Ворожей Горин – Посмертный вестник

Глава 5

Однозначно, день был испорчен. Встреча с этим то ли вампиром, то ли зомби окончательно вывела меня из равновесия. Пораженческие мысли, и так терзавшие меня вот уже с месяц, всплыли вновь и с удвоенной силой принялись подтачивать мою уверенность в завтрашнем дне. Работать в таком состоянии было крайне трудно. Из рук все валилось, перчатки рвались от неосторожной работы с острыми предметами, каналы не желали проходиться, пасты не хотели замешиваться до нужной консистенции. Последняя «удаляшка» так и вовсе показалась мне адом: коронка нижней шестерки развалилась сразу после наложения щипцов, пришлось распиливать бифуркацию и удалять корни элеватором по одному.

Мое состояние заметила главврач клиники, Наталия Владимировна. Решив, что я приболел, она велела мне переодеваться и заканчивать на сегодня прием. Святая женщина. Получив заплату за день, я пулей выскочил из стоматологии и направился в особняк Совета в центр столицы.

— Хорошо, что в драку не полез, — выслушав мой рассказ, заключил отец Евгений.

— И тут же первый вопрос, — взял я с места в карьер, — это был вампир?

— Вурдалак, — кивнул мне священник и тут же уточнил. — Вампирами их называют обыватели. И слово это пришло к нам из Европы. Знающие люди их так не называют.

Отец Евгений говорил так, словно цитировал выдержку из википедии, словно всем вокруг уже давно все известно о вампирах, упырях и вурдалаках, и только я один до недавнего времени оставался в неведении. Причем невежество мое было сугубо личным пробелом в саморазвитии. Возможно, его менторский тон был призван поскорее внушить мне мысль о том, что для меня теперь подобные вопросы навеки вечные станут обыденностью и чем проще о них говорить, тем быстрее я въеду в тему. Так или иначе, но я решил, что не стану показывать своего изумления. Внешне я постарался остаться спокойным, но самого себя не обманешь — внутри меня бушевал шквал эмоций. То есть все эти истории про Дракулу и саги о вампирах, вроде «Сумерек», не на ровном месте появились? Получается, что тот мир все же прорывался в наш, пусть и под напускной небрежностью поп культуры?

— А упырь и вурдалак — не одно и то же? — начал устранять я пробелы в своих познаниях про обитателей Ночи.

— Нет. Суть одна — потребность в крови. Точнее, в эритроцитах и гемме. Но, в отличие от вурдалака, упырь себя не контролирует. Им движет лишь голод, банальный животный инстинкт. Да и жизненные циклы у них отличаются в корне. Вурдалак — практически бессмертное существо. Вернее, вечно мертвое. Упырь же через некоторое время погибает сам.

— От чего же это зависит?

— Для появления вурдалака нужен обряд инициации. Зараженный укусом вурдалака человек без инициации превращается в упыря. Пребывая в этом посмертном состоянии, он какое-то время кошмарит округу, то есть некий район, отведенный ему его же прижизненной памятью, а затем погибает от передозировки кровью или же развоплощается нами.

— То есть мы с вами…

— Да, Григорий, те девушки в парках были упырями. Только что укушенными и готовыми открыть свой счет смертям ни в чем не повинных горожан.

— Большое спасибо, что сразу сказали, — саркастично заметил я. — Очень признателен.

— Нашей вины в том нет, Григорий, — священника мой сарказм никак не задел. — Для тебя и твоего дара нет никакой разницы, кого упокоить — простого смертного или же только народившегося упыря. Наша задача — не пустить в этот мир зло. А стал бы ты заниматься этим, открой я тебе правду, это большой вопрос. На данном этапе твоя психика слишком лабильна, а дело нужно было делать здесь и сейчас.

— Почему же вы не упокаиваете и вурдалаков? Они разве не зло?

— С ними все сложнее, Григорий. Упыри, как я уже говорил, не живут в привычном смысле слова — они существуют, повинуясь инстинктам. Какое-то подобие сознания в них еще тлеет, они имеют мышечную память, некоторые даже способны узнавать близких. Были случаи, когда упырь не нападал на родственников, но эти случаи единичны, можно сказать, из разряда казуистики. В целом же упырь — существо без тормозов и моральных принципов. Это даже не животное. Это зло во плоти, зло как оно есть.

— А вурдалаки?

