Война. Часть 2

Глава 8

Москва, Свердловский зал Кремля.

3 августа 1939 года, 12:00.

– Начнём… ("Помолясь"?) кхм-кхм, – Сталин прочищает горло, зал притихает, – первое организационное заседание нового правительства. Несмотря но то, что утверждение его состава Верховным Советом состоится только через неделю, мы начнём нашу работу немедленно. Наши кандидатуры одобрены Президиумом Верховного Совета, как исполняющие обязанности наркомов. Правительство как видите в значительной степени обновилось, даже правильнее сказать омолодилось. Наряду со старожилами в правительстве, как товарищи Молотов, Землячка, Микоян, Будённый в нём появились новые и очень молодые лица: как нарком вооружений товарищ Устинов, которому 30 лет, руководитель металлургического Спецкомитета товарищ Завенягин, химического Спецкомитета товарищ Первухин не намного его старше, Радиопромышленности во главе с товарищем Шокиным, наркомат Связи, где наркомом станет товарищ Пересыпкин и другие.

"Обкорнали мой Спецкомитет, не знаю уж, что и подумать".

– … Это уже наши новые кадры, выученные Советской властью, нашей партией. В новом правительстве будут не только новые наркомы, но и новые наркоматы, как, например. наркомат танковой промышленности во главе с товарищем Малышевым. Но начну представление членов правительства с моего первого заместителя товарища Вознесенского…

Сзади раздалась пара робких хлопков, на их быстро зашикали.

– … Николай Алексеевич, прошу вас сесть рядом со мной по правую руку, – тот поднимается со стула в первом ряду и садится подле вождя за большой стол, покрытый зелёным сукном, – в правительстве будет семь заместителей…

"Всё логично, Землячка, её сфера деятельности контрольные органы, финансы, госбанки; Первухин – это понятно химическая промышленность, угле- и нефтедобывающая, Геологический комитет; Завенягин – металлургия цветная и чёрная, Малышев – машиностроение, Косыгин – лёгкая промышленность и… сельское хозяйство, ну и непотопляемый – Микоян по внутренней и внешней торговле".

– Товарищ Чаганов, – от неожиданности подскакиваю с места, – будет отвечать за военную промышленность.

– Товарищ Сталин, а кто возглавит Спецкомитет-2? – вырывается у меня по пути к столу президиума.

– Главы Спецкомитетов, которые стали заместителями Председателя Совета Народных Комиссаров, останутся их руководителями по совместительству. Председатель и его заместители составят бюро СНК…

"Кончилась моя вольница, когда можно было спихнуть все дела на подчинённых и лишь время от времени интересоваться как там у них идут дела. Под руководством вождя не забалуешь. Семь заместителей, значит и Сталин с Вознесенским, итого – девять… по Паркинсону, конечно, лучше всего кабинет из пяти человек, но девять – ещё терпимо. В общем маятник управления народным хозяйством качнулся в другую сторону: при Орджоникидзе была большая централизация, под его руководством органы управления представляли собой главки, которые стремились к большей для себя самостоятельности, чувствуя слабость центра. Главки, став наркоматами, добились своего, центр ослаб под бюрократическим руководством Молотова, хотя наркоматами даже физически стало трудно управлять (шутка ли, развелось почти три десятка). Сталин, похоже, решил вернуть жёсткую централизацию, создав промежуточное звено, эффективное звено из молодых заместителей, не как у Молотова".

– … Заседания бюро, начиная со следующей недели, будут проходить по понедельникам и четвергам в моём кабинете, начало в 20:00, чтобы не было никаких опозданий. В случае моего отсутствия вести заседание будет мой первый заместитель. Членам бюро являться лично, не советую манкировать своими обязанностями.

"Камень в мой огород? Ну что ж, Сталин свой инструмент управления и контроля создал, а что делать мне? Самое простое – тоже у себя создать подобную структуру, из трёх-четырёх теперь уже своих заместителей, назначить свои дни, например, воскресение и среда. Боюсь только, что добром это не закончится, ведь мои подчинённые – это наркомы и руководители комитетов: танковой, судостроительной, авиационной и так далее промышленностей, интересы которых, в основном, прямо противоположные. Сколько времени уйдёт у меня на поиск компромиссов? При том, что формуле Паркинсона "коэффициент бесполезности" такого многочисленного кабинета достигнет четвёртого уровня, то есть все его заседания станут пустой тратой времени".

– У меня всё, совещание закрыто, – Сталин поднимается, – заместители пусть познакомятся со своими подчинёнными.

– Оборонщики, за мной!

"Так и есть, большинство наркомов потянулись за мной… Не сказать же, что назначение было для меня полностью неожиданным, много раз думал и не только думал о том, как подготовить промышленность к войне, разговаривал и с военными, и с производственниками… Так, давай, не молчи, а то некоторые из подчинённых уже начинают проявлять признаки нетерпения". – Товарищи, – усилием воли подавляю дрожь в голосе, глядя на возбуждённые лица соратников, – хочу начать с того, с чем наша оборонная промышленность столкнётся уже в ближайшее время. Готовится новый закон "О всеобщей воинской обязанности", он предполагает резкое увеличение численности Красной Армии. Приказываю вам уже сегодня начать уточнение списков наших работников, которых необходимо открепить от призыва в армию… да-да, растущая армия потребует кратного увеличения выпуска военной техники, вооружений, боеприпасов. Справится с этой задачей нам будет нелегко, поэтому заводы, КБ и института не имеем права потерять из-за чьей-то нераспорядительности ни одного рабочего, инженера или учёного. Понятное дело, в обозримом будущем ситуация с нехваткой рабочей силы не улучшится, а скорее ухудшится. Чтобы справиться с производственной программой, нам нужно увеличить производительность труда каждого работника. Сделать это возможно внедряя новую более производительную технику, применяя новые более эффективные технологии, улучшая организацию производства. Вот о чём в первую очередь должен думать каждый нарком… Ваши мысли по этому поводу я хочу услышать уже на следующем совещании, которые будут проходить каждую неделю по воскресеньям и средам…

"Что-то не вижу я в лицах слушающих никакой реакции на мои слова… Неужели банальщину несу, которую они слышали уже десятки раз? Надо встряхнуть как-то подчинённых".

