Воронцов. Перезагрузка. Книга 10

Глава 10

Ричард ворвался в мой кабинет без стука, что само по себе было из ряда вон выходящим событием — он всегда отличался безупречными манерами и соблюдал приличия. Но сейчас его лицо горело таким энтузиазмом, что глаза буквально светились, а обычная сдержанность куда-то испарилась.

— Егор Андреевич! — выдохнул он, прижимая к груди толстую папку с бумагами. — Мне нужно срочно с вами поговорить. Это важно. Очень важно.

Я оторвался от чертежей нового токарного станка, которые изучал последние полчаса, и поднял на него глаза, массируя переносицу. Плечо уже почти не беспокоило — рана зажила на удивление быстро и чисто, оставив лишь тонкий розоватый шрам.

— Проходи, Ричард, — кивнул я, указывая на кресло напротив. — Садись. Что стряслось?

Он не сел. Вместо этого развернул папку прямо на моём столе, расталкивая чертежи в сторону, и начал лихорадочно выкладывать листы, исписанные его мелким, чётким почерком.

— Помните нашу беседу о полевой медицине? — заговорил он быстро, с сильным акцентом, который всегда усиливался, когда он волновался. — Когда я предложил идею передвижных хирургических бригадах для армии?

— Помню, — подтвердил я, вспоминая тот разговор. Это было ещё до моего похищения, в один из вечеров, когда мы с Ричардом обсуждали применение эфирного наркоза в военно-полевых условиях. — Ты говорил, что большинство раненых умирают не от самих ранений, а от того, что помощь приходит слишком поздно.

— Именно! — он ударил ладонью по столу, заставив чернильницу подпрыгнуть. — Именно поэтому! Видите ли, Егор Андреевич, военная медицина — это просто катастрофа, настоящий кошмар. Раненого с поля боя тащат на руках или в обозной телеге версты, иногда десятки верст, до ближайшего стационарного госпиталя где-нибудь в тылу. По разбитым дорогам, трясёт его так, что раны открываются, кровотечение усиливается. Многие просто умирают в пути от болевого шока или потери крови, не доехав до врача. А те, кто доезжает — попадают к хирургам через шесть, восемь, а то и двенадцать часов после ранения. За это время любая рана загрязняется, начинается воспаление, а там и гангрена не за горами.

Он схватил один из листов, ткнул пальцем в цифры.

— Я проанализировал статистику из последних военных кампаний — французских, австрийских, прусских. Везде одна и та же картина: от ран умирает примерно каждый третий раненый. Треть, Егор Андреевич! А ведь большинство из них можно было бы спасти, если бы помощь пришла вовремя! Если бы можно было прооперировать человека прямо на поле боя или неподалёку, в течение первых минут или хотя бы часа после ранения, пока рана ещё свежая и чистая!

Я слушал внимательно, уже понимая, куда он клонит. Идея была логичной и очевидной — если гора не идёт к Магомету, Магомет должен идти к горе. Если раненых нельзя быстро доставить к врачам, нужно доставить врачей к раненым.

— И что ты предлагаешь конкретно? — спросил я, наклоняясь вперёд. — Палатку с инструментами возить за армией?

— Не просто палатку, — он покачал головой, разворачивая большой лист с набросками. — Полноценный передвижной хирургический кабинет! Смотрите, я всё продумал. Специальная повозка, большая, крытая, на хороших рессорах — чтобы тряска была минимальной. Внутри — операционный стол с креплениями для пациента, чтобы он не сползал при движении. Стеллажи с инструментами — скальпели, пилы, зажимы, иглы, шовный материал. Запас стерильных бинтов и тряпок. Ёмкости с чистой водой и спиртом для обработки. И самое главное — большой запас эфира в герметичных ампулах, которые делает ваш мастер Митяй, и аппарат для его подачи.

Я взял чертёж, внимательно изучая. Ричард действительно продумал многое — от системы вентиляции повозки до крепления инструментов, чтобы они не гремели и не падали при езде по ухабам.

