Война. Часть 2

Глава 4

Маньчжоу-Го, Харбин,

Летний сад "Аркадия".

01 июля 1939 года, 19:00.

"Ну как ему может не нравиться? – Оля хмурится и тихонько толкает в бок задремавшего Кузнецова, – Вертинский – гений, он создал на эстраде новый жанр… стихи в музыкальном сопровождении, которое усиливает поэтический эффект… Высоцкий многое взял у него, не только стиль, но и… достаточно послушать песню мэтра "Над розовым морем".

– Браво! Брависсимо! – сразу несколько вскочивших с мест дамочек бальзаковского возраста закрывают элегантную фигуру певца в безупречном фраке, подошедшего к краю сцены, чтобы принять цветы.

– Где остановился Вертинский? – щебечут у ограды гимназистки, – в "Модерне" на третьем этаже, где останавливался Шаляпин… А можно туда пройти? Что ты, а если директриса узнает!

– Ну что делать будем? – вздыхает Кузнецов, когда официант летнего кафе, принесший лимонад, отходит к соседнему столику.

– Ждать И-Чена больше бесполезно, – Оля делает маленький глоток из хрустального бокала, – не пришёл на встречу, значит у него что-то случилось. Жаль рации нет, но согласись, через две таможни тащить её было опасно…

– В Шанхай?

– … опасно, там нас могут искать англичане, японцы и китайцы.

– Считаешь они нас вычислили? – Николаю нравится новое слово.

– Вряд ли, но не исключаю. Лучший вариант был перейти нам границу нелегально, с И-Ченом вообще идеально. Он – контрабандист, уже много раз возил наших по Сунгари в Амур, от Харбина километров двести пятьдесят. Придётся искать другую возможность…

– Будем прорываться в наше Генконсульство?

– Нет, даже приближаться не станем, – машет головой Оля, – маньчжурцы из-за войны в Монголии обозлены на нас, вся территория консульства оцеплена. Можно нарваться на них, а у нас катушки с собой.

– Да, если бы не лента…

– Даже если и прорвёмся, то обратно – никак. Стоп, Вертинский! Он давно пытается оказать СССР какую-нибудь услугу, обивает пороги советских загранучреждений, видно невмоготу стало на чужбине. Так пусть послужит Родине, отвезёт плёнки в полпредство, и весточку о нас заодно передаст, пусть в Москве думают как нас отсюда вызволять. Он ведь завтра уезжает, давай быстро к нему.

На противоположной стороне улицы, прохаживаясь по плохо освещённой аллее в небольшом скверике, Кузнецов то и дело бросает взгляд на подъезд гостиницы "Модерн". Швейцар услужливо распахивает дверь и на пороге появляется Оля в светлом шёлковом платье.

– Стопэ, докимента, – из стоящей у отеля легковой машины выскакивают два молодых сержанта в полевой японской форме и перекрывают путь девушке.

– Сейчас, сейчас, господа офицеры, – девушка, наклонив голову, трясущимися руками начинает суетливо рыться в сумочке, извлекая на свет то зеркальце, то пудреницу, роняя на землю то одно, то другое, её глаза при этом быстро осматривают улицу.

Кузнецов, не сводя глаз с напарницы, ускоряет шаг, в свете уличного фонаря блестит воронёная сталь пистолета. Оля, заметив манёвр Кузнецова, вдруг начинает отчаянно трясти головой из стороны в сторону так, что тот замирает на обочине, пряча оружие в карман брюк. Из-за поворота появляется грузовая машина с солдатами маньчжурской армии в кузове, за ней ещё одна… Николай поспешно отступает в тень большого платана. Потеряв терпение, японцы хватают девушку за руки и тянут её к машине, та на подкашивающихся ногах следует за ними.

– Не надо, я сама! – пытается перекричать шум проезжающей колонны Оля, повернув голову к дороге.

"В машине трое, – Кузнецов дрожащими руками пытается достать сигарету из пачки, – водитель и два сержанта… сержанты оба сели сзади, это плохо… да справится, даже голыми руками справлялась".

– Симпатичное "брёвнышко" нам попалось сегодня, – потные ладони первого загуляли по груди скулящей девушки, – остановись за городом в нашем месте.

– Должны быть у солдата на службе маленькие радости, – второй поглаживает её крепко прижатые друг к другу бедра, – а то вчера везли вонючего старика-китайца, всё проклял.

– Эй вы там, погодите, – крутит головой водитель, – давайте по-честному, бросим жребий, а не то больше не буду возить вас на охоту в Харбин, топайте на своих двоих в Пиньфань в публичный дом…

"Так они из "отряда 731", – сжимает кулаки Оля, – по словам "Мини" рядом со станцией завершается строительство огромного военно-бактериологического комплекса, фабрики по массовому производству болезнетворных бактерий… вот значит, как они добывают "подопытных кроликов"… так, сворачивают с дороги"…

Вдруг перед машиной в световом пятне от фар возникает спинка серого короткоухого зайца. Несчастное животное, оказавшись на световой дорожке, мчится по ней во весь опор, не смея отвернуть в спасительную темноту.

– Давай, жми, дави его! – сразу заорали конвоиры, подавшись вперёд и хватаясь за спинки передних сидений.

"Пора действовать, чтобы не оказаться на месте такого вот зайца".

Оля левой рукой поддёргивает юбку, правой нащупывает ножны миниатюрного "танто" примотанные к внутренней поверхности левого бедра у колена, большим пальцем отводит в сторону фиксатор и нож обратным хватом оказывается в маленьком кулаке девушки. Отточенное, как бритва, тонкое лезвие тут же по широкой дуге начинает свой путь к шее правого конвоира. Тугая струя крови из рассечённой сонной артерии фонтаном бьёт в лобовое стекло автомобиля.