– Каждый нарком должен перестроить свою работу, держа в голове, что большая война начнётся уже скоро, меньше чем через два года, в мае-июне 1941 года. Все свободны, встретимся в воскресенье в 20 ноль-ноль.

"А может быть и не начнётся, но работать мы все должны исходя из этой даты".

– Я умираю, Аня. – бледная как смерть, но безупречно одетая и накрашенная Любовь Орлова повисает на Оле, – сделай что-нибудь…

– Любовь Петровна, – директор "Художественного" с дрожащим тройным подбородком хватается за трубку телефона, – а как же премьера? Вызвать неотложку?

– Зяма, выйди вон, – сквозь зубы с надрывом цедит она, – все выйдите…

Оля помогает похудевшей в последнее время актрисе дойти до директорского кресла, Орлова обессиленно падает в него, затем девушка быстро отдёргивает штору и открывает окно. Заходящее тёплое летнее солнце освещает покрытое сеточкой мелких морщин лицо актрисы.

– Не открывайте глаза, Люба, – руки девушки забегали по голове актрисы, незаметно массируя точки выхода нервных окончаний…

– Причё-ёска-а, – застонала та.

– Не трогаю, не трогаю…

– М-м-м… ты – волшебница, Аня, твои руки источают тепло…

– Не вставайте, – Оля наливает из графина воду, достаёт из сумочки коробочку с надписью на немецком "Аспирин Байер", наливает из графина воды – глотайте, запейте, всё… теперь не двигайтесь пять минут.

– Люба, скажите, – Оля вскоре замечает, что страдальческая гримаса на лице Орловой испарилась, – а вы Киру Симонович хорошо знаете?

– Хорошо, а что такое? – глаза актрисы с опаской приоткрылись.

– Кто у неё был фаворитом в последнее время?

– Боря Мордвинов, главный режиссёр Большого театра, об этом все знают, а что такое?

– Он сейчас здесь?

– Должен быть… – обиженно поджимает губы Орлова.

– Кира пропала, – Олины глаза впились в собеседницу, – вчера ушла из дома к зубному… только об этом никому. Мордвинов ревнивый?

– Кто, Боря? Ты его подозреваешь, Аня? Убить Киру? Нет, он на такой поступок не способен, – энергично трясёт головой актриса.

– Люба, может у неё кто-то ещё был?

– Не знаю…

– Любовь Петровна? – в дверной щели показался глаз директора.

– Давай третий звонок, Зяма, – Орлова легко поднимается с кресла, расправляет плечи и выходит из кабинета даже не повернувшись назад.

– А вас, Анечка, с собой на сцену не взяли? – кричит ей Шейнин, стоящий за высоким столиком с бутербродом в руке, – хотя я бы большей охотой взял вас… в соавторы сценария, чем братьев Тур. Вы вложили в него больше идей, чем они.

– И вас, Лев Романович, я смотрю не пригласили… – девушка пропускает мимо ушей двусмысленную фразу следователя.

– Я сам отказался, – вытирает он губы накрахмаленной салфеткой, – на сцене я чувствую себя неуверенно, да и вообще мне претят речи профессиональных нарциссов, я пришёл посмотреть окончательный вариант картины.

– Следуйте за нами, гражданин, – хлопает дверь в главный зрительный зал и фойе появляются два сержанта госбезопасности, ведущие под руки невысокого хорошо одетого крепыша, сверкнувшего на весь зал бриллиантовыми запонками.

– Боря сам виноват, – понимающе кивает Шейнин, перехватив острый взгляд Оли в направлении троицы, – а я смотрю, Анечка, вы уже тоже в курсе? Впрочем, о чём я говорю, мои поздравления Алексею Сергеевичу в связи с новым назначением.

– Новым назначением? – морщит лобик Оля, – вы мне лучше скажите, Мордвинов точно не мог убить? Может быть в состоянии аффекта?

– Исключено, – Шейнин с сожалением отправляет в рот последний кусочек бутерброда с чёрной икрой, – но не думаю, что ему удастся выбраться. Свидания с пропавшей Кирой имели место и, понятное дело, они были тайными. Следователи НКГБ своё дело знают туго, но вот захотят ли они глубоко копать, когда у них уже в руках такой удобный обвиняемый?

– Я вижу, Лев Романович, вы заинтересовались этим делом, – Оля переходит на шёпот, неподалёку официантка начала собирать со столиков грязную посуду, – если хотите, займёмся этим делом в месте, думаю, я смогу добиться у товарища Вышинского согласия на это.

– Очень хочу, – карие глаза Шейнина блеснули охотничьим огнём.

– Тогда за дело, – демонстрирует безупречные белые зубы Оля, – после фильма в буфете будет банкет, давайте разделимся вы опрашиваете женщин, я – мужчин. Идёт?