— А эти обитатели мира Ночи — существа, способные на чувства и мысли. После инициации к ним возвращается память, они начинают ощущать себя частью этого мира. Суть у них с упырями одна — нежить, но, в отличие от последних, вурдалаки — существа социальные. Они имеют свое, как говорят сейчас, комьюнити. То есть это уже отдельный вид детей Ночи, с которыми возможно договариваться и иметь определенные отношения.

— То есть их мы не убиваем.

— Просто так — нет. Только если кто-то из них преступит черту и совершит преступление против живого человека. Все, как и в мире людей. Мы же не убиваем тех, кто нам не нравится. Люди придумали для себя законы, которым стараются следовать, и наказывают только тех, кто эти законы грубо попирает.

— Ладно, оставим этот вопрос, — сказал я, понимая, что вступать сейчас в полемику — не самая разумная тактика. Существенной разницы между упырями и вурдалаками я так и не увидел. Все одно — нежить, которая рано или поздно начнет убивать. Или уже убивает, но только так искусно, что их не могут поймать на горячем. Сейчас меня больше волновал вопрос ультиматума общества вурдалаков. — Так что насчет предупреждения? Что за правила такие, по которым люди не могут защищаться от упырей?

— Молодец, Григорий, — похвалил меня отец Евгений, задумчиво глядя на уток в пруду. Наш разговор он перенес на Чистые пруды, мы сидели на лавочке и мирно обсуждали вурдалаков, хотя окружающим наша беседа могла показаться вполне себе светской. — Зришь в корень. В том-то и загвоздка. Мы имеем право развоплощать упырей, сотворенных нашими зарегистрированными вурдалаками. Причем упокаивается как упырь, так и вурдалак, его сотворивший. Если честь по чести, то такого в Москве не было уже давно. Именно поэтому появление сразу нескольких упырей на подконтрольной нам территории Совет взял на особый контроль.

— То есть вурдалакам запрещено кусать, кого попало?

— Верно. Есть запрет на охоту. И запрет этот действует по всей стране.

— А как же они питаются?

— Донорские службы и информированное добровольное согласие. Тебе это должно быть знакомо — все, как в медицине перед процедурой сдачи крови или оперативным вмешательством.

— Добровольное? Кому в здравом уме и светлой памяти захочется коротать свой век мертвым?

— Ооо, Григорий, душа человека — потемки. У некоторых души так сильно заплутали во тьме, что этот исход кажется им избавлением. Немалую роль во всем этом сыграла и поп-культура. Как ни странно, но все эти «Сумерки», «Блейды», «Дракулы» и прочие заграничные франшизы возымели обратный эффект. Неокрепшие разумом и, что главное, слабые духом малолетки в какой-то момент повально хотели стать вампирами и шли на укус добровольно. Представляешь, подписывали все бумаги и подставляли шеи.

— Бумаги? Как же глубоко затесалась наша бюрократия в мир Ночи?

— Глубже, чем ты думаешь. К несчастью.

— Почему к несчастью?

— Потому что сегодня все решает она — бюрократия. Все увязло в запутанных договорах и законах, все регулируется, все контролируется и всему ведется учет. Сперва вурдалаки этому сопротивлялись, а позже поняли, что на самом деле это их не ограничивает, а совсем наоборот — дает права. Да, с правами приходят и обязанности, но их у вурдалачьего племени не так уж и много. Коли жертва сама захотела и все подписала — у нас связаны руки. А если учесть, что все вурдалаки имеют недюжинные способности внушать людям свою волю, то дело для нас становится заведомо проигрышным.

— А как насчет наших упырей? Тех, кого мы с вами упокоили? Они тоже подписывали бумаги?

— Тут-то и зарыта свинья, Гриша. Мы действовали в рамках закона. Не было никаких бумаг предоставлено. Этих людей обращали насильно.

— Так и в чем тогда проблема? Как я понял, насильственное обращение карается по закону.

— Да, если есть, кого карать.

— А в нашем случае некого, что ли?

— В нашем — нет. Никто из вурдалаков региона к этим обращениям не причастен.

— Как вы это поняли? Существует система отслеживания?

— Да. Есть способ понять, кто укусил.

— Как дактилоскопия?

— Что-то в этом роде. Есть у нас один человек в органах, который этим занимается.

— В полиции?

— Нет. В судебной медицине.

— Ого, на Совет и такие люди работают?

— С нами сотрудничают разные люди. Совет не так беззуб, каким может показаться. Но, к сожалению, и не всесилен.

— А в данном случае в чем проблема?

— Тут как раз тот редкий случай, когда Совет приперли к стенке. Вурдалак, который обращает нашу паству, залетный. Он действует сам по себе, и санкции на то от главы вурдалачьего общества он не получал.

