— Гриш, а давай ее в дурку определим? Мне эта стерва сразу не понравилась, — Василий уже битый час придумывал различные варианты наказания для девушки из полиции, что следила за его хозяином третьи сутки подряд. — А то, ишь ты, моду взяли, за ворожеями следить. Наверняка же задумала пакость какую. В острог там закрыть тебя, или того хуже, развоплотить.
— Совсем сдурел? — шикнул я на него, попутно пытаясь разобраться в ситуации. — Они же из полиции! Это тебе не бомжей ворожейскими фокусами разгонять!
Не были бы мы дома, где повсюду были уши моей сестры, я бы на своего кота еще и наорал. Верка уже несколько раз ловила меня на том, что я беседую с Василием так, словно он мне отвечает, и с каждым новым разом отмазываться становилось все труднее. Его-то она не слышала, вернее, могла слышать только кошачье мурлыкание, а вот мои слова ей были вполне понятны. И одно дело, если б я просто говорил абстрактные или рядовые фразы из числа «Пошли, кушать дам» или «Брысь, блохастый», но нет — с Василием мы вели порой высокоинтеллектуальные беседы. Иногда спорили, иногда откровенно ругались. Разумеется, любой свидетель таких разговоров с животным мог заподозрить во мне как минимум шизофреника. В общем, если Вера была дома, приходилось перебиваться шепотом и жестами.
В одном мой кот был прав — с этой девушкой из полиции нужно было что-то делать. Утром мне звонил отец Евгений, доложил, что выезжает и будет на Арбатской через полтора часа. После нашей с ним «тренировки» он планировал куда-то меня отвести. Точнее, не куда-то, а к кому-то. Сегодня я наконец-то увижу того таинственного информатора, ведающего о темной стороне столичной жизни больше, чем кто-либо иной. И в целом я был рад грядущему опыту. Лишние знания о том мире, к которому я теперь принадлежал, не помешают, а то так-то я видел лишь ворожей да одного вампира. Одни меня убить пытались или женить на себе (что в моем понимании было почти одно и то же), другой угрозами сыпал, что, мол, вот-вот вампирское сообщество выдвинет Совету (считай, людям) какой-то ультиматум. И что-то мне подсказывало, что этот ультиматум будет касаться и меня самого.
В подробности нашего сегодняшнего визита священник вдаваться не стал. Сказал лишь, что новое для меня существо из мира Ночи, их осведомитель, занимает нейтральную позицию, то есть помогает то вашим, то нашим. С кем именно нам предстоит встретиться, отец Евгений мне не поведал, сказав, что лучше мне самому все увидеть и понять. Однако он все же предупредил меня о том, что душу нараспашку перед этим существом открывать не стоит — тот как помогает нам, так и подставить может.
И все было бы ничего, если бы Василий вчера вечером не заметил за мной слежку. Сперва я решил, что это вурдалаки за мной следят, как итог моего вчерашнего разговора с Владленом. Но нет. Недолго думая, мой кот предпринял контрразведывательные меры и пришел к выводу, что, цитата: «Нас взяли в разработку менты и, судя по запахам, они тут трутся уже дня три».
В общем-то, я не сильно удивился. Мы с отцом Евгением особо не шифровались, посещая места упокоения упырей. Я больше удивился бы, если на меня так никто и не вышел. Кстати, тогда бы у меня руки опустились — привык я, знаете ли, к мысли, что моя милиция меня бережет, даже горький опыт моей семьи не выбил из меня эту дурь. Я понимал, что мир больших денег живет по иным законам, что как раз там полиция вмешиваться не будет или спустит дело на тормозах, как, впрочем, оно и вышло. Другое дело — забота о рядовых гражданах. В случаях, когда коса не находит на камень, то есть не пересекаются интересы простых граждан и сильных мира сего, закон может и должен быть беспристрастным.