– Идёт, если вы будете называть Львом, Лёвой, но не Львом Романовичем.

– Договорились.

– Алексей Сергеевич, к вам товарищи Ботвинник и Герман, – в голосе "Грымзы" слышатся счастливые нотки.

"Радуется, что остаётся здесь на Большой Татарской, не хочет в Кремль. Мне как заместителю Председателя СНК выделили небольшой кабинет на третьем этаже здания Сената с видом на Красную площадь. Теперь придётся искать кремлёвского секретаря"…

– Пусть войдут.

– Товарищ Чаганов, – с порога начинает претендент на шахматную корону, – нам сообщили, что вы изменили нам маршрут, почему?

– Присаживайтесь, товарищи, – закрываю красную кожаную папку "На подпись", – сделано это в целях безопасности нашей делегации. Вы же газеты читаете: не исключена ситуация, что в самом ближайшем будущем между Германией и Польшей начнётся война. Опасность не столько в том, что ваш поезд может подвергнуться нападению, сколько – в возможности закрытия границ в Европе. Поэтому решено, что через пять дней делегация на теплоходе из Мурманска отправится в Буэнос-Айрес…

– Там через две недели открывается Шахматная олимпиада, – вырывается у Владимира Германа главного редактора газеты "64", высокого худощавого брюнета лет тридцати, назначенного главой советской делегации на матче за звание чемпиона мира.

– … именно, Владимир Евгеньевич. Там будет и Алехин, он играет за Францию на первой доске. Как вы думаете, Михаил Моисеевич, полезно вам будет взглянуть на его игру?

– Было бы неплохо посмотреть как соперник выдерживает нагрузку, как быстро устаёт, он ведь там сыграет десятки партий, не очень-то разумно так напрягаться перед матчем, – Ботвинник на секунду задумывается, – только желательно не оставаться там до конца соревнования, я хотел бы провести в Нью-Йорке последние две недели перед матчем, чтобы освоиться там, акклиматизироваться.

– Сами решайте, на сколько вы задержитесь в Аргентине. А насчёт Алехина, я с вами согласен – неразумно, чемпион мира уже не мальчик… Ещё вопросы есть? Отлично, ну тогда счастливого пути и удачной игры в матче – помните, наша страна ждёт от вас, товарищ Ботвинник, победы.

На мой вопросительно поднятый подбородок Поскрёбышев отвечает тоже языком тела, кивком в сторону сталинской двери.

""Доступ к телу" у меня со вчерашнего дня сильно упрощён, могу приходить к вождю без вызова и записи… А как иначе? Я теперь его заместитель. Смешно, но и новая добротная металлическая табличка Председателя СНК сбоку от двери находится в приёмной, а снаружи в коридоре – никакого знака, что это кабинет Сталина".

Он синим карандашом, слегка повернув лист по часовой стрелке, ставит размашистую подпись и поднимает голову.

– Удалось дешифровать радиограмму, – начинаю я, покрутив головой вокруг и не заметив посетителей, – посланную вчера из британского посольства…

– Давайте, – вождь прячет подписанную бумагу в папку и углубляется в протянутую мною. "Первая ласточка".

– Я вот тут не понял, – Сталин мрачнеет, поднимает глаза, – "Джокер" это сотрудник английского посольства или кто-то из наших? Как вы думаете, о чём идёт речь в этой фразе?

– Считаю, что "Джокер" – это предатель, который работает либо в НКВД, либо в Разведупре, либо в Генеральном штабе, именно он передаёт англичанам сведения о расшифровках.

– Почему вы думаете, что источник сидит не у вас в Лаборатории? – вождь поднимается на ноги.

– Мои уже неделю на казарменном положении, живут в общежитии на территории Центра. А тут говорится, что ""Джокер" вчера подтвердил получение 12000 фунтов". Если бы он был сотрудником посольства, то зачем ему это подтверждать по радио, а если мой работник, то ничего получить бы он не смог. Нужно искать среди тех, кто получает наши расшифровки или кто знает об их существовании.

– Нужно бросить все силы на расшифровки предыдущих радиограмм, – Сталин берётся за трубку телефона, – Игнатьева, Берию и Берзина ко мне срочно.

– Я не могу обещать быстрой расшифровки, мы ещё недостаточно знаем об устройстве английской машинки, чтобы гарантировать сроки…

– Слушаю, – вождь понимает трубку "вертушки", – здравствуйте, товарищ Поликарпов…

"Не вовремя Николай Николаевич звонит", – вижу как побелели пальцы Сталина, сжимающие трубку.

– … советую по этому вопросу обратиться к товарищу Чаганову, это его епархия…

– Здравствуйте, товарищ Поликарпов, – по-сталински встречаю посетителя в центре кабинета, – присаживайтесь, пожалуйста.

Взгляд "короля истребителей" натыкается на уже расположившихся за столом для заседаний наркома Хруничева и главу ВВС Голованова, он хмурится, садится боком на стул, оставаясь лицом ко мне.

– Слушаю вас, Николай Николаевич.

– Я пришёл правду искать, – конструктор нервно проводит ладонью по волосам, – в последнее время сталкиваюсь со стороны наркомата и управления ВВС с необоснованными некомпетентными придирками к моей работе, да и вообще…

– Нельзя ли поконкретнее, товарищ Поликарпов, какой именно работе, – поднимаю руку, чтобы предотвратить ответный выпад вмиг вспыхнувшего Хруничева.

