Воронцов. Перезагрузка. Книга 10

Глава 4

Облегчение было таким сильным, что пару секунд я просто сидел, не в силах пошевелиться. Но я тут же соединил руки обратно, держа так, словно они все еще связаны. Сенька мог посмотреть в любой момент.

Левая рука освободилась быстрее — теперь у меня были обе руки, и я просто развязал узел, работая пальцами.

— Слышь, Мить, — прочавкал Сенька. — Хватит мельтешить туда-сюда. Лучше глянь там небо не светлеет? А то мокнуть неохота, пока грузить будем.

Митька встрепенулся, сделал несколько шагов в сторону двора, выйдя из-под навеса, выглянул.

— Моросит, — буркнул он.

— Тьфу ты, погода собачья…

Момент истины приближался. Мне нужно было освободить ноги, но сделать это незаметно, сидя, было невозможно.

Пришлось импровизировать.

— Ох… — я громко застонал и повалился на бок, подтянув колени к груди, делая вид, что корчусь от боли в желудке. — Живот… скрутило…

— Чего там еще? — лениво спросил Сенька, не вставая.

— Воды… — прохрипел я. — Тошнит…

Сенька хохотнул:

— Потерпишь. В карете облюешься, барин.

Он не подошел. Отлично. Его лень — мой союзник.

Лежа на боку, спиной к Сеньке, я быстро, лихорадочными движениями заработал пальцами. Свободными руками я нащупал узел на лодыжках. Здесь Митька не помогал — затянуто было на совесть. Но теперь у меня были две руки и гвоздь.

Я вогнал гвоздь в узел, работая им как рычагом. Веревка ослабла. Я распутал её за несколько секунд, стараясь не шуметь.

Всё. Я свободен.

Теперь фаза два. Нейтрализация.

Я продолжал лежать, делая вид, что прихожу в себя после спазма. Мышцы звенели от напряжения, адреналин выжигал остатки страха. Я просчитывал траекторию.

До Сеньки — три шага. Он сидит низко. У него нож в руке — не большой, но острый. Если я брошусь, он может успеть встать или крикнуть.

Мне нужно было оружие посерьезнее гвоздя.

Я нащупал рукой в соломе под собой что-то твердое. Небольшой камень. Тяжелый, с острыми краями. Идеально.

Я сжал камень в правой руке, в левой оставил гвоздь.

— Митька, — позвал Сенька. — Дай флягу, в горле пересохло.

Митька, стоявший у двери, полез в карман. Сенька отвернулся от меня, протягивая руку к напарнику. Его голова повернулась в профиль. Шея открыта.

Сейчас.

Я вскочил. Не как человек, пролежавший три дня связанным, а как пружина, которую сжимали слишком долго. Три шага превратились в один прыжок. Резко толкаю дверь.

Сенька начал поворачивать голову, уловив движение боковым зрением. В его глазах мелькнуло удивление, но рефлексы были замедлены сытостью и самоуверенностью.

Я ударил.

Не плашмя, а ребром камня. Точно в висок, чуть выше уха. Вложил в удар весь вес тела, всю злость за эти дни.

Звук был глухим, хрустящим.

Сенька не вскрикнул. Он просто выключился, как задутая свеча. Тело обмякло и мешком повалилось с чурбака на землю. Нож выпал из руки, звякнув о камень.

Я тут же перевел взгляд на Митьку.

Парень застыл, прижав флягу к груди. Его глаза были круглыми от ужаса, рот открылся для крика.

— Тихо! — прошипел я, прижав палец к губам. В другой руке я все еще сжимал окровавленный камень. — Ни звука, Митя. Или ляжешь рядом.

Митька судорожно кивнул, захлопнув рот. Его трясло.

Я быстро наклонился к Сеньке. Жив? Пульс на шее бился, но слабо и неровно. Глубокий нокаут. Возможно, черепно-мозговая травма. Времени разбираться не было.

Я подхватил его нож. Теперь у меня было настоящее оружие.

— Веревки, — скомандовал я шепотом. — Быстро.

