Воронцов. Перезагрузка. Книга 10

Глава 13

Фома вернулся из Уваровки в середине октября, когда дороги еще не успели окончательно раскиснуть от осенних дождей. Я встречал его на заводском дворе, наблюдая, как длинная вереница телег, груженных под завязку, медленно въезжает через ворота. Захар с охранниками уже выдвинулся навстречу — привычная предосторожность, ставшая частью нашей жизни после того инцидента с французскими шпионами.

Но даже издалека я видел, что Фома сияет. Он спрыгнул с козел первой повозки, и вид у него был не просто уставшего с дороги купца, а какой-то монументальный. Раздобрел заметно, борода стала гуще, кафтан из добротного синего сукна сидел на нём как влитой. Видно было сразу — не просто купец средней руки приехал, а важный человек, представитель процветающего дела.

— Доброго здоровья, Егор Андреевич! — прогремел он, сгребая меня в объятия, от которых жалобно хрустнули рёбра. — Принимайте гостей, да не с пустыми руками!

За ним слуги внесли во двор два объёмистых плетёных короба и несколько деревянных ящиков, тщательно обитых соломой изнутри.

— Глядите! — Фома, сияя как начищенный самовар, откинул крышку первого короба.

Я заглянул внутрь и невольно присвистнул. Октябрь на дворе, в Туле уже холодно, первые заморозки прошли, а в коробе, на подушке из соломы, лежали крепкие, пупырчатые огурцы, пучки сочного зелёного лука и даже несколько красных, хоть и небольших, помидоров.

— Теплицы? — спросил я, беря в руки огурец. Твёрдый, пахнет летом.

— Они, родимые! — Фома плюхнулся рядом на ящик, вытирая пот со лба платком, несмотря на прохладу. — Ваш проект, Егор Андреевич, работает как часы швейцарские! Степан там чудеса творит. Мы печи переложили по вашим чертежам, трубы пустили под грядками — земля тёплая, как перина. Снаружи холодина, а внутри — тропики! Семь новых теплиц построили — большие, крепкие, со стеклянными крышами. Семён столько стекла наделал, что хватило и на теплицы, и на продажу еще осталось.

Он довольно хохотнул, но тут же стал серьёзным, переходя к делу:

— Но это баловство, Егор Андреевич, хоть и прибыльное. Один воз тут в Туле уже Игорю Савельевичу отдали, говорит — с руками оторвали, цену давали такую, что я грешным делом подумал, не золотые ли мы огурцы продаём. А главное — поля! Плуги новые, те, что с отвалом особой формы, которые вы рисовали, — это ж песня! Землю режут глубоко, пласт переворачивают чисто, сорняки все вниз уходят, гнить. Мужики сначала ворчали, мол, тяжело лошадям, а как увидели, что земля после них пухом лежит, что корни сорняков все наружу выворачивает, что земля становится рыхлой, мягкой — в очередь выстроились.

— Севооборот соблюдают? — спросил я, откусывая кончик огурца. Вкус был изумительный.

— Строго, — кивнул Фома. — Степан за этим следит как цепной пёс. Расчертил все поля, разбил на участки. Где в прошлом году рожь была — там нынче клевер или горох посадили, землю подкормить. Где картошка росла — там ячмень. Всё по науке, как вы велели. Урожайность, Егор Андреевич… — он покачал головой с восхищением. — Я таких хлебов, как в прошлом году, отродясь не видел, а нынче, чую, ещё гуще будет. Вырос урожай! Не просто чуть-чуть, а вдвое, местами втрое! Пшеница такая густая пошла, колосья тяжелые, зерно крупное. Амбары трещат от зерна. Петька с Ильей сделали молотилку на лесопилке — подключили к турбине — так зерно мололо, что любо-дорого посмотреть было.