– … Да взять хотя бы "Воздушный истребитель танков", наркомат длительное время запрещал директору 84-го завода Осипенко показывать самолёт ВВС, как будто его вовсе не существует…

– Это правда, товарищ Хруничев?

– Осипенко наводит тень на плетень, – обиженно пыхтит нарком, – он сам затянул доработку образца после прошлогодних неудачных испытаний. НИИ ВВС обнаружил тогда вибрацию хвоста при выпущенном шасси и максимальной скорости с убранным шасси.

– Я говорю о том что знаю, – упрямо мотнул головой Поликарпов, – но это неважно, в феврале этого года ВИТ успешно прошёл все испытания при этом показав выдающиеся результаты, на высоте 4500 метров была достигнута скорость 500 километров в час!..

– Но комиссия поставила условие, – прерывает его нарком, – что самолёт вновь должен быть доработан, изменена технология производства некоторых деталей. Предлагалось увеличить крыло, фюзеляж, при этом условии и после новых испытаний ВИТ может быть запущен в серию на 124-ом авиазаводе в Казани.

– Это не завод, – отрезает конструктор, – сейчас это даже мастерскими назвать нельзя! Авиационное руководство делает всё, чтобы не ставить самолёт на вооружение.

– Товарищ Голованов?

– ВВС в первую очередь хотят получить от промышленности ближний бомбардировщик, такая наша позиция товарищу Поликарпову давно известна. Самолёт должен быть выполнен по новейшей американской технологии, чтобы каждая машина на каждом заводе имела одинаковые, соответствующие ТТТ характеристики, а не кто во что горазд. Мы хотим иметь возможность получать его в количествах. Ближний скоростной бомбардировщик, представленный нам уже устарел и не отвечает требованиям текущего момента. Мы готовы также рассмотреть вариант пикирующего бомбардировщика, но наши специалисты из НИИ ВВС считают, что самолёт недостаточно прочен для крутого пикирования, а пологое – не даст больших преимуществ перед бомбометанием с горизонтального полёта. В варианте же "истребителя танков" он очень сомнителен, так как попасть даже в стоящий танк лётчику с большого расстояния будет очень не просто. О малом я вообще не говорю, так как самолёт не имеет никакого бронирования и никак не защищён даже от ружейного огня. Наше мнение таково, что этот самолёт в качестве ближнего бомбардировщика должен быть кардинально перепроектирован с целью увеличить его дальность, для чего нужно поставить на него более мощные двигатели, более вместительные топливные баки, увеличить бомбовую нагрузку, но это будет уже, конечно, другой самолёт. Поэтому, я думаю, проще создать новый самолёт, либо купить у американцев лицензию, например, на новый бомбардировщик компании "Дуглас", либо срочно создавать свой новый, по его образу и подобию.

– Это который? Тот, что у них недавно разбился? – рассмеялся Поликарпов.

– Да, один из прототипов разбился в начале года, – заиграл желваками Голованов, – это бывает, вам ли не знать, Николай Николаевич? Причина аварии была в двигателе, произошло это при демонстрации полёта на одном моторе. По крайней мере французы от своего намерения заказать сто самолётов не отказались. Компания доработала бомбардировщик и скоро, как сообщают из Амторга, в этом месяце пройдут новые испытания самолёта, причём в то же самое время полным ходом идёт подготовка серийного производства. Руководство "Дугласа" не против продать нам лицензию, небольшую партию самолётов и помочь с налаживанием производства…

"Пока готово, а с началом финской войны резко передумает".

– Несть пророка в отечестве своем, – тяжело вздыхает "король истребителей".

– … Закажем чертежи в метрической системе, – не обращает внимания на слова Поликарпова Голованов, – Химкинский завод уже освоил производство DC-3, справится и с бомбером, бомбер даже проще…

– А двигатели? – кривится конструктор.

– …Поставим М-82.

– А потом будете два года доводить и моторы, и сам аэроплан.

"Что мне известно о поликарповском самолёте? Ответ прост – ничего. За исключением того, что в моей истории если он в войну и стоял на вооружении, то никак себя не проявил. Хотя это ни о чём не говорит, неизвестно какие причины могли привести к такому результату: завод, на котором он производился немцы разбомбили или двигателей для самолёта не хватило? Да мало ли… в новой реальности в нашей авиации уже скопилась критическая масса изменений. Например, турбореактивный двигатель с лопатками из жаропрочной стали Сидорина уже не далёкая послевоенная мечта. Опытный центробежный ТРД по проекту инженера Люльки недавно отработал в ЦАГИ на стенде десять часов при тяге около 450 кгс. Как мы не торопимся, а уже отстаём от немцев – вчера они в первый раз подняли в воздух свой реактивный Хейнкель 178. Луссер, которому поручили детальную проработку нашего реактивного истребителя, месяц назад представил свой довольно простой проект: деревянное, высокорасположенное крыло с небольшой стреловидностью, дюралюминиевый фюзеляж с эллиптическим поперечным сечением и кабиной лётчика впереди крыла. Двигатель располагается в задней части фюзеляжа, воздух для него поступает из лобового воздухозаборника. Спереди самолёт похож на рыбу с открытым ртом, как у F-16".

Спорщики замолчали, заметив, что я никак не реагирую на их слова, а просто с улыбкой смотрю в окно на Красную площадь.