Кроме того, еще до того, как я узнал о том, кого именно мы отправляли за кромку, я принял решение, что буду сотрудничать с полицией, если кто-нибудь из них проявит ко мне интерес. Сильно меня тогда ужалил запрет отца Евгения впутывать в наши с ним дела представителей правопорядка. Я наивно полагал, что смогу помочь полиции поймать маньяка, орудующего в Москве вот уже который месяц. Что, имей они на руках те данные, которыми обладаю я, поимка преступника станет лишь делом времени.
Сейчас же, когда я узнал, что в этой истории замешаны упыри и вурдалаки, эта идея уже не казалась мне такой разумной. Прав был отец Евгений: простых смертных впутывать в это дело не стоит. Как минимум потому, что это приоткроет завесу тайны над миром Ночи. Представьте на минуту мир, в котором люди узнают о существовании таких персонажей, как ворожеи или вурдалаки! А ведь это лишь вершина айсберга, одними ими мир Ночи не ограничивается. В том, что человечество готово встретиться с ним лицом к лицу, лично я сильно сомневался. В человеческом мире полно примеров расовой и иной дискриминации, где одни люди ненавидят других только на основании иного цвета кожи или другой религии. Не способен человек так просто измениться и подстроиться под новые реалии. То, чего человек не понимает или боится, испокон веков вызывает в нем неприязнь, нетерпимость, а в итоге приводит к войнам или жестоким бойням. К примеру, на средневековье с их репрессиями и гонениями на ведьм я теперь смотрел совсем под другим углом. Разумеется, я не хотел становиться причиной новой, доселе невиданной войны между людьми и не людьми.
Однако все вышло так, как вышло. Мною заинтересовались правоохранительные органы. Хоть и с запозданием (мы со священником уже три месяца как души невинно убиенных к посмертным вестникам отправляем), но полиция все же вышла на таких странных типов — меня, священника и кота-переростка. И с этим нужно было что-то делать.
План созрел быстро — необходимо было узнать, что именно известно полиции обо мне и моем новом роде занятий, а после попытаться все исправить, воспользовавшись своими новыми способностями. С одной стороны, эта затея была рискованной. Вдруг они уже все знают? А с другой — у меня появилась возможность потренироваться в ворожейской практике в настоящих, так сказать, полевых условиях. Я посчитал так — если уж Радмиле удалось запудрить мозги целой поликлинике, то мне ничего не будет стоить заворожить одну хрупкую девушку-полицейского.
Первым делом мне пришла в голову мысль напустить на себя личину обаятельного молодого человека. Вести дела с человеком, тем более представителем закона, легче, если он тебе импонирует. Этот ворожейский фокус мы с отцом Евгением отрабатывали одним из первых, поскольку, по его мнению, очаровывать людей — первейшая задача ворожей и их главное оружие. Кроме того, это было и самым простым оружием в богатом ворожейском арсенале.
Собственно, священник оказался прав, освоил я эту технику манипуляции с чужим сознанием довольно быстро. Да, мне приходилось несколько труднее, нежели природным ворожеям, но все же сам собой я гордился, поскольку до текущего времени и мечтать о таких возможностях не мог. Эту способность молодые ворожеи постигали еще в детстве, когда их природная сила только просыпалась, и с годами привыкали держать на себе нужный им образ на автомате. Мне же для этого приходилось постоянно контролировать собственные мысли.
Как оказалось, накладывать на себя тот или иной образ не так уж и трудно. Главное, быть при этом собранным и ни на секунду не ослаблять контроль над иллюзией. Если коротко, то нужно максимально четко представлять, что ты на самом деле красавчик. Рисуешь в голове мыслеобраз того, кем хочешь казаться, и удерживаешь его в голове постоянно. По сути, все сводилось к банальному мечтательству или витанию в облаках, все остальное за тебя делала сила. Поначалу этот навык я тренировал на священнике, и уже через пару дней прогресс был налицо. Отец Евгений заявил, что моя внешность для него стала более приятной, что визуально я стал мужественнее и опрятнее. Пропали дефекты кожи на лице, появилась легкая небритость, придававшая моему лицу брутальности. Выпрямилась осанка, пропал намечающийся «пивной» животик, а плечи визуально расширились.