Митька, спотыкаясь, подошел и подал мне те самые путы, которыми я был связан.

— Ложись, — приказал я ему.

— Барин, не надо… — заскулил он. — Я же помог…

— Ложись, дурак! — я толкнул его на солому. — Если найдут тебя развязанным, «француз» поймет, что ты предатель. А так — я тебя вырубил. Ты жертва. Понял?

В его глазах мелькнуло понимание. Он послушно лег на живот, заложив руки за спину.

Я связывал его быстро, но не слишком туго.

— Кляп вставлять не буду, — шепнул я ему на ухо. — Но если пикнешь раньше времени — вернусь и прирежу. Понял?

— Понял, барин… Понял…

Я связал Сеньку тоже. На этот раз — на совесть, стянув руки и ноги. В рот ему затолкал кусок той самой промасленной тряпки.

Фаза три. Выход.

Двор. Небольшой, окруженный забором из кольев. Справа — главный дом, двухэтажный, с плотно закрытыми ставнями. Слева — конюшня. Прямо напротив — ворота, массивные, с засовом.

Посреди двора уже стояла карета. Лошадей запрягли — четверка мощных гнедых переступала копытами. Кучер возился с упряжью. У крыльца дома — двое в плащах. Один из них — «француз», я узнал его силуэт.

Дверь сарая выходила на двор, прямо напротив дома. Выйти через нее — значит, попасть под взгляды.

Я посмотрел вверх. Крыша была покрыта тесом, старым, местами прогнившим. Балки перекрытия — толстые бревна. Если я смогу пролезть на чердак, а оттуда — на крышу, то спущусь с обратной стороны, той, что смотрит на конюшню.

В углу сарая доски были прибиты не вплотную — торчали гвозди, можно было зацепиться. Я попробовал вес — доска держала. Прихватив с пола остатки веревки, я перекинул их через плечо. Далее, подтянулся, уперся ногами в другую доску. Полез вверх, используя каждый выступ, каждую щель.

Руки горели от напряжения. Мышцы, ослабленные днями без нормальной еды, протестовали, но я заставлял их работать.

Добрался до балки перекрытия. Подтянулся, перебросил ногу, залез на чердак.

Здесь было еще темнее. Пахло пылью, мышами и гнилым деревом. Я двигался осторожно, проверяя каждый шаг. Одна доска прогнулась под моим весом с треском — я быстро перенес вес на соседнюю.

Нашел место, где крыша соединялась со стеной конюшни. Щель была узкой, но достаточной. С этой стороны двор не просматривался из дома.

Взял веревку, привязал один конец к балке перекрытия. Узел морской, прочный. Другой конец спустил через щель наружу.

Теперь оставалось действовать.

Я выглянул в щель. Дождь усилился, превратившись в сплошную серую завесу. Это хорошо — видимость плохая, шум дождя заглушит звуки.

Я перехватил нож за рукоять, зажал его зубами. Схватился за веревку, начал спускаться.

Руки скользили, ладони горели от трения. Веревка покачивалась под моим весом. Я спускался быстро, но осторожно.

Ноги коснулись земли. Я отпустил веревку, вытащил нож изо рта. Огляделся.

Тихо. Пока тихо.

Я прижался к стене конюшни, двигаясь вдоль нее к углу. Оттуда был виден забор — метров десять по открытому пространству.

Шаги. Я замер.

Из-за угла конюшни вышел Митька с ведром в руках. Нет… Митька связан в сарае. Это кто-то другой, похожий силуэт…

Я напрягся, сжимая нож.

Но он прошел мимо, не глядя в мою сторону, скрылся в конюшне.

Я выдохнул. Побежал к забору. Нашел место, где доски держались слабее — одна висела на единственном гвозде. Дернул — доска поддалась, отошла в сторону. Щель. Узкая, но достаточная.

Протиснулся. Острые края царапали кожу, рвали одежду, но я не обращал внимания.

Оказался по другую сторону забора. Лес был в трех шагах. Темный, манящий, обещающий укрытие.