– Давайте поступим так, отложим пока этот разговор. Через неделю соберём более представительное совещание главных конструкторов самолётов и двигателей, Управления и НИИ ВВС и коллегии наркомата. На нём мы проведём ревизию проектов, находящихся в разработке. Значительно сократим их число, в работе оставим лишь самые перспективные и необходимые. Это касается и летательных аппаратов, и двигателей. Рассмотрим вопрос о прекращении выпуска устаревших, утративших возможность модернизации, самолётов. Для нас должно быть приоритетом повышение производительности труда на существующих заводах, а не увеличение их числа. Поэтому всем сборочным авиационным заводам необходимо переходить на плазово-шаблонную технологию производства, а для новых типов самолётов это требование должно стать обязательным и без этого новый самолёт приниматься на вооружение не должен.

Москва, Большой Ржевский переулок д.11

"5-й дом Реввоенсовета"

4 августа 1939 года, 9:00.

– Скажите, товарищ Васин, – взгляд Шейнина впивается в лицо нервно покусывающего ус вохровца, – а Кира Ивановна в котором часу вышла из дома?

– Так это я ж уже сказывал товарищу из НКВД, – кивает он на открытую амбарную книгу, лежащую на столе – в полдень.

– Покажите журнал, – следователь подносит к глазам Васина закрытое красное удостоверение с серебристой надписью "Прокуратура СССР".

– Так мы в нём только посетителей отмечаем, – заторопился вохровец, – а, значит, жена Григория Ивановича вышла из дому аккурат после Марианны Алексеевны, жены товарища Шиловского, и вот значит она у меня спрашивала который час, а я ответил, что без четверти двенадцать и…

– Они вместе вышли? – обрывает его Оля.

– Порознь, так вот…

– Куда Кира Ивановна пошла налево или направо? – следует новый нетерпеливый вопрос.

– Налево, кажется… – морщит лоб Васин.

– Зря вы так, Анечка, – Шейнин едва поспевает за Олей, быстро идущей по тротуару, и делая знак шофёру, чтобы ехал следом, – вам надо учиться работе со свидетелем…

– А кто вчера в кинотеатре из нас узнал, – насмешливо бросает через плечо девушка, – что у Симонович появился новый любовник, ты Лёва или я?

– Мужчины, в отличие от женщин, сплетнями не интересуются, если бы я опрашивал женщин.

– Абы да кабы, – смеётся Оля, – будьте уверены, и мужчины бы мне всё выложили, а от Фаины Георгиевны вы бы, я уверена, не узнали ничего.

– Анечка, вы такая молодая и такая дерзкая, – задыхается следователь, – никакого уважения к старшим, а я ведь начальник следственной части прокуратуры СССР, лучшая ищейка Советского Союза.

– Хороша ищейка, которая через сто шагов по асфальту уже в мыле, ты видишь жизнь из окна своего персонального автомобиля, так, – девушка останавливается на перекрёстке, – ты со своими людьми идёшь в сторону Новинского бульвара, а я в сторону Арбатской площади. Опрашиваем всех, кого сможем, на предмет нашей потеряшки. Встречаемся здесь через два часа. Лёва, у тебя есть возможность реабилитироваться. Идёт?

– Идёт, – вытирает пот со лба Шейнин.

– Две недели назад подданная Италии Виттория Джентиле, – Берия запнулся, произнося фамилию, – сошла на берег с греческого парохода "Иоанна" в Одессе. Цель визита – техническая работа в дипмиссии Италии в Москве сроком один месяц. В тот же день насчёт неё в наркомат иностранных дел был направлен запрос. Сотрудники госбезопасности сопровождали гражданку в поезде и проводили её вплоть до улицы Веснина, где находится итальянское посольство. Ничего подозрительного за это время не было обнаружено, поэтому, ввиду перегруженности службы, наружное наблюдение с неё было снято. Второй раз она попала в наше поле зрения 1 августа на Ленинградском вокзале, когда брала билеты до Ленинграда, на следующий день она села на утренний поезд, в Ленинграде пересела на другой поезд на Ригу и ночью того же дня Джентиле пересекла советско-латвийскую границу…

– Ну и что в этом противозаконного, товарищ Берия? – насторожился Молотов, потирая красные от бессонницы глаза.

– Ничего, просто в рамках расследования исчезновения Киры Кулик НКВД провело проверку женщин соответствующего возраста, покинувших СССР 2 августа до того, как пограничникам была разослана ориентировка на неё. Старший пограничного наряда, который проверял документы у пассажиров в вагоне, где ехала Джентиле, утверждает, посмотрев на фото Киры, что итальянка и жена Кулика, либо очень похожи, либо одно и то же лицо.

– Как же так, если выехала Кулик, то где тогда настоящая Джентиле, товарищ Берия? – Сталин пытается раскурить потухшую трубку.

– Из итальянского посольства ответ пришёл только вчера, там не знают никакой Виттории Джентиле, никто за последние полгода в посольство не приезжал…

– Вы же только что говорили, что по приезде Джентиле зашла в итальянское посольство, – ощетинился Молотов, – а, как известно, по утверждённым нормам время исполнения запроса составляет как раз четырнадцать дней.

– Зашла в посольство, изобразив из себя посетительницу, затем вышла и пошла по своим делам, – горько усмехнулся вождь, – а наше НКВД успешно прошляпило шпионку. Даже двух. Вы представляете себе, какие сведения из наркомата обороны уже могли утечь за кордон? Что вы, товарищ Берия, собираетесь в связи с этим предпринимать?

– Я прошу разрешения, товарищ Сталин, официально допросить Кулика, а также провести обыск на его даче и московской квартире.