Дойдя до предела, корпус Оли, как пружина, начинает раскручиваться в обратную сторону, с каждым мгновением разгоняя остриё локтя её левой руки. С чавкающим звуком оно впивается в ухо левого конвоира, его голова безвольно стучится о приоткрытое боковое стекло. Обезумевший от вида крови шофёр, потянувшись вперёд и не снимая ноги с газа, пытается одной рукой очистить лобовое стекло, в этот момент сзади он получает сильный удар по затылку рукояткой ножа и теряет сознание. Машина, проехав ещё с десяток метров, застревает в песчаной ловушке, освещая скос одинокого бархана.

В следующие несколько минут девушка как автомат собирает оружие, документы японцев, оттаскивает их под свет фар, вяжет руки и ноги водителю и тут видит, что второй сержант тоже не дышит.

– Чёрт! Чёрт! Ну куда теперь я в таком виде? – в отражении бокового зеркала она замечает залитое кровью белое платье.

Оля поднимает с земли фляжку и большими глотками пьёт воду.

– Второй-то ростом аккурат с меня, – девушка точными движениями вытряхивает его из гимнастёрки, стягивает штаны, критически смотрит вниз на тщедушного японца, – а туда же…

Очнувшийся водитель застонал от боли, пытаясь пошевелиться: его, вывернутая назад левая нога, оказалась намертво прихваченной к правой руке. Выплюнув изо рта набивший туда песок, он с трудом вытаскивает из-под себя свободную левую руку и трёт глаза.

– Очнулся? – сбоку из темноты слышится спокойный голос девушки, – а твои друзья умерли. Вон посмотри. Как тебя зовут?

– Акайо, – хрипит шофёр, в его глазах застыл ужас от вида застывшей крови и сержанта с отрезанной головой.

– Ты не думай, Акайо, что я убийца, как они, – неторопливо говорит Оля загробным голосом, – всех мужчин из моей семьи в прошлом году вот так же схватили на улице ваши солдаты… отца, младших братьев, мать… Я поклялась отомстить за них. Смерть – за смерть…

– Я не…

– …Знаю, Акайо, ты не такой, ты – водитель, твоё дело крутить баранку, пойми, я не хочу мстить простым солдатам, твои друзья сами виноваты…

– Они не…

– … я хочу отомстить вашим начальникам, тем которые задумали и приказывают вам совершать эти зверства… ты, Акайо, водитель, не раз, наверное, возил этих упырей повсюду, ведь так?

– Я всё расскажу, про всех, – плачет шофер, – ты же меня не убьёшь?

– Обещаю, но только при одном условии: если ты ничего не утаишь от меня.

– Ничего себе размахнулись они тут, – присвистнул Кузнецов, с вершины плоского холма осматривая окрестности, – это что там с трубами?

– Тепловая электростанция и крематорий, – отвечает Оля, – а там дальше, двухэтажное кирпичное здание, тюрьма, рядом с ней лаборатория, ещё дальше, длинные такие, цеха производственные, там они возбудителей разных болезней разводят. Смотри, кирпичный забор и земляной ров только со стороны железнодорожной станции, с противоположной стороны – голая степь, там просто колючка и вышки. Там пройти – плёвое дело. Ночью попробуем… ты бегал когда-нибудь в противогазе? Сейчас потренируешься, я тут неподалёку трёх попутчиков прикопала неглубоко, надо будет поглубже, чтоб звери не добрались. Там у них в багажнике был полный комплект: защитные костюмы, накидки, противогазы…

– А машину куда дела?

– Утопила в речке, в мутной воде машину трудно заметить, когда найдут, подумают, что упали с обрыва, а тела унесло течением. Так вот, один из тех троих был племянником начальником объекта, – цедит сквозь зубы Оля, – занимался поставкой людей для их экспериментов, думаю, что его скоро начнут искать…

– Утром их хватились, значит сейчас уже ищут.

– Не факт, – качает головой Оля, – племянник и раньше уходил в самоволку, но пусть будет так.

– Ты понимаешь, Коля, эти два сержанта, помимо исполнения своих прямых обязанностей, ещё и сами на "охоту" выезжали, девушек искать… никому об этом не докладывали, так как начальство строжайше запрещало это, предпочитало людей опустившихся, бродяг без родных, или всю семью разом, ну а этим мажорам хотелось другого… Я на том месте, когда японцев прикапывала, три трупа нашла… все – молодые девчонки.

– Зверьё, – желваки заиграли на скулах Кузнецова, – , Аня, мы не можем вот просто так уйти отсюда…

– Я тоже так думаю. Есть у меня одна мыслишка, как запустить япам ежа за пазуху, слушай… Видишь, вон тот ангар на краю лётного поля, туда самолёты на ночь загоняют… А рядом такой низенький кирпичный сарай, там где два часовых ходят вокруг по дорожке… Вот это будет нашей целью…

– Что там? – Николай поднимает бинокль.

– Там склад, где хранятся небольшие бомбочки с особой начинкой: холера, чума, наверное, ещё что-то, но не суть. Самолёты, которые базируются на этом аэродроме, летают на полигон, расположенный вблизи станции Аньда. Это в ста двадцати километрах от Харбина на северо-запад.

– Это тебе водитель рассказал?

– Ты что, думаешь наши военные разведчики совсем мышей не ловят? – хмурится Оля, – да они ещё год назад, как только японцы начали строить железнодорожную ветку к богом забытой деревне, сразу же этим местом заинтересовались. До нас тут были наши люди, мы тоже получили задание сфоткать этот объект… сфоткать и всё, а оно видишь как вышло… Короче, на этом полигоне японцы производят испытания всякой дряни, сбрасывают маленькие стеклянные бомбочки, на людей, привязанных к столбам, а потом изучают как происходит заражение, как болезнь развивается и так далее.