— Сколько человек экипаж? — спросил я.

— Минимум трое, — он поднял три пальца. — Хирург, его ассистент и санитар. Идеально — четверо, если добавить ещё одного санитара для переноски раненых. Плюс кучер, конечно. Нужны быстрые лошади — четвёрка хороших, выносливых коней, способных быстро доставить повозку к месту боя и так же быстро увезти оттуда в безопасное место.

— А как насчёт безопасности самой бригады? — я нахмурился, представляя картину. — Вы собираетесь оперировать под пушечным огнём?

— Нет, разумеется нет, — он покачал головой. — Мы будем действовать сразу за линией фронта, в относительно безопасной зоне. Раненых будут выносить с передовой обычные носильщики или легкораненые товарищи, доставлять к нашей повозке. Мы принимаем самых тяжёлых, тех, кому критически необходима немедленная операция — остановить кровотечение, извлечь пулю или осколок, ампутировать раздробленную конечность. Делаем только то, что спасёт жизнь в ближайшие часы. Остальное — уже в стационарном госпитале.

Логика была железной. Я представил, как это могло бы работать на практике. Бой. Грохот пушек, дым, крики. Раненые падают. Но вместо того, чтобы лежать часами, истекая кровью в ожидании, пока их доставят в тыловой госпиталь за десятки вёрст, их выносят всего на несколько сотен шагов назад, к повозке. Там ждёт хирург с инструментами и наркозом. Пятнадцать минут — и пуля извлечена, артерия перевязана, рана зашита. Человек спасён.

— Это может работать, — медленно сказал я. — Теоретически это может спасти многие сотни жизней. Но есть проблемы.

— Я знаю, — кивнул Ричард. — Главная проблема — ресурсы. Нужны деньги на постройку повозок, на закупку инструментов, на подготовку врачей. Военное ведомство вряд ли само выделит средства на такую новую, непроверенную идею. Генералы консервативны, они привыкли к старым методам.

— Но есть и другой путь, — сказал я, уже прикидывая в уме. — Иван Дмитриевич. Если подать это как вопрос государственной важности, как способ сохранить боеспособность армии перед грядущей войной с Францией — он поддержит. А через него можно выйти на императорский двор, на военное министерство. Тем более, я уже говорил ему о подобном нововведении и он уже тогда был со мной согласен.

Ричард оживился, глаза загорелись ещё ярче.

— Вы думаете, он согласится?

— Уверен, что он не откажется от своих слов, — я встал, начал ходить по кабинету. — Иван Дмитриевич — прагматик. Он понимает ценность человеческих ресурсов. Каждый спасённый солдат — это боец, который вернётся в строй, а не инвалид или покойник. Это прямая выгода для армии. Нужно только правильно преподнести.

Я остановился у окна, глядя на оживлённую улицу.

— Но нам нужен прототип. Демонстрация. Нельзя просить деньги на голую идею. Нужно показать, что это работает.

— Именно поэтому я пришёл к вам, — Ричард подошёл, встал рядом. — Егор Андреевич, я прошу вас профинансировать постройку одной, всего одной экспериментальной повозки. Одной мобильной хирургической бригады. Мы построим её, оснастим, проведём учения, покажем военным, что это реально работает.

Я посмотрел на него. В его глазах читалась искренняя, горячая вера в свою идею. Это был не просто врач, мечтающий о славе. Это был человек, который видел слишком много смертей, которые можно было предотвратить, и теперь отчаянно хотел это изменить.

— Сколько? — коротко спросил я. — Сколько нужно денег?

Ричард вернулся к столу, быстро перелистал бумаги, нашёл нужную страницу со сметой и стал зачитывать что необходимо для реализации его идеи:

— Повозка на рессорах, большая, прочная, с усиленной рамой. Четвёрка качественных лошадей, медицинские инструменты — у меня уже есть большая часть, но нужно докупить дубликаты, запасные комплекты, запас эфира — это вы можете организовать через своё производство, бинты, материалы, расходники… Я даже не знаю сколько все это может стоить, Егор Андреевич!