Следующей моей «жертвой» стала сестра. Для Верки я придумал специальный образ американского актера Райана Рейнолдса, от которого моя сестра просто фанатела. Результат не заставил себя ждать. Вера стала смотреть на меня другими глазами, а после и вовсе не выдержала и поинтересовалась, не хожу ли я в тренажерный зал и к стилисту. Откуда, мол, деньги, Зин?
— А что, — как бы ненароком уточнил я, щупая свой надуманный бицепс на руке, — так заметно?
— Еще как, братик… — Вера даже не могла подобрать слов. — Мне больно это признавать, но ты стал… Эмм, как бы это сказать… секси.
После того разговора я немного подкорректировал иллюзию, дабы не смущать свою сестренку своими фиктивными формами и голливудской внешностью. Но даже тот образ, который я в итоге для себя избрал, казался ей привлекательным, а после ее слов о том, что «на такого красавчика должны западать все медсестры в твоей богадельне», я посчитал эксперимент полностью удавшимся и постепенно откатил свои настройки до «заводских». И сестре так спокойнее, и мне не нужно было напрягать мозг всякий раз, как мы с ней пересекались.
К слову, та психологическая встряска, которую мы пережили зимой, пошла Вере на пользу. Во всяком случае, мне так показалось. Сестра стала вести себя куда сдержаннее, чем прежде. Она перестала пропадать бог знает где, как это бывало раньше, и каждый день ночевала дома. За прошедшие два месяца она не выкинула ни единого фортеля, представляете? Ни тебе глупых розыгрышей, ни сомнительных знакомых, ни даже попыток связать свою жизнь с блогерством. Вместо этого она целыми днями сидела за компьютером и в телефоне, занимаясь, как она сказала, саморазвитием. Я для нее даже несколько сетевых курсов оплатил по ее просьбе. Судя по направленности этих онлайн-курсов, Вера решила податься в программисты, чем, безусловно, меня удивила и, что уж скрывать, обрадовала.
В общем, чем бы дитя ни тешилось, как говорится, лишь бы не забеременело. Стремление сестры к учебе я мог только хвалить. Конечно, было бы здорово, если б она восстановилась в институте и получила нормальную профессию, но для начала, думал я, сойдет и это. Видимо, похищение заставило ее немного повзрослеть и понять, в каком опасном мире она на самом деле живет. И это она еще не знает того, что знаю я. Не могу сказать, что я был против таких метаморфоз сестры. Учитывая факт, что по Москве шастают разной степени опасности обитатели Ночи типа вурдалаков, упырей или тех же ворожей с ведьмами, мне реально спокойнее на душе от мысли, что она наконец-то взялась за ум и каждый день ночует дома.
Единственное, что меня настораживало, так это скорость, с которой моя сестра из бунтарки, не признающей никаких авторитетов, превратилась в паиньку, рвущуюся к знаниям. На Веру это было не похоже. Я несколько раз пытался вывести ее на откровенный разговор и выяснить-таки, что творится в ее маленькой головке, но раз за разом слышал один и тот же ответ: «Хватит мне без дела сидеть, пора брать ответственность за свою жизнь в свои руки» и все в этом духе. Что ж, флаг тебе в руки, как говорится, да барабан на шею. Программист так программист. Даже если она не встанет на ноги, эта профессия обеспечит ее и из дома, были бы компьютер и сеть.
Из тех событий, что, по моему мнению, послужили триггером к преображению моей сестры, Вера ничего толком не помнила. Ну, или не хотела со мной об этом говорить. Я точно знаю, что с ней беседовал на эту тему наш участковый. Влад Борис несколько раз приходил к нам в гости и проводил с Верой по нескольку часов кряду, но и он ничего из сестры не вытянул. Вера отнекивалась и говорила, что толком ничего не помнит. Собственно, ворожеи так и говорили: они сделают так, что никто ничего помнить об их вмешательстве не будет. Сошлись в итоге на неудачной попытке потрясти родственников покойного миллиардера Олега Горина.
