан второго сорта, то я считаю, что вот так запросто в СССР всех желающих принимать нельзя, Союз – не бесплатный магазин, его гражданство надо заслужить. Пусть докажут на деле, что они разделяют наши идеалы. У нас в Конституции совершенно не прописан вопрос вступления и выхода из СССР. Предлагаю восполнить этот пробел, в новом конституционном законе заложить норму – трехлетний переходный период, в течении которого, будут избраны новые органы власти, ликвидирована эксплуатация, национализированы заводы и фабрики, помещичьи земли, проведён референдум о вступлении. Красная армия и части НКВД, находящаяся на территории этих областей, будут только помогать местным властям поддерживать порядок, только в случае крайней необходимости.

– Постой, Алексей. Ты же говоришь, по сути, об автономиях в составе Украинской и Белорусской ССР, но по Конституции они не федерации, то есть не могут иметь автономий.

– А как же Молдавская АССР в составе Украинской ССР или Каракалпакская в Узбекской?

– Ну это…, – Киров морщится и прижимает руку к животу, – хотя да…

– Может вам лучше прилечь, Сергей Миронович?

– Нет-нет, сейчас пройдёт, язва обострилась, чёрт бы её подрал. Но ведь Украина и Белоруссия учреждали Советский Союз не как федерации и сейчас…

– Так с принятием новых территорий всё равно придётся менять статьи Конституции о национально-государственном устройстве. Мне кажется, что федерализация пойдёт только на пользу многонациональным республикам, не только Украине и Белоруссии, но и Казахстану. А при возможном выходе из СССР позволит учесть мнение этих автономий.

– Да что ты, Алексей, заладил… выход, выход.

– Сейчас такое, конечно, невозможно, Сергей Миронович, но представьте такую ситуацию, когда против СССР ополчится весь капиталистический мир, или по какой-то другой причине центральная власть вдруг ослабнет. Не возникнет ли у некоторых руководителей Союзных республик соблазна купить себе безбедную жизнь просто объявив о выходе, не нарушая Конституцию.

– В этом, Алексей, я с тобой пожалуй соглашусь, – Киров вновь тянется к папиросам, но быстро отдёргивает её, – до выхода из Союза надо будет решить много задач по пенсиям граждан, по имуществу. Хорошо, я поговорю с Кобой… О, Анечка, ну как мои женщины не замучили тебя?

– Сергей Миронович, разрешите Ане осмотреть вас? Ммы же видим, что вы хвораете.

– Замучили меня уже эти врачи от слова врать, гонору много, а толку от них чуть, – тяжело вздыхает Киров, любуясь на Олю, – но такой красивой девушке не в силах отказать.

– Прилягте, больной, на что жалуетесь? – сразу берёт быка за рога супруга, – Чаганов, мой саквояж из машины, быстро…

– Ну что с ним? – ЗИС мягко трогается и плавно набирает скорость.

– Ничего хорошего, – шепчет мне прямо в ухо Оля, – язва желудка и впрямь у него есть. Правда, как пациент Киров совсем не подарок. Диету нарушает, совсем не отдыхает, курит как паровоз и ещё жалуется, что профессора его никак вылечить не могут…

– Слава богу, я уж думал что онкология. А почему тогда ничего хорошего? Язва – это ведь пустяк, нет? Или у него прободная?

– Язва желудка и на самом деле лечению поддаётся довольно просто, вот только недавно у Кирова появились новые симптомы – кровь в моче, повышенное давление, одутловатость лица. И он о них профессорам – ни слова.

– Что это – почки?

– Почки, возможен гломерулонефрит… Понимаешь, появление таких симптомов говорит о том, что имеется уже серьёзное поражение почек, при нынешнем отсутствии действенных лекарств это означает, что жить пациенту осталось два-три года. Пока это всё подозрения, нужно делать анализы. Если повезёт, то у него может быть бактериальная форма и тогда можно попробовать лечение пенициллином.