Я прикинул в уме. Это были вполне подъёмные деньги — завод приносил хорошую прибыль, заказы шли непрерывным потоком, казна пополнялась исправно. Но это была не просто трата. Это была инвестиция. Инвестиция в будущее, в спасение жизней, в технологический прорыв.

— Хорошо, — решительно сказал я. — Я финансирую проект. Полностью. Построй свою повозку, собери бригаду, проведи испытания. Но с условием.

— Каким? — настороженно спросил Ричард.

— Я хочу участвовать в разработке. Не в медицинской части, там ты эксперт. А в технической. Мне есть что добавить к конструкции повозки, к системе хранения инструментов, к организации пространства внутри. Это должна быть не просто телега с ящиками, а продуманная, эффективная машина для спасения жизней.

Лицо Ричарда расплылось в широкой улыбке.

— Егор Андреевич, это было бы великолепно! Я как раз надеялся на вашу помощь в технических вопросах. Вы — инженер, вы видите детали, которые я могу упустить.

Мы пожали руки, скрепляя договор.

— Когда начинаем? — спросил я.

— Немедленно, — не колеблясь ответил Ричард. — Чем быстрее построим прототип, тем быстрее сможем показать его военным. А война с Францией, судя по всему, не за горами. Нам нужно успеть.

Следующие две недели превратились в напряжённый, но увлекательный марафон работы. Ричард и я проводили долгие часы в моей мастерской и на заводе, разрабатывая конструкцию повозки до мельчайших деталей.

Первым делом я пригласил Савелия Кузьмича. Мы втроём склонились над чертёжным столом, обсуждая концепцию.

— Главная задача, — объяснял я, водя карандашом по бумаге, — сделать повозку максимально устойчивой и плавно идущей. Раненый человек не должен трястись как мешок с картошкой. Малейшая тряска может усилить кровотечение, вызвать болевой шок.

— Значит, нужны хорошие рессоры, — кивнул Савелий, потирая бороду.

— Именно, — подтвердил я. — И не только рессоры. Нужны широкие колёса с толстыми ободами — они лучше сглаживают неровности дороги. И подвеска должна быть настроена на максимальное гашение вибраций.

Ричард слушал, время от времени вставляя свои замечания:

— А можно ли сделать пол повозки с небольшим наклоном к задней стенке? Чтобы кровь и жидкости стекали в специальный поддон, а не растекались по всей повозке. Это облегчит уборку и дезинфекцию после операций или доставке.

— Можно, — задумчиво ответил Савелий. — Небольшой уклон. Незаметно для людей внутри, но жидкость будет стекать. Дельная мысль.

Мы набросали первый вариант чертежа. Повозка получалась внушительной — длиной почти четыре метра, шириной два с половиной. Достаточно просторная, чтобы разместить операционный стол, стеллажи, рабочее место для хирурга и ассистента, но при этом не слишком громоздкая для быстрого передвижения.

Ричард добавил ещё одно требование:

— Нужны окна. Большие, с обеих сторон и сзади. Хирургу необходим хороший свет, чтобы видеть, что он делает. Можно сделать ставни, чтобы закрывать их при плохой погоде или для защиты от осколков, если операция проводится слишком близко к линии фронта.

— Окна — не проблема, — согласился я. — Стекло у нас есть, качественное. Сделаем большие проёмы, застеклим. Ставни — деревянные, на петлях.

Мы работали над чертежами несколько дней, постоянно что-то меняя, улучшая, оптимизируя. Каждая деталь обсуждалась, просчитывалась, проверялась на практичность.

Савелий взял на себя руководство постройки самой повозки. Он собрал бригаду из лучших мастеров. Все они понимали важность задачи.