– Меня ещё вот что тревожит, – Кузнецов аккуратно укладывает японский бинокль в футляр, – помнишь, вечером швейцар тебе дверь в гостинице открывал? Я думаю, что он наводчик. Когда ты входила внутрь машины не было, а минут через пять подъехала, он подбежал к ней и о чём-то шептался с одним из сержантов.

– Молодец, Николай, растёшь… Ты не волнуйся, он больше уже ничего не расскажет, я его ещё до того, как вернулась домой "выпотрошила". Он и в самом деле на японцев работал. Ладно, значит план у нас будет такой…

– Это хорошо, – шепчет Оля Кузнецову, – дождь нам в помощь… Приготовься, через пять минут начинаем. У меня – час двадцать пять…

По брезентовой накидке застучали редкие капли. Девушка не спеша сворачивает её, укладывает в вещмешок, затягивает шнур, в левую руку берёт небольшую рогатину и, выждав время, ползёт к едва различимой в темноте изгороди, за ней бесшумно следует Николай. Рогатину под нижнюю проволоку, Кузнецов успешно проскальзывает под ней, бережно принимает два тяжёлых и объёмистых сидора.

"Это было легко: на два метра высоты всего пять линий проволоки… ни тебе спирали Бруно, ни "егозы"… расстояние между вышками не меньше полукилометра, тусклые прожектора утыкаются в стену дождя"…

Подхватив вещмешки и проверив переговорное устройство, напарники расходятся чтобы подойти к цели с разных сторон.

"Дисциплинированные ребята, не сидят под навесом, продолжают, несмотря на дождь, вышагивать по засыпанной гравием дорожке… Это они начкара боятся, смена караула через пять минут и тогда до новой смены будет четыре часа… сто ж, подождём и мы".

Новая смена, честно оттопав четверть часа, начала химичить, один караульный сидит под навесом, другой – обходит весь периметр.

"Скоро, наверное, будут меняться… Пора!" – Оля дважды стучит по микрофону, тут же получает ответ и напрягает слух.

Через пару минут из-за поворота появляется караульный в кепке с козырьком, надвинутой на глаза, карабином Арисака на плече и белозубой улыбкой Кузнецова.

"Теперь моя очередь" – девушка молнией пересекает освещённую фонарём дорожку. Привлечённый шагами напарника, японец отрывается от столба, выглядывает из-под навеса и в этот момент тонкий шёлковый шнурок сдавливает его шею.

"Тяжёлый, навесной, – девушка взвешивает замок на руке, – килограмм восемь, ай-ай-ай, неожиданно, а есть ли у меня трубка такого диаметра под штифт ключевины? Самый элегантный способ вскрыть такой замок – это, конечно, растворить пружину сувальды кислотой, поднять замок кверху и потрясти его из стороны в сторону. Это легко проходит с маленькими замками, а тут страшно даже подумать какой толщины может эта пластина, до утра можно провозиться".

Из сидора на свет появляется брезентовый футляр с множеством карманчиков.

"Вот эта, кажется, подойдёт… так и есть".

Оля набрасывает на голову накидку, включает головной фонарик и принимается за работу: из металлической трубки за пять минут получается натяжитель, немного похожий на ключ, но без секретных выступов, его задача толкать засов. Собственно отмычка, кусок толстой стальной, согнутой буквой "Г", проволоки для этого типа замков, универсальна. Её задача – для каждого поворота ключа поднимать хитрую пластину – сувальду, которая препятствует движению запора.

– Медленнее ходи, – бурчит в микрофон девушка, – не части, пять минут на круг, не меньше.

"Не достаёт отмычка до сувальды, надо увеличить длину загиба"…

Орудуя отмычкой, Оля поднимает обе стороны сувальды и поворачивает натяжитель… внутри замка послышался лёгкий щелчок.

"Один поворот есть, – девушка дёргает на себя замок, – сколько их всего?… Четыре".

– Фу-ух, – взмокшая от напряжения Оля вытаскивает дужку из петель, двумя руками откладывает замок в сторону, – готово.

Резиновые штаны, куртка, фартук, очки, противогаз и рукавицы появляются из вещмешка. Облачившись во всё это, девушка открывает скрипнувшую дверь и заходит внутрь, морозный воздух ледника обжигает её горло.

"Опломбированы. Какой открывать? Неважно, любая зараза подойдёт, – Оля берётся за дальний ящик у самой стены, – шарик, диаметр примерно десять сантиметров, тонкостенный, не тяжёлый, внутри что-то белое, вязкое как сметана… Взять пару? Нет, одного – за глаза… Надо спешить, ещё замок закрывать".

– Ещё сорок минут ходишь, – шепчет Оля в микрофон, – если я не появлюсь берёшь все наши шмотки и дуешь к точке сбора на холме, ждать до утра, дальше по обстановке.

"Кросс под дождём по пересеченной местности с ОЗК и противогазом… в рюкзаке прошёл удачно, затем десять минут ждала у железнодорожной насыпи выбирая момент для её пересечения и вот я в "деревне Того"".

В полукилометре на север ярко светится периметр "штаба", слышны паровозные гудки и крики, а здесь, если не считать фонарей у общежития холостяков и квартир сотрудников "отряда 731" и синтоистского храма, темно и тихо.

"Ох, как не хочется надевать этот резиновый… но надо. Заманчиво было б запулить этот стеклянный шар в "очистительный" бассейн перед храмом и не заморачиваться с ОЗК, но, слава богу, хватило ума не повестись на предательскую идею. Даже если он и расколется на дне, осколки капсулы будут видны, воды там по колено. Бассейн этот не для плавания, он для совершения обряда "очищения": каждый входящий в храм обязан помыть руки, зачерпнув воды специальным ковшом из бассейна, затем прополоскать ею рот и конце помыть ручку ковша для следующего посетителя… Гигиена, понимаешь".

Юг Монголии, граница с Мэнцзяном.

2 июля 1939 года, 19:00.