– Так давай делай анализы, лечи…

– Кто же мне позволит, где это видано чтобы выпускницу мединститута допустили к лечению члена политбюро?

– Предложи профессорам с академиками, пусть они сами.

– Не согласятся, кому охота брать на себя такую ответственность? Препарат не апробирован, результаты первых испытаний появятся в конце года, да и то предполагается пока испытания лишь на больных пневмонией.

– Беда… Что будем делать?

– Ну, кровь и мочу для анализов я всё же получила, а дальше будет видно, но действовать надо быстро.

Москва, Кремль,

кабинет Сталина.

20 августа 1939 года, 16:00.

– Присаживайтесь, Борис Михайлович, – вождь встречает гостей в центре кабинета, – товарищ Будённый, а вы сюда к окну…

Сталин, усадив гостей друг против друга, встаёт между ними у торца стола для заседаний.

– … Как вы знаете, товарищи, в последние дни в наркомате иностранных дел проводились политические и военные консультации с германцами. Их ход позволяет надеяться на заключение в самое ближайшее время договора о ненападении и торгового договора между СССР и Германией. Гитлер всерьёз опасается войны на два фронта из-за Польши, поэтому готов пойти на соглашение с СССР на самых выгодных для нас условиях. Германия соглашается предоставить большой торговый кредит для покупки самой современной военной техники и промышленного оборудования. Красная Армия, в связи с предстоящей войной у наших границ, и с вероятным поражением Польши в ней, должна быть готова к любому развитию событий, в том числе и к тому, чтобы взять под свою защиту народы Западной Украины и Белоруссии на территории, ограниченной так называемой линией Керзона. Послезавтра Генеральный штаб на Главном Военном Совете должен будет представить подробный план наших действий. Насколько я понимаю, Борис Михайлович, намётки такого плана уже у вас имеются?

– Так точно, товарищ Сталин.

– Тогда времени должно хватить, – вождь пыхнул трубкой, – дальше, в ходе консультаций германцы заявили, что готовы отнести Финляндию к сфере наших интересов, поэтому вне зависимости от того, как будут разворачиваться события на польско-германском фронте и хода советско-финляндских переговорах о границе, Генеральному штабу надлежит в кратчайшие сроки подготовить три плана действий Красной Армии, в зависимости от того занимаем ли мы всю территорию Финляндии, её южную часть – побережье Финского залива, или просто отодвигаем границу от Ленинграда до Выборга. Подумайте оба кто мог бы возглавить каждую из этих операций.

– Приблизительно на какое время нашим операторам следует планировать Финскую компанию, товарищ Сталин? Хотя бы примерно: осень, зима, лето?

– Зима.

– Здравствуй, Лаврентий, – по-грузински, как всегда, когда они остаются наедине, приветствует Берию вождь, – успел пообедать?

– Спасибо, Коба, я не голоден.

– Ты понимаешь, конечно, зачем я тебя пригласил, – Сталин садится на стул рядом и внимательно смотрит ему в глаза.

– Понимаю, политбюро должно сделать организационные выводы из провала НКВД, так? – пенсне соскальзывает со вспотевшего носа наркома, – ты знаешь, Коба, так даже лучше, пойду учиться на архитектора, буду строить дома, я с детства об этом мечтаю.

– Оргвыводы будут само собой, Лаврентий, но я о другом. Боюсь, что в этом провале есть и вина политбюро, что слишком много всего взвалили мы на тебя и на весь НКВД, неподъёмной вышла ноша. В связи с возросшим объёмом работы и её многообразием, политбюро решило разукрупнить НКВД, оставить за тобой только государственную безопасность и преобразовать её из Главного управления в народный комиссариат. Причём, Особые отделы в армии, на флоте, в НКВД и… в оборонной промышленности передать в соответствующие наркоматы…

– Разделить контрразведку, зачем? – нахмурился Берия.

– Вот прочти, – вождь переворачивает лист бумаги, лежащий перед ним.