Мне, признаться, такой расклад был на руку. А что? Сестру мою охраняли сотрудники Совета, как и обещал мне отец Евгений. Если учесть клятву, которую мне дала ворожея Пелагея, за безопасность сестры в ближайшее время я мог не беспокоиться, что давало мне карт-бланш на передвижения по Москве и возможность тренироваться в ворожейском ремесле. Как я понял, любое слово в мире Ночи имело определенный вес, а уж клятва тем более, так что за безопасность сестры я не переживал, одной головной болью стало меньше.
По сути, для подготовки к смертельной дуэли с Пелагеей мне были созданы все необходимые условия, и единственной проблемой мог стать дефицит информации. По словам самого отца Евгения, его знания в этой сфере уже совсем скоро оскудеют. Все, что ему и его конторе было известно о ворожеях и их методах воздействия на окружающий мир, он уже рассказал, мне оставалось лишь натренировать необходимые навыки. Правда, что-то мне подсказывало, и мой кот Василий эти мысли подтверждал, что в арсенале его прежней хозяйки было куда больше приемов и возможностей, нежели я к этому моменту изучил. Сам он, в силу своего подневольного положения в иерархии ворожей, особо помочь ничем не мог. Да, он рассказал мне о мире Ночи все, что знал, но, как оказалось, его познания не выходили за рамки того, что знали и так служители Совета. И в итоге выходило, что в процессе моего обучения мой кот мне был не помощник.
Сам я был уверен, что в такой профессии, как ворожейство, должны были быть хоть какие-то источники знаний. Не могли же ворожеи все свои премудрости, секреты и хитрости хранить только в своей голове. Нереально это как-то. Учитывая, сколько всего они знали и умели, какими возможностями обладали, такой объем информации был попросту неподъемным для простого смертного. Это было как минимум непрактично с точки зрения сохранения и передачи информации от ворожеи к ворожее — так или иначе что-то забывалось бы за ненадобностью, а что-то терялось бы за редкостью применения. В итоге на каком-нибудь колене любой ворожейской династии сама профессия ворожеи выродилась бы, превратившись в слабенький дар иллюзионистов-любителей. На практике же все обстояло иначе: ворожеи из поколения в поколение лишь укрепляли свои силы, прирастали знаниями и возможностями, каждое новое поколение становилось сильнее предыдущего. Ну, за исключением семьи ворожей Семеновых, где, по словам того же Василия, самой сильной все же была его хозяйка Варвара. Однако ее внучка Пелагея, по его же признанию, недалеко от нее ушла и к своим годам (по меркам мира Ночи — юным) обладала силой, чуть ли не сопоставимой с бабкиной.
Свои мысли я озвучил Василию, но кот лишь плечами пожал (буквально): мол, ничего такого не знаю, ни о чем таком не помню. Вспомнил я и свой последний разговор с ворожеей Варварой Семеновой. Помнится мне, она говорила, что главное найти ее… а дальше она пропала. Что найти? Ее книгу? Ее тетрадку? Ноутбук? Бересту? Что? Что именно могло быть источником ее знаний? Если таковой вообще имеется, он бы стал для меня неплохим подспорьем в процессе освоения ее силы. Ну, или хотя бы помог быстрее вникнуть в суть профессии. Однако и про этот таинственный артефакт мой кот ничего не знал, причем он отнекивался настолько уверенно, что не верить ему просто не получалось.
— Нет, хозяин, — убеждал меня кот, — ничего такого я у своей хозяйки не видел. Все заклятия и наговоры она шептала на память, и я их знать точно не могу.
Ну, на нет, как говорится, и суда нет. Буду обходиться тем, что имею.
Ладно, все это лирика, главной же задачей на текущий момент было разобраться с представителем власти. Этот самый представитель, вполне себе «ничего такая» девушка лет тридцати, сидела сейчас передо мной с бумажным стаканчиком кофе. Ничего умнее, чем пригласить следователя Екатерину Вилкину (так она мне представилась) в небольшое кафе возле метро, я не придумал. Ну не в лесу же с ней обсуждать столь щекотливую тему, как упокоение пятерых упырей. Кстати, это для меня дело обстояло именно так, Вилкина же расследовала убийства пяти молодых девушек и, судя по всему, я и отец Евгений были для них самыми главными свидетелями, если не сказать — подозреваемыми.