— Так это же хорошо. Появился маньяк-вурдалак — вы работаете. Все нормально, все в выигрыше, даже вурдалаки. Разве нет?

— Тут есть лазейка в Каноне. Вурдалаков в мире осталось очень мало, но они сильны и изворотливы. Многие из них прорвались в большой бизнес, а где большие деньги, там и власть.

— Во власти они тоже есть?

— Нет, среди сильных мира сего вурдалаков нет, это точно. Но есть среди них их лоббисты.

— А на хрена живым лоббировать интересы вурдалаков?

— Я повторюсь: где большие деньги, там власть. А где власть, там… Ну, ты понял. Они им попросту платят, вот их и прикрывают.

— А Совет что?

— А Совет в этой сети взаимовыгодных отношений лишь винтик, представляющий интересы того слоя власти, который заинтересован в благе простых людей.

— А такой слой есть? — скептически поинтересовался я.

— Есть, Гриша. Всегда есть те, кто защищает сторону света, и всегда есть те, кто импонирует тьме.

Мы помолчали. Солнце уже заходило, и мне не хотелось мешать его последним теплым лучам ласкать мое лицо. Думал я сейчас о том, что жили мы с Веркой и в ус не дули, и знать не знали о том, насколько сложен мир, в котором мы обитаем. Интересно, а мой отец знал обо всем этом? Он же крутился в мире больших денег, знал чуть ли не каждого министра лично. За руку с зампредами правительства здоровался, на званые вечера ходил, меценатом был.

Затянувшуюся паузу прервал отец Евгений. Очевидно, у него в голове уже сложилась картина происходящего.

— В общем, если кратко, по Канону шефство за «ничейными» упырями берет на себя общество вурдалаков, они называют себя Курией. Курия делится на кланы. Главой клана является основатель этого клана, как правило, вурдалак из плеяды «древних». Они решают, кому из упырей проходить процедуру инициации, а кому развоплотиться. Проблема в том, что никто из упырей, упокоенных нами, еще не успел совершить преступление, а это означает, что их судьба целиком и полностью во власти Курии.

— И что? Нам нужно было подождать, пока они проснутся и начнут убивать мирных граждан налево и направо?

— Да, — коротко ответил отец Евгений и, видя мое замешательство, добавил. — Ты, Григорий, пойми: этот мир действительно не так прост, каким кажется. Есть огромное количество игроков, а между ними с течением времени выстроилась особая система взаимоотношений. Та самая пресловутая система сдерживания и противовесов. Не будь так, мир давно погряз бы в войне между миром людей и миром Ночи. Никому не нужен тотальный контроль, но и без него плохо, понимаешь? Нет абсолютного зла или всепоглощающего добра. В любом обществе в целом и в любом живом, ну, или неживом существе в частности есть полутона, оттенки, мазки. В самой черной и заблудшей душе всегда есть место состраданию и гуманности, но и в самом светлом человеке могут водиться такие краски, что можно лишь руками развести от безысходности.

— Это все демагогия, — начал злиться я. — Полиция на то и полиция, чтобы пресекать преступления. Вы, по сути, такой же орган правопорядка. Почему вам требуется непременно погрязнуть в трупах, чтобы начать действовать?

Отец Евгений, похоже, ждал именно этого вопроса. Ответ его был озвучен практически мгновенно.

— Не самая лучшая аналогия, Григорий. У светских, назовем их именно так, органов правопорядка своих препон полно. Разве ты никогда не слышал о случаях, когда кто-то писал заявление в полицию о том, что опасается за свою жизнь, а после погибал? Живет условная семья Ивановых. Муж, алкоголик или наркоман, постоянно выносит из дома ценные вещи, поднимает руку на жену. Рано или поздно терпению супруги приходит конец, и она начинает препятствовать асоциальному поведению мужа. Пытается его образумить, уходит от него, но вместо долгожданной свободы получает преследование и угрозы. «Уйдешь — убью!» — заявляет разъяренный супруг, но при этом никак до поры до времени свою угрозу не реализует. Жена, опасаясь за свою жизнь и жизнь детей, идет в полицию и пишет на своего благоверного заявление. И что делает полиция?

— А что делает полиция?

Признаться, о таких случаях я если и слышал, то не придавал им значения. Ну, есть бытовые преступления и есть. В моей-то жизни такого не было, с чего мне этим интересоваться?