Я лично контролировал изготовление рессор. Это была критически важная деталь, от которой зависел комфорт пациента. Мы использовали лучшую сталь, многослойные пластины, тщательно рассчитанные по толщине и длине. Испытывали их, нагружая тяжестями, проверяя упругость и прочность.

Ричард тем временем занимался внутренним оснащением. Операционный стол он спроектировал сам — прочный, но относительно лёгкий, с кожаными ремнями для фиксации пациента, с регулируемой высотой ножек. Вдоль стен повозки разместили стеллажи с множеством небольших ящичков и отделений — для каждого инструмента своё место, всё под рукой, ничего не валяется.

— Видите, Егор Андреевич, — объяснял он, раскладывая инструменты по ящичкам, — во время операции счёт идёт на секунды. Мне нужно мгновенно находить нужный скальпель или зажим, не тратя время на поиски. Поэтому каждый инструмент имеет своё строго определённое место, и я должен знать это место наизусть, чтобы брать инструмент не глядя, на автомате.

Я кивал, понимая логику. Это было похоже на организацию рабочего места хорошего мастера — всё разложено по полочкам, всё на своём месте, никакого хаоса.

Для хранения эфира я разработал специальный ящик с толстыми мягкими стенками, обитыми войлоком изнутри. Ампулы с эфиром укладывались в индивидуальные гнёзда, каждая отдельно, чтобы не биться друг о друга при тряске. Ящик запирался на замок — эфир был слишком ценным и опасным веществом, чтобы оставлять его без присмотра.

Вентиляцию сделали продуманной — несколько небольших вытяжных отверстий под крышей, прикрытых козырьками от дождя, но позволяющих воздуху циркулировать. Это было важно для испарения эфира и для общего комфорта работы в тесном пространстве.

Через полторы недели повозка была готова. Мы вывели её во двор завода для первого осмотра, и я должен признать — она выглядела впечатляюще. Большая, основательная, с мягкими плавными линиями корпуса, с аккуратно застеклёнными окнами, с добротными колёсами на толстых спицах. Снаружи нанесли большой красный крест на обеих боковых стенках и на задней двери.

— В Европе уже начинают использовать его для обозначения санитарных повозок и госпиталей. — Сказал Ричард. — Чтобы солдаты обеих сторон знали — это не военная цель, а медицинская помощь. Хотя, конечно, на это не всегда можно полагаться в пылу боя.

Савелий Кузьмич лично проверил каждое соединение, каждое крепление, каждую петлю. Потом велел запрячь четвёрку лошадей — мы специально купили хороших, сильных, но спокойных коней, не пугливых — и повёз повозку по улицам Тулы, испытывая ходовые качества.

Я ехал внутри, вместе с Ричардом, наблюдая, как ведёт себя конструкция. Рессоры работали отлично — даже на разбитой дороге, полной выбоин и камней, тряска внутри была терпимой, несравненно меньше, чем в обычной телеге. Инструменты в ящиках почти не дребезжали, надёжно зафиксированные в своих гнёздах. Операционный стол стоял устойчиво, не качаясь.

— Отлично, — удовлетворённо сказал Ричард, проверяя, как всё держится. — Это именно то, что нужно. Здесь можно работать.

Вернувшись на завод, мы начали финальную подготовку. Ричард тщательно укомплектовал повозку всем необходимым. Инструменты — несколько комплектов, продублированных на случай поломки или потери. Скальпели разных размеров, хирургические пилы для ампутаций, костные щипцы, зажимы для сосудов, иглы и шовный материал — шёлковые нити, вымоченные в спирте для стерильности. Бинты — стопки чистых, белых бинтов, сложенные аккуратными рулонами. Тряпки для вытирания крови и жидкостей. Большие бутыли с чистой водой и спиртом. Тазы для сбора отходов. Несколько фонарей на случай, если придётся оперировать в темноте или при плохом освещении.

И, конечно, эфир. Два десятка ампул, тщательно запечатанных, уложенных в специальный ящик.