— Итак, — начал я разговор, не забыв накинуть на себя привычную уже личину обаяшки, — о чем вы хотели меня спросить?
— Я? — девушка явно смутилась.
Смущена она была явно не тем, что я задал именно этот вопрос — видимо, дело было в том, что она привыкла видеть меня, скажем так, в моем истинном обличии. А сейчас перед ней сидел привлекательный молодой человек — элегантный, несмотря на простую одежду, аккуратно постриженный. Умный цепкий взгляд, легкая полуулыбка, способная обескуражить или даже обезоружить любую девушку. От меня сейчас пахло дорогим парфюмом, все мои жесты казались ей уместными, подчеркивающими образ красавца-интеллектуала. А еще я был сейчас невероятно сексуален. Некий совокупный облик среднестатистического голливудского красавца не мог оставить равнодушным ни одну женщину на свете. Я мог ее понять — сам бывал в ее шкуре, когда любовался прелестями ворожеи Радмилы. И да, признаюсь, я упивался подобными ситуациями, не раз проделывал такое на своих коллегах. Особенно весело с Косяком выходило, перед ним я представал исключительно в облике молодого Сталлоне, разве что лицо оставалось моим, хоть и отредактированным до безупречности. Завидев меня, замглавврача Косяков, как правило, резко вспоминал о каких-то важных делах в другом конце нашего стационара и быстро сливался. На пятиминутках он меня больше не трогал, ибо аура опасности, которую несла в себе моя личина Рокки Бальбоа, заставляла его инстинкты брать верх. Если коротко, я пугал нашего Косяка до дрожи в коленях. Но вернемся к нашей пикантной ситуации. Затянувшуюся паузу девушка заполнила долгим глотком обжигающего кофе. Эта пауза позволила ей смириться с новыми ощущениями от моего облика и начать наступление.
— Это вы меня подловили и пригласили на разговор. Сказали, что хотите помочь мне разобраться с убийствами девушек.
— Я, как вы выразились, «подловил» вас лишь по той причине, что вы следили за мной.
— Ничего не поделать, — пожала плечами Вилкина, — такая работа.
— Могу поспорить, во мне вы видите главного подозреваемого?
— Продолжайте.
Капитан Вилкина не стала чиниться и изображать невинность. Она уже поняла, что мне все известно и смысла разыгрывать карту «ничего не знаю» нет никакого. Что ж, тем проще будет нам обоим. Я узнаю все, что известно полиции (ну, или почти все), а Вилкина сможет убедиться в том, что полиция сейчас на шаг позади Совета, причем идет не в ту сторону.
— Значит, так, — начал я свой рассказ. — Дело в том, что я работаю на одну, так сказать, законспирированную организацию, курирующую деятельность детей Ночи в стране. В этом мире я новичок, поскольку получил свои способности недавно. Суть способностей в том, что я могу выходить из своего физического тела и контактировать с душами умерших людей, а также нелюдей. Кроме того, мне доступен мир посмертия, точнее сказать, та его часть, которая находится между нашим миром и миром мертвых. В нем обитают некие сущности, которых дети Ночи называют посмертными вестниками. Их задача провожать души в их посмертии, а также ставить на место тех, кто со своим посмертием еще не смирился. Как раз с последними я им и помогаю. Отыскиваю «сбежавшие» души и свожу их с вестниками. Все, далее не моя забота. Живым — живое, мертвым — по их заслугам.