— В том-то и дело, что полиция ничего сделать не может. Муж ничего еще не сделал, побои не наносил — во всяком случае, официально супруга их не фиксировала. А в запале ссоры можно что угодно сказать, мало ли. Вот и выходит, что даже те самые органы, на которые ты ссылаешься, не могут действовать до тех пор, пока угроза условного Иванова не будет приведена в исполнение. В лучшем случае эту историю повесят на местного участкового, а тот, ограниченный правами и свободами супруга Иванова, гарантированными ему государством и конституцией, может лишь пальчиком этому козлу погрозить и предупредить о неизбежном наказании, решись тот на преступление. А вдруг жена завела любовника и просто хочет уйти от мужа, а тот развод не дает? А вдруг все, что она написала в заявлении, просто наговор? Видел я случаи, когда женщины сами себя калечили и синяки ставили на руках и лице ради того, чтобы снять побои и заполучить еще один рычаг давления на супруга. Нет, Григорий, в жизни не бывает просто.

— Но закон призван защищать людей!

Меня, если честно, сейчас бомбило. Неужели все в этом мире обстоит именно так? Неужели я настолько инфантилен и наивен, что до сей поры не видел этого?

— Закон, что дышло, — горько усмехнулся священник, — как повернешь, так и вышло. И наш пресловутый Канон ничем не лучше. Всегда есть лазейки и всегда есть те, кто их будет использовать.

— Тогда выходит, что вы не стали играть роль того самого участкового. Вы же не стали ждать реального преступления тех упырей, а принялись за дело!

— Да, — коротко ответил мне священник. — И никто меня по головке за это не погладит.

— Ого, — сообразил я, — так получается, вы действовали без какой-либо санкции? На свой страх и риск?

— Не совсем так, но если все упростить, то да, — уклончиво ответил мне отец Евгений.

— Так и что же нам теперь делать?

— Думаю, нам нужно поговорить по душам с моим информатором из мира Ночи.

Так я и думал. Совет не всесилен. Кто-то сливал отцу Евгению информацию о парковых упырях. Кстати, вопрос, а зачем сливал?

— Меня опять продинамите? — заранее включил «обиженку» я, но получил ответ, которого не ожидал.

— Нет, Григорий, на сей раз пойдем вместе. Нужно уже вводить тебя в игру. На сегодня отбой, а утром встретимся в центре. У тебя же завтра выходной, как я понимаю?

Я кивнул. Не хотелось, конечно, тратить свой единственный свободный день на расследования, но что поделать — как непосредственный участник всего этого безобразия я был стороной заинтересованной. Да и, признаться, мне самому интересно было приоткрыть завесу тайны над этим миром Ночи, о котором постоянно твердил мне отец Евгений. Коли мне в нем обитать, лучше познавать его сразу.

— Вот и хорошо. Утром на тренировку, а после наведаемся к одному субъекту.

Я непроизвольно вздохнул, что, конечно же, не осталось незамеченным.

— А ты как думал, — рассмеялся священник. — Наша первоочередная задача — научить тебя защищаться от ворожей. Все остальное, как там у вас, молодежи, говорят — побочный квест?

Я опять кивнул. Священник был прав. Грош цена тем знаниям о мире Ночи, которые я могу получить в оставшееся до дуэли время, если меня на этой дуэли укокошат. Придется впахивать.

В подвале было холодно и сыро, как в склепе. Кирилла пробрала мелкая дрожь, но сейчас он и сам бы не сказал, чем именно она вызвана — холодом или все-таки возбуждением. К терпким запахам плесени и затхлой мочи был подмешан еще один сладковатый запах. Кирилл уже ощущал его раньше. Все они пахли одинаково. Все они пахли смертью. Помимо специфических запахов, случайного прохожего это место отпугнуло бы еще и своей аурой. Здесь ощущалось нечто такое, что заставляло простого обывателя обходить этот подвал стороной. Любого, кто посмел бы сюда спуститься, одолевал простой животный страх. Сюда даже бомжи не заглядывали.

Кирилла же, напротив, это место манило. Он ощущал приятное томление, навеянное предвкушением грядущей неги. Ему было плевать и на сырость, и на плесень, и на запах смерти. Единственное, чего он сейчас истово желал, это вновь ощутить на своей шее их поцелуй.

Сюда его привел Голос. Сопротивляться ему Кирилл не мог. Пытался, но бросил свои тщетные попытки уже на второй день. Сейчас эти попытки казались ему детским капризом, сродни тому, как дети не хотят вставать в школу или в детский сад по утрам. По мере приближения к цели Голос становился все навязчивее. Кирилл сделал еще несколько шагов во тьме и остановился перед запертой дверью.