Мы прошли в контору, где я обычно принимал купцов и поставщиков. Фома устроился в кресле с видимым удовольствием — видно было, что дорога все-таки утомила. Я налил ему чаю, и он продолжал, не давая мне вставить слово:

— И вот что я вам скажу. Народ потянулся. Слух прошёл по всей губернии, что в Уваровке жизнь сытая, барин справедливый, а хозяйство — чудо. Идут к нам! Из соседних деревень люди переселяются, просят принять. Кто сам, кто от помещиков-разорителей сбежать норовит, кто вольную выкупил. Приходят целыми семьями — мужик с женой, детьми, скарбом. Степан их проверяет, беседует, кто трудолюбивый и честный — берем. Уже десяток новых семей приняли с весны! Мы уже новую улицу заложили, лес валим, избы ставим. Уваровка растёт, Егор Андреевич. Скоро не деревня будет, а город настоящий.

Я слушал его, и в голове крутились шестерёнки. Уваровка стала именно тем, чем я хотел её видеть — процветающим анклавом, базой, тылом. Но успех рождает новые проблемы.

— Дома, говоришь, новые строите? — спросил я. — Для переселенцев?

— Строим, конечно, — подтвердил Фома. — По вашим же указаниям — добротные избы, с печами по-белому, с баней рядом. Лесопилка работает день и ночь благодаря вашим лампам, досок хватает. Петька с Ильей механизмы для распиловки улучшили — теперь досок делают за день столько, что раньше за два делали.

Он сделал глоток чая, продолжая с гордостью:

— А ещё школу открыли. Настоящую! Избу выделили, где Марфа раньше жила, лавки поставили, доску. Я сам учу читать, писать, считать. Двадцать учеников уже ходят! Представляете, Егор Андреевич? Крестьянские дети — и в школу! Раньше такого и представить было нельзя.

Я слушал с удовлетворением и думал — образование, это инвестиция в будущее. Эти дети вырастут грамотными, смогут учиться дальше, освоить сложные технологии.

— Это хорошо, Фома. Просто отлично, — я положил огурец на стол. — Но скажи мне — хватает всем продовольствия? С новыми семьями не возникло проблем?

Фома покачал головой, но тут же нахмурился:

— Продовольствия достаточно. Урожай большой собрали, в амбарах полно зерна. Теплицы овощами снабжают от весны и до осени. Скотины развели — коров, свиней, кур. Молока, мяса, яиц хватает. Даже на продажу излишки остаются. Я их в Тулу везу, или с Игорем Савельевичем передаю — хорошие деньги выручаю. Купцы закупают оптом. Но…

Он помолчал, подбирая слова:

— Овощи и мясо свежие — это хорошо летом и осенью. А зимой как быть? Картошка да капуста квашеная. Мясо то можно заморозить, как холода станут. А весной, когда тепло придет, всё портится будет. Жалко, честно говоря. И ещё, Егор Андреевич… — он наклонился вперёд, понизив голос, словно делясь великой тайной. — Как бы придумать как это всё хранить⁈ Если война начнётся, как все говорят, это и армии может пригодиться. А как доставить свежее мясо или овощи за сотни вёрст?

Я посмотрел на него внимательно. Вот она, мысль, которую я и ожидал услышать.

— Солонину везут, сухари, — продолжал Фома. — Вяленое мясо. Но…

— И половина солдат мается животами, а другая половина зубы ломает о сухари, — отрезал я. — Цинга, дизентерия — вот главные враги армии, похуже французов. Нам нужно нечто иное. Нам нужно научиться сохранять еду свежей. Не солёной до горечи, не сушёной до состояния подошвы, а почти такой же, как этот огурец.

Фома посмотрел на меня с сомнением:

— Колдовство?

— Наука, — усмехнулся я. — Фома, а что, если бы мы могли сохранять овощи и мясо свежими круглый год? Не замораживать, не солить, не квасить, а именно сохранять в том виде, в каком они были при сборе или забое? Помнишь, я рассказывал про микробов? Ту самую «невидимую жизнь», от которой раны гноятся?

— Помню, — он перекрестился. — Ричард твой жути нагнал тогда.