Я смотрел на всё это оснащение и понимал — мы создали нечто уникальное. Передовую, революционную систему, которой не было нигде в мире. Мобильный хирургический кабинет, способный прибыть к раненому за минуты, а не за часы, и спасти ему жизнь прямо на месте.

Оставалось одно — показать это военным.

Иван Дмитриевич, как я и предполагал, отнёсся к идее с энтузиазмом. Я пригласил его на завод, показал повозку, подробно объяснил концепцию. Он молча обошёл её кругом, заглянул внутрь, осмотрел оснащение, задал несколько уточняющих вопросов Ричарду о технике проведения операций.

— Впечатляет, — наконец сказал он, кивая с одобрением. — Это действительно может изменить многое. Но мне нужна демонстрация. Нужно показать это генералам, военным врачам, чиновникам из военного министерства. Слова и чертежи — это одно, а увидеть всё в действии — совсем другое.

— Мы готовы к демонстрации, — уверенно ответил Ричард. — Когда угодно.

— Хорошо, — Иван Дмитриевич достал записную книжку, быстро что-то записал. — Я организую показательные учения. Пригласим генерала Давыдова, он командует местным гарнизоном и отвечает за оружейный завод. Пригласим военных врачей из армейских госпиталей. Может быть, удастся заполучить кого-то из военного министерства, если повезёт. Устроим имитацию боя, с ранеными, и вы покажете, как ваша система работает на практике.

— Имитацию? — переспросил я. — С настоящими ранеными?

— Разумеется, нет, — он усмехнулся. — Будем использовать добровольцев, которые сыграют роль раненых. А Ричард продемонстрирует, как бы он действовал в реальной ситуации. Это даст представление о скорости, эффективности, организации работы.

Мы договорились на следующую неделю. Иван Дмитриевич взял на себя организацию мероприятия — выбор места, приглашение гостей, подготовку сценария учений.

Неделя пролетела в лихорадочной подготовке. Ричард тренировал свою бригаду — ассистента и двух санитаров, которых он отобрал из числа лучших учеников клиники. Они отрабатывали каждое движение, каждое действие — как быстро развернуть операционный стол, как правильно уложить «раненого», как подавать инструменты, как накладывать повязки. Всё должно было работать как часы, без запинок и задержек.

Я помогал с логистикой — проверял повозку, смазывал оси, проверял крепления, следил, чтобы всё было в идеальном состоянии. Захар подобрал опытного кучера — бывшего армейского ямщика, который умел управлять четвёркой лошадей на высокой скорости даже по плохим дорогам.

Наконец настал день демонстрации. Учения решили провести на большом пустыре за городом, где обычно гарнизон проводил строевые занятия. К назначенному времени там уже собралась внушительная толпа — военные в мундирах, чиновники в сюртуках, врачи в белых халатах. Генерал Давыдов прибыл в сопровождении целой свиты офицеров. Иван Дмитриевич, как всегда, был при параде, наблюдая за всем зорким взглядом.

Наша повозка стояла в стороне, белая с красными крестами, запряжённая четвёркой спокойных, мощных лошадей. Ричард и его бригада ждали внутри, готовые к действию.

Генерал Давыдов поднялся на импровизированную трибуну, обращаясь к собравшимся:

— Господа! Сегодня мы станем свидетелями демонстрации новой, революционной системы полевой медицинской помощи, разработанной доктором Ричардом при поддержке Егора Андреевича Воронцова. Это передвижной хирургический кабинет, который, как утверждают его создатели, способен спасать жизни раненых солдат прямо на поле боя, не дожидаясь их эвакуации в тыловые госпитали. Сейчас мы увидим, насколько эта система эффективна в условиях, приближённых к боевым.

Он кивнул адъютанту, и тот подал команду. На краю пустыря раздались холостые залпы — имитация артиллерийского обстрела. Дым, грохот, видимость ухудшилась. Затем подали сигнал, что есть «раненые» — солдаты-добровольцы с имитацией различных ранений, изображающие боль и страдания весьма реалистично.