Говоря все это, я не боялся, что Вилкина сочтет мои слова бредом сумасшедшего. Более того, я очень даже надеялся именно на такой эффект. Все одно я ей память сотру и подкорректирую текущий момент таким образом, что полиция будет знать лишь то, что я к убийствам непричастен. Мой план состоял в том, что, приняв меня за психа, Вилкина сама, безо всякой опаски раскроет свои карты. Меня интересовало, как протекает расследование, кто еще у полиции на примете, занимаются ли этим потенциально громким делом другие силовые структуры, знает ли о серийнике пресса. В общем, меня интересовало все, что сможет помочь мне остаться вне подозрения полиции.
Вилкина слушала меня внимательно, не перебивала и не задавала никаких вопросов. Мне даже на секунду показалось, что она мне верит. Время от времени она бросала свой цепкий взгляд на Василия, который, как и подобает приличному домашнему животному, ютился на соседнем стуле и демонстративно вылизывался.
— Значит, вы говорите о мире, который якобы сокрыт от нас, простых смертных… — резюмировала мой рассказ Вилкина.
— Да.
— И почему же вы вышли на меня? Зачем открылись мне и затеяли весь этот разговор?
— Все просто, — отхлебнув подстывший кофейный напиток, ответил я, — не хочу, чтобы вы шли по ложному следу.
— Хотите сказать, что непричастны к убийствам?
— Абсолютно.
— А как же ваше присутствие на месте преступления?
— Не думаю, что те места, где полиция обнаружила трупы, и есть место преступления, — ответил на это я.
— Поделитесь же своими мыслями.
— Я думаю, что жертвы сами туда приходят.
— Сами туда приходят, — продолжила за меня Вилкина, — закапываются в снег, а после лежат до обнаружения? Это покойники-то?
— Нет, лежат они там всего несколько часов. Достаточно, чтобы окоченеть от низких температур.
— Не поняла. То есть их убивают где-то в другом месте?
— Да.
— А потом они, уже мертвые, приходят туда, где их легко обнаружить?
— Именно так.
— И вы не видите нестыковок?
— Признаться, нет. Все логично.
— Обоснуйте.
— Ах да! — щелкнул я пальцами. — Я же не рассказал главного.
— О, просветите меня.
Я уже уловил в голосе следователя нотки сарказма — она явно купилась на мою уловку и сочла меня конченым психом. Поддерживала она наш разговор лишь постольку, поскольку не знала, что именно со мной сейчас делать. Арестовать немедленно и сдать туда, где не светит солнце, дабы я прошел медико-психиатрическую экспертизу, либо дослушать мой бред до самого конца. Вилкина выбрала второе.
— Эти покойники, — как ни в чем не бывало продолжил я, — не совсем мертвы. Вернее, если судить вашими, человеческими категориями…
— Нашими… — уточнила Вилкина, скептически поджав губы.
— Да-да, именно вашими, — ничуть не смутившись, объяснил я, — поскольку я с недавнего времени принадлежу не только вашему миру, но и миру Ночи. Так вот, если судить простыми человеческими категориями, эти люди мертвы и никогда уже не вернутся к прежней жизни.
— А если судить ВАШИМИ категориями? — Вилкина выделила это слово «вашими» так, словно уже полностью убедилась в моей невменяемости.
— А с точки зрения мира Ночи, это нежить. Если точнее — упыри.
Тут у Вилкиной округлились глаза.
— Упыри? В смысле «Ко мне — упыри! Ко мне — вурдалаки!», как у Гоголя в «Вий»?
— Эммм… ну да, — удивился я познаниям в классике простого следователя. Кроме того, в голове промелькнула мысль о том, что великий русский писатель не на ровном месте свои шедевры создавал. Должно быть, он все же неким образом был вхож в мир Ночи, ну, или, по крайней мере, догадывался о его существовании.
— Капец, — руки Вилкиной упали на стол, чуть не перевернув картонный стаканчик с кофе. Кажется, она была уже на пределе. — Панночка, блин, померла.
— В общем, если кратко, — не обращая внимания на состояние своей собеседницы, продолжил я, — те существа, которых вы находили, это упыри. Укушенные каким-то вурдалаком люди, превратившиеся в нежить. Их сил хватило лишь на то, чтобы проследовать туда, где они проводили свое время в момент нападения. В случаях с этими жертвами это парки и скверы столицы. Думаю, именно там на них и нападал вурдалак.