— Эй! — заорал кто-то позади меня. — Он бежит! Барин бежит!

Голос донесся со двора — кто-то обнаружил побег.

— Где⁈ — резкий крик. «Француз».

— Там! За конюшней! К лесу!

Хлопнула дверь. Грохот сапог.

Я рванул в лес, не оглядываясь. Ветви хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги. Я бежал, пригибаясь, петляя между деревьями, вслепую, полагаясь на инстинкт.

Позади раздались крики. Выстрел. Пуля просвистела где-то справа, ударилась в дерево со звонким щелчком. Второй выстрел. Мимо.

Я бежал дальше, глубже в лес. Тьма сгущалась, и это было моим преимуществом. Они не знали леса. А я… я просто бежал. Бежал от них.

Крики стихали, оставаясь позади. Я не останавливался. Бежал, пока не начало жечь в боку, пока легкие не запросили пощады. Тогда замедлился до быстрого шага, прислушиваясь.

Тишина. Только мое дыхание, хриплое, и стук сердца.

Я прислонился к дереву, переводя дух. Руки тряслись — не от страха, а от выброса адреналина. Первая фаза выполнена. Я вырвался.

Но это только начало. Теперь нужно было выжить в лесу, найти дорогу, добраться до людей. До своих людей. Я прикрыл глаза казалось на секунду. Но когда их открыл — уже было темно. Вырубило, что ли?

Я посмотрел на небо сквозь ветви. Сколько же я бежал, что тучи рассеялись и над головой было звёздное небо. Нашел Полярную звезду — Там север. Слышал, как Сенька говори что-то о «На север от Тулы». Значит Тула южнее. Значит, мне на юг.

Я двинулся дальше, медленно, осторожно, экономя силы. Каждый шаг просчитывал, каждый звук анализировал. Инженер в моей голове не выключался — он строил маршрут, оценивал риски, искал решения.

Впереди была долгая ночь. И еще более долгий путь домой.

Лес поглотил меня целиком. Деревья сомкнулись над головой плотным пологом, превращая и без того слабый свет звезд в жалкие проблески, едва пробивающиеся сквозь ветви. Я бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни, продираясь сквозь кусты, которые хлестали по лицу и рвали одежду.

Тишина леса оказалась обманчивой, как затишье перед бурей. Я едва успел перевести дух, прислонившись к шершавому стволу старой ели, как звук нагнал меня.

Сначала это было похоже на далекий гул ветра в верхушках деревьев. Но ветер не кричит человеческими голосами.

— … левее бери! В овраг он пошел!

— Сюда! След свежий!

Крики раздавались откуда-то позади, эхом разносясь по ночному лесу, множась и искажаясь, создавая впечатление, что преследователей не десяток, а целая орда. Голоса накладывались друг на друга, отражались от стволов, путали направление.

— Туда! Он туда побежал!

— Разделяйтесь! Обойдите с той стороны!

— Свет! Давай факелы!

Вдалеке, сквозь чащу, мелькали оранжевые огоньки. Один. Два. Три. Факелы рассыпались цепью, прочесывая лес широким бреднем. Они шли грамотно — не толпой, а цепью, чтобы не дать мне проскользнуть между ними.

Темнота была моим союзником, но факелы съедали это преимущество. Они видели местность, я же продирался вслепую, полагаясь на инстинкт и случай.

Времени на раздумья не осталось. Мой короткий привал закончился, едва начавшись. Я оттолкнулся от дерева, чувствуя, как ноют мышцы, отвыкшие от нагрузки за дни сидения в сарае. Ноги были ватными, но страх — отличный стимулятор. Он впрыснул в кровь новую порцию адреналина, заставляя сердце работать как перегретый паровой двигатель.

Я свернул влево, туда, где лес казался гуще. Ветви сплелись настолько плотно, что пришлось буквально протискиваться между стволами. Колючий кустарник впился в руки, оставляя жгучие царапины. Одежда цеплялась, рвалась, но я не останавливался.