Их «выносили» с «поля боя» другие солдаты, укладывали на землю в обозначенной зоне — примерно в двухстах шагах от линии имитируемого фронта.

Иван Дмитриевич подал сигнал кучеру. Повозка сорвалась с места, четвёрка лошадей понесла её вперёд галопом. Через минуту она уже была на месте, остановившись рядом с «ранеными».

Задняя дверь распахнулась, и из повозки выскочили санитары. Они быстро оценили «раненых», выбрали самого «тяжёлого» — солдата с имитацией пулевого ранения в живот и сильного кровотечения. Подхватили его на носилки, внесли в повозку.

Ричард уже ждал внутри, у операционного стола. Санитары уложили «раненого», зафиксировали ремнями. Ричард начал работать. Ассистент подавал инструменты, санитар держал маску с эфиром над лицом «пациента».

Конечно, настоящей операции не было — это была демонстрация, «раненый» не был ранен по-настоящему. Но Ричард показывал каждое действие, комментируя вслух, чтобы наблюдатели понимали, что он делает:

— Осматриваю рану… Определяю характер повреждения… Накладываю эфирную маску, пациент засыпает… Делаю разрез для доступа к повреждённым тканям… Извлекаю пулю или осколок… Перевязываю повреждённый сосуд, останавливаю кровотечение… Зашиваю рану послойно… Накладываю стерильную повязку… Готово. Пациент стабилен, можно транспортировать в госпиталь для дальнейшего лечения.

Вся «операция» заняла меньше пятнадцати минут. «Раненого» вынесли из повозки, уложили на носилки, передали санитарам для «эвакуации».

Санитары повторили процедуру с ещё двумя «ранеными» — один с «ампутацией» раздробленной конечности, второй с «извлечением осколка из грудной клетки». Каждый раз Ричард работал быстро, методично, показывая, что даже в полевых условиях, в тесной повозке, можно проводить сложные хирургические манипуляции.

Наблюдатели смотрели молча, напряжённо. Я видел, как генерал Давыдов переглядывался с офицерами, как военные врачи склонялись друг к другу, что-то обсуждая вполголоса.

Когда демонстрация закончилась, Ричард вышел из повозки и подошёл к трибуне.

Генерал Давыдов спустился, приблизился к повозке, заглянул внутрь, осмотрел оснащение. Затем повернулся к собравшимся:

— Господа, я вижу здесь огромный потенциал. Если эта система работает так же эффективно в реальных боевых условиях, как мы сейчас видели в демонстрации, она может спасти тысячи жизней наших солдат. Я рекомендую военному министерству серьёзно рассмотреть возможность принятия этой технологии на вооружение и организации массового производства подобных мобильных госпиталей для действующей армии.

Раздались аплодисменты. Офицеры кивали, обсуждая увиденное. Военные врачи окружили Ричарда, засыпая его вопросами о деталях техники, об эфирном наркозе, об организации работы бригады.

Иван Дмитриевич подошёл ко мне, довольно улыбаясь:

— Отличная работа, Егор Андреевич. Вы с Ричардом создали нечто действительно ценное. Я отправлю доклад в Петербург, в военное министерство, с рекомендацией о финансировании массового производства. Думаю, ответ придёт быстро — война на носу, и любое преимущество сейчас на вес золота.

Я кивнул. Мы сделали это. Мы создали работающую систему, которая могла реально изменить судьбы многих людей.

Ричард, освободившись от толпы, подошёл ко мне, сияя от счастья:

— Егор Андреевич, они поняли! Они увидели, как это работает! Теперь это уже не просто моя мечта, это реальность, которую признали военные!

— Ты молодец, Ричард, — искренне сказал я, пожимая ему руку. — Ты создал то, что спасёт многие жизни. Это твоя победа.

— Наша, — возразил он. — Без вашей поддержки, без ваших технических решений, без вашего финансирования этого бы не было. Это наша общая победа, Егор Андреевич.