— То есть вы ищете вурдалака?
— То есть это ВЫ ищете вурдалака. Я повторяю, мое дело — провожать заблудшие души к посмертным вестникам. Бороться с вурдалаками, так сказать, не моя специализация.
— А упыри и вурдалаки — это не одно и то же? Я думала и то, и другое объединяется одним емким словом — вампиры.
Далее с моей стороны последовала краткая лекция о сути тех и других обитателей мира Ночи из отряда кровососущих. Закончив свой ликбез, я одним большим глотком допил кофе и уставился на Вилкину.
— Невероятно… — прошептала она.
— Да, я тоже был в шоке, когда все узнал.
— Да нет, я не о том, гражданин Горин.
— О чем же?
— Просто я впервые слышу столь емкий, последовательный и логически обоснованный бред.
— Вы считаете меня психом? — я и не думал обижаться на девушку-полицейского.
— Пока неважно, что именно я считаю. Вы мне скажите только одно — вы зачем возвращаетесь на место преступления?
— Вот же заладила, — буркнул я себе под нос. Мой кот лишь ехидно захихикал. — Я вообще не присутствовал на месте преступления. Давайте еще раз — место преступления и место, где обнаруживают трупы, — это разные локации. Девушек кусает какой-то вурдалак. Далее они проводят от месяца до двух в каком-то укромном месте, где в них поддерживают жизнь, а точнее, смерть. А после зачем-то выпускают. По старой памяти и следуя одним инстинктам, эти бедолаги добираются в парки, где и падают замертво, не найдя себе пропитания. Их доводят до состояния, когда они уже не могут причинить кому-либо вред. Зачем? Не могу ответить. Так что ваш искомый псих это не я, а как раз тот вурдалак, который штампует этих упырей.
— Так, вот тут поподробнее, — потребовала Вилкина. В ее глазах промелькнул неподдельный интерес к моим последним словам. — Как именно в твоих упырях поддерживают жизнь?
— Они не мои, — ущемился я, — а жизнь в них можно продлить лишь одним способом — дать им напиться крови.
— Человеческой? — зачем-то уточнила Вилкина. Хотя, как по мне, все было предельно понятно.
— Ну разумеется. Они же были людьми. Да и чего я, собственно, распинаюсь? Не поверю, чтобы при вскрытии трупов вы не обнаружили следов крови и не сделали анализ.
— Допустим, — уклончиво ответила Вилкина, — вскрыли, обнаружили, сделали анализ. Допустим, это вампир-маньяк поит своих упырей чей-то кровью. А ты, кстати, не хочешь анализ сдать?
— Нет, но кто меня спрашивать будет? Если будет на то судебное решение, сдам. Только, уверяю, вы лишь время потратите. Я своей кровушкой никого не поил, она у меня с некоторых пор драгоценная. Да вы и сами можете проверить, у меня третья положительная — довольно редкая. Маловероятно, что группы и резус совпадут с вашими образцами. А если и совпадут, это ничего не доказывает, — следующую фразу я постарался произнести максимально серьезно. — Уверяю вас, вы копаете не там и не под того. Не тратьте зря время. Упырей клепает, а затем поит чей-то кровью вурдалак. Его и ищите.
— Зачем ему этим заниматься? — переключилась Вилкина на следующий вопрос. Я хоть и был убедителен, но верить мне на слово она явно не собиралась.
— Кто их, психов, знает? — пожал я плечами. — Тут порой человеческая душа — потемки, так что говорить о тех, у кого этой самой души уже нет?
— Да уж, — протянула Вилкина. — Вас, Григорий, послушать…
— Можно на «ты», — улыбнулся я своей обезоруживающей улыбкой, чем вновь смутил девушку. Вилкина даже зарделась, но быстро взяла себя в руки.
— Нельзя! — категорично заявила она. — Я на работе не опускаюсь до панибратского общения.