Это был не бег по стадиону и не утренняя пробежка в парке. Это была гонка с препятствиями в полной темноте. Лес, который днем мог показаться живописным, ночью превратился в полосу ловушек.

Нога провалилась в яму — старый лисий нор или просто углубление — и я рухнул, едва не врезавшись лицом в ствол. Боль пронзила лодыжку. Я зашипел сквозь зубы, сжимая челюсти, чтобы не закричать. Перекатился на бок, нащупал ногу. Растяжение? Или просто ушиб? Пошевелил ступней — двигалась, хоть и с болью. Не перелом. Повезло.

Голоса приблизились.

— Слышали? Вон там что-то ухнуло!

— Иди проверь!

Шаги. Треск веток. Свет факела заплясал между деревьев, становясь ярче.

Я прижался к земле, втискиваясь в небольшое углубление под корнями вывороченной березы. Земля была сырой, холодной, пахла гнилью и прошлогодней листвой. Я зарылся в опавшую хвою и листья, стараясь слиться с землей.

Факел приблизился. Я видел сквозь щель между корнями — коренастая фигура в тулупе, с дубиной в одной руке и факелом в другой. Лицо освещалось снизу, отбрасывая зловещие тени. Глаза бегали, всматриваясь в темноту.

— Тут никого, — крикнул он через плечо. — Может животина какая.

— Уверен?

— Да следов нету! — он повел факелом из стороны в сторону. Свет скользнул по моему укрытию, задержался на секунду. Я перестал дышать.

Мужик постоял еще мгновение, прислушиваясь. Потом сплюнул и повернул обратно.

— Идем дальше! Он не мог далеко уйти!

Шаги удалились. Свет факела растаял в темноте.

Я выждал еще несколько минут, потом осторожно выполз из укрытия. Весь был в грязи, листьях и хвое, но живой. Лодыжка ныла, но я мог наступать на ногу — значит, мог идти.

Дыхание сбилось, легкие горели от холодного воздуха. В боку закололо — острая, пульсирующая боль, напоминающая о том, что я не ел нормально несколько дней. Но останавливаться было нельзя.

— Вон он! — раздался крик где-то справа.

Заметили? Или просто пугают, гонят зверя на номера?

Я не стал проверять. Резко свернул влево, нырнув в густой подлесок. Колючие кусты малины или шиповника разодрали штанину и кожу на бедре, но я даже не поморщился. Боль сейчас была информацией, не более. Болит — значит, жив.

Сзади треснула ветка. Громко, сухо. Кто-то бежал наперерез.

Земля под ногами пошла под уклон. Овраг. Тот самый, о котором они кричали. Спускаться туда — значит, загнать себя в ловушку? Или наоборот, скрыться в низине, где туман гуще?

Инженер во мне быстро просчитывал варианты. На гребне я виден на фоне неба, если тучи разойдутся. Внизу — темнота и влага, скрывающая запах от собак, если они у них есть.

Я выбрал овраг.

Полетел вниз почти кубарем, скользя на мокрой глине, хватаясь свободной рукой за кусты и корни. Грязь забилась под ногти, холодная жижа пропитала одежду. Упал на дно, в ледяной ручей, но тут же вскочил.

— Ушел! Вниз ушел!

— Спускай пса!

Пса? Холодок пробежал по позвоночнику. Если у них есть собака, мои шансы резко падают. Вода — единственное спасение.

Я побежал по руслу ручья, стараясь ступать мягко, перекатом, как учил Захар. Хлюпанье воды казалось мне оглушительным, но шум погони наверху был громче. Они перекликались, матерились, ломились сквозь кустарник.

Вода заглушит шаги. Вода скроет след.

Я бежал по ручью минут десять, не чувствуя холода ледяной воды, заливающейся в сапоги. Ноги онемели, стали тяжелыми, как колоды. Потом выбрался на другой берег, там, где склоны были пологими, и снова углубился в чащу.

Факелы остались позади, превратившись в тусклые точки. Звуки погони стихли, поглощенные расстоянием и густотой леса.