– "В целях максимального улучшения агентурно-оперативной работы органов государственной безопасности", – отодвигает от себя постановление нарком, – ну хорошо, я понимаю армейцы и моряки давно добивались этого, допускаю, что деятельность наших особистов в войсках как выражения недоверия к ним, но оборонная промышленность здесь причём? Они штатские.

– Каждое оборонное предприятие имеет вооружённую охрану, – поднимается Сталин, беря в руки постановление, – которое содержится за счёт соответствующих наркоматов и подчиняется наркому, так что ничего нового создавать не надо, будет простое перераспределение обязанностей. Мы хотим, чтобы НКГБ усилил разведывательную работу за границей, борьбу с иностранными резидентурами внутри страны, с подрывной деятельностью антисоветских элементов. В ближайшее время возможно их число сильно увеличится в связи с присоединением к СССР новых территорий… А учиться, Лаврентий, пойдёшь после войны, обещаю.

– Присаживайтесь, товарищ Малышев, – вождь указывает на стул, повёрнутый спинкой к столу для совещаний, – ну как осваиваетесь в новой должности?

– Спасибо, товарищ Сталин, привыкаю понемногу…

– Хорошо, я вызвал вас вот по какому делу, – вождь берёт со стола лист бумаги, – жалоба на вас пришла из Ленинграда, знаете от кого?

– Догадываюсь, товарищ Сталин, – Малышев помигал красными от недосыпания глазами, – из конструкторского бюро 185-го завода.

– Правильно, – кивает вождь, – пишут, что зажимаете вы их, когда только успели?…

– Вчера только разговаривал с товарищем Гинзбургом.

– … Группа конструкторов утверждает, что вы им навязываете разработку харьковского танка А-43, чем это вызвано?

– Тут такое дело, товарищ Сталин, харьковчане, а КБ у них небольшое, сейчас перегружены работой. Идут испытания А-32, уже выявлено много недостатков, которые приведут к серьёзным переделкам конструкции, затем новые испытание, за ними начнётся сопровождение запуска танка в серию. До конца 1940-го года КБ 183-го завода будет перегружено, сил для работы над перспективным развитием А-32 танком А-43 не остаётся совершенно. Ленинградцы же после закрытия военными программы тяжёлого танка Т-100 и неудачи с проектом сменщика Т-26 как раз имеют свободные ресурсы…

– Не хотят работать над "чужим" танком?

– Я тоже так думаю, товарищ Сталин.

– Интригуют, значит и Жданова подключили, – вождь передаёт листок Малышеву, – поступим так, разберитесь сами с этим делом, а если кто-нибудь будет вмешиваться, то посылайте его ко мне.

– Вячеслав Александрович, – окликиваю Малышева, идущего по коридору, – ты от Хозяина? Кто у него сейчас?

– Куусинен.

"Это надолго".

– Ну ты идёшь?

– Куда?

– На экскурсию ко мне на хозяйство тут близко на Большой Татарской, у меня сейчас как раз свободный часок образовался.

– Конечно, сейчас только к себе бумагу занесу.

– А здесь у нас металлургическая лаборатория, – открываю дверь в новое, ещё пахнущее краской, просторное помещение, – знакомьтесь, товарищ Малышев, это профессор Дричек создатель техпроцесса, который называется Самораспространяющийся высокотемпературный синтез. Вы знакомы с образцами изделий, высокоскоростными резцами и фрезами, получаемыми по СВС технологии. Сейчас Сергей Владимирович покажет вам насколько проста эта технология, которая не требует ни дорогих печей, ни квалифицированных рабочих.

– Алексей Сергеевич, – через несколько минут Малышев с круглыми вмятинами на лице, оставленными защитными очками, возбуждённо подбегает ко мне, – когда вы сможете передать нам СВС-процесс? Экономический эффект от его внедрения у нас в машиностроении будет революционным – десятки или даже сотни миллионов рублей.