Маршал Чойбалсан, коренастый и плотный, в простом лёгком дэли, длиннополом монгольском халате, на правах хозяина, принимает из рук круглолицей девушки, бесшумно появившейся в юрте, пиалу с чёрной маслянистой жидкостью и передаёт её князю Дэ Вану, третьему участнику трапезы. Князь, тридцатипятилетний толстячок с лицом Ким Чен Ына, одетый в красный шёлковый халат шитый золотом, правитель Мэнцзяна, небольшого государства на границе с Монголией, сателлита Японии, почтительно склоняет голову, принимая чашу, делает глоток и передаёт её мне.

"Нет-нет, только не это… и отказаться нельзя… почему она чёрная?… а была не была, вся надежда на то, что молодой организм справится со всем попадающем внутрь… о-о, шурпа, наваристая… самое оно, а то от архи, молочного самогона уже начинает кружиться голова".

К сожалению, интрига с Ван Мином не прошла, Мао, видимо, что-то почуял и не повёлся на предложение своего оппонента возглавить уезд, оставив того в Яньнане при себе. Без просоветского Ван Мина во главе района появилась опасность, что Мао, склонный к занятию выжидательной позиции, не решится на совместное выступление с СССР и окажется втянутым в прямую конфронтацию с Японией и Мэнцзяном. Поэтому Сталин санкционировал реализацию запасного плана.

– Великий князь, – начинает маршал, поставив пиалу на дастархан, – мы дети одного народа, мы братья и мы соседи, поэтому я решил пригласить вас на эту встречу, чтобы обсудить наше предложение. До меня дошли слухи, что в ваших землях неспокойно. Ваши подданные, состоящие в основном из китайцев, бунтуют, подстрекаемые Нанкинским правительством. Япония далеко, её силы здесь слишком малы, их только-только хватает чтобы удержать столицу Хуху-хото…

"Гуйхуачен по-китайски".

– … Вам нужен другой союзник, более сильный, чем Япония и имеющий большое влияние на Китай. Это – СССР. Сталин хочет взять у вас в аренду на сто лет небольшой участок земли в районе Баян-Обо, за каждую тонну железа, что русские там добудут, они будут платить золотом.

– Воинственный и Добродетельный великий князь, – по сигналу маршала вступаю я, – Великий вождь Сталин, наслышанный о вашей храбрости и уме, в знак дружбы и уважения поручил мне преподнести вам этот дар, достойный Чингизида. Этот старинный клинок по преданию привёз в Россию один из внуков Чингисхана хан Беркай…

Щёлкаю защёлками длинного футляра, обитого чёрной сафьяновой кожей, откидываю крышку и окидываю красный бархат. Сотни лучиков от драгоценных камней на ножнах заиграли на куполе и стенах юрты, двумя руками протягиваю подарок князю Дэ Вану.

"По-моему новодел, но выглядит сабля очень эффектно: золото, серебро, алмазы… как загорелись его глаза".

– Дамаск! – выдыхает князь, обнажив клинок и восторженно рассматривая причудливые узоры на клинке.

– Передайте мою искреннюю благодарность Великому вождю, в следующую нашу встречу я передам Великому вождю ответный дар…

"Новая встреча – это хорошо, но хотелось бы получить ответ уже сейчас".

– Как вы знаете, маршал Чойбалсан, – неохотно начинает князь, заметив наши вопросительные взгляды, – мы бедное государство с большой территорией и маленькой армией, в которой все командные посты заняты японцами и маньчжурами… Мы слишком слабы, чтобы выступить ещё и против японцев. До нас, степных жителей новости доходя не быстро, расскажите как проходят бои на Халхин-Голе?

"Хочет дождаться исхода войны и уже потом принять решение".

Побагровевший Чойбалсан, забыв о переводе, начинает эмоциональную речь, изредка прерываемую не менее экспрессивными отповедями.

"Ничего не понятно… кроме двух слов: "ингоц" и "сав", что в переводе – самолёт и танк… Князю нужны танки и самолёты? Если дело только в этом, то не проблема, поставим, научим… монголы помогут, они их уже освоили".

– Великий князь, – дожидаюсь момента, когда спорщики замолчали, насупившись глядя друг на друга, – я понимаю ваши опасения, но и вы поймите нас. Сейчас самый удобный момент изгнания японцев, в ближайшее время японо-маньчжурские войска на востоке Монголии будут разгромлены. Пока не будет заключён мир между Монголией и Маньчжоу-Го, пока они находятся в состоянии войны, монгольская армия может окружить вашу столицу и уничтожить японцев или просто изгнать их из страны. От вас и ваших войск требуется лишь то, чтобы вы и ваши войска не вмешивались в этот конфликт, стояли в стороне.

"Задумался князь".

Чойбалсан достаёт из своего офицерского планшета красную папку договора и стопку листов, приложение к нему.

"Договор составлен на монгольском языке, а записан кирилицей… символично. Монголия ещё не перешла на русский алфавит, хотя такой вариант письменности и существует с 19 века. Соглашение между Монголией и Мэнцзяном, хотя Россия тоже присутствует: кирилицей и приложением об аренде Баян-Обо".

– В договоре есть условие, – хмурится Чойбалсан, – что если в течение недели с сегодняшнего дня вы не ставите свою подпись под ним, то договор не вступает в силу.

– А танки и самолёты, – улыбаюсь я прощаясь с князем, – вы сможете купить у нас на те деньги, что мы будем платить вам за руду.

– Товарищи, – рапортует лётчик, когда мы с маршалом на рассвете, после ночной поездки, подъезжаем к "Дугласу", стоящему посреди лётного поля, – в Улан-Баторе низкая облачность.

– Летим в Тамцак-Булак, – отрезает Чойбалсан, взявшись за поручень трапа.