В кабинете на несколько минут утвердилась полная тишина, лишь изредка прерываемая шипящими звуками трения мягких кожаных сапожек вождя о ковёр в центре комнаты.

– Хорошо, действуйте, но сделайте это так, чтобы не привлекать лишнего внимания соседей. Это всё?

– Ещё прошу разрешения провести допрос бывшей жены Будённого Ольги Михайловой и обыск квартиры Семёна Михайловича…

– Это ещё зачем? – Сталин останавливается напротив наркома внутренних дел тяжёлым взглядом смотрит на него, – он же с ней уже развёлся, у него новая жена.

– Михайлова продолжает жить в квартире Будённого…

– Михайлову допрашивайте сколько вам влезет, но обыскивать квартиру наркома обороны… Что у вас на неё есть?

– Она уже задержана, на допросе показала, что тайно сожительствовала с польским военным атташе, снабжала того секретными сведениями. А также получала от него за это денежное вознаграждение. Кроме того, Михайлова неоднократно бывала на приёмах в иностранных посольствах, в частности Чехословакии и Австрии. Ведёт разгульный образ жизни, тратит огромные средства на ювелирные украшения и одежду, в Большом театре ведёт себя вызывающе…

– Хорошо, пока товарищ Будённый в Ленинграде, проведите обыск, но тайно…

– Вот её фотография, – Гвоздь принимает из рук Оли снимок Киры, – пройди по Арбатской площади, найди кого-нибудь кто видел её 2 августа. А я пройду по Малой Молчановке, встречаемся на площади через час.

– Здравствуйте, товарищ Мальцева, – послышалось из-за спины женский голос, – а вы как оказались в наших краях?

– Здравствуй, Марианна, – Оля поворачивается к невысокой симпатичной девушке лет двадцати пяти в голубом шёлковом платье, – почему в ваших?

– Я живу тут неподалёку в Большом Ржевском в "доме военных".

"Марианна Алексеевна… Толстая, дочь писателя, так вот о ком говорил вохровец", – щёлкает в голове у Оли.

– Ты домой? Я провожу, ну как проходит отпуск? Вроде бы ты в Крым собиралась, – застучали каблучки девушек по тротуару.

– Евгению Александровичу отпуск отменили…

"Это понятно, всем военным отменяют, а Шиловский – комдив. Обычно в угрожаемый период преподавателей военных академий направляют в войска с инспекцией".

– … он сейчас в Ленинграде.

– А как вообще вам у нас, нравится? – Оля поглядывает сбоку на девушку.

– Очень нравится, товарищ Мальцева, условия работы – сказочные, лес, на берегу реки, лаборатории просторные, приборы новейшие, люди прекрасные… ни в какое сравнение с Радиевым институтом не идёт.

– Давай на ты, зови меня Аней, мы же почти ровесницы. Как здоровье, Алексея Николаевича?

– Спасибо, хорошо. Он сейчас в Барвихе, работает над третьей книгой "Хождения по мукам"…

– А ты слыхала, что у вас в доме случилось? Пропала Кира Кулик.

– Да, сегодня узнала, я пару дней жила на даче у папы, – опустила голову Толстая, – это ужасно.

– Меня при командировали к группе следователей из Прокуратуры СССР, мы сейчас устанавливаем все обстоятельства происшедшего.

– … Я как узнала об этом, так сразу бросилась на отцовскую квартиру, ключи Кира оставила у соседки, как договаривались. Это ведь я дала их ей, но там никого…

– Она там встречалась с любовником? – Оля останавливается и берёт за локоть Марианну.

– Да, – покраснела Толстая, – но Кира сказала, что влюблена и собирается развестись с мужем.

– Ты видела этого мужчину?

– Нет, ни разу…

– Что она о нём рассказывала?

– Ну сказала, что он моложе её, высокий, красивый, что любит Киру очень.

– Где находится квартира?

– На улице Горького, окна выходят на площадь Маяковского.

– Ты в квартире ничего не трогала? Отлично, едем туда.

– Видела, – шёпотом отвечает Шейнину немолодая соседка в домашнем халате и сеточкой на волосах, – она в мою дверь звонила, я же как раз из лифта выходила.

– А мужчины рядом с ней не было?

– Рядом не было, он у лифта стоял. Пропустил меня молча, зашёл в кабину, дождался ту женщину, – презрительно скривила губы она, – и они вместе поехали вниз.

– Какой он был? Расскажите, – следователь поощрительно трясёт головой.

– Высокий, красивый, – замялась соседка, – а что случилось?

– Кто он на ваш взгляд, рабочий, служащий, студент или может быть военный? – игнорирует вопрос женщины Оля.

– На военного похож или милиционера, – соседка, даже не повернувшись в сторону девушки, уважительно смотрит на Шейнина, – руки белые, лет ему около тридцати, а на служащего не похож потому, что взгляд у него такой строгий, как у бывшего околоточного.

– Следы какие-нибудь есть? – следователь возвращается в квартиру писателя, – не пропало ничего?

– Всё на месте вроде, – неуверенно отвечает Марианна.

– Два бокала вымытых на кухне, обёртка от шоколада и бутылка грузинского вина пустая, – отрывает взгляд от журнального столика в гостиной криминалист, пожилой мужчина в старомодном костюме-тройке, – отпечатков пальцев на них нет, видимо кто-то тщательно всё протёр.

– А зачем это любовнику? – назидательно вопрошает следователь, поднимая указательный палец кверху, – мужа боится?