– Узкое место у нас пока, Вячеслав Александрович, это производство того самого порошка, что закладывается в форму. По плану первые его тонны будут получены в первом квартале следующего года, но учтите, что большие виды на чудо-сплав имеются и у военных. Кстати, тот предмет, что вы получили сейчас с профессором – это заготовка бронебойного сердечника. Так вот, по итогам следующего года мы рассчитываем выйти на уровень 1000 тонн.

– Понимаю, – грустнеет Малышев, – а это что за машина, для чего она?

– Это установка для получения тонких металлических нитей…

– Интересно, тоже канитель волочёте? Не пойму, а где же волочильная доска, где фильеры? И сама канитель какая-то странная, – Малышев берёт в руку пучок тончайших металлических волокон, блеснувших в свете лампы, – как же вы её теперь распутаете?

– Это не совсем канитель, мы её не волочём, поэтому фильеры не нужны, и эту не канитель мы распутывать не собираемся. Товарищ Казарин, покажите как работает машина.

– Прошу, товарищи, отойти за ограждение, – рабочий в чёрном халате важно выступил вперёд, – здесь у нас, стало быть, стальной поддон с расплавленным бронзой… а над ним крутится стальной круг, вот глядите у меня такой запасной есть с особыми бороздками. Когда борздки эти лупят по бронзе…

Казарин опускает вращающийся диск на дымящуюся бронзу и в сторону замызганной металлом боковой стенки устройства летит сноп искр, который прямо на глазах превращается в пучок спутанных нитей.

– … вот так всё просто, – гордо поднимает голову рабочий, – пойду покурю без всякой канители.

– Спасибо, товарищ Казарин, – пожимаю руку рабочему, – можете выключать установку. Так вот, Вячеслав Александрович, вы спрашиваете зачем на нужны эти волокна? К нам не так давно обратились авиамотористы, в средней Азии и особенно в монгольской степи вдруг сильно упал ресурс двигателей, вплоть до 20 часов. Они стали разбираться, причиной этого стал мелкий песок, который проникая сквозь воздушный фильтр как наждак стачивал внутренности мотора. Раньше на это внимания конструкторы на это особо не обращали, точнее эта проблема не сильно себя проявляла, ведь самолёт даже с пыльной площадки взлетает достаточно быстро, а наверху воздух чистый. При эксплуатации же самолётов на юге, в пустыне ситуация изменилась: пошли жалобы от армейцев. Короче, попросили нас создать дешёвую технологию производства тонкой проволоки для масляных фильтров. По нашим оценкам стоимость таких нитей ненамного превышает стоимость металла, из которого они состоят…

– Нам очень нужны такие станки, товарищ Чаганов, когда вы сможете… хотя нет, просто дайте нам её чертежи, мы сами…

– Сделаем, – веду Малышева к следующей установке, – знакомьтесь, это товарищ Юткин, заведующий лабораторией Электрогидравлики. Лев Александрович, расскажите о своём детище.

– Данное устройство, – заговорил грубым прокуренным голосом высокий худой мужчина лет тридцати в большом не по размеру белом халате, – предназначено для очистки как чёрного, так и цветного литья в металлургическом производстве. Устройство состоит: из заземлённой ванны с водой, которая является отрицательным электродом, нескольких погружённых в воду положительных электродов, решётки для очищаемых деталей и высоковольтного генератора…

"Целиком взятого из РЛС "Подсолнух"".

– … Тут у меня есть несколько литых втулок разных диаметров, – приободряется Юткин, видя с каким вниманием его слушает Малышев, – на их поверхности невооружённым глазом можно заметить остатки формовочных земель и составов. Я укладываю литьё на решётку, прошу вас выйти за ограждение и нажимаю вот эту красную кнопку…

Вода, под глухой низкий рокот, заметно вспухает, на несколько секунд скрывая от наших взглядов выложенные рядами втулки. Юткин, проверив показания вольтметров и закоротив положительные электроды на землю, как фокусник ставит перед зрителями на столик решётку.

– Ну-ка, ну-ка, действительно чисто, – Малышев подносит к глазам одну из деталей, берёт другую, третью… а четвёртая оказывается расколотой пополам.