— Так вот, еда портится по той же причине, — объяснил я. — Эти мелкие твари поедают её, выделяя яд. Если мы их убьём внутри продукта и не дадим новым попасть снаружи — еда будет храниться месяцами.

Я встал, начал ходить по комнате:

— Представь себе: стеклянные банки с тушеным мясом, с овощным рагу, с супами. Закрыты герметично, могут храниться в погребе почти год. Армия выступает в поход — везут с собой эти банки. Не нужно везти живой скот, не нужно искать продовольствие по деревням. Открыл банку, разогрел — и полноценная еда готова. Солдаты сыты, здоровы, боеспособны.

Я вернулся к столу, взял чистый лист бумаги и начал быстро набрасывать схему:

— Нам нужно новое производство, Фома. Суть вот в чём. Мы берём мясо — тушёное, варёное, хорошее мясо с жирком. Или овощи. Готовим, закладываем в стеклянные банки. Плотно закрываем крышкой. Стык заливаем смолой, воском, или, что ещё лучше, — я задумался, вспоминая технологии, — прокладываем прокладкой из кожи и прижимаем металлической крышкой. А потом эти закрытые банки варим в кипящей воде. Долго, час или два. Жар убивает всё живое внутри. А крышка не даёт новому воздуху с гнилью попасть внутрь.

Я нарисовал банку — прообраз будущей классической банки для консервирования, с широким горлом и герметичной крышкой.

Фома смотрел на рисунок, шевеля губами. Купеческая хватка его работала быстро:

— И что, правда не протухнет?

— Если всё сделать чисто и герметично — будет стоять год, — уверенно сказал я. — Открыл банку — а там тушёнка, как будто вчера приготовили. Разогрел в котелке — и сытный обед готов.

Глаза Фомы начали разгораться тем самым хищным блеском, который я так ценил:

— Это ж… Это ж для армии… — зашептал он. — Егор Андреевич, если мы такое интендантам покажем… Они ж нас золотом засыплют! Сейчас они гнилую солонину покупают втридорога, а тут — чистое мясо! И не только мясо — овощи, супы!

— Именно, — кивнул я. — Но сначала нужно отработать технологию. Ты возвращаешься в Уваровку. Передай Степану — пусть делает отдельное помещение или даже ангар. Чистый, как операционная у Ричарда. Печи, большие котлы для варки банок. Вода должна быть чистейшая.

Я подвинул к нему рисунок:

— Митяю — особый заказ. Пусть бросает свои вазочки и графинчики. Мне, помимо ампул, дистилляторов — нужны сотни, тысячи таких банок. Стандартных, одного размера, с широким горлом. Пусть сделает форму и отливает их, а не дует каждую отдельно. Как Семён делает бутылки. Стекло должно быть толстым, прочным, чтобы не лопалось от кипятка. И тёмным лучше, зелёным или коричневым — свет тоже портит еду.

— Понял, — Фома аккуратно свернул рисунок, пряча его в карман. — А крышки?

— Крышки металлические, — ответил я. — Петька с Ильёй сделают. С кожаной прокладкой для герметичности. И зажимы нужны — стальные скобы, чтобы прижимать крышку к банке во время варки, пока внутри давление скачет.

Я сел напротив, глядя Фоме в глаза:

— А теперь слушай внимательно технологию. Запиши, это важно.

Фома достал из кармана небольшую записную книжку и карандаш. Я начал подробно объяснять:

— Первое — подготовка продуктов. Мясо нужно хорошо проварить, овощи тоже. Не сырыми закладывать, а уже готовыми или полуготовыми. Второе — стерилизация банок. Перед тем как закладывать продукты, банки нужно прокипятить в воде, убить все, что на стенках может быть. Третье — закладка. Наполняешь банку горячей едой, но не до самого верха — оставляешь немного места. Четвертое — закрытие. Закрываешь крышкой плотно, герметично. Пятое — стерилизация наполненных банок. Ставишь их в большой котел с водой…

Я остановился, дожидаясь, пока Фома все запишет:

— Теперь самое важное. Банки нужно класть в холодную воду, потом медленно нагревать до кипения. Если температуру слишком быстро поднимать — стекло не успевает прогреться равномерно, от напряжения трескается. Понял?