– В первый раз такое вижу, чтобы любовник отпечатки стирал, – качает головой криминалист.

Москва, завод "Темп",

улица Большая Татарская, 35.

4 августа 1939 года, 11:00.

– Вот, Валерий Иванович, – передаю Межлауку толстую картонную папку, – план на четвёртый квартал этого года по производству продукции заводами оборонной промышленности. Прикиньте до первого сентября в общем по наркоматам, без опускания до уровня предприятий, обеспеченность производственными фондами, сырьём и рабочей силой. Жду от вас также прогноза развития ситуации на 1940-й год с учётом повышения плана каждый квартал на 10 и 20 процентов…

– Извините, – тянусь за трубкой "вертушки", – слушаю.

– Нехорошо, товарищ Чаганов, – в ней послышался раздражённый голос вождя, – начинать работу на новом посту с бюрократической волокиты. Вы почему до сих пор не завизировали мой приказ о назначении товарища Яковлева заместителем наркома авиационной промышленности по новой технике?

– Товарищ Сталин, я считаю такое назначение неправильным, – застрочил я, не давая вождю вставить слово, – это, во-первых, будет отвлекать его от конструкторской работы, а, во-вторых, может создать ненужную конфронтацию между ним и главными конструкторами других КБ. Лучшим мне видится вариант с образованием комиссии главных конструкторов, где коллегиально будут решаться все вопросы с утверждением проектов и выделением средств на проектирование опытной техники.

– А председателем комиссии кого назначите? – язвительно замечает вождь.

– Никого, пусть председательствуют на заседаниях по очереди, а решения принимают большинством голосов.

– Такая комиссия утонет в дрязгах и склоках? Чтобы люди работали эффективно, должно быть единоначалие.

– Только не в творческих коллективах, товарищ Сталин, – краем глаза замечаю как Межлаук удивлённо покачивает головой, – пусть лучше будет Совет главных конструкторов, он будет выбирать проекты и распределять деньги. Конечно, следует ввести в него представителей наркомата и ВВС, но только с совещательным голосом.

– Ладно, пусть будет по вашему, готовьте проект постановления, – после минутной паузы говорит вождь, – но если до октября ваш Совет не придёт к единому мнению и не составит список проектов, то я назначу заместителем наркома авиационной промышленности Яковлева.

– Хорошо, т…, – не успеваю договорить, так как в трубке зазвучали гудки.

– Алексей Сергеевич, – Межлаук отрывается от чтения бумаг, – наш опытный завод передаётся в Радиопром?

– Нет-нет, Валерий Иванович, – все наши лаборатории и опытные производства остаются в Спецкомитете. Временно они будут выполнять функции головных НИИ наркоматов Связи и Радиопромышленности, пока своих не создадут.

– Тут некоторые товарищи, – Сталин останавливается за моей спиной, – выражают беспокойство, что танковая, тракторная, станкостроительная и автомобильная промышленности обособились от остальной оборонной промышленности. Разделение это сделано в первую голову потому, что долгое время не удаётся преодолеть наше сильное отставание в области машиностроения от передовых промышленно развитых государств. Я буду больше внимания уделять именно этим отраслям и соответственно работе товарища Малышева. Поэтому, чтобы согласовать работу своих заместителей я создаю Бюро СНК по военной промышленности. В него войдут товарищи Чаганов, Первухин, Малышев и Завенягин. Собираться будем у меня в кабинете по пятницам. По мере необходимости будем приглашать и других заместителей и наркомов. Какие вопросы будем обсуждать на Бюро? В первую очередь те задачи, которые потребуют наших совместных усилий. Например, возьмём большегрузный грузовик для механизированных корпусов, за которые выступает авто-броне-танковое управление. Кроме перевозки боеприпасов и личного состава, он должен выполнять роль скоростного тягача для тяжёлых гаубиц. Очевидно, что тут потребуются усилия товарища Первухина и химической промышленности для производства специальных автомобильных шин, товарища Завенягина и металлургической промышленности для производства специальных сталей и сплавов, товарища Чаганова, курирующего производство вооружений и боеприпасов, то есть он будет отвечать за то чтобы эти самые гаубицы не разваливались при буксировке нашим тягачём, ну и, конечно, же товарища Малышева, ответственного за всё остальное. Произнеся такую длинную фразу, вождь подходит к столу и наливает себе воды.

– Это только один из примеров, – продолжает он, – а теперь я хочу от вас услышать другие предложения, действительно важные предложения, которые вы, как мои заместители, сами не можете осуществить. Прошу вас, товарищ Завенягин.

– Я недавно беседовал с товарищем Чагановым, – Завенягин проводит носовым платком по вспотевшему лбу, – так он посоветовал поговорить с учёным Капицей, который изобрёл и построил полупромышленный ожижитель воздуха. По его подсчётам, выпущенного ожижителем кислорода уже должно хватать для потребностей одной, даже самой крупной домны…

– Что за потребности такие? – вождь останавливается перед ним.

– Тут дело такое, товарищ Сталин, возьмём, например, домну: для поддержания в ней горения и высоких температур мы подаём в неё воздух. Однако в воздухе находится в четыре раза больше азота, чем кислорода. Этот азот является вредным балластом металлургического производства, так как перед подачей в домну воздух надо нагревать до 600–700 градусов. Учёные-металлурги установили, что если довести содержание кислорода в воздухе до 30 процентов, то подогревать вдуваемый в печь воздух не потребуется. Уменьшится расход кокса и кроме того, из-за более высокой температуры в горне повысится скорость плавки, так как примеси начнут выгорать быстрее…

– На сколько повысится? – прерывает Завенягина вождь.