– Товарищ Чаганов, товарищ маршал, – у самолёта на аэродроме Тамцак-Булак нас встречает порученец Рокоссовского, – командующий фронтом просит вас прибыть в штаб армейской группы. Я вас провожу.

После прохлады самолёта жара на земле кажется нестерпимой.

"Как дома", – замечаю на краю лётного поля вращающуюся антенну "Подсолнуха", на другом – высовывающийся из капонира нос ЛаГа с мотор-пушкой, рядом с палаткой под маскировочной сетью – радиостанция на столе, которую обступили люди в лётной форме.

– Дальше лететь нельзя, – словоохотливый майор-порученец открывает дверцу "эмки" перед маршалом, – можно напороться на японские истребители, а тут совсем близко, всего пара километров до штаба.

Вдруг в небо над аэродромом с шипением взлетает красная ракета.

– Ходу, – командует порученец водителю и машина резко стартует с места, – воздух!

– Где, где? – Чойбалсан высовывается в окно и крутит головой.

– Они ещё далеко, – радостно кричит майор с переднего сиденья, – но радиоуловитель их уже "видит", очень наши лётчики хвалят этот прибор.

Машина на полной скорости несётся по ровной, как стол, степи, над нами с рёвом проносится пара взлетающих И-289-х.

– Сюда, – порученец откидывает в сторону брезент на входе в большую армейскую палатку, из-за которой высится крыша "Айфона" с развёрнутой антенной.

"И ты тут, как бальзам на сердце, – в лицо пахнуло прохладой, – надеюсь тебя используют не только как кондиционер".

– Прошу к столу, – навстречу нам поднимается Рокоссовский, – продолжайте, товарищ Конев.

– Вчера в 22:00 южная группировка противника силами 3-го и 4-го танковых полков, а также 64-го и 26-го пехотных полков предпринял ночную атаку на позиции 149-го стрелкового полка и 9-ой механизированной бригады. Пользуясь темнотой, танки противника сумели вплотную подойти к нашим позициям и уничтожить противотанковую батарею 45-мм пушек 149 полка и 4 бронемашины 9-ой мехбригады…

– В темноте? – отрывает командующий отрывает взгляд от карты, – как они держали строй? Сколько японских танков участвовало в атаке?

– Согласно доклада комполка майора Ремизова поле боя освещалось зарницами, за частыми раскатами грома не был слышен шум моторов. Что касается танков, то наша разведка считает, что в атаке участвовало до ста танков.

"Из всех восьмидесяти танков, что здесь есть в наличии у японцев, хотя формально всё верно – до ста танков".

– Продолжайте, товарищ Конев, – Рокоссовский бросает быстрый взгляд на меня, – товарищи командиры… здравия желаю, товарищ командарм 1-го ранга.

Ярким метеором, ослепив сидящих в полусумраке за столом, в палатку влетает замнаркома обороны Кулик.

– Вольно, – бросает он, щурясь, адъютант Конева уже спешит к Кулику со стулом в руках, – и ты здесь, товарищ Чаганов. Такой молодой, а уже капитан… монгольской армии.

"Секретная миссия в приграничном районе… особист предложил… возрасту соответствует, лицом и ростом, правда, не вышел".

– Здравия желаю, товарищ Чойбалсан, – здоровается за руку с маршалом Кулик, – продолжай, комдив.

– Танкам противника удалось прорвать оборону полка и продвинуться на четыре километра, японская пехота сразу отстала и залегла. На рассвете, вплотную подойдя к мосту, они попали под огонь нашей батареи152-мм гаубиц с левого берега, расположенной в 6 километрах от места прорыва. Не выдержав огня, танки начали выходить из боя и отступать. В настоящий момент наша оборона проходит в двух километрах от моста.

– И сколько же японских танков наколошматили артиллеристы? – довольный Кулик подмигивает Коневу.

– До сорока штук, товарищ командарм первого ранга!

"Если поле боя осталось за нами, то почему точно не сказать"?

– Молодцы, крутите дырки под ордена, сегодня же доложу наркому…

– Какая обстановка на севере в районе горы Баин-Цаган? – желваки заиграли на скулах у Рокоссовского.

– По данным разведки, – серьезнеет Конев, – на левый берег за ночь по понтонному мосту переправилось до шести тысяч штыков и до ста противотанковых орудий, пехота начала окапываться…

– На наш берег? – багровеет Кулик, – почему не воспрепятствовал? Тебя что, наблюдателем сюда поставили?

– Товарищ командарм 1-го ранга позвольте мне объяснить, – комфронта делает глубокий вдох.

– Эй, парень, постой, ты – Егор Пермяков?

– Георгий, – хмурится высокий широкоплечий пловец, картинно напрягая бицепс, по которому ручьём стекает вода, – с кем имею честь?

– Вольнонаёмный из Генерального консульства? – Кузнецов игнорирует вопрос, оценивающе глядя снизу вверх на юношу.

– "Фашист", "Столыпинец"? – грозно надвигается Пермяков и хватает Николая за плечо, – сказал же вашему вчера, что не дам денег на ваш фонд.

Егор не замечает стремительного шага противника влево, его правые кисть и локоть попадают в захват сильных, как клещи, рук Кузнецова, тут же следует удар коленом в живот, рывок вниз, прямая рука заламывается вверх и его беспомощная голова повисает в нескольких сантиметрах от речного песка. Глаза, сидящей неподалёку женщины в красном купальном костюме, украдкой наблюдавшей за выходом из воды красивого юноши, мгновенно наполняются слезами.

– Отпусти мальчика, – зашипела она, – я полицейского позову.

– Просто учу юношу хорошим манерам, – прищуривает голубые глаза Кузнецов, улыбаясь женщине белозубой улыбкой, и шепчет не разжимая губ, – так ты работаешь в Генконсульстве или нет?

– Работаю переводчиком, отпусти.

– Ивана Кизима знаешь? – Николай отпускает руку Егора.