— Понял, — кивнул Фома, дописывая. — Медленно греть.

— Затем кипятишь долго — час, может быть, больше. Зависит от размера банки и содержимого. Жар проникает через стекло, убивает все внутри, что может вызвать порчу. Шестое — охлаждение. Вынимаешь банки из кипятка, даешь остыть. Если крышка держится плотно, не пропускает воздух — значит, все сделано правильно.

— А откуда знать, что крышка держится плотно? — спросил Фома, не отрываясь от записей.

— После охлаждения крышка должна чуть втянуться внутрь, — объяснил я. — Это значит, что внутри образовался вакуум — воздух при нагреве расширился, частично вышел, а при охлаждении давление упало. Если крышка втянута и не двигается при нажатии — герметичность есть. Если выпуклая или легко прогибается — значит, воздух проникает, консерва испортится.

Фома дописал последнюю строчку, закрыл книжку:

— Попробуем, Егор Андреевич. Митяй банки сделает, Петька крышки. Степан с бабами будет экспериментировать — они в готовке разбираются лучше нас, мужиков.

— Правильно, — согласился я. — Но предупреди их — первые попытки могут не получиться. Банки могут лопнуть при кипячении, крышки — не герметично закрыться, содержимое — испортиться. Это нормально. Методом проб найдете правильный подход. Главное — не отчаиваться и тщательно записывать каждый опыт: что сделали, как, какой результат получился.

Я посмотрел на Фому серьёзно:

— Это стратегическая задача, Фома. Не просто торговля. Если война начнётся — Уваровка станет началом для обеспечения полков. Мы не просто заработаем, мы спасём тысячи солдат от голода и болезней. Ты понимаешь? Дальше уже передадим технологию государству. Но, на начальном этапе — это нужно сделать нам.

— Понимаю, Егор Андреевич, — он встал, оправил кафтан. Вид у него был решительный. — Сделаем. Дело государственной важности. Митяя я за жабры возьму, он у меня стекло грызть будет, но банки сделает. Степан тоже не подведёт.

— И ещё, — добавил я вдогонку. — Пусть Степан продумает логистику. Банки — вещь хрупкая. Нужны ящики с ячейками, с соломой или опилками. Чтобы на любой телеге по любым ухабам довезти можно было, не перебив половину. Лучше использовать те телеги, что стекло возим.

— Амортизированные телеги у нас уже есть, да — усмехнулся Фома. — Ваша наука и тут пригодилась. Довезём. Вот, кстати, — он указал на деревянные ящики, которые слуги внесли вместе с коробами. — Стекло и керамику везли — ни одна не разбилась! Раньше из десяти бутылей три-четыре обязательно вдребезги разлетались по дороге, а теперь все целехонькие!

Он шагнул к двери, но остановился:

— А огурчик-то доешьте, Егор Андреевич. Свой, уваровский. Слаще мёда.

Когда дверь за ним закрылась, я снова взял со стола огурец. Он и правда был хорош. Но в моих мыслях уже выстраивались ряды зелёных стеклянных банок с этикетками «Тушёнка Уваровская».

Я подошёл к окну. Внизу, во дворе, студенты тянули новую линию проводов для телеграфа. Жизнь кипела. Война — это кровь и грязь. Но война — это ещё и логистика. И если я не могу остановить войну, я могу сделать так, чтобы русские солдаты были сыты, здоровы и вооружены лучшим оружием.

Следующие недели я периодически думал о проекте консервирования, но основное внимание было занято другими делами — телеграфом, производством оружия, академией. Фома уехал обратно в Уваровку, увозя с собой помимо провизии и материалов, мои подробные инструкции и чертежи для Митяя и Петьки.