«Здесь» — прошептал Голос и смолк.

Дрожащей рукой парень толкнул от себя тяжелую створку. Скрипнули петли, дверь распахнулась. В нос ударил сладковатый запах гниющей плоти, но сейчас этот запах казался Кириллу самым желанным, самым восхитительным из всех запахов на свете. Он сулил ему блаженство, был его предвестником.

Откуда-то из недр подвала, словно ножом по стеклу, проскрипел шепот:

— Я ждала тебя.

Кирилл вздрогнул. Прежде они не говорили с ним, прежде вся коммуникация происходила через Голос. Тем не менее он сделал шаг во тьму помещения. Шаг навстречу блаженству. Уже через секунду он оказался на полу, сбитый кем-то с ног. Грудь сдавила тяжесть, как если бы кто-то оседлал его. Парень не сопротивлялся. Он знал, что это бесполезно — они были гораздо сильнее и быстрее его. Куда там, любой из них одолел бы и профессионального бойца ММА, случись ему вступить с ними в бой. Вместо сопротивления Кирилл поддался невидимому сопернику. Это опять была девушка. Она сильно сжимала его бедрами, мерно раскачиваясь вперед-назад. Кирилл ощутил возбуждение, его естество напряглось, в животе сладко потянуло. На этот раз он дал волю своим рукам. Потные от страха и возбуждения ладони нащупали женские бедра. Судя по всему, она была нага, ее кожа, на ощупь не теплее камня, оказалась твердой и шершавой. Пальцы угодили во что-то мягкое и склизкое, сладковатый запах усилился — должно быть, покойница уже не первый день разлагалась.

— Я пришел, — прошептал Кирилл дрожащим голосом, — я твой.

— Мой, — вновь проскрипел голос, но за ним ничего не последовало.

Было ощущение, что девушка не так голодна, как те, что были до нее. Она словно смаковала текущий момент. Ее ледяные пальцы медленно исследовали грудь и живот Кирилла, заставляя парня возбуждаться все сильнее. Амплитуда медленных покачиваний с каждым разом все увеличивалась. Сейчас девушка уже терлась своим ледяным лоном о его восставшее естество. Если бы не одежда, он бы уже давно ощутил себя внутри нее. Он не знал, возможно ли это соитие физически, но, безусловно, страстно желал его. Его не смущали ни обстановка, ни то, что девушка была давно мертва, ни даже безмолвное присутствие при этом действе Голоса. Единственное, чего он хотел сейчас, так это кульминации — того, ради чего он поддался зову. И если бы кульминация произошла в момент оргазма, это лишь усилило бы и без того фееричный финал этого странного действа.

Странно, но Кириллу показалось, что эта девушка была особенной. Она была не похожа на остальных, была живее, что ли. Хотя в отношении этих существ слово «живой» и звучало, и ощущалось неестественно. И тем не менее она была другой. Она говорила, чего раньше не наблюдалось. Она не накидывалась на Кирилла в первую же секунду, как делали ее предшественницы. Она с ним играла. Кириллу даже показалось, что она испытывает схожие с его ощущениями чувства, оттягивая кульминацию, наслаждаясь моментом.

В какой-то момент Кирилл уже поверил, что девушка доведет его до исступления даже через джинсы, но в самый последний момент она замерла над ним и склонилась к его лицу. Кирилл не видел ее, лишь ощущал на своем лице ее спутавшиеся волосы. Девушка не дышала, но парень был готов поспорить на что угодно — она его обнюхивала. Как если бы сейчас на его груди сидела не она, а какой-нибудь дикий зверь, готовый разорвать свою жертву в клочья.

Свое исследование девушка завершила ледяным поцелуем в губы. Языком Кирилл ощутил неестественно длинные клыки. Она была готова. Еще секунда — и все свершится. Как же он хотел этого, как же он мечтал об этом моменте! Но девушка все медлила. От возбуждения и предвкушения Кирилл застонал, но его стон был заглушен ее пальцем. Она довольно бесцеремонно подхватила свою жертву за щеку и потянула голову парня вбок. Должно быть, так себя ощущает пойманная на блесну рыба.

Это была последняя мысль, которую воспаленный мозг Кирилла успел сгенерировать до того, как окунуться в мир бесконечного блаженства. Уже через секунду девушка впилась своими клыками в его пульсирующую артерию на шее, и мир для обоих померк.