– Знаю, Иван Алексеевич, вице-консул, – морщится, потирая шею, юноша.

– Сейчас же иди на работу, найди его и без свидетелей передай эти слова: "Ольге срочно нужен новый контакт". Она будет тебя ждать с ответом сегодня в семь вечера в летнем саду "Аркадия". Понял? Выполнять…

Под тяжёлым взглядом Кузнецова, Пермяков быстро натягивает белые брюки, набрасывает цветную рубашку с коротким рукавом и, не надевая сандалии спешит к выходу.

– Скучаете, барышня? – Николай в вразвалочку подходит к мгновенно зардевшейся, как её купальник, женщине.

* * * – Я-Ольга, – шепчет, проходящая мимо коротко стриженая молодая брюнетка в белом длинном платье и маленькой модной шляпкой с вуалью, и берёт под руку заскучавшего Пермякова.

– Ой, а я уж подумал что вы не придёте, – глаза юноши широко раскрылись от восхищения.

– Ты привёл хвоста, – продолжает девушка, – не поворачивайся, это даже к лучшему, если б начал отрываться, то это бы выглядело подозрительно, а так у тебя просто свидание. Давай, веди в какое-нибудь укромное местечко.

– Сюда, – тычет в сторону рукой Георгий, и случайно прикоснувшись к груди Оли, краснеет. – Бежим! – смеясь кричит девушка и они, свернув с широкой аллеи, не разбирая дороги, несутся сквозь густую дубовую рощу.

– Отстал, – крутит головой юноша, остановись на небольшой прогалине.

– Ну, что Кизим передал? – Оля снимает шляпку и поправляет съехавший на сторону от бега парик.

– И-Чена похитили хунхузы, это бандиты, которые занимаются похищениями людей. Похитят и требуют выкуп. Выбирают в основном состоятельных людей: купцов, врачей, священников. Например, раввин Харбинской синагоги просидел у них в плену три месяца пока еврейская диаспора на собрала сто тысяч наших юаней, это около шести тысяч фунтов.

– А сколько за И-Чена просят?

– Пять тысяч юаней, но у его родственников столько нет… Хунхузы не хотят уступать. Иван Алексеевич сообщил в Москву, обещали помочь, но не раньше, чем через две недели.

– Понятно, – кусает губы Оля, – а обменять его на какого-нибудь хунхуза нельзя? Хотя нет, если мы хотим и дальше использовать его, то лучше заплатить. Георгий, ты знаешь как найти родственников И-Чена?

– Знаю, а у вас есть такие деньги?

– Пока нет, – Оля стучит себя по шее, убивая комара, – ладно, буду думать. Расскажи об обстановке в городе и, в частности, о "БРЭМе".

– Если кратко, – Георгий срывает веточку и протягивает ее девушке, – то Бюро по делам эмигрантов сейчас контролирует жизнь каждого русского в Маньчжурии. Неохваченными остались в основном старики и безработные. Все крупные и мелкие предприятия, магазины, лавки, школы, институты, театры, партии, союзы, Бюро подменило собой все профсоюзы, и общества, особенно военизированные. Все русские рабочие и служащие обложены "БРЭМом" налогом и обязаны исполнять его распоряжения. Как ни странно, наиболее пострадавшей от действий японцев и "БРЭМа" частью нашего почти ста пятидесяти тысячного населения являются коммерсанты и промышленники: коммерсанты обложены большими налогами, а у банкиров и промышленников просто отобрали собственность. Возглавляет сейчас Бюро некто Кислицын, генерал производства атамана Семёнова, но на самом деле всем там заправляют японцы.

– Любопытно, ты так всё грамотно по полочкам разложил, где-то учился?

– Учусь, – щёки Пермякова заалели, – в институте Ориентальных и Коммерческих наук. В частной школе изучал японский и китайский языки…

– Я слыхала, что русскую эмигрантскую молодёжь вербуют в военную школу, которую организовала японская разведка.

– Были такие слухи, но, говорят, туда берут только добровольцев, в основном "фашистов" из Столыпинской Академии. В последнее время японцы стали проводить мобилизацию молодёжи для службы на границе с Советским Союзом, пока студентов не трогают, но, думаю, только временно.

– Эта слежка за тобой меня беспокоит, – девушка стучит веткой по щиколоткам, отгоняя комаров, – тут возможно, что подозревают в тебе связника нашего резидента, либо проверяют на предмет возможной вербовки, либо то и другое. Думаю, скоро тебя задержит по какому-нибудь поводу местная полиция, помурыжит пару несколько часов, а потом придёт невысокий мужчина в штатском и по-японски объяснит, что выхода отсюда у тебя ровно два: один – сгнить заживо в этой камере, а второй – за приличную плату выполнять его мелкие поручения в советском консульстве…

"Напрягся немного, но страха в глазах нет".

– Слушай, Георгий, с тобой, Кизим уже говорил по поводу работы в разведке? – улыбается Оля.

– Нет, да я и работаю в консульстве всего вторую неделю, перевожу всякие хозяйственные бумаги: оплата за электричество, покупка дров и тому подобное.

– У тебя родственники есть? – девушка вглядывается в лицо Пермякова.

– Нет, родители мои не так давно умерли, а больше у меня нет никого… остался небольшой домик в Харбине, деньги почти все ушли на учёбу, подрабатываю, даю частные уроки.

– А что б ты сказал, если бы я предложила тебе начать работать на нашу военную разведку?

"Загорелись глаза, у мальчика авантюрный характер"…

– С вами, я согласен! – выпаливает не задумываясь Георгий.