– …В 2–3 раза, то есть доменная печь сможет дать во столько же раз больше чугуна, ферросплавов, а в мартеновских печах – стали. Можно будет экономить много коксового газа, расходуемого на нагрев, а ведь он является основным источником толуола, которого не хватает. Сейчас ведь увеличение температуры в горне идёт за счёт сжигания большего количества коксового газа.

– Что вам необходимо для этого?

– Эти самые ожижители, насколько я понял основная трудность в их производстве – газовая турбина…

– Товарищ Малышев, на следующем заседание доложите нам как возможно ускорить освоение нашим машиностроением этих машин, – Сталин делает шаг в сторону, – а у вас какие мысли, товарищ Первухин?

– Предлагаю рассмотреть вопрос, – молодой плечистый зампред СНК поправляет круглые очки в тонкой металлической оправе, – о налаживание производства найлона или, как этот материал называют в Германии, перлона. Найлон – это искусственный шёлк. Судя по тому образцу, что нам передал товарищ Чаганов, он значительно превосходит шёлк по эластичности, прочности и устойчивости к истиранию. Нить из женского чулка диаметром в десятую долю миллиметра выдерживает вес более полукилограмма…

– Из женского чулка? – заулыбались заместители.

– … именно так. В Америке уже налажено крупное производство найлона и чулок из него – до ста тысяч пар в месяц. При массовом производстве ткань из найлона сможет заменить шёлк в парашютах, хлопок в одежде и пеньку в канатах. Академик Ипатьев утверждает, что технология получения найлона не очень сложна, он его легко получил в своей лаборатории. Главная же трудность в высокопроизводительных машинах по вытягиванию и кручению нитей. Американцы его продавать не хотят.

– Навалились все на товарища Малышева, – вождь расчёсывает концом трубки усы, – вам, товарищ Чаганов, тоже, наверное, прямо сейчас нужна какая-нибудь хитрая машина?

– Прямо сейчас? Нет не нужна, товарищ Сталин. Я, наоборот, хочу предложить помощь. Учёными Спецкомитета в последнее время созданы некоторые технологии, которые способны оказать большое влияние на резкий рост производительности в области машиностроения, добычи полезных ископаемых и других областях. Поэтому приглашаю вас к себе на выставку достижений Спецкомитета на Большой Татарской. Но сейчас я хочу поговорить о другом: в связи со скорым принятием нового закона о Всеобщей воинской обязанности и грядущим резким увеличением численности армии, войск НКВД и флота, что вместе с ростом промышленности в стране может привести к острой нехватке рабочих рук, всяких и квалифицированных и не очень…

Заместители согласно закивали головами.

– … На последних заседаниях Экономического Совета и Совета обороны при СНК СССР было решено начать строительство заводов-дублёров основных предприятий на востоке страны, в первую очередь тех, которые находятся неподалёку от границы. Хотя, что значит неподалёку? В связи с развитием бомбардировочной авиации наших противников уже расстояние в тысячу километров от границы сейчас не может считаться безопасным. В общем может пойти о десятках и сотнях предприятий…

– Это понятно, товарищ Чаганов, что конкретно вы предлагаете?

– Пригласить в помощь китайских товарищей. По итогам монгольско-маньчжурской войны через земли дружественного Мэнцзяна образовался сухопутный коридор между Монголией и Северным районом Китая, который контролируют силы Китайской Красной Армии. Месяц назад мы с маршалом Чойбалсаном и князем Дэ Ваном обсуждали вопрос добычи железных и иных руд на богатейшем месторождении Баян-Обо, что находится на территории Мэнцзяна. Когда речь зашла о рабочей силе, князь предложил использовать труд местных китайцев, которые живут на его территории. Тогда же он сказал, что у него их несколько сотен тысяч, они будут работать за еду и этого достаточно, нет необходимости завозить китайцев из Китая…

– Вы что же, товарищ Чаганов, эксплуатировать китайских крестьян захотели? – подаёт реплику, мрачно молчавший до сих пор Вознесенский.

– Нет, конечно. Мы будем покупать у князя руду, торговать с капиталистическими странами не значит эксплуатировать труд их рабочих.

– Постойте, вы же собрались обеспечить китайскими рабочими наши стройки и оплачивать их труд едой, я правильно понял? – напирает первый заместитель председателя СНК.

– Неправильно. Я предлагаю заключить соглашение с руководством Китайской компартии о направлении нескольких трудовых армий в СССР для работы на наших стройках, расплачиваться за их труд по результатам сдачи объектов мы будем с Мао, оружием, деньгами или другими товарами, за вычетом наших расходов на их содержание и питание, решать ему, часть оплаты пойдёт на питание. Мы не будем вмешиваться в это, также как и в поддержание дисциплины и порядка в их рядах…

– Но это даже не капитализм, это – рабовладельческий строй какой-то, – Вознесенский всем телом поворачивается к вождю.

– Мы заключаем договор с подрядчиком на выполнение работ, – упавшим голосом продолжаю я, – мы не эксплуатируем китайских рабочих. Просто я уверен, что Мао на вариант, когда рабочие сами будут получать всё заработанное, не пойдёт.

– Мы сейчас не обсуждаем никакие предложения, – недовольно косится на Вознесенского вождь. "Мозговой штурм, однако".