– Заметьте, Вячеслав Александрович, – заглядываю ему через плечо, – втулка имеет раковины, тут и тут.

– Верно, – улыбается Юткин, если изделие имеет скрытые от глаз трещины или раковины, то во время электрогидравлической очистки оно часто раскалывается по ним.

– То есть, по сути, осуществляется технологический контроль качества изделий, – вставляю я свои пять копеек.

– Мы проводили специальные исследования, – кивает Юткин, – металл при очистки практически не разрушается…

– Дай я тебя обниму, Лев Александрович, – расторгался Малышев, – ты знаешь, что 30 процентов трудоёмкости в литейке составляет именно очистка? Всё вручную, пыль в цехах стоит такая, что в двух шагах человека не видно… а если, например, большую вещь надо почистить, такую, что не вмещается в самую большую ванну, как быть?

– Есть у нас такое в планах, Вячеслав Александрович, – освобождаю завлаба из объятий экскурсанта, – но пока только в чертежах, хотим корабельные корпуса чистить.

"Но это всё потом, у нас только первоочередных задач выше крыши: агрегаты по обогащению кимберлитовой руды в электрогидравлической дробилке, по извлечению металлов из металлургического шлака, по удалению серы из топлива… Жаль, что ничем кроме названий установок и кратких их описаний я помочь Юткину не могу, энциклопедический словарь – не лучший источник технической информации. Это ещё я не говорю о порошковой металлургии, спекании, штамповке, сварке и нанесении покрытий на металл. Надо было начинать эту работу раньше, но как объять необъятное, к тому же Юткин сам постарался, чтобы я так долго его искал: подчистил информацию о судимости, сменил год и место рождения".

– Товарищ Берия? – Оля отрывает взгляд от списка абонентов "вертушки" и откидывается на спинку стула, – Мальцева у аппарата, надо встретиться, есть разговор… я – у себя на Большой Татарской… Клуб НКВД? Да знаю, это на Большой Лубянке, где клуб "Юный Динамовец", хорошо, буду через пятнадцать минут.

– И как мы теперь называться будем, ансамбль песни и пляски НКГБ? – из-за кулис появляется невысокий стриженый под ноль парень в форме НКВД с пустыми петлицами.

На сцене с портретом Сталина вышитым на красном занавесе в длинном узком зале, отделанном чёрным мрамором с жёлтыми прожилками вокруг долговязого худого лейтенанта, собрались артисты в национальных костюмах:

– Молчать, Любимов, – красный нос лейтенанта блеснул в свете прожекторов, – с минуту на минуту ожидается приезд товарища Берии, он будет отбирать номера для концерта в Кремле. Показываем нашу обычную программу, Любимов конферируешь академически, с хохмами…

– Глянь, какая красотка, – вошедший шепчет на ухо соседу, кивая на девушку в белом платье, сидящую в партере пустого зала.

– Акварель, – отвечает тот.

– Любимов, Эрдман, – выходит из себя лейтенант, – вон со сцены! Так, конферансье отменяется, и шуточек эрдмановских не будет, вот ты, выходишь, строго объявляешь номер и по-солдатски чётко уходишь. Певцы, ко мне!

– Скажи, каким счастливым ветром, Юра, занесло в нашу скромную обитель эту прекрасную розу? – два товарища плюхаются на стулья по сторонам от Оли, более старший берёт её за руку, – понимаю, вы хотите стать артисткой, вам повезло, вы попали по адресу… Разрешите представиться, Николай Эрдман, драматург и киносценарист… Смотрели фильмы "Весёлые ребята" или "Волга-Волга"? Мои работы…

– А тут какими судьбами, товарищи кандидаты на спецзвание? – насмешливо улыбается девушка, легким движением высвобождая руку.

– Временно, – отвечает тот, что моложе, – по просьбе товарища Берия, несём, так сказать, свет культуры в строй сотрудников внутренних органов. Я – Юрий Любимов, снимался в фильме "Человек с ружьём".