Но я знал — они не остановились. Они просто потеряли след и теперь ищут его снова. «Француз» — профессионал. Он не бросит дело на полпути.

Я перешел на шаг, чтобы восстановить дыхание. Сердце колотилось в горле, отдаваясь звоном в ушах. Каждый вдох давался с трудом, словно воздух стал густым, как кисель.

Нужно было двигаться на юг. К Туле. К людям.

Я снова нашел Полярную звезду, мелькающую в разрывах облаков, сориентировался. Юг был там, где лес становился гуще и темнее.

Час сменялся часом. Ночь казалась бесконечной. Я шел, спотыкаясь, падая, поднимаясь. Силы уходили по капле. Голод, о котором я забыл во время рывка, вернулся с новой силой, скручивая желудок спазмами. Жажда мучила не меньше — я пил из ручья, но этого было мало.

Лес менялся. Ельник сменился березняком, потом пошли дубы. Под ногами хрустели прошлогодние желуди и сухие ветки.

Я вышел на узкую тропинку. Едва заметная в темноте, но ощутимая под ногами — утрамбованная земля, почти без корней и камней. Пошел по ней, ускоряя шаг.

Тропа петляла, огибая деревья, спускалась в небольшую лощину. Я спускался осторожно, держась за стволы — склон был скользким от влаги.

Внизу журчал ручей. Узкий, не шире метра, но чистый. Я упал на колени, жадно зачерпывая воду ладонями. Холодная, вкусная, живительная. Пил, пока не заболел желудок от количества выпитого. Потом умыл лицо, смывая грязь и кровь.

Отдышавшись, я двинулся дальше, идя вдоль ручья. Вода текла на юг — значит, в правильном направлении. Может, выведет к реке, а река — к людям.

Крики погони стихли. Либо они отстали, либо я ушел достаточно далеко, что их не слышно. Я не обольщался — искать перестанут только с рассветом, когда поймут, что в темноте я могу уйти на километры в любую сторону.

Небо начало сереть. Медленно, неохотно ночь отступала, уступая место промозглому утру. Туман, плотный и белый, как молоко, поднимался от земли, окутывая стволы деревьев призрачным саваном.

Это было и хорошо, и плохо. Туман скрывал меня, но он же скрывал и опасность.

Тропа вывела меня к небольшой поляне. Здесь деревья расступились, открыв небо. Звезды сияли ярко, бесстрастно. Я сверился с Полярной звездой, кивнул сам себе — курс верный.

Посреди поляны возвышался огромный дуб, раскидистый, древний. Под его корнями было сухое укрытие — своеобразная ниша, куда можно было забраться и переждать.

Я подумал — остановиться? Передохнуть хотя бы час? Силы были на исходе. Голод, холод и усталость наваливались свинцовым грузом.

Нет. Останавливаться нельзя. С рассветом они начнут прочесывать лес с новыми силами, с собаками, если они все-таки были. Каждый метр, пройденный сейчас — это метр между мной и ими.

Я остановился, прислонившись к стволу дуба. Ноги дрожали мелкой дрожью. Нужно было передохнуть хоть пять минут.

В лесу стояла неестественная тишина. Птицы молчали. Ветер стих.

И в этой тишине я услышал это.

Не крик. Не топот. А тихий, осторожный хруст. Звук сапога, наступающего на сухую ветку, прикрытую мхом.

Звук был близко. Слишком близко. Прямо передо мной, метрах в двадцати, за пеленой тумана.

Я замер, перестав дышать. Слился с березой, стараясь стать невидимым. Сжал рукоять ножа так, что пальцы побелели.

Из тумана выплыла фигура.

Один из тех охранников. Не Сенька и не Митька. Но его я точно видел мельком во дворе — крепкий мужик в коротком тулупе, подпоясанном широким ремнем. В руках он держал охотничий тесак — длинный, тяжелый, похожий на мачете.

Вдруг он остановился и резко поднял голову.

Наши взгляды встретились.