— Как вам будет угодно, — миролюбиво поднял я руки, попутно пихнув Василия, который после такого демарша следователя заворчал, как старый дед.
— Так вот, вас послушать, складывается ощущение, что в вашем так называемом мире Ночи назревает какая-то провокация.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, смотрите, — Вилкина, кажется, втянулась в мою игру и начала раскладывать ситуацию по полочкам. — Существует некий Совет, о котором вы мне еще расскажете поподробнее. Этот орган противостоит силам зала.
— Не зла — силам Ночи, — поправил я Вилкину.
— Неважно, для нас, простых смертных, ваши вурдалаки и есть силы зла, как ни крути.
— Ну, соглашусь, — кивнул я. — Дальше.
— Так вот, есть силы добра и есть силы зла. Среди вампиров…
— Вурдалаков, — поправил я девушку с улыбкой, чем вызвал ее неприязненный взгляд. Судя по всему, эта дамочка не любила, когда ее перебивали, но мне только того и нужно было — вывести ее из себя и дать выговориться. Авось, чего дельного и скажет.
— Называйте, как хотите. Итак, есть некий Совет. И есть орган, контролирующий деятельность вампирской братии. Как вы там их называли — Курия?
Я кивнул. Исправлять слово «вампир» не стал — девушка была уже доведена до нужной стадии раздраженности и начала делиться собственными соображениями. Не стоило дергать тигра за усы лишний раз.
— Эта самая Курия не давала санкцию на массовое обращение граждан в упырей. Но при этом это самое обращение — уже свершившийся факт. Кроме того, после того, как вы со своим другом, отцом Евгением, развоплотили души этих упырей, вам предъявили счет — мол, лезете не в свое дело. Так?
— Так. И к чему вы клоните?
— А все просто. Если появление этих упырей дело рук не Курии, а какой-то третьей стороны, налицо тактика «разделяй и властвуй». Если по-простому, кто-то или что-то пытается столкнуть Курию и Совет, то есть нелюдей и людей. Вы при этом тоже попадаете под раздачу, поскольку являетесь непосредственным участником этой странной игры.
Вот тебе и следователь! Сразу увидела то, о чем я даже не подумал. А ведь она права. Практически во всем. Встречу с Вилкиной можно было считать удачей! Кстати, отец Евгений наверняка уже думал об этом, но мне почему-то своих мыслей не раскрыл. Как же мне не нравилась такая тактика. Я тыкался во все это дерьмо, как слепой котенок, точнее, меня в него тыкали. Ладно, пора заканчивать с Вилкиной. Я уже понял, что в ее планах меня закрыть. Разумеется, ни единому моему слову она не поверила, да я, впрочем, и не ожидал иного расклада.
— В ваших выводах есть рацио, — признал я и хотел уже было приступить к самой важной части нашей встречи. Мне нужно было собраться, выйти из своего тела и дотянуться до сознания следователя — так я мог подчистить ее память. Эту способность мы с отцом Евгением уже отрабатывали. Да, удавалось мне это через раз, и сам священник признавался, что помнил многое из того, что я пытался стереть из его памяти в рамках тренировки. Но в случае со следователем Вилкиной я почему-то был уверен в своих силах.
Только я закрыл глаза и собрался покинуть свое бренное тело, как почувствовал острую боль в области шеи. Из глаз посыпались искры, тело мое изогнулось дугой. Я не мог пошевелить ни пальцем. Сквозь боль я услышал и успел запомнить несколько фраз:
— Так, спокойно, я из полиции, — громко сообщила кому-то Вилкина. Должно быть, обращалась она сейчас к встревоженной баристе. А далее я услышал ее ледяной шепот, и эти слова уже явно были обращены ко мне. — Я, Горин, теперь с тебя глаз не спущу. И кота своего можешь больше не подсылать — очутится на передержке, где его стерилизуют, привьют и передадут в зоопарк. Я знаю, гад, что это ты. Я закрою тебя или убью, и никакие связи или покровители свыше тебя не спасут.
А затем я и вовсе провалился в забытье.