– А-а припоминаю, чумазый мотоциклист у вождя, – смеётся Оля и передразнивает его, – "где Ленин"? С таким багажом советую сразу браться за Гамлета, время уходит.

– Постойте-ка, – Эрдман вскакивает с места хватается за голову, – я вас где-то видел… Вы – дублёрша Любы Орловой! И ещё…

– Кто такие? – сзади от двери раздался громкий выкрик с грузинским акцентом, на сцене все забегали, – марш отсюда… Начинайте!

Начальник ансамбля, попытавшийся приблизиться к Берии попятился назад и взмахнул рукой:

– Слушаю вас, товарищ Мальцева, – блеснул стёклами пенсне Генеральный комиссар.

– Прежде всего, товарищ Берия, прошу прощения за то, что вмешалась в расследование…

– Забудьте, я сам кругом виноват, – нетерпеливо перебивает её он.

– Хорошо, я по своим каналам, вы понимаете каким, получила сообщение, что Польша начала подготовку к возможной эвакуации своего золотого запаса в восточные районы страны, на случай бомбардировок столицы. В частности, в Брестской крепости в казематах 5-го форта подготовлены помещения для хранения золота. Правительство поручило эту операцию министру финансов Матушевскому, бывшему руководителю польской разведки.

– Вы что же, Мальцева, – усмехнулся Берия, – задумали ограбить польский банк?

– Не ограбить, а помочь вернуть нашим братьям украинцам и белорусам средства, полученные за счёт их нещадной эксплуатации польскими панами.

– Каким образом? Будете объявить войну Польше?

– Спасибо, что спросили, – продолжает она равнодушно, – я бы на вашем месте установила наблюдение за Банком Польши. Как только первые бомбы упадут на Варшаву, поляки попытаются вывезти свои богатства из города. По моим сведениям, в банке находится примерно 75 тонн золота. Чтобы загрузить его потребуется по крайней мере 30–40 грузовиков, то есть это большая колонна и будет легко проследить куда она отправится…

– А если золото повезут на аэродром или на железнодорожный вокзал, что тогда?

– Самолётами вряд ли, – качает головой девушка, – к тому времени в воздухе уже будет хозяйничать германская авиация, а вот на вокзале для этого не помешало бы иметь свои глаза и уши. Но я думаю, что Матушевский решит разделить груз: часть золота отправится на восток в Брест, а часть на юг к границе с Румынией…

– В Румынию? – чешет гладко выбритую щёку Берия, – пожалуй, больше полякам деваться некуда, но там полно немецких шпионов… Гитлер потребует польское золото вернуть, как военный трофей и румынское правительство ему уступит.

– Так-то оно так, – Оля поворачивает голову в сторону сцены, где печатает шаг ведущий, – но румыны пытаются сейчас усидеть на трёх стульях и в отрытую не не пойдут против Британии и Франции. Поэтому, скорее всего, они попытаются как можно быстрее избавиться от польского золота, например, погрузить на судно, английское…

– Грузинский танец! – кричит он, – исполняют солисты ансамбля Нино Рамишвили и Илья Сухишвили.

– На британский или французский военный корабль, – Берия не обращает на появившихся на сцене танцоров никакого внимания.

– Англия с Францией уже объявят войну Германии, – парирует Оля, – их кораблей не может быть в румынских портах, так как это нарушит их нейтралитет.

– Согласен, значит погрузят золото на какое-нибудь гражданское судно… Мальцева, бросай всё и переходи ко мне, назначу начальником Иностранного отдела.

– Спасибо, Лаврентий Павлович, боюсь только, что товарищ Сталин не отпустит.

– Ты ему о золоте ничего не говорила? Хорошо, и не говори, извинения принимаю, – он легко вскакивает на ноги и почти бежит к выходу.

– Кхм-кхм, разрешите продолжить представление? – руководитель ансамбля вытягивается перед Олей.

– Да, пожалуйста.