Письма из Уваровки приходили теперь регулярно, раз в неделю. Фома и Степан докладывали о прогрессе. Первые партии консервов делали с ошибками — банки лопались при стерилизации, крышки не держали вакуум, содержимое могло испортиться, но его сразу открывали и употребляли в еду. При чем, писали, что было очень вкусно! Но с каждой неделей результаты улучшались.

«Егор Андреевич, — писал Степан в одном из писем, — поняли, в чем была проблема. Банки лопались, потому что температуру слишком быстро поднимали. Стекло не успевало прогреться равномерно и трескалось. Банки погружаем в холодную воду, потом медленно нагреваем до кипения — как вы и советовали. Почти не лопается. Еще поняли, что крышки нужно прижимать плотно, но не пережимать. Если пережать — кожа сминается, и потом получается не плотно. Если недожать — то же самое. Нашли золотую середину, теперь крышки держат хорошо.»

Другое письмо: «Пробовали разные продукты. Мясо говяжье получается отлично, свинина — тоже. Курица разваривается сильно, но вкус хороший. Овощи — капуста, морковь, горох — всё хорошо готовится. Щи получаются вкусные, как свежие. Борщ пока не очень — свекла цвет теряет при долгой варке. Думаем, как исправить.»

Еще одно: «Обучили уже десять человек — семь баб и три мужика. Они теперь самостоятельно делают консервы, качество хорошее. Поставили дело на поток — каждый день по три десятка банок делаем. Митяй не успевает банки отливать. Половину на склад откладываем для проверки долговечности, половину на продажу отправляем. Купцы в Туле охотно берут, говорят, народ диковинкой интересуется.»

Я читал эти письма с удовлетворением. Дело шло.

Прошло около месяца, когда однажды утром Захар доложил, что из Уваровки прибыл гонец с посылкой для меня.

Я спустился во двор. Молодой парень, один из новых жителей деревни, держал в руках деревянный ящик.

— От Фомы Степановича, барин, — сказал он, протягивая ящик. — Велел передать лично в руки и сказать, что это уже готовые образцы.

Я взял ящик — тяжелый, звякнул стеклом при движении. Осторожно открыл. Внутри, укутанные в солому, лежали шесть стеклянных банок с металлическими крышками. В банках — тушеное мясо, овощное рагу, щи. Выглядело аппетитно, крышки плотно прилегали.

— Спасибо, — сказал я гонцу. — Отдохни, поешь. Захар, позаботься о нем.

Я отнес ящик на кухню, выставил банки на стол. Рассматривал их при свете лампы. Стекло ровное, прозрачное — Митяй хорошо потрудился. Крышки подогнаны плотно, с кожаной прокладкой внутри. Содержимое выглядело свежим.

Я взял одну — с тушеным мясом, попробовал открыть. Крышка поддалась с трудом, с характерным хлопком — признак вакуума. Хороший знак.

Понюхал — запах нормальный, без признаков порчи. Достал кусок мяса, попробовал. Вкус отличный, мясо мягкое, не пересохшее. Консервация удалась.

Я позвал Машу:

— Машунь, посмотри, что прислали из Уваровки.

Она вошла, заинтересованно разглядывая банки:

— Это что, Егор? Еда в стекле?

— Консервы, — объяснил я. — Новый способ хранения продуктов. Можешь разогреть вот эту банку с рагу? Попробуем на обед.

Маша взяла банку, позвала Агафью Петровну. Через полчаса мы сидели за столом, пробуя разогретое овощное рагу. Оно было вкусным, свежим, словно только что приготовленным.

— Удивительно, — сказала Маша, накладывая себе вторую порцию. — И это может храниться долго?

— Если технология соблюдена правильно — месяцами, — подтвердил я. — Представляешь, какое это благо? Летом заготовил, зимой ешь свежее. Или в дальнюю дорогу взял — не портится, не требует особых условий.