– Отлично, – Оля пытается сохранить на лице серьёзное выражение, – первым твоим заданием будет – попасть в японскую разведшколу. Тут тебе особо делать ничего не надо – сами придут и сами предложат. Не переигрывай, сразу же откажись, затем, когда они начнут угрожать, спроси сколько тебе будут платить, подумай и только после этого соглашайся. В разведшколе тебя будут учить радиоделу, шифрованию, обращению с оружием, рукопашному бою. Всё что видел в школе, с кем встречался, о чём говорил и так далее, запоминай, не упуская ни малейших деталей, в консульстве сразу же пиши подробные отчёты. У себя дома ничего не храни, ни одной бумаги, которая может тебя скомпрометировать. Полагаю, что обучение в разведшколе ты будешь проходить экстерном, без отрыва от работы в Генконсульстве, так как японцы не захотят потерять там своего агента. Все инструкции будешь получать от Кизима, он пока будет твоим куратором. Теперь об И-Чене, как найти его родственников?

– Брата. Зовут его Ху-Юн, – снова краснеет юноша, – у него на Пристани, это район такой у Сунгари есть причал, он джонки в аренду сдаёт. Его там все знают.

– Поняла, найдём…

– Скажите, Ольга, а тот мужчина на реке, он кто – ваш муж?

– Что ты, нет у меня никакого мужа… Ещё одно, скажи Кизиму, что на "Объекте" похоже вспышка какой-то болезни, возможно чумы, есть небольшая вероятность того, что и в городе начнётся эпидемия. Сам тоже будь осторожен…

– В Харбине эпидемии часто случаются, – широко улыбается Георгий.

Неподалёку хрустнула сухая ветка.

– Наш "хвост", – Оля всем телом прижимается к опешившему юноше и шепчет ему в ухо, – ну давай, не стой как столб…

– Пардон, что помешал, – напомаженная голова с прямым пробором высовывается на полянку, с интересом рассматривая стройную спину девушки, – хороша, я б от такой тоже не отказался, почём берёшь милая?

В два кошачьих прыжка, разъярённый юноша сокращает расстояние между собой и приказчиком, мягко взмывает вверх, выбросив вперёд прямую, как копьё, ногу с вытянутым носком – наконечником и прежде чем жертва успевает пошевелиться, носок полуботинка врезается в её лоб.

– Слава богу жив, – укоризненно качает головой Оля, прощупывая артерию на шее, лежащего на спине толстяка, – контролировать надо свои эмоции… а вообще, молодец.

– Товарищ комфронта, – стоящий у карты комдив Конев берёт со стола указку, – прошу передать из состава фронта в моё подчинение 11-й мехкорпус, Армейская группа, имеющимися в данный момент силами, разгромить самураев не сможет.

– Что значит не сможет, – раздражённо перебивает его Мехлис, – как вы можете командовать людьми, если не верите в их силы?

– Товарищ армейский комиссар 1-го ранга, – поднимается с места Рокоссовский, – разрешите мне ответить?

Мехлис недовольно кивает.

– Переправившаяся на западный берег реки группировка генерала Кобаяси, – комкор забирает указку у Конева, – насчитывающая до восьми тысяч штыков и более двухсот орудий за прошедшие сутки захватила плацдарм размером два на пять километров, успела окопаться и подготовить противотанковую оборону и не предпринимает попыток наступления, очевидно считая свою цель достигнутой. На данный момент наши войска в составе 11-й танковой бригады (150 танков), 7-ая мото-броневая бригада (154 бронемашины), 24-й мотострелковый полк (2500 штыков) и 8-ая монгольская кавдивизия (2000 сабель) завершают сосредоточение на подступах к плацдарму. В то же время, Южная группировка противника, под командованием генерала Ясуоки, в составе двух танковых и двух пехотных полков, свою задачу не выполнила: не смогла с ходу прорвать оборону 149-го полка и 6-й танковой бригады, захватить мост и, ударом с тыла на соединение с Северной группой, окружить наши войска. По нашему мнению, это произошло потому, что японские пехотные полки отстали от наступающих танков и не смогли поддержать их в атаке. Кроме того, с самой лучшей стороны себя проявили две гаубичные батареи, которые заградительным огнём с нашего берега сумели остановить японские танки на подступах к мосту.

– Что собираетесь дальше предпринимать? – подаёт голос Кулик.

– Пример наступления Южной группы показывает, что атака танков без поддержки пехоты не может быть успешной и ведёт лишь к большим потерям. На плацдарме японцы вдвое превосходят нас в живой силе, поэтому мы с командующим Армейской группой предлагаем не проводить штурма плацдарма и перейти на этом участке к обороне…

– Опять двадцать пять, – бурчит себе под нос Кулик и громче, – когда ж наступать будете, оборонцы?

– Завтра и начнём, товарищ командарм 1-го ранга, мы предлагаем не бросать 11-ую танковую бригаду на подготовленную японскую оборону, а в течении ночи в пяти километрах севернее плацдарма навести понтонный мост и по нему переправить бригаду на западный берег с целью захвата японской переправы и отрезания Северной группы от своих тылов…

– "Чисто писано в бумаге, да забыли про овраги", – не сдаётся тот, – вы хотя бы проверили скорость течения реки и выдержат ли понтоны "бэтэшки". Да и вообще, вы ночью пробовали мост строить?

– Проверили, товарищ замнаркома, этой ночью. Рядом с деревянным мостом в тылу 149 полка отдельная сапёрная рота 11-й танковой бригады навела понтонный и перебросили одну танковую роту на правый берег. Место будущей переправы на севере также обследовали, подходящее…

– Через три часа уже начнёт темнеть, – смотрит на часы Мехлис.

– Сапёрная рота уже на месте, танковая бригада Яковлева находится в трёх километрах от точки переправы…

– Как предполагаете использовать мехкорпус, товарищ Рокоссовский? – прерывает возникшую после слов комфронта паузу.

– В течение ночи по деревянному мосту перебрасываем мехкорпус на правый берег, – указка забегала по карте, – в пять утра, одновременно с атакой 11-й бригады на севере, мехкорпус бьёт на восток по Маньчжурской Хинганской кавдивизии, прорвав её фронт поворачивает на север выходит на границу Монголии и охватывает с юга и запада части генерала Ясуока. Мехкорпус к полудню должен пройти примерно 12 километров. 11-ая и 6-ая танковые бригады, а также 149 стрелковый полк завершают окружение Южной группировки с севера и запада. Таким образом, силы японцев окажутся разрезанными на две части рекой и обе окажутся в окружении.

– А что думает Генштаб? – недоверчиво качает головой Кулик.

– Пока молчит, товарищ командарм 1-го ранга, связь с Москвой работает нормально, – поднимается с места комбриг Богданов, начальник штаба 1-й Армейской группы.

– Мы можем вообще не получить никакого ответа, – Рокоссовский кладёт указку на карту, – начальник Генерального Штаба отдал распоряжение, что ответственность за планирование и проведение операций в Монголии лежит на командовании Фронтовой группы.

– Ну тогда давай, комкор, действуй, – весело стучит кулаком по столу Кулик, облегчённо выдыхая, – сам понимаешь, тут или тюрьма, или ордена.

– Господин следователь, – Георгий в помятом светлом костюме в мольбе тянет руки навстречу вошедшему в допросную комнату мужчине в штатском, но стоящий за его спиной охранник с силой усаживает его обратно, – скоро сутки как я сижу здесь без еды и возможности связаться со своим адвокатом. Мне даже не говорят за что я задержан!

Тот, кого назвали следователем, японец в дорогом тёмном костюме, равнодушно глядит на юношу, отворачивается и садится на стул у дальней стены, выйдя из светового конуса электрической лампы с абажуром, освещающего широкий деревянный стол и два стула в центре допросной. В это время в комнату заходит лысеющий мужчина лет сорока в засаленном до блеска пиджаке, с трудом сходящемся на его большом животе.

– Георгий Георгиевич Пермяков, 1919 года рождения? – бубнит толстяк на чистом русском языке, бросив на стол тощую папку испещрённую иероглифами, – я – дознаватель Иванов Семён Петрович, на вас поступило заявление от гражданина Каниболоцкого, сотрудника Харбинской полиции о том, что вы пытались его убить, нанеся при этом ему тяжкие увечья.

– Я не знал, что он полицейский, – губы Георгия задрожали, – он не был в форме никак не представился. Этот человек сам подошёл к нам при этом оскорбил мою спутницу, назвав её шлюхой.

– Как зовут вашу спутницу? – делает скучное лицо следователь.

– Я познакомился с ней в парке в тот же день, она представилась Тамарой…

– И сразу же уединилась с вами на поляне в роще? Так кто же она тогда?

– Вы не смеете! – снова безуспешно пытается подняться на ноги Пермяков.

– Смею! – стучит кулаком по столу Иванов, – филёр Каниболоцкий работает в отделе защиты общественной нравственности н видел вашу спутницу много раз там с разными мужчинами…

"Слава богу, Ольга им не интересна, – проносится в голове у юноши, – но как же она оказалась права, просто как в воду глядела".

– … Ты, мальчишка, – брызжет слюной следователь, – напал на сотрудника полиции при исполнении служебных обязанностей и нанёс ему тяжкие увечья!…

"А дознаватель-то неместный, – сразу успокаивается Георгий, – выговор у него не наш, тот кто в Маньчжурии пожил хотя бы несколько лет, обязательно вставляет в речь китайские слова".

– … Ты получишь 15 лет каторги, причём по законам Маньчжоу-Го приговоры по этим статьям не подлежат апелляции, а виновные – амнистии…

"Врёшь, это касается только обвиняемых в бандитизме".

– Как пятнадцать лет? – обхватывает голову юноша, – но я же не знал!

– Выпустили Егора! – с порога выпаливает Кузнецов, – ночью в одиннадцать привезли на машине домой… японец и русский. Я поджидал его в палисаднике, так они от меня буквально в двух метрах прошли, темнота была. Долго говорили о чём-то, окна были закрыты, но в щель занавески я видел, как они сидели за столом. Два раза русский выходил на крыльцо покурить. Затем оба гостя уехали, но я не стал к нему заходить, мало ли: прослушка, наблюдение… да и по виду его заметно, что устал он.

– Правильно, – Оля быстро накрывает на стол, – надо нам держаться от него теперь подальше.

– Откуда такое богатство, хозяйка расщедрилась? – Николай кивает на пироги, солёные лисички, пироги с мясом и капустой.

– Дождёшься от неё, я на рынке была. Там немноголюдно, появились слухи о лёгочной чуме… только насчёт того где обнаружилась болезнь – разнотолки. Скорее всего это источник – Пермяков. Инкубационный период у неё минимум двое суток, так что завтра уже можно ожидать первые случаи в Пиньфане.

– Может зря мы это? Болезнь-то может на Харбин перекинуться, люди невинные пострадают.

– Не пострадают, связь Пиньфаня с внешним миром – минимальная. Люди там работают грамотные, при первом же случае объявят карантин, выявят источник. Индекс репродукции небольшой, так что умрут только работники этой гадюшни, а они заслужили. Ты мне лучше вот что скажи, составить словесный портрет "русского" сможешь?

– На вид лет сорок-сорок пять, – замирает с вилкой в руке Кузнецов, – рост средний, фигура полная, голова большая, череп круглый, волосы – редкие, короткие, прямые, тёмно-русые с проседью, линия роста волос м-образная, лысина лобная…

"Где взять деньги на выкуп? – крутит локон Оля, одновременно в уме составляя портрет незнакомца, – у Чурина, местного олигарха, владельца компании "Торговый дом Чурина"? Положение у него сейчас незавидное, японцы отжимают у него компанию, БРЭМ обложил данью недвижимость"…

– … брови редкие дугообразные…

"Кого-то он мне напоминает, да это же"…